Засада на скрипача

Топал я босиком — сандалии все еще сушились на крыше. На углу я запнулся за кромку тротуара, ушиб палец и разозлился на Юрку: он мог бы и сам догадаться, что мне одному не утащить приемник и машинку. Бол­тается где-то…

Юрку я увидел, когда свернул на улицу Марка Твена. Юрка не болтался. Он словно прятался от кого-то.

Улица была горбатая, и на самом верху стоял красный дом с колоннами. В давние времена его построил владелец местной пристани, а теперь здесь была детская поли­клиника. От дома спускалась кирпичная стена. Могучая такая и красивая: наверху узорные решетки, а в толще кирпичей полукруглые ниши. В нишах скамеечки сделаны. Тоже старые, прячутся в лопухах и диком укропе. Вот на такой скамеечке и притаился Юрка.

Интересно он себя вел: вытянет из воротника шею, глянет вверх, вдоль улицы, и опять в тень.

Меня Юрка не заметил: я-то снизу шел. Подобрался я кошачьим шагом и говорю:

— Руки вверх…

Он чуть вздрогнул, но голову повернул медленно.

— А, пришел… Садись, не торчи.

Я пролез через укроп, устроился у Юрки под боком. Сказал сердито:

— Это ты торчишь здесь. А я должен, как автоно­сильщик, весь груз переть к вагону?

— Успеется с грузом. Я тут жду кой-кого.

— Кого?

— Есть тут один… Хочу ему бантик пощупать.

— А, скрипач! — догадался я.

— Встречал?

— Видел. Тетушка мне его в пример ставила…

— Ну вот. Значит, и у тебя к нему счетик есть.

Но у меня никакого счета к музыканту не было. Пусть живет себе, как хочет. Я сказал:

— Больно он мне нужен… А тебе он что сделал?

Юрка оттопырил языком щеку, сощурился и плюнул в траву.

— Не люблю трусов. Их надо перевоспитывать, а то человечеству от них один вред.

Надо же, о человечестве забеспокоился. Лишь бы тяжести не таскать! (Палец у меня все еще сильно бо­лел.)

— С чего ты взял, что он трус?

— Он вчера от меня драпал, как зайчик…— Юрка усмехнулся.— Я иду через мостик над Пестрянкой, а на­встречу это музыкальное произведение. Я остановился, он тоже. И глазищи вот такие, будто марсианского ящера увидел…

Я сразу понял, как это было. Стоит Юрочка на мостике, ботинком притопывает, руки сунул в широченные карма­ны, шевелит щекой и щурит табачные глаза не по-хоро­шему…

— Ну и что дальше? — сказал я без одобрения.

— Я говорю: «Ну-ка подойди, я посмотрю, что это за чудо с бантиком…» Он шаг назад. Я к нему— тоже шаг А он повернулся да как рванет вверх по дорожке!

Я поморщился. Мне на музыкантика наплевать, но все равно неловко за него сделалось. Всякое случается: бы­вает, что и струсишь, и заревешь, но драпать вот так, без всякого боя,— это позор. Это вам самый смирненький первоклассник объяснит.

Однако Юрке я сказал:

— Ты вон какой, на полкочана его выше…

— Ну и что? Он решил, что я его утоплю или съем?

— Решил, что драться будешь. А он драку небось только в кино видел.

— Вот и надо в жизни опыта набираться… А, вон он шагает! Красавчик Ниня…

— Это по-испански, что ли? Не ниня, а нинья. Зна­чит — девчонка.

— Это не по-испански. Это сокращенно от слова «Паганиня».

— Не Паганиня, а Паганини.

— Кому Паганини, а кому так…

Ниня шел, не чуя засады. Спокойно так шел — не быстро и не тихо, ровно. Скрипка в футляре словно плыла с ним рядом. Другой бы махал ею, коленками поддавал, а этот…

— Я навстречу выйду, а ты сзади,— распорядился Юрка.

Не нравилось мне это дело, но с Юркой ссориться не хотелось. Получится, чТо я ему изменил, если откажусь. Ну и… по правде говоря, стало любопытно: что будет делать этот скрипач, угодивши в ловушку?

Лупить мы его не будем. Не за что, да и нельзя двоим на одного. А пугнуть «образцового мальчика», может, и полезно…

Все получилось очень ловко. Быстро, как в кино. Юрка скакнул на тротуар и вырос перед Ниней. Тот шарахнулся назад, но там уже я стоял— руки в карманах, ноги на ширине плеч. Ниня отскочил вбок— и очень глупо. Ока­зался в нише, где мы только что прятались. Буквально в каменном мешке.

— Привет,— сказал Юрка и приподнял за хвостик берет.

Ниня прижимал скрипку к животу и перепуганно махал ресницами. Ресницы желтые, как его костюмчик, а глаза серые, налитые страхом, будто две чайные чашки. Потом он перестал мигать и спросил почти шепотом:

— Я вам что сделал?

— Ты? А что ты можешь сделать? — усмехнулся Юрка.

— Тогда почему вы за мной гоняетесь?

— Гоняемся?— удивился Юрка. Не по-настоящему удивился, а по-клоунски.— Да что ты! За таким бегуном разве угонишься? Вчера вон как чесанул.

Ниня слегка прикусил губу. В его глазах за страхом появилось что-то еще. Сердитость, что ли… Он вдруг быстро положил скрипку на скамейку, за собой, встал прямее, уперся сзади ладошками в кирпичи.

— Ну и что? — сказал он тихо.— Я же не знал, чего ты хочешь.

— Вот именно! — обрадовался Юрка.— Не знал и скорей бежать! А мне просто поговорить хотелось.

Ниня посмотрел на Юрку, на меня, потом куда-то между нами. Шевельнул плечом.

— Ну вот… теперь говорите.

Юрка усмехнулся и сплюнул. Я вдруг понял, что не знает он, про что говорить. Я тоже не знал, но я и не собирался.

Юрка лениво сказал:

— Теперь уже неохота. И так видно, что ты за персонаж. Еле стоишь, коленки от страха вибрируют.

Ниня глянул на свои желтые брючки со стрелками и ответил очень серьезно:

— Нет. Не вибрируют.

— Все равно боишься,— хмыкнул Юрка.

Ниня опять посмотрел вниз. Будто раздумывал. Потом глянул на нас честно и спокойно.

— Да, боюсь. Я очень за скрипку боюсь.

Юрка ненатурально засмеялся:

— Ну, вы даете, маэстро… Не такие уж мы дикари. Бантик могли пощупать, но зачем же трогать скрипку…

— Если в драке, можно ведь случайно. Я всегда за нее дрожу.

— Такое сокровище? Страдивариус? — язвительно спросил Юрка. Он иногда умел показать образован­ность.

— Нет,— сказал мальчик.— Но она все равно очень хорошая. Она одна такая на свете…

— Надо же,— сказал Юрка.

Скрипач стоял все так же: упирался ладонями в сте­ну и загораживал скрипку. Я сейчас разглядел его как следует. Лицо загорелое, нос облупленный, а волосы такого цвета, как шерсть у Дуплекса,— будто желтый песок. Растрепались теперь… Мы встретились глазами. Я замигал от неловкости, опять разозлился на Юрку и на себя тоже. Чего мы к этому мальчишке привяза­лись?

Чтобы помочь ему, я спросил:

— Значит, что? Если бы без скрипки, ты бы не убежал?

Он подумал секунды три, облизнул губы и сказал негромко:

— Нет. Я бы не убежал.

Глаза его набирали смелость. Не нахальную смелость, а такую, спокойную.

Я дернул Юрку за свитер:

— Ладно, пойдем…

— Ага,— охотно откликнулся Юрка. Повернулся, и мы пошли от скрипача. Юрка сказал с усмешкой: — Пого­ворить можно и потом, когда он будет без скрипки. Как-нибудь встретимся.

И вдруг мы услышали сзади:

— Если хотите, пожалуйста…

— Что? — Юрка сразу обернулся. Мальчик не ответил, но глаза не опустил.

— Значит, можно встретиться? — с недоверчивой ус­мешкой спросил Юрка.

— Ну… пожалуйста,— снова тихо сказал мальчик.

— А когда? — Юрка опять завелся.

— Хоть когда. Пожалуйста…

— Хоть сегодня?

— Ну… ладно. Раз вам так надо…

— Тогда мы тебя проводим,— деловито сказал Юр­ка.— Отнесешь скрипку и выйдешь. Идет?

Мальчик подумал, кивнул и взял со скамейки футляр. Сказал, будто оправдываясь:

— Я в трех кварталах живу, на улице Кольцова.

— Посмотрим, где обитает юное дарование,— бормотнул под нос Юрка.

И мы пошли. Скрипач немного впереди, а мы сзади и по бокам. Молча. Я чувствовал себя ужасно по-дурацки. А Юрка вроде бы ничего. Спросил у мальчика:

— Ты откуда взялся? Мы всех в округе знаем.

— Мы из Приморска приехали. Папа будет полик­линикой заведовать, вон той,— мальчик мотнул головой назад.

— Ух ты…— сказал Юрка с насмешливым уважени­ем.— А что, в Приморске все с бантиками ходят?

— Нет,— отозвался мальчик.— Там ходят без банти­ков. Просто я сейчас занимаюсь у одного… у дедушкиного друга. Он старый музыкант и любит, чтобы ученики всег­да были как на концерте. Мне это не трудно, а он дово­лен.

Юркины насмешки как-то усыхали от этих спокойных ответов. И все же Юрка сказал:

— Не забудь снять, когда пойдешь обратно.

— Да, сниму.

Он жил в новом двухэтажном доме с полукруглыми окнами. У нас в Старогорске много таких понастроено: разноцветных, небольших, квартир на восемь. Перед каждым — газон с низеньким пластмассовым штакет­ником.

Мальчик сказал нам:

— Я быстро,— и скрылся за дверью высокого крыль­ца.

Мы сели на штакетник.

— Глупо,— сказал я.

— Что глупо? — огрызнулся Юрка.

— Сидим здесь без толку, а там Глеб ждет. И Ерема, наверно, пришел.

— Ну и подождут. Надо же опыт до конца довести.

— Какой опыт?

— Психологический. Выйдет Ниня или нет.

По правде говоря, мне тоже было интересно: вый­дет ли? И хотелось, чтобы мальчик вышел. Назло Юрке…

Распахнулась дверь. Я обрадованно привстал. Но это был не скрипач. Вышла женщина в красном платье и соломенной шляпе. Оглянулась на нас.

— Мальчики, вы, наверно, моего сына поджида­ете?

Самое время было сыграть отбой. Я уже прикинул: кувырок назад, а там через траву и в переулок. Но она сказала:

— Он просил подождать две минуты. У нас вешалка в коридоре сорвалась, он прибивает.

Женщина, улыбаясь, подошла к нам. Юрка незаметно саданул меня локтем в бок: встань, дубина. Когда надо, он умел себя вести. Мы поднялись. Я виновато затоптался, захотелось куда-нибудь спрятать босые ноги. Мать скрипача посмотрела на них, улыбнулась и объяснила:

— Он сказал: «Там два моих товарища сидят, пусть не уходят…» А почему вы не зашли в дом?

— В другой раз,— вежливо отозвался Юрка.— Спасибо.

Она опять улыбнулась нам и пошла вдоль газона. Красивая такая, молодая. Вроде моей мамы. Юрка опус­тил голову и досадливо шевелил щекой.

И в эту минуту появился наш музыкант.

Конечно, уже без бантика. И вообще без концертного наряда. В синей майке, в мятых шортиках от летней школьной формы, в потрепанных кедах. Встал перед нами, опустил руки и сказал:

— Ну вот…— И посмотрел хмуро.— Куда пойдем?

— Зачем?— удивился я.

— Как зачем? «Разговаривать».

— Можно и здесь,— неловко проговорил Юрка.— Ты скажи вот что… С чего ты нас в товарищи записал? Матери сказал…

— А что я должен был сказать? «Мама, там два мальчика драться со мной пришли, попроси их подож­дать». Да?

— Да кто с тобой драться собирался?..— насупленно произнес Юрка.

— А что, нет? — Он глянул довольно дерзко.— По­жалуйста. Вы же сами хотели.

— У нас двое на одного не нападают,— сказал я.

— Нигде не нападают. Значит, по очереди?

— Да ну тебя,— вздохнул Юрка.— У меня с тобой силы разные. Если хочешь, давай с ним.— Он кивнул на меня.

— С какой стати! — возмутился я.

Юрка вдруг засмеялся. Я сердито посмотрел на него и спросил у мальчика:

— Тебя как зовут?

Он шевельнул губами, будто улыбнуться хотел и раз­думал. Опустил глаза и сказал:

— Янка.

Честное слово, за полсекунды до этого я уже знал, что он — Янка. Сам не понимаю почему. Будто шепнул кто-то. А может, незаметно шевельнулось воспоминание про книжку, которую я когда-то читал? Старая такая книжка, называется «Янка-музыкант». Или Янко? Не помню… О крепостном мальчишке, которого забил до смерти помещик.

Конечно, этот Янка был не похож на крепостного. Но тоже скрипач. И такой беззащитный на вид. У меня почти никакой мускулатуры, а у него даже по сравнению со мной руки как спички. А еще драться хотел…

— Ян-ка…— машинально повторил я. Шепотом. А Юрка сказал с заминкой:

— Имя какое-то… не здешнее.

— Меня дедушка так назвал,— объяснил мальчик и зацарапал кедом тротуар.— Дедушка с Балтийского моря родом, ну и вот… Полное имя Ян. А Янка — это так, пока…

Я подумал про своего деда и спросил Янку:

— А твой дедушка кем был? Скрипичным масте­ром?

— Почему был? Он и сейчас есть, он врач. Ну и ма­стер тоже… Он скрипки всю жизнь делает. Ему даже Лев Сайский скрипку заказывал.

Я понятия не имел, кто такой Лев Сайский. Но Юрка поднял брови, будто сказал про себя: «Ого!» И спро­сил:

— А твою скрипку он специально для тебя делал?

— Да… Сразу, как я родился.

— А ты давно учишься играть?

Янка улыбнулся:

— Ну… наверно, да. Всю жизнь.

— Значит, тебя не заставляют? Ты сам? — поинте­ресовался я.

— Кто меня может заставлять?— Глаза у Янки рас­пахнулись от удивления.

Я вспомнил, как три года назад тетя Вика и бабушка пытались записать меня в музыкальную школу. Реву было…

— Я сам…— сказал Янка.— Я если долго не играю, то просто… ну, как будто не живу.

Юрка посопел и проговорил-нерешительно:

— Тогда конечно… А сегодня ты много играл?

— Я не знаю… Наверно, да.

— А еще можешь? — совсем тихо спросил Юрка.

Янка обрадованно вскинул глаза:

— Я хоть сколько могу! Пошли ко мне! Вы хотите? Я не знал, хочу ли.

Но Юрка почему-то хотел. И сам Янка весь прямо засветился. Но Юрка вдруг насупился:

— Да ладно, потом. Дела у нас.

Я понял, что он стесняется своего балахонистого на­ряда. И подумал, что и сам не гожусь для гостей. Янка сказал быстро:

— У нас дома никого нет. Пойдем!

Бабушка говорит, что я ничего не понимаю в музыке. Потому что, когда по радио играют сонату Бетховена, я могу свистеть разбойничьи куплеты из фильма «Замок на Черном острове» (свистеть вообще неприлично, а при Бетховене… О, этот ребенок!). Ну, не понимаю, и не надо. Что теперь делать?

То, что играл Янка, я тоже не понял и не запомнил.

Сперва мне понравилось, как струны пропели: та-а… та-та-а… Будто и не струны, а трубач в летнем лагере. Но дальше музыка взвилась, закружилась — не уследишь, не разберешь. И я от нее отключился. Но все равно мне очень понравилось, как играет Янка. Смотреть на него нравилось.

Мы сидели на пустой веранде с разноцветными окнами. У стены, прямо на полу, сидели. А Янка стоял посредине.То есть он не стоял, а будто летел вместе со своей музыкой. Солнце косо било в желтые и красные стеклышки, и ми­мо Янки словно неслись на быстром ветру яркие осенние листья. Черный смычок рвал воздух над блестящей скрип­кой, пальцы летали над грифом, волосы у Янки растре­пались, пряжка на пояске съехала набок, майка сбилась выше живота, но это было не смешно нисколечко…

Мне вдруг показалось, что Янка мчится, стоя на спине золотистой лошади…

В музыке опять прозвучали те ноты, с которых на­чалась мелодия. Как сигнал. И Янка опустил смычок. Откинул волосы. У него на лбу и на горле блестели крошечные капельки.

Юрка сидел скорчившись. Поставил на колени кулаки, на кулаки положил подбородок. Глядел на Янку из-под волос.

— Вот…— тихонько выдохнул Янка.

— Это что было? — спросил Юрка, не шевелясь.— Тадеуш Левский?

Янка чуть улыбнулся:

— Нет… Это дедушка написал. И я немножко. Мы вместе…

— Вот я и смотрю: что-то совсем незнакомое,— по­лушепотом сказал Юрка.

Я удивленно покосился на него.

Янка поправил майку, почесал смычком ногу, облизнул губы. Вскинул голову:

— Еще? — И спохватился: — Ой, вам же надо идти. Да?

Юрка лопатками оттолкнулся от стены и вско­чил.

— Да,— сказал он.— Хочешь с нами?

Янка не спросил куда. Не спросил зачем. Сразу ответил:

— Хочу.

Мы вышли на крыльцо. Уже совсем вечерело. Солнце делалось кирпичным и проваливалось в гущу тополей на станции. Я сказал Янке:

— Мы домой поздно вернемся. Тебе не попадет? (Про себя-то я точно знал, что попадет.)

Янка удивился:

— Почему? Мне хоть до какого часа бегать разре­шают, я человек вольный… Только я дедушке записку оставлю, ладно?

Он опять убежал в дом. Юрка задумчиво сказал ему вслед:

— Вот это игра у парня!

— Не знал, что ты такой любитель музыки…

— Ты многого не знал,— усмехнулся Юрка.— В Нейске из меня делали всесторонне развитого ребенка.

— Поэтому ты и сбежал?

— Ты же знаешь, что не поэтому,— ответил он сум­рачно.

Я прикусил язык. Потом примирительно спросил:

— А что, Янка в самом деле здорово играет? Я ведь не разбираюсь…

— Дело даже не в том, что здорово…

— А в чем?

— Никогда не думал, что в скрипке могут так звучать трубы и барабаны. Вот тебе и… Ниня.

Что-то шевельнулось во мне. Беспокойство какое-то.

— Юрка, зачем ты его позвал с нами? Будешь делать из него человека?

— Из него-то? Он и так человек, дай бог каждому. Я промолчал.

Тревога во мне осталась. Пока еще маленькая, непонятная…