Храмы среди тайги, или мир, сотворенный мамонтом
Весь предыдущий наш рассказ об избранниках духов, исключая обзорные главы и отступления, был построен в основном на материалах шаманизма якутов, а соответствующие ритуалы соседствующих с ними народов тишь дополняли повествование. Теперь, на взгляд автора, наступила очередь показать их в более полном виде. Начнем мы с эвенков, которых раньше было принято называть тунгусами. Этот народ жил на территории нынешней Якутии еще до прихода туда якутов, и последние, ставшие в результате такой миграции самыми северными в мире тюрками, многое взяли от тунгусов. В том числе и отдельные элементы шаманизма, явно просматривающиеся в костюмах, типах бубнов, обрядах Более того, в некоторых якутских улусах существовало устойчивое мнение, что тунгусские шаманы и удаганки сильнее собственных оиунов Видимо, оно зиждилось на их территориальной первичности.
Сегодня, как известно, эвенки живут и кочуют на огромной площади северо-восточной Азии от Западной Сибири до Камчатки и от Заполярья до Дальнего Востока Естественно, при такой разобщенности и разнице в окружающих условиях, в их мировоззрении, вере и обычаях наблюдаются многие местные особенности и отличия, но в главном они все же совпадают. Общим является и то, что "лесной народ", как его неслучайно иногда называют, действительно сильнее многих других связан непосредственно с лесом, природой, поскольку в основном занимается охотой, оленеводством и очень тесно взаимодействует с окружающей средой, ее проявлениями. Тайга для эвенка издревле была и кормилицей, и родным домом, что обуславливало его языческое преклонение перед ее стихиями, духами и божествами, рождало множество оберегов, табу и обычаев.
Тунгусы, как и их народы-соседи, делили вселенную на три мира и отдавали людям срединный из них.
В соответствии практически со всем мифами, средний мир поначалу представлял из себя или сплошную водную поверхность, или маленький островок посреди огромного океана. А далее, по разным версиям, появлялись лягушка, гагара, утка-нырок или мамонт, которые доставали со дна землю и наращивали островок до тех пор, пока он не разрастался до континента. Затем в дело вступали все тот же мамонт-сэли (хэли) и мифический змей дябдар (почти как Данбала у вудистов) — они или сражатись друг с другом и одноногим чудищем чулюгды, или просто трудились, но в результате своими огромными телами, рогами и бивнями прорывали русла рек и вздымали горные хребты, то есть формировали современный рельеф. Поэтому неслучайно мамонт и дябдар (джябдар), а также гагара, нырок и лягушка считались одновременно одними из самых первичных и могущественных духов. К этой компании можно добавить еще одно мифическое существо — калира — самца дикого оленя с лосиными рогами и рыбьим хвостом. Все остальные духи-шэвэн (сэвэн, хэвэн, сээн) представляли из себя (по А.Ф.Анисомову) животных — лося, оленя, изюбра, кабаргу, медведя, волка, тигра, рысь, росомаху, выдру, горностая, птиц — крохаля, лутка, гуся, чайку-мартышку, ворона, орла, сову, журавля, кукушку, рыб — тайменя, щуку, окуня, налима, пресмыкающихся — ящериц, змей. То есть они, по сути, отражали живой мир, который окружал "лесных людей". Эти же сущности в том или ином наборе выступали в ролях духов-помощников шаманов, проявляясь одновременно и в человеческой, родственной ипостаси как "дедушка-лось", "отец-волк", "брат-ворон" и т.п. Те животные, с духами которых "роднился" шаман, становились для него табуированными, он не мог на них охотиться и употреблять их мяса в пищу. Так, скажем, почти все тунгусские шаманы никогда не ели медвежатины и не добывали этого зверя, а для остальных эвенков каждое убийство "дедушки" обставлялось обязательными и достаточно сложными ритуалами с непременным почетным возложением костей "усопшего" на лабаз-арангас. Кстати, многие тунгусские роды носили имена тех или иных обитателей тайги, и для них любое посягательство на своего "прародителя" считалось величайшим преступлением.
Рядом с духами-животными в среднем мире (Дулин буга) властвовали могучие духи огня, охоты, земли, гор, различных стихий и явлений. Как пишет А.И.Мазин, исследовавший верования дальневосточных эвенков, по их воззрениям, верхний мир (Угу буга) располагается там, где восходит солнце, а нижний (Хэргу буга) — где оно заходит.
Проникнуть в первый можно через Полярную звезду, а во второй — через пещеры и расщелины гор. Сделать это под силу только шаманам. Они же попадают в оба этих мира, "нырнув" в известные им омуты обычных горных речек и далее войдя в воды мистической шаманской реки, следуя по ней либо к устью на небо, либо к истоку в преисподнюю. Каждый из "нечеловеческих" миров состоит из трех ярусов. На дальнем ярусе верхнего мира находятся бабушка-солнце, луна и звезды. Солнце копит в своей юрте тепло и отдает его людям с наступлением лета, луна выступает в виде зеркала хозяйки вселенной и рода человеческого Энекан буга, а звезды — как следы различных космических охот и их участников. Полярная звезда и Венера обладают особым статусом. Первую можно сравнить с отверстием в крыше небесного чума и одновременно местом перехода в верхний мир. На утренней звезде (по-эвенкийски Чалбоне) прародине "лесных людей", находятся ожидающие своего рождения души-оми эвенков. Полет к Венере считается самой дальней шаманской дорогой с 27 остановками на символических лиственницах-тагу, аналогичных олохам-остановкам якутского ойуна. "Вся территория звезды Чалбон разделена на родовые участки, на которых растут только сухие лиственницы, многие из них со сломанными вершинами. Все они увешаны птичьими гнездами, где помещаются души-оми. Души простых людей выглядят как птенцы синички. Оми шаманов находятся в дуплах лиственниц. Шаманские души чаще всего имеют вид птенцов перелетных птиц (орлов, лебедей, гагар и т.п.). Кормятся нерожденные души людей нерожденными душами животных и птиц, которые им посылает Энекан буга — хозяйка вселенной и рода человеческого. Заботы по выкармливанию нерожденных душ берут на себя хэян — живые души умерших предков".
Во втором ярусе верхнего мира, по А И.Мазину, жизнь точно такая же, как и на земле, — с теми же родовыми территориями и природными объектами, людьми, зверями и растительностью, только обитают здесь не сами эти сущности, а их "живые души" — хэян. Дело в том, что после смерти эвенка в его теле на время поселяется новая душа — мукды (потом она уходит в мир мертвых), а прежняя (хэян) улетает в небо и делится на две уже упомянутых — оми и опять же хэян (надо бы сказать хэян-2).
В свою очередь, А.Ф.Анисимов утверждает, что первоначальная душа живого человека состоит из трех частей — "телесной души" бэен, "души-тени" ханян и "души-судьбы" маин Первая мыслится неотделимой от тела при жизни и уходящей после смерти в мир мертвых буни, вторая постоянно пребывает в верхнем мире аналогично "живой душе", третья же отбывает не на Чалбон, а в небесные верховья мифической реки, что, в сущности, почти одно и тоже. Тем более что она также получает новое название оми. Не углубляясь в дальнейшую детализацию и непринципиальные несовпадения различных источников и информаторов, отметим, что в итоге все оми, рано или поздно покидая свои "хранилища", осуществляют "кругооборот душ в природе" (или своеобразную реинкарнацию), давая жизнь очередным поколениям людей.
Как-то разобравшись с двумя дальними "этажами" верхнего мира, переместимся на наиболее близкий к земле. С ним все гораздо проще — на этом ярусе живет сама властительница мира Энекан буга — пожилая женщина с добрым лицом и запасом шерстинок —- душ животных, которые она дарит добытчикам Считается, что в более древние времена она представала перед людьми не в облике старицы, а самки оленя или лося Энекан буга постоянно обходит свои земные владения, следит за устоями и порядком в них, а особенно любит посещать скалы с рисунками, где ей и устраивают святилища. Наиболее почитаемые ее помощники — добрый дух сэвэки, во всем опекающий людей, и бабушка-огонь (энекан того), дающая им тепло, жизнь и пищу.
На ближнем из ярусов нижнего мира, куда мы теперь опустимся, живет как раз полная противоположность только что перечисленным сущностям, самый злой из духов — харги. Внешне он напоминает человека, но только очень большого и заросшего шерстью, одни говорят — с култышками вместо ног, другие — вовсе с одной ногой. На левой руке у харги — огромный коготь, а на правой — страшная человеческая голова с оскаленными зубами, которой он и приводит в шок людей, высунув ее из-под земли. Эта правая рука харги является его "правой рукой" и как бы самостоятельным злым духом-помощником (бальбука) во всех недобрых делах и может принимать разные обрлы. Другой помощник харги — ненасытный кандыках — человекоподобный демон с пастью вместо головы, пожирающий всех обитателей тайги Только сама Энекан буга может заставить убраться ка-цыкаха в его подземный мир. Для этого она призывает могущественного духа грома и молнии агды, и тот начинает метать в пасть кандыкаха огненные клинки. В результате обжора обжигает желудок и надолго "уходит лечиться" на свой первый "этаж" нижнего мира.
Эвенкийская ученая и писательница Г.И.Кэптукэ считает непосредственным творцом среднего мира упомянутого доброго духа Сэвэки, поднимая его статус до божества-создателя не только всех животных, птиц и растений, но и человека. Харги в этом случае является его младшим братом-антиподом, делающим из зависти все наоборот и во зло. "Богом" называет "Sewuki" в противовес "главному дьяволу Arincki" и "птенец петров" Я.Линденау, оставивший свои записки о тунгусах Удского острога, датированные 1745 годом. Но мы, дабы не путать читателя в разночтениях, будем считать главным божеством все-таки старицу Энекан Буга.
Здесь же, наверное, надо сказать и о том, что все животные, по представлениям тунгусов, также имеют душу хэян, но неделимую, в виде собственной копии Если зверь или птица добываются и разделываются в соответствии со всеми обычаями, то их души отправляются на второй ярус верхнего мира и ждут там пока Энекан буга вновь не подарит их в виде шерстинок людям. Но если охотничьи законы каким-либо способом нарушаются, то душа умерщвленного животного попадает во владения харги и становится злой, мстящей людям сущностью.
Вторым по удаленности ярусом нижнего мира является мистическая подземная река из сплошных водоворотов и порогов, через которую не в силах перебраться вглубь земли ни харги сотоварищи, ни, естественно, обычные люди. Не могут переплыть ее и усопшие предки, живущие по другую сторону бурного потока в стране мертвых буни. Таким образом, эта река является "естественной границей" между вторым и третьим, самым дальним ярусом подземелья. Преодолеть ее могут только шаманы.
Жизнь ушедших в небытие предков на "этаже" буни практически ничем не отличается от земной, только у ее обитателей, хотя они очень любят плясать, тела совершенно холодные, сердца не бьются, а пища, по некоторым источникам, представляет из себя кузнечиков.
Все перечисленное выше позволяет составить некую усредненную тунгусскую картину мироздания с ее добрыми и злыми силами и расположением людей среди них. Познакомившись с этой схемой, мы можем теперь рассмотреть роль и место в ней нашего главного героя — шамана.
Начнем с того, что без его участия никто не мог попасть в страну буни. Как мы уже упоминали, после смерти человека в нем находила временное пристанище душа мугды (или с рождения обитала "телесная душа" бэен), которые после разложения сухожилий и распада скелета на отдельные кости удалялись в подземный мир, стремясь в буни. Но преодолеть самостоятельно мифическую реку второго яруса они не могли, а на первом их поджидал зловещий харги, пытаясь захватить в вечный мучительный плен. Поэтому только эскорт шамана служил гарантией благополучного путешествия. Конечно, и в его присутствии харги пытался ухватить душу своим когтем или отнять с помощью бальбука, но духи-помощники шамана отважно защищали и своего хозяина, и его "пассажира". Главную силу в сражении обычно олицетворял исполин-мамонт, мифически усиленный еще и огромными рогами. При приближении к реке шаман должен был выполнить еще и роль "таможенника" — проверить путем обыска, не прихватила ли тайком с собой душа покойного какой-нибудь души живущего в среднем мире человека, обрекая его на болезнь, а шамана — на повторное путешествие за похищенным.
Шаманские духи делились на несколько видов. Главным духом-покровителем считалась та из душ-хэян верхнего мира, что принадлежала прежде одному из родственников-шаманов и призвала неофита на служение. Потому стать очередным властителем духов у эвенков мог только человек, имеющий среди своих предков шамана. При этом, по аналогии с "белыми" и "черными" шаманами других народов, "лесные люди" разделяли своих на "имеющих корни сверху" и "имеющих корни снизу". Как пишет А.И.Мазин, имея в виду дальневосточных эвенков, первым "более удавались камлания, направленные на добывание охотничьей удачи и размножения поголовья оленей. Их костюм изготавливался из ровдуги (замши) дикого оленя или лося". Шаманы "снизу" "в основном занимались лечением людей, животных, "добывали" плодородие роду", но могли и "навести порчу". "Их боялись и старались меньше контактировать с ними. Они носили костюм из медвежьей шкуры или ровдуги лося". Встречались и шаманы, "одновременно имевшие корни и сверху и снизу". Их костюмы шились только из ровдуги лося. Г.И.Кэптукэ утверждает, что помимо наличия предков-шаманов, новоявленный избранник должен был иметь еще и особый рисунок кровеносной системы, так называемую "шаманскую вену". Именно по ней его отыскивал на земле и инициировал дух-покровитель. Особые требования предъявлялись и к крови, которая должна была быть "чистой и сильной". Из одного рода мог единовременно выйти только один шаман, а если вдруг "шаманской болезнью" заболевали двое, то кто-то из них непременно должен был "перекрыть дорогу" другому, лишить его волшебной силы (а случалось, и жизни) и устранить таким образом конкурента. Духами-помощниками эвенкийских кудесников могли быть бабушка-огонь или гром-агды, а также любые души-хэян верхнего мира, принимавшие облики уже упомянутых нами живых существ. За исключением мамонта, змеи, лягушки, ящерицы и рыб, которые считались духами-помощниками нижнего мира наряду с одной из душ-мугды усопшего предка. У сильных шаманов, способных на дальние путешествия и сражения в неведомых странах, могли быть и вовсе фантастические духи-помощники, приобретенные или завоеванные в этих странствиях.
После самого шамана, так сказать, "старшим по званию" и командиром над всеми остальными духами был главный дух-покровитель. Собственно только он и непосредственно даровался шаману, а всех остальных новоиспеченный чародей должен был "собирать" сам, поскольку после смерти его предшественника "беспризорные" духи разбредались кто куда. Пользуясь подсказками покровителя, неофит длительное время, иногда два-три года, в одиночку бродил по тайге и скликал свою будущую "дружину". Дело это было небезопасным, и иногда он в итоге обретал не могущество, а смерть. Считалось, что все это время уже призванные духи живут внутри шамана и питаются его кровью, поэтому никто не удивлялся худобе и болезненному виду неофита. Если в конце концов "сбор" заканчивался благополучно, то далее следовали уже знакомое нам "рассекание" и сон с указанием заветной лиственницы для обечайки и зверя особой масти, чья шкура должна пойти на обтяжку бубна.
Первый свой обряд молодой шаман проводил сам. В чуме, окуренном изнутри горящим болотным багульником, в присутствии соплеменников-зрителей он рассказывал историю своего призвания и посвящения, подробности изготовления бубна и колотушки, а затем с помощью пения и легких ударов в бубен "переселял" в него духов из собственного тела. На следующий день, уже паре с опытным шаманом, молодой совершал полет в верхний мир к Энекан буга, и старый кудесник просил высшее божество взять своего молодого коллегу под покровительство и даровать ему священную силу мусун. Выслушав все "обоснования" и уговоры, Энекан буга обычно выполняла просьбу, и на землю молодой шаман возвращался уже полноправным властителем душ.
Таким образом, бубен и первая колотушка становились изначальными ритуальными принадлежностями шамана. Только со временем он обзаводился нагрудником и еще несколькими колотушками (число их доходило до шести), затем наступала очередь кафтана и, наконец, шапки или металлической короны, увенчанной рогами. Естественно, что все эти обретения сопровождались магическими ритуалами и обставлялись особыми обрядами и условиями, а потому требовали немалого времени. В зависимости от способностей шаман мог потратить на это до 12 лет.
Как мы уже отмечали, если бубны якутских ойунов не имели никаких рисунков, то у эвенкийских шаманов на них были нанесены многочисленные изображения, символизирующие входы в верхние и нижние миры, небесные светила, основных духов-помощников, духа-покровителя и иногда даже самого шамана в его астральных путешествиях. Что касается колотушек, то они тоже cтрого подразделялись по назначению. Так, например, для камлания на звезду Чалбон ручка колотушки обычно заканчивалась головой птицы, для полета в мир буни — головой змеи или человека, а при "оживлении" природы или добывании священной силы мусун — головой оленя. Шаманские костюмы эвенков и их атрибутика в общем походили на якутские, но имели как общие, так и индивидуальные отличия. Основные, может быть, заключались в том, что главный дух-покровитель (аналог якутского эмэгэта) здесь находился на спине и выступал в образе зверя, а не антропоморфного существа. На спине же находилась и планка, символизирующая границы миров, к которой были прикреплены наиболее важные подвески. Особо сильные духи, такие, как тигр, "садились" в металлическую клетку, чтобы с ними было легче сладить. Специальные пластины представляли родовые территории душ предков, а с отверстиями — входы в иные миры. Иногда головной убор "был" одновременно верхним миром и на нем закреплялось солнце или другие светила. Нагрудник нес в основном функции щита и имел свой микромир, могущий заменять весь костюм. Обязательной была на камзоле-плаще бахрома в несколько ярусов, "превращающая" шамана в птицу. К ней добавлялись ленты, жгуты и "хвосты" — указатели путей-дорог шамана и его "режущее" и "жгущее" оружие.
Когда избранник духов в той или иной мере обретал все это, он вновь представал перед старым шаманом и "сдавал экзамены" в виде двух камланий-полетов в верхний и нижний миры. Если испытания проходили успешно, то экзаменуемый получал звание "сильного шамана" и после смерти своего старшего собрата мог занять его место в родовой иерархии.
Для выполнения этого обряда, как и многих других, в тайге ставилась специальная шаманская юрта (далее мы еще поговорим о ней поподробнее, а пока только упомянем). "Для камлания в верхний мир, — пишет А.И.Мазин, — за юртой в направлении на звезду Чалбон располагали изготовленные из дерева две стаи птиц и по 27 пар тагу (лиственниц-"остановок". — В.Ф.) для каждого шамана. Для камлания в нижний мир декорацию располагали в направлении захода солнца. Она состояла из двух деревянных плотов (чтобы плыть на них по мифической реке) и 27 пар тагу. Внутри юрты, в отличие от обряда камлания, обращенного в верхний мир, подвешивали два идола мугдырга, являющихся вместилищем духов-покровителей шаманов в нижнем мире".
Шаман, "аттестованный" на высшую категорию, мог выполнять все ритуалы, необходимые для отдельных сородичей и в целом для рода. А их было немало — кроме сопровождения душ умерших, возвращения душ больных и ис-прашивания детских душ, он занимался предсказаниями и гаданиями, наделением волшебной силой охотничьих амулетов, проводил несколько раз в год большие обряды общего характера Так, весной, в месяц отела олених, шаман обращался за благодатью к самой Энекан буга, просил ее проявить щедрость в летнем обновлении мира, а осенью "летал" на небеса за упомянутыми уже душами шерстинками промысловых зверей и "очищал" охотников перед началом нового сезона.
Перед началом такого камлания шаман, как обычно, скликал духов-помощников и просил, чтобы они сопроводили его в верхний мир. Поскольку мы еще не рассказывали о подобных "полетах за добычей", то есть смысл это сделать "По представлениям эвенков, во время обряда чирки, летящие сзади, являются непосредственными сторожами стаи птиц и шаманской души. Во время полета они первыми обнаруживают опасность враждебных шаманов и злых духов — предупреждают гагару, гагара — лебедя, лебеди — орла (он является вожаком и защитником всей стаи птиц) Орел начинает кружиться вокруг летящей стаи с шаманской душой и никого не подпускает Если же "бой" неизбежен, то орел вступает в него, а все остальные птицы разлетаются в разные стороны, превращаясь в других, более мелких птиц или насекомых, и быстро возвращаются домой С этого момента "бои" шаманских духов продолжается на земле Духи перевоплощаются в образы тигров, медведей, лосей, изюбрей и т.д. После победы над противником обряд повторяется вновь. В противоположном случае враждующие духи "поедают" шаманскую душу и роду грозит опасность вымирания". "Если же путешествие птиц с шаманской душой проходит спокойно или орел без всякого труда отгоняет враждебных духов, то путь шаманской души продолжается до самого конца, с небольшими перерывами около тагу. Во время отдыха шаманская душа и духи питаются, набираются сил и "летят" дальше.
"Вот в своем пении шаман оповещает что он достиг конечной цели и предстает перед Энекан буга. Объясняет ей, что он пришел из бедных мест и просит выделить охотникам зверя, и она бросает ему в бубен шерсть — души всех зверей Шаман ее собирает". “Набрав" душ разных зверей, шаман поет о том, что он с табуном животных быстро возвращается назад, присматривая, чтобы часть их не выкрали враждебные духи.
Наконец шаман "приземлялся", "выпускал" зверей в ближнюю тайгу и "отправлял на отдых" духов. На следующее утро он опять собирал своих невидимых помощников и просил их, чтобы они "очистили" охотников от дурного глаза и приставших к ним злых духов. Для этого соплеменники, окуриваемые дымом багульника и подталкиваемые бубном, трижды проходили между ног большого идола-чичипкана. Затем следопыты совершали магическую охоту, "убивая" чучела из прутьев, имитируя их разделку и возложение "костей" на лабаз. Считалось, что весь этот долгий и непростой двухдневный ритуал гарантировал удачный промысловый сезон.
В других местах шаман возвращался из верхнего мира в образе оленя, помощники "ловили" его арканом, а он при этом "стряхивал" с себя шерстинки, символизирующие все тех же желанных зверей.
Рассказывая о мистических путях-дорогах шаманов и упоминая родственным эвенкам орочей, В.Н.Басилов пишет: "Орочи думали, что шаманы могут совершать путешествия и на солнце, но делают это редко, так как ничто, кроме жажды подвига, не влечет их туда. Путешествие это сопряжено с большой опасностью. Источник опасности — девушка, живущая на солнце. Взглянув в ее лицо, можно ослепнуть; подойдя к ней близко, можно сгореть. Чтобы попасть на солнце, надо сначала прилететь на луну, от которой идет единственная дорога к солнцу. Душа шамана начинала свой головокружительный путь на крылатой лошади, затем мчалась на клубке ниток, на крылатом тряпичном мяче, а к солнцу приближалась в железной лодке с крыльями. Возвращение назад было не лишено удобств: душа опускалась на землю в крылатом железном гробу. Перед самой землей гроб исчезал, душа шамана приземлялась и возвращалась к своему хозяину".
Этот же автор о собственно эвенкийском космическом путешествии шамана сообщает следующее: "Проникнув через отверстие (рядом с Полярной звездой — В.Ф.) на нижний небосвод, шаман поднимался к божествам, которые живут на ярусах, расположенных выше. Путь был нелегок. Проходя по "землям" "верхнего" мира, эвенкийский шаман изнывал от жары, когда ему приходилось приближаться к солнцу; он дрожал от холода, когда проходил сквозь снеговые тучи, или бывал промокшим с головы до ног в слое дождевых туч; он валился от ветра, когда пересекал "землю" ветров". Как мы уже упомянули, для своих ритуалов эвенкийские избранники духов вместе со своими помощниками сооружали так называемые шаманские чумы. Возведение таких своеобразных таежных "храмов" — одна их ярких особенностей "лесных людей". Первооткрывателем их среди ученых считается А.А.Макаренко, который, будучи сотрудником этнографического отдела Русского музея, в 1907 году на Подкаменной Тунгуске обнаружил какие-то "странные шалаши, окруженные истуканами". Поначалу исследователь не мог определить их точного назначения, но в следующей экспедиции 1913 года уже классифицировал как "шаманские юрты" и ввел подобное понятие в литературу. Но это, конечно, не означает, что шаманских чумов не существовало в более раннее время. Мы с вами помним, как Ф.Матюшкин почти столетием раньше встретил во время путешествия в горах Якутии, по словам его проводника, "дом, в котором живут черти" и стал в нем свидетелем камлания тунгусского шамана. Естественно, "храмы" среди тайги были еще и до него.
Кстати сказать, если африканцы в своем Бенине громко называют Храмом питонов обычную, почти символическую хижину, где обитает с десяток упомянутых пресмыкающихся, то эвенкийский шаманский чум тем более может претендовать на название "храм". И даже без кавычек. Но мы будем менее амбициозными и все же сохраним их.
Дело в том, что шаманский чум на самом деле являлся целым комплексом из трех частей. Основа его — обычное для тунгусов по форме и конструкции таежное жилище, но большое и вместительное, рассчитанное на общественное действо. Возводилось оно строго ориентированно — входом на восток, а затем с двух сторон дополнялось галереями восточного и западного направления, каждая из которых, по выражению Ю.А.Ямпольской, "представляла собой сложный комплекс деревянных монументальных фигур". Западная галерея символизировала путь в нижний мир, а восточная — в верхний. Надо заметить, что "храмы" не строились для начинающих кудесников и по случаю "мелких" рядовых ритуалов (это было бы и нерационально), а возводились только для больших радений, которые проводили признанные шаманы. К тому же, как правило, такая необходимость диктовалась ожидаемым серьезным сражением с враждебными духами или шаманами, от коих всех собравшихся и должен был уберечь под своими сводами "храм". Так что одновременно он являлся "крепостью". И потому, наверное, по древней традиции, строился и оснащался (с некоторыми элементами маскировки) только мужчинами — в былом прошлом воинами.
Для усиления магической защитной функции "храма" обычный остов из жердей мог переплетаться лентой или жгутом, символизирующим змея, в данном случае выступающего в роли духа-охранителя. В чуме обязательно устанавливали знакомое нам мировое дерево (тут оно, кроме привычной символизации вселенной, еще и ограждало своей кроной людей от опасностей). Этой же цели служили расставленные внутри деревянные изображения духов-защитников и постоянно горящий очаг. Особенно слабым и уязвимым местом считался, естественно, вход в чум, поэтому его с особой тщательностью "охраняли" скрещенные скульптуры духов-сторожей. Галерея в нижний мир, откуда тоже следовало ожидать мало приятного, бралась под охрану изображениями предков шамана, "вооруженными" копьями. По принципу нынешнего спецназа "лица" их густо мазались сажей, дабы были менее заметны во мраке преисподней. Сам шаман также имел под рукой целый арсенал в виде деревянных копий, дубин, мечей, острог и прочего оружия. Не доверяя никому, он сам перед началом главной мистерии проверял все "караулы" и "запоры" и лишь убедившись в полной их надежности, начинал свое ристалище. Заняв подобную "круговую оборону", участники ритуала уже не имели права покинуть "храм-крепость" до конца действа. Лишь шаман и его помощники могли "улетать" из чума через дымовое отверстие или упомянутые галереи.
Надо сказать и о том, что иногда в старину "военные миссии" шаманов разворачивались не только в невидимых современникам астральных сферах, но и на полях реальной жизни. В современном эвенкийском селе Тяна на территории Олекминского улуса Якутии до сих пор живут несколько вариантов предания, связанного с местностью, название которой звучит в переводе как "Шаманская битва". Считается, что там до сих пор обитает дух погибшего шамана, и каждый останавливающийся на ночлег охотник или оленевод обязательно "кормит" его через костер.
А какая история произошла близь Тяни в древности, рас-сказал один из старейших жителей села С.С.Алексеев (он слышал это от своей бабушки):
"В незапамятные времена в здешней тайге произошло великое сражение рода киндигир с чангитами. Услышав о том, что с войной идут несметные полчища врагов, наши роды объединились. И встали наши и чангиты по противоположным берегам реки Токко. По обычаю, перед боем стали мериться силами родовые шаманы с обеих сторон. На том и этом берегу были для них разожжены большие костры. Камлание длилось два дня, а на третий шаман чангитов почувствовав свою слабость, превратился в сохатого и бросился в реку, чтобы удрать в тайгу. Тогда наши сородичи стали стрелять из луков. В него попало несколько стрел, и смертельно раненый сохатый опять превратился в человека, прежде чем испустить дух. Чангиты подобрали его и тут же с причитаниями и дикими воплями накинулись на наших сородичей. Очень жестокая и не виданная ранее по потерям с обеих сторон была битва. Но в конце концов наши сородичи победили..." Выходит, что шаманский поединок предопределил результат сражения.
О подвигах и возможностях великих тунгусских шаманов ходили и ходят многие легенды. В дополнение к уже ранее описанным в других главах и также подвластным им "фокусам" с протыканием собственного тела различными клинками, игрой с горящими углями и раскаленным железом, надо добавить еще и способность левитировать. По наблюдениям очевидцев, тунгусские шаманы во время камлания становятся "очень легкими", настолько легкими, что, когда они "бегают по телу больного", он абсолютно не ощущает их веса. Эта же трансовая левитация позволяет им с легкостью целыми часами танцевать и выполнять высоченные прыжки в 30-килограммовом костюме, а кое-кто утверждает, — вылетать в дымовое отверстие чума в самом буквальном смысле. Чары больших шаманов распространялись и на природу, ее стихии и состояние. Так, на границе с Китаем еще в начале XX века все помнили шамана Муктео-кана, жившего на реке Нонни. Этот знаменитый чародей не только целил, прорицал и защищал своих сородичей от видимых и невидимых врагов, но и "знал, как сотворить гром и молнию, а также снег, который не таял три дня летом"...
Конечно, ушедшее в прошлое столетие заметно потеснило властителей духов, но все же не смогло уничтожить древней веры. Во времена, когда уже не было великих таежных битв, когда поредели и пришли в упадок в заповедных урочищах "храмы-крепости", роль последних в том же Олекминском улусе в самый канун большевистской революции, оказывается, мог исполнять... торговый дом. Мы имеем возможность стать свидетелями подобного действа с помощью провинциального краеведа А.Габышева, но, предваряя его, я хотел бы обратить ваше внимание на стиль и тональность публикации. Посмотрите, с какой явной симпатией и как поэтично излагает увиденное городской житель, воспитанный в православной среде, но еще не пораженный тотальным атеизмом и нетерпимостью к чужой вере.
"Зима у нас долгая, тягучая. Ближе к ее концу, то есть к февралю, у эвенков заканчивается сезон зимней охоты на пушного зверя. Охотники приезжают в магазин Олекмин-ской Сибпушнины сдавать добытые меха, расплатиться с долгами, закупить продукты и товары к весенней охоте. По обычаю, с охотниками приезжает и шаман Василий Томский. Он должен испросить камланием у хозяина тайги больше добычи в предстоящем весеннем сезоне.
В здании торгового дома собираются охотники целыми семьями. Мелодичный голос набатом, полным страсти и силы, льется из уст шамана. Это — полупесня, полуречитатив. То мощный бас гудит под сводом, то ласкающий слух бархатный баритон разливается совершенно свободно, без какого-либо напряжения голосовых связок. Кажется, что не человек, а какие-то неведомые существа наполняют комнату этими дивными звуками. Шаман, высокий, могучий старик эвенк, в своем замшевом шаманском наряде с бесчисленным набором побрякушек неистово исполняет невообразимо дикую, но по-своему привлекательную пляску. Мягко рокочет бубен в богатырских руках и ничуть не мешает, а пленительно оттеняет голос. Пляска — подстать голосу: она ритмична, шаман передвигается легко, движения его даже изящны, мягки и в то же время величественны. Зрители силою обаяния происходящего превратились в загипнотизированных существ. Они сидят в экстазе. Глаза у всех горят. Они полны первобытной веры, исключающей все новое, недавно занесенное учение православных священников о Всемогущем Боге, о Спасителе Иисусе Христосе, о святых угодниках, чьи бородатые лики эвенки видели в почетном углу каждого дома у якутов и русских. Они верят каждому слову, исходящему от шамана. Настолько безгранична эта вера, что каждое слово будет для них истиной, даже если оно потом не подтвердится..."