Переводом с ли­ста с подготовкой»

4) Устно-письменный перевод,или письменный перевод устного текста. ИЯ употребляется в устной форме, ПЯ — в письменной. На практике подобный вид перевода используется редко. Пожалуй, чаще всего он используется в учебных целях, на занятиях по практике перевода или практике иностранного языка в форме диктанта-перевода. Вместе с тем можно допустить использование этого вида перево­да в форме перевода устных текстов, записанных на магнитофон или диктофон.

В целом же, каждый из указанных видов перево­да соотносится с двумя главными видами: письменный перевод и устный перевод. Различия между письменным и устным переводом можно обозначить следующим образом:

• В письменном переводе переводчик не огра­ничен жесткими временными рамками, он может в любой момент прервать перевод, вернуться к уже переведенному отрезку речи, потратить дополни­тельное время на обдумывание варианта перевода. В устном переводе действия переводчика строго ограничены по времени темпом ораторской речи, не­обходимостью выдавать перевод одновременно со звучанием ораторской речи или сразу же после про­изнесения соответствующего текста (или его части) оратором.

• В каждом из этих видов перевода переводчик имеет дело с неодинаковыми отрезками оригина­ла. В письменном переводе переводчик переводит одно высказывание за другим, но в его распоряже­нии имеется весь текст, и обычно процесс перевода начинается с ознакомления переводчика со все текстом. Поэтому каждая переводимая в дальнейшем единица воспринимается именно как единица данного текста. В устном переводе переводчик воспринимает и переводит текст небольшими сег­ментами по мере их произнесения оратором и не может обращаться в процессе перевода к другим сегментам или анализировать содержание текста в целом.

• Письменный и устный перевод различаются и по характеру связи с участниками межъязыковой коммуникации. Как правило, письменный перевод­чик не общается с автором оригинала и с получате­лями текста перевода непосредственно в процессе перевода. К тому же, автор оригинала мог жить не­сколько столетий назад, а текст перевода может читаться получателями через много десятилетий после смерти переводчика. В устном переводе пе­реводчик находится в непосредственном контакте со всеми участниками межъязыкового общения, что позволяет ему устанавливать обратную связь с уча­стниками коммуникации. Непосредственное обще­ние в процессе устного перевода позволяет перевод­чику анализировать и оценивать особенности самих коммуникантов, которые могут влиять на ход ком­муникации, оценивать их реакцию на перевод и кор­ректировать свою стратегию в зависимости от этой реакции.

• Письменный и устный перевод различаются также и «направлением» перевода, то есть харак­тером соотношения участвующих в акте коммуни­кации языков. В письменном переводе соотношение языков постоянное, перевод осуществляется всегда «в одну сторону» (например, с английского языка на русский), в то время как в устном переводе это соотношение языков и «направление» перевода могут меняться, как в случае двустороннего перево­да беседы (каждый из коммуникантов последова­тельно выступает то в роли Источника, то в роли Ре­цептора).

Как уже было сказано, это две основные класси­фикации видов переводческой деятельности. Ис­пользование иных критериев может привести к со­зданию других классификаций перевода. Виды пе­ревода можно классифицировать по следующим критериям:

—по участию человека в процессе перевода («ма­шинный перевод» в противопоставлении переводу с участием человека);

—по типу и однородности использованных в про­цессе коммуникации семиотических (сравнительное изучение знаковых систем, 2 ф-ции: передача сообщения или выражение смысла и ф-ция общения, т.е. обеспечение понимания слушателем сообщения) систем (меж­семиотический перевод и внутрисемиотический перевод, в рамках внутрисемиотического перевода различают межъязыковой перевод и внутриязыко­вой перевод).

• Одновременное использование всех критериев дает возможность построить всеобъемлющую клас­сификацию видов переводческой деятельности.

Данная классификация, вовсе не претендуя на полноту описания и абсолютную логичность пост­роения, тем не менее позволяет более точно описать виды переводческой деятельности с учетом их осо­бенностей. В этом описании сомнение может выз­вать соотнесение жанрово-стилистической и пси­холингвистической классификаций. Например, традиционно художественный перевод представ­лялся как перевод, осуществляемый в письменной форме (письменно-письменный перевод). Вместе с тем, есть все основания считать, что синхронный пе­ревод кинофильмов также относится к художествен­ному переводу, однако, осуществляемому в устной форме (устно-устный перевод). Официально-дело­вой, научно-технический переводы могут осуществ­ляться как в традиционной письменной, так и в уст­ной форме (перевод устных выступлений на конфе­ренциях, в ходе официальных переговоров и т.п.).

3. Буквалистские переводы религиозных текстов.

ФЕДОРОВ (СТР. 33-34)

ПЛАН

1. 2 типа перевода

2. Первый тип и перевод Библии

История перевода знакомит нас с существованием двух тенден­ций, двух типов передачи иноязычного текста, представляющих крайнюю противоположность по отношению друг к другу. Встречаются они и в античном мире, и в средние века, и в новое время. Это: 1) перевод, основанный на тенденции к дословному воспро­изведению языка оригинала - в ущерб смыслу целого и в ущерб языку, на который текст переводится, и 2) перевод, основанный на стремлении отразить «дух», смысл подлинника и соблюсти тре­бования своего языка. Оба эти типа засвидетельствованы как сохранившимися текстами самих переводов, в том числе и перево­дов последних веков до нашей эры (правда, большей частью в бо­лее поздних редакциях), так и теоретическими высказываниями, которые до нас дошли¹.

В качестве примеров первого типа обычно называют некото­рые переводы Библиина языки греческий и латинский, переводы ее на языки некоторых народов средневековой Европы, а также средневековые переводы философских трудов Аристотеля.

Следует оговориться, что буквальность перевода проистекала не столько из осознанного теоретически принципа, сколько и из пиетета, «священного трепета» перед библейскими текстами, рав­но как и из лингвистической наивности большинства переводчи­ков всего этого периода, непонимания ими всей степени расхож­дения между языками, из предположения, что один язык можно механически приноровить к другому. Отсюда многочисленные ошибки в передаче отдельных слов, синтаксическая запутанность, нарушения норм языка, на который делался перевод. Эти наруше­ния вызывали некоторую критику и отпор со стороны привержен­цев противоположного способа перевода. Принцип буквального перевода долгое время какого-либо теоретического выражения не получал, будучи привычным, само собою разумеющимся.

Противопоставление буквального и вольного переводов.

ФЕДОРОВ (СТР. 34-46)

ПЛАН

1. Позиция Цицерона

2. Точка зрения Иеронима

3. Точка зрения Рожер Бекона

4. Точка зрения Данте

5. Точка зрения Сервантеса

6. Хар-ка эпохи Возрождения

7. Точка зрения Мартина Лютера

8. Переводческая ситуация в 18 веке

9. Переводческая ситуация в 19 веке

10. Вклад деятелей романтической школы

11. Точка зрения Гете

Второй тип перевода чаще применялся к сочинениям светско­го характера, например, к произведениям греческой словесности, передаваемым на латинском языке. Теоретическая формулировка его задачи встречается уже у Цицерона (I в. до н. э.), который от­носительно перевода речей Эсхина и Демосфена, выполненного им говорил:

«...я сохранил и мысли, и их построение- их (т. е. речей- А. Ф.) фи­зиономию, так сказать, но в подборе слов руководился условиями нашего языка. При таком отношении к делу я не имел надобности переводить слово .в слово, а только воспроизводил в общей совокупности смысл и силу от­дельных слов; я полагал, что читатель будет требовать от меня точности не по с ч е т у, а если можно так выразиться -по весу».

И далее:

«Их... речи я решил перевести... так, чтобы все их достоинства были вос­произведены в переводе, т. е. все их мысли, как по форме, так и по содержанию и чередованию, слова же лишь постольку, поскольку это дозволяют условия нашего языка.,.»¹.

Иероним (4 в н.э.) сформулировал переводческий принцип как воспроизведение смыслового содержания текста, не подчеркивая выразительной роли языковых средств, как носителей отношения формы к содержанию. Но в этой формулировке проявляется осознание того факта, что языки различны и что элементам языка подлинника необходимо искать формально иные средства выражения. Много позднее, но еще в пределах средних веков Рожер Бекон ' "(XIII в.) в своем «Opus Majus» выставил требование сознательно­го подхода к передаче иностранных подлинников - на основе зна­ния языков и различных наук, позволяющих правильно передать содержание переводимого; он же энергично восставал против тех искажений, каким в переводах подвергалось содержание трудов Аристотеля.

Именно в подобных суждениях, отвергающих дословный, «буквальный» перевод и отдающих предпочтение переводу по смыслу, начинает проявляться критическая переводческая мысль, которая впоследствии разовьется в целый ряд сложных норма­тивных концепций, а в отдаленном будущем приведет и к теоре­тическим построениям.

Если в средние века мысль ученых и переводчиков занимал вопрос о способе, каким лучше переводить, но самая возможность удовлетворительного результата их работы не вызывала сомне­ний, то начиная с эпохи Возрождения такие сомнения возника­ют - сперва, правда, лишь по поводу поэзии. Данте в своем трак­тате «Пир» утверждал:

«Пусть каждый знает, что ничто, заключенное в целях гармонии в музы­кальные основы стиха, не может быть переведено с одного языка на другой без нарушения всей его гармонии и прелести»¹.

А в конце эпохи Возрождения Сервантес вложил в уста Дон Кихота скептическое сравнение перевода с изнанкой ковра, когда «фигу­ры, правда, видны, но обилие нитей делает их менее явственными, и нет той гладкости и нет тех красок, которыми мы любуемся на лицевой стороне...»².

Но для своего времени подобное суждение несомненно означало шаг вперед в развитии лингвистической мысли, было критично и в своем роде прогрессивно, ибо означало отказ от наивного пред­ставления о различных языках, как о вполне тождественных спо­собах выражения одних и тех же мыслей.

Для эпохи Возрождения с ее интересом к античности, к про­изведениям светской литературы, с ее критическим отношени­ем к литературе церковной, вопросы перевода были чрезвычайно важны. И если все отчетливее осознавались трудности перевода и несовершенства многих существующих переводов, то продолжалась - и на практике и в критических суждениях - борьба меж­ду сторонниками перевода буквального и сторонниками перево­да, верного по смыслу, отвечающего требованиям своего языка.

Самым ярым противником дословного перевода на родной язык, как непонятного народу, выступил Мартин Лютер, требо­вавший в своем послании «Об искусстве переводить» („Von der Kunst des Dolmetschen", 1540) использования подлинных ресур­сов народного языка, с помощью которых достигалась бы верная Передача смысла оригинала и вместе с тем - возможность полно­го понимания переведенного текста для читателя. Этот принцип он практически осуществил в своем знаменитом переводе Биб­лии на немецкий язык, переводе, беспримерном для того времени по смелости и широте применения разнообразных элементов жи­вой речи и ставшем важнейшей вехой в истории развития немец­кого языка, а также и крупнейшим событием в политической борь­бе против папского Рима и власти католической церкви в Германии. Пример Лютера нашел продолжение в Англии.

Отказ от буквальности перевода нередко переходил и в прин­цип вольного перевода (уже применявшийся отчасти и в средние века при передаче произведений светской литературы).

Стремление к свободе перевода особенно сильно проявилось у Альбрехта фон Эйба; он в своей передаче комедий Плавта (по­добно тому, как и Плавт переделывал греческих авторов) прибегал к методу «перелицовки» на местный лад, заменяя не только обра­зы оригинала более специфическими, местными, но также изме­няя имена действующих лиц и обстановку действия. Это было свя­зано и со взглядом, теоретически высказанным им: по его мнению, надо переводить «не по словам, а по смыслу и разумению пред­мета, так, чтобы он был выражен как можно понятнее и лучше». В дальнейшем - в XVII-XVIII веках - все большее и большее ме­сто занимает вольный перевод.

XVIII век приносит особое явление в области перевода - гос­подство в европейских литературах переводов, полностью при­спосабливающих подлинники к требованиям эстетики эпохи, к нормам классицизма. Французские писатели и переводчики стре­мились подчинить иноязычные литературы своим канонам, сво­им правилам «хорошего вкуса», своему пониманию художествен­ного идеала.

Требованиям «хорошего вкуса» и представлению об эстетическом идеале должны были отвечать не только оригиналь­ные литературные произведения, но и переводы, независимо от особенностей подлинника; другими словами, переводы предпо­лагали в каждом случае огромную переделку. Этот вид перевода, характерный для эпохи классицизма, получил распространение и в других европейских странах и сохранялся до конца XVIII — на­чала XIX века.

Естественно, что при таком способе перевода стирались, вер­нее тщательно вытравливались местные, национально-исторические и индивидуальные особенности подлинника и что от такой передачи больше всего страдали произведения, где эти особенно­сти были ярко выражены. Среди авторов, подвергавшихся осо­бенно существенным переделкам со стороны французских пере­водчиков, в первую очередь следует назвать Шекспира, так как искажения доходили до изменения структуры и композиции его трагедий, до изменений в сюжете, до существенных сокращений.

Даже такой выдающийся и прогрессивный для своего време­ни теоретик перевода, как англичанин А. Ф. Тайтлер, в своем «Опыте о принципах перевода»² признал правомерным весьма большие вольности по отношению к оригиналу, вплоть до приукрашения его, хотя вместе с тем он требовал точности в передаче содержания и соблюдения характера авторской манеры. В пони­мании теоретиков XVIII века подобные требования были совме­стимы с положительной оценкой переводов, в которых свободное обращение с подлинником переходило порою и в произвол – смысловой и стилистический (как, например, в принадлежащем А. Попу переводе «Одиссеи», высоко оцененном Тайтлером)т.е. перевод как переделка, как улучшение «несовершенного» подлинника и его приближение к эстетическому идеалу представлялся вполне осуществимым.

В XIX веке появляется новое, в корне противоположное отношение к искусству перевода. Происшедшая перемена во взглядах охарактеризована Пушкиным в цитированной статье «О Мильто­не и Шатобриановом переводе "Потерянного рая"»:

«От переводчиков стали требовать более верности и менее щекотли­вости и усердия к публике - пожелали видеть Данте, Шекспира и Серванте­са в их собственном виде, в их народной одежде...» .

Это новое понимание задач перевода, сложившееся в первой четверти XIX века, было подготовлено литературой подымающей­ся буржуазии еще в XVIII веке и было связано с общей политической обстановкой в Евро­пе в период войн против Наполеона и после разгрома Наполео­новской империи, с подъемом национально-освободительного движения в большинстве стран. Отсюда оживление интереса пи­сателей к национальному прошлому своей страны, к ее фолькло­ру и вместе с тем к литературному творчеству других народов в их национальном своеобразии.

Хотя новое понимание целей и принципов перевода оконча­тельно определилось в эпоху романтизма и нашло своих выразителей в среде деятелей романтической школы (Август Шлегель, Людвиг Тик - в Германии; Шатобриан, Альфред де Виньи - во Франции), оно вытекало из общих прогрессивных тенденций всего исторического периода в целом, связанных с националь­но-освободительным движением. Специфическое же проявление творческого метода, свойственного романтизму, в переводах, принадлежащих представителям этой школы, прихо­дится констатировать в сущности тогда, когда подлинник стано­вится в них материалом для вольной вариации на некоторые его темы и подвергается переосмыслению. Интересовались они главным образом произведениями прошлого и тем самым в деле ознакомления читателя своего времени с клас­сическим наследием сыграли огромную положитель­ную роль.

Полного единства в конкретных способах передачи подлинни­ка не было, а поэтому использовались ,например, следующие способы:

1. приспособления текста к сцени­ческим требованиям (допускались ряд со­кращений и перестановка некоторых сцен)

2. отказ от передачи стихотворной формы Мильтона.

Но при всем различии в конк­ретном осуществлении нового переводческого принципа общей чертой являлось стремление передать и показать характерные осо­бенности подлинника, перенести читателя или зрителя в другую страну, другую эпоху, подчеркнуть все своеобразное или необычное, что есть в переводимом произведении.

Гёте так сформулировал свое понимание путей переводческой работы:

«Существует два принципа перевода: один из них требует переселения ино­странного автора к нам, - так, чтобы мы могли увидеть в нем соотечественни­ка, другой, напротив, предъявляет нам требование, чтобы мы отправились к этому чужеземцу и применились к его условиям жизни, складу его языка, его особенностям.

Новый принцип перевода стал в дальнейшем господствующим, а метод перевода «исправитель­ного» или украшающего, перевода-переделки или перелицовки в чистом виде, собственно, перестал существовать; элементы его сохранились только в переводах, упрощающих или сглаживаю­щих те черты подлинника, которые представлялись слишком не­привычными, резкими, трудными для восприятия (наиболее жи­вучим этот вид перевода оказался во французской литературе и в драматическом жанре).

Социально-историческая роль перевода (РЕФЕРАТ).

ЛЕКЦИЯ 2 Основные этапы истории перевода в России.

ПЛАН

1. Перевод в Киевское Руси

2. Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия.

3. Московский период 14-16вв

4. Деятельность Максима Грека

5. Диапазон языков-источников для перевода в XVI в.

Вернемся назад, к истокам европейской письменности, чтобы обсудить историю перевода в России. Основные тенденции и зако­номерности ее развития совпадают с западноевропейскими, но есть и черты своеобразия, присущие именно русской истории перевода.

Киевская Русь.

Истоки российской истории перевода, запечатлен­ной в письменных памятниках, относятся к поре принятия христи­анства и появления на Руси письменности. Как и у всех европейских народов, абсолютным приоритетом начиная с X в. пользуется тео­рия пословного перевода, основанная на иконическом восприятии словесного знака и особом статусе текста Библии, который и зало­жил традицию пословного перевода других текстов.

Первые переводы делаются преимущественно со среднегреческого языка. Переводы выполняются зачастую не на Руси, не славянами, а греками, и не на русский язык, а на старославянский (иначе — ста­роболгарский, или церковно-славянский). Староболгарский язык ста­новится и языком православного богослужения, и литературным языком христианских памятников, исполняя функции, аналогичные функциям латыни для народов, объединенных под эгидой римской ортодоксальной церкви. Единый язык православия — еще одно под­тверждение тому, что в средние века в Европе различия в вероиспо­ведании значат больше, чем национальные.

Православный славянский мир представлял собой культурную общность, и эта общность обладала общим фондом текстов. Наибо­лее авторитетные универсальные произведения славянского Сред­невековья — все переводные. Исследователи отмечают, что в домон­гольском письменном наследии русской литературы, например, не более 1% собственных сочинений, а 99 % памятников — переводы. В XI-XII вв. по обилию переводов Русь опережает все славянские государства.

Среди переводов этой поры— сочинения церковных деятелей: Иоанна Златоуста, Григория Нисского, Василия Великого; жития: «Житие Св. Ирины», «Житие Алексея, Человека Божия»; хроники: «Хроника Георгия Алтартола» и «Хроника Иоанна Малалы». Все эти ранние переводы отмечены стремлением держаться как можно ближе к подлиннику. Анализируя «Хронику Ионанна Малалы», М. И. Чер­нышева отмечает наличие не только доминирующего пословного принципа, но и поморфемную передачу, которая заключалась в пе­реводе каждой греческой морфемы в отдельности⁴¹.

Наряду с христианской литературой в XI-XIII вв. переводятся произведения вполне светские, но с нравоучительной тенденцией. Популярностью пользуются «Повесть об Акире Премудром», «Повесть о Валааме и Иосэфате», «Девгениево деяние» (основой для которого послужил, по-видимому, рыцарский роман), «Александрия», «Троянская притча». В переводах этих произведений заметно боль­ше свободы в обращении с подлинниками, большее разнообразие стилистических средств, что объясняется не только их светским ха­рактером, но и влиянием живого русского языка⁴², а также высокой стилистической культурой языка перевода — староболгарского.

В ходу и переводные книги, содержащие естественно-научные представления Средневековья: «Физиолог» и «Шестоднев».

Но особую славу завоевала «Иудейская война» Иосифа Флавия, и это, безусловно, не случайно. Историография, написанная ярким, образным языком, который обнаруживает тенденцию к ритмизации, переведена в традициях, напоминающих римские, с существенными отступлениями от принципов пословного перевода. Переводчик вы­держивает симметрию построения фразы, сохраняет риторический период, передает метафоры, т. е. ориентируется на передачу стиля подлинника. Естественный порядок слов свидетельствует о том, что переводчик стремился не искажать языка перевода и сделать текст понятным для читателя. Более того, переводчик повышает эмоцио­нальную наполненность подлинника и динамизм повествования: косвенную речь он заменяет прямой, конкретизирует описания, уси­ливает эмоциональную окраску пейзажных описаний. Для этого пе­реводчику приходится вносить в текст некоторые добавления. Та­ким образом, помимо пословного перевода в киевский период российской истории перевода успешно используется и традиция воль­ного переложения подлинника.

Переводческая деятельность Кирилла и Мефодия.

ПЛАН

1.Биографические сведения

2. Жизнь и переводческая деятельность Кирилла и Мефодия

3. Славянские азбуки: «кириллица» и «глаголица»

4. Существовало ли письмо у древних славян до введения кириллицы, и каким было это письмо

5. Осмысление переводческой деятельности Кирилла и Мефодия

в научной литературе. Оценка первых славянских переводов Кирилла и Мефодия

Кирилл (827-869) и Мефодий (815-885), греческие миссионеры, создатели славянской письменности. Братья Кирилл (в миру Константин) и Мефодий родились в Солуни (ныне Салоники, Греция) в семье византийского военачальника.

Основными источниками изучения деятельности Кирилла и Мефодия служат их жития, которые были написаны учениками уже после смерти братьев. Согласно этим житиям Константин с детства проявлял выдающиеся лингвистические способности и тягу к наукам. Он воспитывался при дворе, обучался вместе с малолетним императором Михаилом III. Среди его учителей были Лев Математик и Фотий, будущий патриарх Константинопольский. Константин, отказавшись от выгодной женитьбы и блестящей карьеры принял сан священника, а после тайного ухода в монастырь, стал преподавать философию (отсюда прозвище Кирилл-«Философ»). Однако уединиться в монастыре ему не удалось. Он работал библиотекарем патриаршей библиотеки, преподавал философию (поэтому в житиях он именуется «Кирилл Философ»), участвовал в полемике с иконоборцами. В 855-856 Константин участвовал в миссионерской поездке к арабам («сарацинская миссия»), где вел полемику с мусульманами, демонстрируя хорошее знание Корана. Константин недаром был прозван Философом. То и дело он срывался из шумной Византии куда-нибудь в уединение. Подолгу читал, размышлял. А затем, накопив очередной запас энергии и мыслей, щедро растрачивал его в путешествиях, спорах, диспутах, в научном и литературном творчестве. Старший брат, Мефодий, шел по жизни прямой ясной дорогой. Лишь дважды он изменял ее направление: первый раз - уйдя в монастырь, и второй- снова вернувшись под влиянием младшего брата к активной деятельности и борьбе. Мефодий в молодости сделал административно-военную карьеру, был управляющим византийским княжеством со славянским населением. Около 852 года он принял монашеский постриг, позднее стал игуменом.

Оба брата жили в основном духовной жизнью, стремясь к воплощению своих убеждений и идей, не придавая значения ни чувственным радостям, ни богатству, ни карьере, ни славе. Братья никогда не имели ни жен, ни детей, всю жизнь скитались, так и не создав себе дома или постоянного пристанища, и даже умерли на чужбине.

Оба брата прошли сквозь жизнь, активно изменяя ее в соответствии со своими взглядами и убеждениями. Но в качестве следов от их деяний остались лишь плодотворные изменения, внесенные ими в народную жизнь,

смутные рассказы житий, преданий, и легенд.