Арсенал

Форт стоял на мысу у впадения Боль­шой реки в море. В старые времена он защищал левый берег, если к устью подходили вражеские кораб­ли. Даже и сейчас в нескольких ка­зематах сохранились изъеденные ржавчиной и покрытые окалиной чу­гунные орудия.

Мыс был плоский, полукруглый, и форт повторял его очертания. Его форма напоминала подкову. По выпуклой, обращенной к морю стороне тя­нулся тройной ряд амбразур (теперь большей частью застекленных). На концах «подковы» поднимались ши­рокие квадратные башни — тоже с амбразурами. Верхние амбразуры были узкие и маленькие — рассчитанные на ружейную стрельбу.

Между башнями стояло трехэтажное здание. Оно на­зывалось «горжа» (откуда такое слово, ребята не знали). Построили горжу не так давно, перед самой войной Берегов. Но стены здания были сложены из того же серовато-желтого крепкого камня, что и форт, поэтому оно казалось частью крепости…

На ступенчатое крыльцо горжи вышел мальчик лет девяти. Запрокинул лицо и сощурился от солнца. На лице светились редкие веснушки — золотистые, как шелуха спелого овса. Мальчик поморгал и посмотрел в середину неба. Там носились чайки и бежали маленькие светлые облака. Они быстро бежали, их гнал с моря ровный ветер.

Мальчик прислушался. Снаружи, за внешними обво­дами крепости, ухали волны. Мальчик знал, что эти волны — синие и гривастые — разбиваются о камни и пена прилипает к стеклам в нижнем ряду амбразур.

Над сигнальной вышкой метался бело-синий клетчатый флаг. Он означал, что в Морском лицее начались занятия. Флаг громко хлопал по ветру. Но в полукруглом просторном дворе, защищенном каменной подковой крепости стояла солнечная тишина. Ни одна травинка, проросшая среди булыжников и плит, не шевелилась. Двор заполняло сухое тепло. Мальчик взмахнул тонкими, как коричневые ветки, руками и прыгнул в это тепло. Квадратный белый воротник с вышитыми якорями взлетел над его щетинистой рыжеватой макушкой и вновь упал на ярко-зеленую рубашку

Мальчик пошел вдоль горжи к правой башне. Он был босиком и ступал неслышно. Никто не следил за маль­чиком, но он сам с собой немножно играл в разведчика. Потому что у него была тайна

У фундамента башни росли среди камней пыльные плоские подорожники. Валялся обрывок ржавой цепи, один конец которого был вмурован в стену в полуметре от земли. Пониже этого места из фундамента косо вы­ступал отесанный каменный блок. На его краю грелась на солнце ящерка.

Мальчик тихо присел на корточки.

Ящерка была небольшая, длиной с указательный палец мальчика. Ее плоскую головку, спинку и хвост покрывали мельчайшие квадратные чешуйки. Они были серые, и по ним разбегался коричневый спиральный узор.

Растопыренные лапки ящерки походили на ручки ма­люсенького человека. И смотрела она, как человечек,— разумно и живо. Ее крошечные выпуклые глазки обрадованно приглашали: «Давай поиграем».

Мальчик приподнял ладошку, словно хотел накрыть ящерку. Она скользнула с солнцепека, сбежала по вер­тикальной стенке камня и спряталась под листом подо­рожника. Оттуда выжидательно глянула на мальчика. Он опять притворился, что хочет поймать ее. Ящерка стрель­нула своим тельцем из-под листа и притаилась в рас­щелине ракушечной плиты.

Такая была у них игра…

Мальчик и ящерка давно знали друг друга и часто играли вдвоем Он изображал охотника пустыни, а она — хитрого песчаного дракона, которые водятся в горячих дюнах и развалинах брошенных городов. Иногда мальчик ловил ящерку и сажал в плоский нагрудный кармашек. Она притихала там — наверно, слушала, как под рубаш­кой бьется упругое и неутомимое сердце мальчика. Но она не пугалась и не обижалась, и потом они снова играли вместе.

Ящерка выскочила из расщелины и побежала по теплой плите, быстро переставляя лапки-ладошки. Маль­чик двинулся за ней на четвереньках. Ящерка хитро метнулась в сторону и скрылась под грудой камней от разломанной сторожевой пристройки.

— Эй, так нечестно,— сказал мальчик, пытаясь заглянуть под камни.

Но ящерка, видимо, считала, что поступает честно. «Ладно,— решил мальчик.— Я тебя дождусь и сца­паю».

И в этот момент его окликнули. На крыльце стояла мама.

— Я еду в поселок,— сказала мама.— Хочешь со мной? Зайдем на рынок, а потом можем сходить в кино.

Мальчик подумал секунду.

— Нет! — откликнулся он.— Я здесь поиграю!

— Как хочешь… Только не бегай на берег, там сильный прибой.

— Нет, я здесь!

Он опять присел у камней, но теперь не было прежней беззаботности, царапали его неприятные коготки. Он тут же понял, отчего: зря он отмахнулся от мамы. Наверно, ей хотелось поехать вдвоем. Может быть, она даже обиделась.

С полминуты мальчик сидел насупившись и не знал, как быть. Потом оглянулся на проход между башней и горжей, куда ушла мама. Догонять ее поздно. Но, пожалуй, можно взбежать на башню и сверху помахать маме.

На башенную площадку вела со двора коленчатая ржавая лестница. Мальчик запрыгал вверх по дребез­жащим ступеням. Вообще-то подниматься на башни ре­бятам не разрешалось, но он не учился в Морском лицее, он просто жил здесь с родителями и считал, что для него запреты не очень обязательны. К тому же все равно никто не видел.

На верхних ступеньках его туго ударил в спину ветер. Вскинул широкий воротник, прижал к затылку и ушам. Когда мальчик поднялся на площадку, ветер совсем сошел с ума. Рванул на мальчике рубашку, самого его чуть не сбил с ног. По цементу со скрежетом носились высохшие листья, принесенные сюда прошлой осенью.

Площадка окружена была метровыми квадратными зубцами. В промежутках тянулись трубчатые поручни. Ветер подтолкнул мальчика к поручню. Мальчик лег на него животом и внизу увидел маму. Она садилась в оранжевый автобус, который остановился на обочине. Мальчик окликнул маму и замахал рукой. Но мама не заметила его и скрылась в автобусе. Мальчик долго махал ему вслед, и коротенький рукав бился у плеча, как зеленый флажок.

Потом он еще с полминуты смотрел на пустую, белую от солнца дорогу. На холмы, поросшие орешником. За холмами вставали далекие синеватые башни Пустого Города, куда запрещалось ходить. В городе жили страхи и опасности, про это знали все. Мальчик о чем-то вспомнил и усмехнулся.

Наконец, преодолев хлесткий напор ветра, он вернулся к лестнице и спустился в теплую тишину двора.

Ему было немного не по себе…

Ящерка ждала мальчика, выглядывая из-за камня.

— Эх ты…— сказал ей мальчик.

Ящерка скользнула за серую плиту и побежала к фундаменту— туда, где к башне примыкало правое крыло форта.

В прошлом веке здесь взорвался чудовищный круглый снаряд, брошенный с вражеского монитора. На фунда­менте до сих пор чернели кривые трещины и щели. Когда-то их пытались залатать цементом и замазать известью, но до конца дело не довели. Здесь же, косо прислоненные к стене, стояли плоские каменные блоки. Ящерка хотела юркнуть между блоками и стеной, но мальчик накрыл ее ладошкой.

Он подержал ее— щекочущую, живую, стучащую кро­шечным сердечком — и посадил в нагрудный кармашек.

— Вот тебе. Теперь сиди…— пробормотал он. И хотел встать. Но из-под каменных блоков, что стояли у стены, донеслись смутные голоса. Неразборчивые слова, по­лушепот.

Мальчик сунулся под камни. Здесь, в зябкой тени, он разглядел на фундаменте у самой земли щель. Большую. Длина около метра, а ширина такая, что может про­тиснуться кошка. Мальчик пролез подальше и замер у щели.

В ней ничего не было видно. Лишь на краях лежали неподвижные отблески желтоватого света. Зато стали различимы обрывки фраз:

— …и на той площади, где колокола…

— …кино про мушкетеров...

— …А Илюшка ногой ка-ак двинет и обломил раз­рядник! А они…

— …Зря они так. Все-таки на лодке лучше…

Мальчик слушал долго, хотя стоять на четвереньках было неудобно: ныла спина, острые камешки и сухая известковая крошка впивались в коленки и ладони.

— …Если они узнают, мы сами виноваты…— услы­шал мальчик, и тут его кто-то легонько пнул в босую пятку.

Он вздрогнул, ладошкой прижал кармашек с ящеркой и, пятясь, выбрался из-под камней.

Над ним стояли двое мальчишек лет по двенадцати. Один широкоскулый, коротко стриженный, с сердитыми глазами и трещинками на пухлых губах. Второй тонкоплечий, сильно загорелый, со светлыми волосами, косо лежащими на коричневом лбу, с коленом, замотанным грязной синей тряпицей.

Мальчик знал, что у сердитого прозвище Летчик. У загорелого прозвища не было, а звали его, кажется, Андрюшка. Оба они были в форме младших воспитан­ников — сизых флотских блузах навыпуск и коротких полотняных штанах, пыльных и мятых. Андрюшка не то спросил, не то просто сказал:

— Подслушивал, птенчик…

— Нет! — поспешно отперся мальчик.— Я случайно…

— Подслушивал случайно,— усмехнулся Летчик.— Интересно, много ли слышал?

— Почти ничего,— сказал мальчик.— Бормотанье ка­кое-то.

Мальчишки загораживали дорогу к дому, бежать было немыслимо, да, по правде говоря, и не хоте­лось.

Мальчик опять сказал:

— Я не нарочно…

— Что будем делать? — сумрачно спросил Летчик у Андрюшки.

— Вот это прокольчик!— проговорил Андрюшка пе­чально. Так говорят о большой неприятности, когда не знают, как ее исправить. Он поддернул подол блузы, сунул руки в карманы на штанах и прошелся по мальчику взглядом. От босых ступней до медных волосков, торчащих на макушке. И с беспощадной ноткой сказал: — Придется тащить в штаб.— Потом деловито предупредил мальчи­ка: — Попробуй только пикнуть.

— Не буду пищать,— тут же пообещал мальчик.

Он не испугался. Если бы ребята злились по правде, они могли бы накостылять ему прямо здесь. А сейчас была, видимо, игра. Мальчик давно мечтал, чтобы лицейские мальчишки взяли его в свои игры, но просить не ре­шался.

Летчик недоуменно глянул на Андрюшку:

— А… как?

— Завяжем глаза. Не помрет.

— Не помру,— согласился мальчик.

Летчик поморщился и спросил:

— А чем?

Андрюшка стал разматывать на колене синюю тря­пицу.

— Маленькая,— сказал Летчик.

— У меня есть платок,— торопливо сообщил мальчик. Платок ему в карман всегда клала мама, и там он лежал неделями чистый и нетронутый.

— Какой воспитанный ребенок,— сказал Андрюшка почти без насмешки.

— Можно быть воспитанным, когда мама и папа…— заметил Летчик.— Давай платок.

Они положили платок мальчику на глаза, а сверху плотно обмотали Андрюшкиным бинтом.

— Не вздумай подглядывать,— очень серьезно сказал Андрюшка.— Худо будет.

— Не вздумаю. Честное слово.

— Честное слово ты маме давай. А с нами не валяй дурака,— проговорил в наступившей для мальчика тем­ноте Летчик.

— Я ни разу не нарушал честного слова,— обиженно отозвался мальчик.

— Ну и… пошли,— сказал Андрюшка.

Они взяли мальчика за локти твердыми горячими пальцами. Повели сквозь сухую траву, торчащую у сте­ны…

Скоро под ногами оказались крутые ступени из хо­лодного ноздреватого камня. Пахнула навстречу влажная землистая прохлада. С глаз убрали повязку.

Подземная комната была похожа на внут­ренность перевернутой ступенчатой пирамиды. Высокие брусчатые ступени уходили вниз и смыкались квадратом вокруг небольшой площадки. Там, на площадке, горел ярким светом круглый корабельный фонарь. Кажется, масляный. Он снизу вверх бросал желтые лучи на маль­чишек и на камни

Мальчишек было человек семь. Они сидели на средних ступенях. Сидели, как люди, которые у себя дома. И удивленно смотрели на мальчика.

— Вот…— произнес Андрюшка с виноватой нот­кой.

— Шпиона привели,— разъяснил Летчик.

— Я не шпион,— сказал мальчик.

На него смотрели молча.

Среди сидевших только трое были в лицейской форме. Остальные кто в чем. Это и понятно. Если говорить по правде, Морской лицей уже не был морским лицеем. Старшие ребята— курсанты в штурманских куртках с якорями— еще изучали навигацию и морское дело, проходили практику на рыболовных и пассажирских судах, а потом получали капитанские свидетельства. А младшее отделение давно превратилось в обыкновенный приют. Сюда направляли мальчишек, оставшихся без родителей во время военных стычек между Берегами. Подбирали тех, что бродили по дорогам беспризорные и голодные. Впрочем, были и такие ребята, которых привезли родители,— некоторые отцы и матери думали еще, что здесь ребята получат профессию и «научатся порядку».

В казематах, переделанных под спальни для четырех человек, теперь жили по десятку и больше. И вместо полусотни младших воспитанников, подтянутых, знающих устав мальчиков, одетых в блузы с голубыми воротниками, на крепостной двор каждый день после занятий вы­валивалась кипящая и пестрая мальчишечья толпа.

Отец мальчика говорил:

— Рынок, а не школа. Как можно их учить, если даже не помнишь всех по именам? Да многие и не отзываются на имена, привыкли к прозвищам…

Сюда попадали мальчишки с обоих Берегов. Они ско­лачивались в группы наподобие маленьких партизанских отрядов. Между отрядами шла скрытая, но постоянная война. Иногда она вспыхивала короткими кровавыми схватками, в которые боялись вмешаться учителя и над­зиратели. Дрались обычно младшие. Между старшими вражда была сдержанной. Зато у старших случались дуэли — честные и жестокие. Потом курсантское отделе­ние перевели из форта в казармы береговой охраны и дуэльный обычай перешел к младшим. Однако здесь обошлось без крови, и скоро всякая стрельба прекрати­лась.

Рассказывали, что Музыкант отказался стрелять в противника и бросил на камни пистолет.

— Трус! — сказали ему и те, кто был за него, и те, кто был против.

— Мы тебе знаешь что сделаем в спальне…— сказали те, с кем он жил в одном каземате.

— Дурачье,— сказал Музыкант.— Был бы я трус — не отказался бы. Мне в него пулю всадить— дело не хитрое…— Он кивнул на щуплого гордого мальчишку, который стоял на другом конце площадки, спрятанной в прибрежных скалах.— А умирать легко? Кто-нибудь пробовал? Хоть разок? А? Давайте постреляем друг друга, а они пусть радуются.

— Кто «они»? — спросили его.

— Вот и я хочу знать — кто? Из-за кого вы все здесь? Кто стравливал Берега? Кому это было надо? И зачем? Ведь никто даже не знает, за что воевали…

— Тебе не понять, ты сам не знаешь, с какого ты берега,— сказал старший из мальчишек.

— Я знаю, с какого берега. С хорошего,— сказал Музыкант.— Там у нас…

Но тут все услышали странные звуки, будто кто-то захлебывался и кашлял. Это на другом конце площадки щуплого мальчишку тошнило от запоздалого страха смерти.

— Сопляки,— сказал Музыкант, хотя многие были старше его. Поднял и бросил в море пистолет. На глу­бину.

— Пистолет-то не твой, чего кидаешься,— хмуро ска­зал старший мальчишка.

— Вы же храбрые, достаньте,— презрительно ответил Музыкант.— Прыгните вон оттуда! — Он показал на ска­лу, напоминавшую шахматного коня. Высота была метров десять.— Ну?..

Он посмотрел на каждого по очереди, сплюнул и по­лез по каменной «гриве коня». И сверху прыгнул. Прыгнул, не сняв свою странную форму с непонятными нашивками и потрепанным аксельбантом.

Пистолет он, правда, не нашел. Но он прыгнул…

Впрочем, кто знает? Может быть, это был просто рассказ. Про Музыканта много чего рассказывали. Он появился в лицее прошлой весной— сумрачный, молча­ливый, ничего не знающий. Не знал даже, с какого он берега, и это было совсем невероятно. А может быть, он что-то скрывал… Был он нелюдимый, но не злой. Часто насвистывал что-то и за это получил свое прозвище. Про свою голубую форму — откуда она и почему такая — он коротко сказал однажды: «Вы же сами говорите, что музыкант. Значит, музыкантская…»

Его пробовали дразнить. Он отбивался коротко и уме­ло. Нашлись такие, что нападали на него на одного целым скопом. Тогда он завел друзей — среди тех, кого часто обижали. С ними он был тоже молчалив, но ласков. А их — недавно еще самых слабых и затюканных — те­перь опасались трогать.

Того мальчишку, противника по незаконченной дуэли, он тоже, говорят, взял в свою компанию… Если, конечно, все это не выдумки, если дуэль и прыжок со скалы были.

Но выдумки это или нет, а с той поры вражда в лицее стала утихать, мальчишки будто устали от нее. Население спален скоро перемешалось, часто в одном каземате сходились теперь ребята с левого и с правого берега.

Это почему-то не нравилось новому директору, по про­звищу Чуф. Но он ничего не мог поделать. Мальчишки не признавались, кто с какой стороны, врали надзирателям. Чуф дергал кадыком и морщился: он был сторонником чет­кой дисциплины, а вранье, несомненно, растлевало воспи­танников…

Обо всем этом быстро и сбивчиво вспомнил мальчик, когда увидел среди ребят Музыканта.

— Почему вы решили, что он шпион? —спросил Му­зыкант и глянул из-под темных волос.

— Я не шпион,— опять сказал мальчик.

— Помолчи,— одернул его Летчик и доложил: — Он подслушивал у щели.

— Да не подслушивал я! — громко сказал мальчик. Ему стало обидно.— Вовсе я не шпион! Это взрослые бывают шпионы, а мне зачем?

— Он сын учителя,— задумчиво проговорил курчавый мальчишка.— Небось думал заложить нас папаше.

— Ничего подобного! Папа терпеть не может до­носчиков!

— Вообще-то правда,— сказал еще один из мальчи­шек, остролицый, светленький, в оранжевой майке.— Его отец — ничего дядька… Ладно, ты не бойся.

— А я и не боюсь. Что вы мне сделаете? Отлупите? Если я шпион, это вам не поможет… Замуруете здесь навеки? — Он глянул с насмешкой.

А они смотрели на него серьезно, без самых маленьких улыбок. Будто что-то решали. Мальчик вздрогнул. Он вдруг ощутил, что сейчас не совсем игра. Вообще не игра. Он знал, что среди лицейских мальчишек есть всякие. Есть и такие, что прошли во время партизанских стычек огонь и воду. Видели, как убивают, и, кто знает, может быть, и сами стреляли в живых людей. Такие могут, наверно, и замуровать…

Нет, эти не могут. Андрюшка не может, Музыкант не может. И вот этот, в оранжевой майке… И вот тот— в желтой рубашке и с желтыми соломенными волосами. У него хорошее имя — Денёк.

Денек сказал:

— Говоришь, не подслушивал. Тогда скажи, пожа­луйста, что делал у щели?

Ящерка беспокойно шевельнулась в кармане. Может, хотела выручить мальчика? И мальчик решился. Он вы­садил ящерку на ладошку.

— Вот… Я гонялся за ней. Мы играли…

Ребята повскакали со ступеней. Окружили мальчика. Навалились на плечи друг другу, кто-то поднял над головами фонарь.

— Ух какая!..— ласковым шепотом сказал курчавый мальчишка.

— Это геккон,— определил Денек.

— Сам ты геккон. Это каменка,— возразил мальчишка в оранжевой майке.— У гекконов не такой узор…

— Эй, не мешайте! У нее хвост может отвалиться. У них легко хвосты отрываются.

— Другой вырастет…

— Когда еще вырастет!

— А это редкая порода?

— Ой уж редкая! У нас в Желтых Камнях таких тысячи!

— Зато она ручная.— сказал мальчик, слегка сгибая пальцы, чтобы прикрыть ящерку от желающих ее потро­гать и погладить.

— Как это ручная? — спросил мальчишка в оранже­вой майке.— Дрессированная?

— Нет. Но она меня знает, мы вместе играем…

— А у нас в Орехове…— начал кто-то.

Но Музыкант перебил:

— Поглядели, и хватит. Садитесь.

Все послушно расселись на ступеньках, и Денек сказал мальчику:

— Садись и ты.

И опять все стали смотреть на него. Правда, уже не так подозрительно. Музыкант задумчиво проговорил:

— Ну и что же нам с тобой делать?..

Мальчик понял, что пришла решительная минута. Он зажмурился и отчаянно попросил:

— Возьмите меня к себе!

Они не ответили, только запереглядывались. Курчавый вполголоса сказал:

— Ага… А потом разболтает.

— Я ничего не разболтаю! — клятвенно пообещал мальчик.— Если бы я хотел, я давно бы мог про вас разболтать.

Все насторожились, а Музыкант строго спросил:

— Про нас? А что ты знаешь? Мальчик понял, что назад пути нет.

— Много знаю. Знаю, где ваша лодка спрятана, чтобы через Реку плавать. Знаю, что вы в Пустой Город ходите. И что вы поклялись никогда не ссориться, если даже с разных берегов… Только не знаю, кто такие ве­терки…

Он замолчал, и тишина сделалась такой, что опять страшновато стало. В фонаре потрескивало нагретое железо.

Музыкант спросил — уже не строго, а печально:

— Как ты про это выведал?

— Я не нарочно,— слегка покривил душой маль­чик.— Но щелей-то в камнях много. А я тут все закоулки знаю, мы ведь давным-давно здесь живем…— Он осмелел и улыбнулся.— И глаза вы мне зря завязывали, этот погреб я тоже знаю…

Денек вдруг засмеялся:

— А мы-то думали, что полный секрет…

Мальчик вздохнул:

— А у вас и так полный секрет. Кроме меня, никто не знает, а я не выдам. Если не возьмете к себе, все равно не выдам, я не предатель.

— Возьмем, наверно,— серьезно сказал Музыкант.— Что ж теперь… Вы как думаете? Ты как, Денек?

— Я? Ну, пожалуйста, я не против. Даже наоборот.

— А другие?

— Да ладно,— усмехнулся Андрюшка.— Только не испугался бы…

— Пусть клятву даст,— сказал Летчик.— Где листок?

Кто-то зашуршал бумагой. Летчик вытащил из во­ротника длинную иглу.

— У нас кровью расписываются. Не боишься? Мальчику стало неуютно и зябко, но он протянул руку

без задержки. И быстро заговорил:

— А правда, что в Пустом Городе само собой кино крутится в пустых кинотеатрах? В нашей школе… ой… в нашей школе ребята говорили, что…

— Правда, правда,— усмехнулся Музыкант.— Пиши.

Мальчик мизинцем с красной капелькой вывел на мятом листе свое имя.

— Кино не само крутится,— сказал Денек.— Его кру­тят ветерки.

— А кто они такие? — опять спросил мальчик. Он был теперь полноправным членом мальчишечьего братства, он мог спрашивать про все тайны.

— Слушай…— сказал Денек.

Оказалось, что ветерки — это маленькие ветры, кото­рые живут в лесах, в скалах и в пустых переулках. Они живые. Некоторым очень много лет — целая тысяча. Но они все равно как мальчишки. И многие из них умеют превращаться в мальчишек, потому что раньше были настоящими, такими, как нынешние ребята.

Эти ветерки давние, вечные…

А есть и другие. Это обыкновенные мальчишки, ко­торые умеют иногда делаться ветерками. Умеют превра­щаться в маленькие спиральные вихри и мчаться куда хочешь— стремительно и неуловимо. Такому мальчишке не страшна любая высота и любые враги. Он и погибнуть по-настоящему не может, в крайнем случае превратится в ветерка навсегда…

— И вы все— ветерки? — с недоверием и восхище­нием прошептал мальчик.

— Не все пока,— объяснил загорелый Андрюшка.— Кое-кто еще готовится. Нас тут в лицее много таких… Станем ветерками— никого не будем бояться. Даже тех, которые велят.

— А разве они есть? — удивился мальчик. Музыкант усмехнулся.

— А как сделаться ветерком? — спросил мальчик.

— Сначала надо переплыть Реку,— объяснил Де­нек.— Хотя бы один раз. Это не просто река, а такая… ну, вроде волшебной границы. Потом надо побывать в Пустом Городе. Там на Башне Ветров написано за­клинание ветерков. Его надо выучить…

— И все?

Это было так просто!

— Не все,— сказал Музыкант.— Потом самое глав­ное. Надо забраться на высоту и не испугаться — прыг­нуть вниз…

— Как ты за пистолетом? — спросил мальчик.

— При чем тут это…— неохотно сказал Музыкант.— Я тогда и не слыхал еще про ветерков… Надо не боять­ся и прыгнуть. Тогда станешь невидимкой и полетишь.

Мальчик подумал. Потом спросил нерешительно:

— А если будешь очень бояться, но все равно прыг­нешь? Тогда получится?

— Получится,— сказал Денек.— Главное, чтобы пе­ребороть страх…

В это время в щель донеслась хриплая игра сигнальных рожков.

Воспитанников построили на дворе широким квадратом. Директор Чуф, морщась, оглядывал пестрые и неровные шеренги. Рядом с ним стояли классные над­зиратели. Только они, учителей не было.

Мальчик, разумеется, был не в строю. Он забрался до половины на железную лестницу башни и оттуда все видел. И все слышал — каменная подкова крепости отражала и доносила любое слово.

Мальчишки стояли тихо и понуро. Директор Чуф, двигая кадыком, отчетливо говорил:

— Раньше мы были терпеливы. Мы только предуп­реждали. В крайнем случае наказывали очень мягко. Трое суток в штрафном каземате— самое большее, что полу­чали те, кто плавал через Реку или посещал Пустой Город. Опыт показал, что эти меры не принесли результата. Число нарушителей лицейской дисциплины неуклонно растет. И посему…— Чуф передохнул и молча подвигал кады­ком.— Посему высшее начальство потребовало от ме­ня— и я отчетливо понимаю необходимость этого требо­вания— принять самые решительные меры…— Он кивнул надзирателю Кате — круглому человечку с гладким и бе­лым, как тарелка, лицом.

Надзиратель Катя подскочил и женским голосом пропел:

— Воспитанники Андрей Корда-а… Виктор Липун… Феликс Юма-а… Александр Кулик! Ша-а-а-аг… впрёт!

Загорелый Андрюшка беспомощно оглянулся на ребят и, припадая на забинтованное колено, шагнул из строя. И еще трое шагнули, незнакомые мальчику. Один— со­всем малыш, даже непонятно, как такой оказался в ли­цее. Он испуганно вертел круглой стриженой головой с большими ушами.

Ко всем четырем подошли надзиратели, взяли ребят за плечи и вывели на середину двора.

— Эти четверо,— деревянно произнес Чуф,— будут наказаны первыми. Сейчас их запрут в штрафном казе­мате, а после необходимых формальностей и воспитательных бесед их направят в трудовую школу на острове Крабий Глаз. Так нам велено, и так будет, а если этот печальный пример не…

— Они не виноваты! — звонко сказали из рядов.

— Ма-а-алчать! — запел Катя.

— А если этот печальный пример…

— Бандюги! Он же совсем малёк,— сказали в строю.Видимо, про ушастенького.

— Ма-а-алчать! — Катя вытянулся на носках.— Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено при­менять электрощупы!

Строй замер. Но почти сразу опять прорезался го­лос:

— Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали?

— В отряде умиротворения!— крикнули из задней шеренги.

— В интендантской конторе, ворюга!

— Молчать,! — это крикнул уже директор.— Разой­дись! По классам! Марш!

Строй стал медленно разваливаться. А четверых по­вели к приземистой железной дверце.

Страшная мысль ударила мальчика. Так, что он едва удержался на ступеньках. Вдруг ребята решат, что это он выдал мальчишек? Все вынюхал и донес!

Эта мысль была такая отчаянная, что мальчик бро­сился искать Музыканта или кого-нибудь еще из новых знакомых. Но двор быстро опустел.

Мальчик промучился до вечера — то во дворе, то дома.

— Ты заболел? — тревожилась мама.

— Нет. Просто скучно.

— Ничего. Скоро поедем к дедушке в Чайную Пристань.

— Папа, а что за школа на острове Крабий Глаз? — спросил мальчик, когда вернулся отец.

— Это не школа, а тюрьма.

— А этих ребят… Их правда отправят туда?

— Ох, да помолчи ты…— со стоном сказал отец.

Вечером, когда двор был уже в глубокой тени и ос­тывали камни, мальчик увидел у старой пушки Музыканта, Летчика и Денька. Он подбежал, остановился и заплакал:

— Вы, наверно, думаете, что это я? Честное слово… Я же клятву давал…

— Что?— удивился Денек.— Ты о чем? Да перестань ты реветь, пожалуйста! Кто на тебя думает?

— Катя, сволочь, выследил,— сказал Летчик.— Мор­да фаянсовая…

Мальчик всхлипнул. И стыдно было за слезы, и ра­достно, что верят ему.

— Может, попросить папу, чтобы заступился за ре­бят?— неуверенно предложил он.

— А что твой папа сделает?— хмуро отозвался Му­зыкант.— Он кто? Учитель черчения. Он даже не в ли­цейском совете. Выгонят с работы— и крышка.

— Он говорит, что на Крабьем Глазе тюрьма,— про­бормотал мальчик.

— Ребятам еще до этой тюрьмы достанется,— сказал Денек и пошевелил плечами.— Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?

Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, ко­торые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп на­поминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый раз­рядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всег­да дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребенка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и за­бился…

Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деть­ся, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы все ближе, ближе…

— Нет…— прошептал мальчик.

— Что «нет»? — зло усмехнулся Летчик.— Год назад было бы «нет». Они тогда не смели… Я говорил тебе, Музыкант, не надо выбрасывать оружие. Если этот шкет Фелька не выдержит и расскажет про всех, кто был в Городе, завтра что будет?

— А давайте завтра поднимемся все!— Денек стукнул кулаком по пушке.— Если все разом, мы справимся! И щупы пообломаем, и ребят освободим…

— И через полчаса явится отряд умиротворения,— сказал Летчик.— Я говорил, не надо выбрасывать пи­столеты.

— Выбросили, чтобы не стрелять друг в друга,— от­ветил Музыкант.— И ничего другого тогда нельзя было сделать.

— «Тогда»... А что делать сейчас?

— Да,— согласился Музыкант.— Сейчас оружие при­годилось бы.

У мальчика сердце билось, как горошина в погремушке. Потому что он понял: пришла пора сказать о своей главной тайне. Это была не детская тайна. Дело пахло не игрой, он это понимал. Но он же поклялся, что будет вместе со всеми. И четверо сжались в каземате, ждут…

— У нас в квартире есть глухая кладовка,— сказал мальчик.

— Ну и что? — сумрачно спросил Летчик.

— Там в углу, над полками, такая квадратная дыра с решеткой. Вентиляция. Решетку я вынимал, в дыру залазил. Там такой узкий проход. Вернее, пролаз… Я люблю везде лазить.

— Знаем,— буркнул Летчик.

— Дальше,— попросил Денек.

— Я ползал по. нему. Он длинный такой, и трудно ползти, но я один раз добрался до конца. Там подвал, комната запертая… И в ней карабины.

— Что? — быстро спросил Музыкант.

— Карабины со штыками. И железные ящики с пат­ронами. Раньше старших курсантов учили стрелять.

Музыкант, Летчик и Денек быстро оглянулись. Му­зыкант положил мальчику на плечи твердые ладони. Будто младшему братишке.

— Ты молодчина. Я сразу понял, что ты такой, ты похож…

— На кого?

Музыкант коротко улыбнулся:

— На хорошего человека… А много там карабинов?

— Штук тридцать… Только я боюсь…

— Не бойся,— успокоил Музыкант.— Мы все сами сделаем, про тебя никто не узнает.

— Да я не этого боюсь. Ход очень кривой. Я прямо замучился, пока полз.— Он улыбнулся: — Извивался, как моя ящерка. А карабины-то прямые, длинные, могут не пролезть.

Мальчишки переглянулись.

— Думайте,— сказал Музыкант.

— Что думать. Пополам не сломаешь,— огрызнулся Летчик.

Денек неуверенно спросил:

— А если снять штыки и отвинтить приклады? Может, протащим?

Мальчик подумал.

— Да,— сказал он.— Тогда можно.