Вопрос 12. Экспрессионизм в опере. Р. Штраус «Саломея»

Экспрессионизм (от лат. expressio - выражение, выявление) - направление в европ. иск-ве и лит-ре, возникшее в 1-х десятилетиях 20 в. в Австрии и Германии и распространившееся затем частично на др. страны. Становление Э. в живописи и лит-ре привело к возникновению организаций и группировок этого направления (объединения нем. художников: "Die Brьcke" ("Мост") в Дрездене, 1905; "Der Blaue Reiter" ("Синий всадник") в Мюнхене, 1911; нем. журн. "Der Sturm" в Берлине, 1910). Э. был выражением острейшего разлада художника с окружающей социальной действительностью, в нём проявлялся субъективный протест против царивших в предвоенной Австрии и Германии шовинизма, милитаристской пропаганды, бюрократизма, мещанского самодовольства. Типичный герой Э. - "маленький" человек, подавленный жестокими социальными условиями существования, страдающий и гибнущий во враждебном ему мире. Э. свойственно ощущение надвигающейся мировой катастрофы, что придавало ему сгущённо-мрачный, подчас истерич. оттенок. "Война оказалась для искусства великим переломом. Человек, терзаемый страшной мукой, закричал. Изуродованный стал произносить проповедь" (Брехт Б., Театр, Собр. соч., т. 5/1, М., 1965, с. 64).

Антибуржуазный, антимилитаристский характер, гуманистич. направленность являлись сильной стороной Э. Не случайно с левым крылом нем. Э. было связано творчество таких передовых пролетарских художников, как Б. Брехт и Й. Бехер. Однако индивидуалистичность протеста, непонимание истинного смысла историч. событий, замкнутость в кругу мрачных и болезненных переживаний, деформация отображаемой в иск-ве действительности из-за обострённого субъективизма свидетельствовали об ограниченности экспрессионистского направления. В полемике против приземлённости натурализма Э. выдвинул на первый план психологич., духовное начало, передаваемое с предельной экспрессией (отсюда назв. направления). На мировоззренческую основу Э. в разной степени влияли субъективно-идеалистич. концепции А. Шопенгауэра, Э. Маха, Э. Гуссерля, З. Фрейда, а также интуитивизм А. Бергсона. Характерен интерес экспрессионистов к подсознательному, к бредовым, навязчивым образам, болезненной эротике, передаче перевозбуждённости психики, эмоций страха, смутной тревоги, отчаяния. Др. образную сферу составляют злой сарказм, гротеск.

Музыка в силу своей специфики оказалась в состоянии ярко и разнообразно воплотить этот сложный душевный мир, ввиду чего нек-рые теоретики Э. считали её моделью нового иск-ва. Однако в муз. иск-ве Э. развивался более стихийно, чем, напр., в лит-ре и живописи, и носил характер не столько определ. направления, сколько одного из течений в современном искусстве.

Большинством сов. музыковедов отвергнуты как прямолинейное отождествление Э. исключительно с новой венской школой (концепция ряда заруб. музыковедов), так и чрезмерно расширительное толкование, подводящее под Э. многие явления зап.-европ. музыки 20 в. Если наиболее типичными представителями Э. действительно являются "нововенцы" - А. Шёнберг и нек-рые его ученики (прежде всего, А. Берг, отчасти молодой X. Эйслер, условно - А. Веберн), то нельзя также игнорировать отчётливых экспрессионистских тенденций в музыке их крупных предшественников и современников, равно как и композиторов следующих поколений.

Муз. Э. преемственно связан с поздним романтизмом. Так, сгущённый психологизм "Тристана и Изольды" Вагнера отчасти предвосхищает Э. (в муз.-стилистич. плане это показал Э. Курт). В нач. 20 в. зловеще-мрачные, исступлённые образы появляются в произв. Г. Малера (поздние симфонии) и Р. Штрауса (оперы "Саломея" и "Электра"), совпадая по времени с развитием Э. в живописи и лит-ре, но в музыке этих композиторов по-прежнему сильны традиции романтизма. Ранний период творчества композиторов новой венской школы - А. Шёнберга и А. Берга - также принадлежит романтич. направлению. Композиторы- экспрессионисты постепенно переосмысливали идейно-художеств. содержание позднего романтизма: нек-рые образы заострялись, абсолютизировались (разлад с окружающим миром), другие приглушались или вовсе исчезали (напр., романтич. мечта). Довоенные оперы Шёнберга ("Ожидание", "Счастливая рука") и вок. цикл "Лунный Пьеро" - типичные экспрессионистские произведения. В творчестве Шёнберга "ощущения классической и романтической музыки - отсутствуют. Печаль становится обреченностью, депрессией, отчаяние превращается в истерию, лирика кажется разбитой стеклянной игрушкой, юмор становится гротеском... Основное настроение - "крайняя боль"" (Эйслep Г., см. в кн.: Избранные статьи музыковедов ГДР, М., 1960, с. 189-90).

Высшим достижением муз. Э. справедливо признаётся опера А. Берга "Воццек" (пост. 1925), в к-рой заострена социально-обличит. тематика и с большой силой раскрыта драма "маленького человека"; это произв. сближается с нем. "левым" Э. В ряде муз.-театр. произв. послевоенных лет ярко проявились отдельные экспрессионистские тенденции ("Убийца - надежда женщин" и "Святая Сусанна" Хиндемита, "Прыжок через тень" Кшенека, "Чудесный мандарин" Бартока); отчасти они коснулись и творчества сов. композиторов ("Огненный ангел" Прокофьева, опера "Нос" и нек-рые эпизоды в симф. произв. Д. Д. Шостаковича). После отхода от Э. в 30-е гг. экспрессионистские тенденции вновь проявились в музыке кон. 30-х - 40-х гг. (период наступления фашизма и катастроф 2-й мировой войны 1939-45), хотя последоват. экспрессионистом остался едва ли не один Шёнберг ("Уцелевший из Варшавы" и др. его поздние произв.). В военные и первые послевоенные годы образы разрушения, насилия, жестокости и страданий, отчаяния вызвали обращение к средствам выразительности, связанным с Э. ("Огненный замок" Мийо, 3-я симфония Онеггера, 6-я симфония Р. Воана Уильямса, Военный реквием Бриттена и др.).

В соответствии с идейно-образной направленностью Э. сложился определ. комплекс муз. средств выразительности: изломанность очертаний в мелодике, острая диссонантность гармоний, вязкость фактуры, резко контрастная динамика, использование жёстких, пронзительных звучаний. Характерны инстр. трактовка вок. партий, прерывистость, разорванность вок. линии, возбуждённая речитация. В "Лунном Пьеро" Шёнберг ввёл особый приём полупения-полуговора (Sprдchstimme, Sprдchgesang); используются также натуралистич. возгласы и крики.

В формообразовании на первых порах подчёркивались текучесть, отсутствие расчленённости, повторности и симметрии. В дальнейшем, однако, свобода эмоционального самовыражения всё чаще стала сочетаться с нормативными конструктивными приёмами, в первую очередь у представителей новой венской школы (додекафония, построение оперных актов по схеме инстр. форм европ. музыки 18 в. - в "Воццеке" и др. произв.). Музыка "нововенцев" претерпела эволюцию от усложнённого тонального письма, через свободную атональность - к организации звукового материала на основе серийной техники. Такая эволюция, однако, не исключает др. проявлений экспрессионистских тенденций в совр. музыке.

Salome

Опера в одном действии Рихарда Штрауса на либретто по драме Оскара Уайльда, переведенное на немецкий язык (с некоторыми купюрами) Гедвигом Лахманном.

Действующие лица:

ИРОД, тетрарх Иудеи (тенор)
ИРОДИАДА, его жена (меццо-сопрано)
САЛОМЕЯ, ее дочь (сопрано)
ИОКАНААН (Иоанн Креститель) (баритон)
НАРРАБОТ, молодой сириец, капитан гвардии (тенор)
ПАЖ (альт)
ПЯТЬ ИУДЕЕВ (четыре тенора, один бас)
ДВА НАЗАРЕЯНИНА (тенор, бас)
ДВА СОЛДАТА (басы)
КАППАДОКИЕЦ (бас)
ПАЛАЧ (молчит)

Время действия: около 30 года н.э.
Место действия: Иудея.
Первое исполнение: Дрезден, 9 декабря 1905 года.

Это одноактное произведение, вызвавшее в свое время скандал, порой именуется «библейской драмой», поскольку его сюжетная канва заимствована из Нового Завета. Насколько эти элементы сюжета представляют собой лишь голую схему можно судить хотя бы по тому, что ни у Матфея (XIV), ни у Марка (VI) имя Саломеи даже не упоминается. О ней сказано лишь, что она дочь Иродиады, и ее желание получить голову Иоанна Крестителя на блюде продиктовано требованием ее матери. Еще до того, как Оскар Уайльд написал французскую драму, послужившую основой для либретто этой оперы, сюжет Саломеи был использован целым рядом писателей, в том числе такими несхожими, как Евсевий, Св. Григорий, Элфрик, Гейне, Флобер. Некоторые из версий этой истории даже еще более фантастически отличаются от библейского рассказа, чем версия Уайльда, и одна из них — флоберовская — послужила основой другой оперы — «Иродиады» Массне, имевшей в свое время большой успех. Версия Уальда, по существу, исследование феномена неврастении, имела оперное воплощение даже еще до Штрауса — оперу по драме Уайльда написал французский композитор Антуан Мариотте. Она имела скромный успех и теперь практически забыта. Уайльд, разрабатывая свою концепцию психопатической принцессы, был вдохновлен, как считается, в равной степени Хаусманом и интерпретациями этого сюжета итальянскими и французскими художниками.

Как бы то ни было, можно не сомневаться, что это было написано как своего рода скандал fin de siecle. И скандал действительно разразился. Британские цензоры на долгие годы запретили к показу драматическую версию на лондонской сцене; кайзер Вильгельм II, этот нежно любящий внук королевы Виктории, наложил запрет на оперную версию в Берлине, а совет директоров «Метрополитен-опера» снял ее после первой публичной репетиции и всего одного исполнения ввиду резких протестов со стороны церкви и прессы.

Когда два года спустя Мэри Гарден (исполнительница роли Саломеи) появилась в оперном театре Манхеттена, одним из протестовавших из среды деятелей церкви был Билли Сандей. После своей атаки на постановку (при этом спектакля он не видел и не слышал) мисс Гарден случайно встретилась с ним в кафе: за чашечкой кофе с мороженым конфликт критика с создателями спектакля оказался улаженным. Теперешняя публика свой конфликт с композитором и либреттистом решает аналогичным образом. Теперь уже найдется немного представителей старшего поколения, кто будет упорствовать, утверждая, будто все еще шокирован тем, что предстает его взору в этом ярком и своеобразном сценическом воплощении декадентства.

ОПЕРА

Чудная теплая лунная ночь. Терраса зала. Здесь пирует Ирод, тетрарх Иудеи. Внутри в зале среди пирующих - Саломея, падчерица тетрарха; снаружи - молодой начальник дворцовой стражи сириец Нарработ, влюбленным взглядом следящий за Саломеей. Он страстно восклицает: «Как прекрасна сегодня ночью царевна Саломея!» Доброжелательно относящийся к нему паж пытается предостеречь его от этой опасной слежки, но тот едва слушает его.

Из дворца доносится шум веселящихся гостей, но снизу, из водоема справа на сцене, слышится пророческий глас Иоанна Крестителя (или Иоканаана, как он назван в немецком либретто), возвещающий о пришествии Христа. Воины, охраняющие его, поражены, но считают, что узник, вероятно, сумасшедший. В свете луны стремительно появляется Саломея; она с отвращением чувствует на себе все более и более жадные взгляды ее отчима. Сама она прелестная девушка, ей всего пятнадцать. Ее мать убила ее отца, чтобы выйти замуж за Ирода, этого развратного прелюбодея. Саломея выросла при дворе, погрязшем в пороках. Желание Ирода обладать своей падчерицей до поры до времени скрывалось им, но при этом с каждым разом он распалялся все больше и больше по мере того, как ему становилось очевидным то отвращение, которое она питала к нему.

Саломея потрясена голосом Иоканаана. Ее покорила его мужественность. Но не только это. Ее влечет к нему из мстительного упрямства, ведь Иоканаан проклял ее мать за ее порочность. Другая причина ее интереса, что ее отчим, повидимому, боялся пророка. Влюбленный в Саломею Нарработ уже не в силах противиться ее желанию, чтобы пророк был выведен к ней из темницы; и когда он, в лохмотьях, но со страстью, породить которую может только истинная вера, обличает Ирода и Иродиаду, она все сильнее и сильнее ощущает физическое влечение к нему. Она еще и еще раз повторяет - каждый раз все в более низкой тональности и все более пространных музыкальных фразах: «Я хочу целовать твои уста, Иоканаан!» Пророк с отвращением отвергает желание Саломеи и призывает ее покаяться, но его совет производит обратное действие - она лишь еще больше распаляется. Ее бесстыдное поведение производит на юного Нарработа столь сильное впечатление, что он неожиданно выхватывает свой меч и закалывает себя. Юная красавица даже взгляда не бросила на мертвое тело. Иоканаан же, с последним страстным призывом идти навстречу Иисусу, возвращается в свою цистерну, служащую тюремной камерой.

Компания пирующих во главе с тетрархом и Иродиадой теперь перешла на террасу - Ирод в тревоге: куда подевалась Саломея? Здесь он видит лежащее в крови тело Нарработа, он совершенно теряет рассудок. Он предлагает Саломее вместе откусить фрукт так, чтобы он мог коснуться его губами там, где она его надкусит. Реакция Иродиады на эту недостойную выходку мужа - холодное презрение. Но когда до ее слуха доносятся гневные слова Иоканаана из его темницы, она превращается в неистовую фурию и требует от мужа, чтобы он отдал этого узника иудеям. Пятеро евреев выступают вперед и просят отдать им заключенного, но Ирод с помощью довольно пространных аргументов пытается убедить их, что Иоканаан действительной Божий человек. Это приводит в негодование просителей, партии которых написаны для четырех теноров и одного баса и чья сложная и суетливая музыка - это издевательская сатира. Голос Иоканаана, вновь раздающийся из темницы, заставляет всех умолкнуть. В этот момент два назареянина обсуждают некоторые из чудес, сотворенных Спасителем, чудес, о которых проповедовал Иоканаан. Ирод на сей раз очень испугался - раньше об этом был только слух; его разум больше не сопротивляется, когда Иродиада обращается к нему с требованием, чтобы Иаканаан, который еще раз послал ей свое проклятие и предсказал плохой конец, умолк навсегда.

Чтобы отвлечься от всех этих неприятностей, Ирод просит Саломею станцевать для него. Иродиада запрещает ей это делать, да и сама Саломея не проявляет большого энтузиазма. Ирод, однако, настаивает, обещая ей все, что она захочет. Наконец она соглашается при условии, что он даст ей все, что она потребует. Зловещие предчувствия пугают Ирода все больше и больше, он суеверно думает, что слышит звук размахиваемых крыльев. Он дает клятву, разрывая венок из роз на своей голове, поскольку, как он говорит, они жгут его. Он откидывается на спину, обессиленный. И пока слуги готовят Саломею для ее танца, голос Иоканаана продолжает предрекать роковой конец.

Звучит сладострастная музыка «Танца семи вуалей», во время которого Саломея сбрасывает с себя одну вуаль за другой, по мере того как танец становится все быстрее и возбужденнее. С самого начала Штраус мыслил, что оперную примадоннув танце будет заменять балерина и, не колеблясь, сочинил музыку для технически сложной партии. Так это исполнялось на премьере оперы, и так же это было исполнено в телевизионной программе «Оперный театр» на NBC - необычайно эффектной постановке, танцевальную партию в которой исполнила великолепно подходящая для этой роли танцовщица Элайн Молбин. В настоящее время, однако, многие примадоны предпочитают исполнять свои собственные круговращения, которые очень редко могут быть названы танцем.

Большая часть танца обычно исполняется вокруг темницы Иоканаана, средоточия общего внимания, однако в заключительный момент Саломея бросается к ногам Ирода и почти с детской нежностью просит его о награде - голове Иоканаана. Ирод в ужасе. Но Саломея, подстрекаемая ее матерью, непреклонно требует исполнения обещания царя, отвергая все его предложения других даров, включая драгоценности, белых павлинов, мантии первосвященника и завесы храма. В конце концов, истерзанный и напуганный, он сдается. Ирод снимает кольцо со своего пальца. Это знак казнить Иоканаана.

Палач спускается в узилище, Саломея требует, чтобы он торопился. Тучи застилают луну, которая все это время ярко освещала сцену, и в наступившем мраке руки палача поднимают из темницы голову Иоканаана, лежащую на блюде. Саломея хватает ее и в своей последней страстной и жутко отталкивающей сцене поет о своем триумфе над человеком, который отверг ее. Обезумев, склоняется она над мертвыми губами и целует их.

Луч луны прорывается сквозь тучи, и даже развратный Ирод содрогается от ужаса. «Да будет умерщвлена эта женщина», - таков его приказ. И воины раздавливают ее своими щитами.

Postscriptum по поводу исторической достоверности обстоятельств этой истории. Согласно более объективным историкам, Саломея кончила не так драматично, как придумал для нее Оскар Уайльд. Она пережила свой танец и казнь Иоанна Крестителя, и вышла замуж - последовательно сначала за своего дядю тетрарха Филиппоса Траконитуса, а затем за своего двоюродного брата царя Аристобулуса Калхасского.

В качестве либретто оперы послужила одноименная драма Оскара Уайльда, написанная знаменитым английским прозаиком и драматургом на французском языке в 1892 году. Штраус пользуется сокращенным текстом, но когда музыкальная схема ему позволяет, он воспроизводит оригинальные стихи без изменений. Благодаря этому и либретто, и музыка хорошо отражают декадентский характер творчества Уайльда, его свободную и болезненную декоративность, в которой Штраусу удается подметить очень актуальные для его эпохи черты — черты жестокой страстности, скрытого чувства ужаса перед лицом мрачных психологических конфликтов, уже экспрессионистских. Ему как музыканту очень подходит создание изобразительной звуковой ткани (с роскошью тембровых «картин» и сценографическим характером музыкальных тем). Здесь все переливается ярким блеском алмазов, драгоценных камней, чрезмерно напоено ароматами. Многокрасочное сияние смешано с разлитым чувством ужаса, который искажает черты оркестровой звучности, придавая ей первобытную ярость; слуховой эффект, впрочем, служит лишь введением в повествование. Музыкальные мотивы подчеркивают характер персонажей.

Саломея воплощает не желание ради желания, но стремление уйти от себя. Она, конечно, лишена порочного образа мыслей Ирода, которому страх внушает не нравственное чувство, но лишь темная суеверность (как тогда, когда мрачный вой ветра сливается с мотивом Иоанна). Дочь Иродиады не жаждет и фальшивой истины, как иудеи, спорящие из-за каждой мелочи (их карикатурный ансамбль, единственный настоящий ансамбль в опере, проникнут притворной строгостью — это очень удачное гротескное фугато, в котором голоса стараются перекрыть друг друга). И Саломея даже издалека не напоминает свою коварную мать, образ вообще бесцветный, лишенный характера,— это просто жадная, чуждая идеалов женщина, которую Штраус не удостаивает роскошью своей музыки, как будет, напротив, в случае с Клитемнестрой в «Электре».

Единственные, хотя и второстепенные персонажи, которых можно сравнить с Саломеей постольку, поскольку она, и ненавидя, обожает пророка, это боготворящие учителя два назарея. В сущности, Саломея стремится к нему с тем же пылом и, можно сказать, чистотой. Ее животный способ войти в жизнь другого — это единственное, что может достойно связать такую женщину, как она, со святым. Их столкновение неизбежно: встреча на эмоциональной почве способна только разъединить их. Штраус пользуется этой мгновенной встречей, чтобы с мощной яркостью высветить одновременно страсть и сдержанность, позволить звуковому потоку трепетать и воспламеняться и наконец выплеснуться в страстное моление Саломеи, в негодование Иоанна. Чтобы победить его, Саломея должна безусловно подчинить себе Ирода: и ее голос, вкрадчивый, с теплым тембром, настаивает на прихоти, цепкий и чарующий. Поражение Ирода, этого человека-тени, было частой темой в литературе, но теперь оно еще более знаменито благодаря музыке Штрауса.

И наконец, остается монолог Саломеи или, если угодно, большой диалог главной героини и оркестра, описывающего, воссоздающего ее чувства, предсмертный монолог этой анти-Изольды, смятенной, ожесточенной и жаждущей неизведанной любви. Эта длинная сцена начинается с появления головы Иоанна. Пророк умирает под краткие, жалобные звуки: это агнец на заклании. Эффект контрабасов (по струне, зажатой большим и указательным пальцами, с силой проводят смычком) контрастно оттеняет появление усекновенной головы, которую оркестр заставляет увеличиться до колоссальных размеров и отбрасывать огромную, угрожающую тень. Затем следует ария Саломеи, лирический гимн смерти позднеромантического склада, но отмеченный уже ледяными, болезненными эмфазами и жестокостью. Солдаты раздавят ее щитами в то время, как одна из, быть может, наиболее характерных для нее тем, слегка искаженная интервально и замаскированная тембром и фигурацией, опустится наподобие топора, еще более страшного, чем тот, которым убили Иоанна, на ее любовь к мертвецу, в которой смешаны жертвенность и лихорадочная красота.

Время, когда Штраусу исполнилось сорок лет, было отмечено печатью пафоса и погони за сенсациями. Буржуазная публика вильгельмовской эпохи считала высшим достижением искусства то, что по сути было всего лишь выражением душевного разлада, опустошенности, опьянения чувственной красотой. В период, предшествовавший первой мировой войне, отталкивающее прославлялось и с помощью музыки, удушающе-нездоровое прикрывалось изысканностью музыкально-драматических форм.

Бурная и взволнованная атмосфера, в которой развивались искусство и литература эпохи модернизма, захватила и Штрауса, привела на край бездны дух его одноактных опер. Неудивительно, что «Саломея» и «Электра» в отношении сюжета, действия и художественного оформления являются сочинениями, типичными для той эпохи безвременья. Оба произведения являются данью духу времени и, как духовное явление, объяснимы только в свете тех условий, в которых существовало оперное искусство в начале столетия. По сути дела в обеих пьесах композитор с большим мастерством и утонченностью использовал художественные средства декадентского искусства для того, чтобы сделать достоянием оперной сцены отрицательные явления общественного распада. Хотя музыка этих опер продолжает жить и в наши дни, патологические образы действующих лиц, пронизанные истеричностью, пресыщенностью, неутолимым желанием, представляются нам потускневшими, а обуревающие их страсти — бесполезной растратой душевных сил. Как бы то ни было, безобразное, даже если оно и пронизано страстью и жизненной силой, остается все же безобразным.

Когда в ноябре 1903 года в Берлине, во время представления «Саломеи» Оскара Уайльда один приятель обратился к Штраусу со словами: «Вот подходящий сюжет для Вас», — композитор ответил: «Уже работаю над оперой...». Что же так обворожило его в «Саломее»? Прежде всего таинственная экзотика исторической картины нравов, царивших при дворе тетрарха Галилеи и Переи Ирода Ангины (сына Ирода I). Тетрарх, состоявший в кровосмесительном браке с женой своего брата, пресытился Иродиадой и с буйной страстью влюбился в ее дочь. Безумная роскошь, погоня за наслаждениями, изнеженность нравов привели к полному разложению нравственных устоев (один из биографов композитора Гизи уже указал на иронию судьбы, выразившуюся в том, что Штраус, еще недавно выступавший в своей «Домашней симфонии» в качестве поборника бюргерского семейного счастья, описал в «Саломее» развал супружеских отношений при дворе Ирода). Драматический конфликт оперы основывается на том, что «дочь разврата» Саломея в припадке исступленной чувственности требует, чтобы ей отдали тело, а затем и голову пророка Иоканаана. В тот момент, когда ее порочное желание удовлетворяется, ее охватывает первое предчувствие настоящей любви. Уайльд, как до него Флобер, отступил от библейской легенды, согласно которой принцесса Иудеи потребовала голову Крестителя по наущению жаждавшей мести матери... Однако Штрауса увлек именно образ опасной, сладострастной, манящей хищницы, откликавшейся на имя Саломеи. Увековечивая своей музыкой ненасытную и разрушительную любовь, которая «сильнее, чем тайны смерти», он искал разгадку экстаза души и, вероятно, не сознавал пугающего масштаба этих поисков. Вне всякого сомнения его соблазняла возможность противопоставить друг другу римский цезаризм, прогнивший изнутри ветхозаветный мир и восходящее, прогрессивное по началу христианство. Соприкосновение этих двух исторических эпох воплощено в образах Саломеи и Иоканаана. Она — импульсивная натура, порочная, вопрошающая и знающая, ищущая острых ощущений даже на грани смерти; он содержащийся в заключении в подземной цистерне пророк, проповедующий законы христианской морали.

Фантазия музыканта полностью поглотила первоначальный замысел писателя. Она придала ему просветленный, возвышающий смысл, освободила и украсила его — редко встречающийся, пожалуй, единственный но своему совершенству случай, которому многие после Штрауса тщетно пытались подражать.

Музыка придала Саломее характер фанатического изверга. (По первоначальному замыслу она, безусловно, не была фанатичкой.) Образ чудовищной женщины явился поводом для создания картины ярких эротических эмоций. Мерзость должна была быть изображена средствами красоты. Даже все жуткие и страшные черты Саломеи были воплощены в музыкальных картинах, ярких как блеск опалов. Великолепная, упоительная музыка словно маскирует своей мощью все то ужасное, чем заполнено отнюдь не возвышенное содержание оперы. Это обстоятельство необходимо признать. «Саломея» Штрауса — это превращенная в музыку истерия, заразительная даже для совершенно немузыкальных людей. Чтобы разобраться в подобной музыке, необходимо иметь крепкие нервы и обладать хладнокровием.

Сам композитор однажды назвал музыку «Саломеи» «симфонией в драматической форме, психологической, как и любая музыка». (Неправильное представление о «Саломее» как о «симфонии в сопровождении голоса» является плодом недоразумения.) Из пьесы Уайльда «Саломея» он сделал драматическую музыкальную поэму, красивую и благозвучную, по странным понятиям того времени, когда безобразное считалось красивым, а диссонанс — благозвучием. Взбаламученное море звуков, экзотическая эротика и демонизм, таинственность и соблазн являются выражением пресыщенности, которая в данном случае противоречит простодушному от природы характеру композитора. В «Саломее» Штраус одержал верх над Вагнером и в первый раз преодолел его влияние. Он сам высказал мнение, что это произведение, «возможно, является шагом вперед по сравнению с Вагнером». Музыка оперы приобретает, наряду с драматизмом, новое назначение — захватить слушателя, опьянить и поразить его. Начиная с первых, выражающих тоску слов Нарработа и кончая смертью Саломеи, она представляет собой динамически нарастающее сгс8сепс!о, разгорающееся оркестровое пламя, ни разу не заглушающее вокальные партии, но время от времени, при достижении высшей точки напряжения, как бы заслоняющее их своей мощью. Наиболее характерная черта «Саломеи» — это красочность. Ни в одном другом сочинении нельзя найти такого бесподобного, изображения тропической ночи с ее сиянием, испарениями и ароматами (Штраус сам видел эти ночи во время нескольких своих поездок по Ближнему Востоку), какое мы находим в этой очень сложной партитуре с ее мелодической и ритмической полифонией, с хорошо рассчитанным гармоническим н инструментальным очарованием и большими динамическими волнами. Сладострастная дрожь, охватывающая Саломею при виде пророка, воспроизводится в музыке с не меньшей убедительностью, чем трепетное восхищение Ирода. Блеклый аккорд органа, тремоло струнных и сверкающие звуки духовых в момент, когда Саломея целует голову Иоканаана, так же остаются в памяти, как и радужная игра красок «красивейшего изумруда» и «опалов, которые отливают холодным как лед огнем». Сколько новаторских достижений встречается почти на каждой странице партитуры, начиная с изображения бледной луны и дуновения ночного ветра («Как сладок здесь воздух»), вплоть до натуралистического воспроизведения шороха, стонов и вскрикиваний! Никогда еще музыкальная палитра Штрауса не была так разнообразна: наряду с превосходно использованными струнными и духовыми выступают своеобразные тембры хекельфона, челесты и широко представленных в оркестре ударных инструментов. Музыка идет по стопам текста и воспроизводит тончайшие нюансы пьесы, которой Штраус полностью овладел. Только «еврейский квинтет» и «танец семи покрывал» несколько выделяются на общем фоне. «Танец» представляет собой чисто декоративный вставной номер, довольно слабый в музыкальном отношении, надуманный по ритму; композитор добавил его к партитуре позднее.

Партитура «Саломеи» — плод большого опыта и мастерства. Гигантский оркестр из ста десяти музыкантов с напряжением и остротой, доведенными до пределов возможного, воспроизводит тончайшие душевные переживания в диапазоне от восхищения до отвращения, от вожделения до пресыщения, от жажды жизни до мрака смерти. Впервые Штраус развил с высочайшим мастерством своеобразные черты своего дарования при создании музыкально-драматического произведения. Это удалось ему при помощи трех средств: прозрачной как стекло, отточенной техники образования мотивов, которые в покаянных песнопениях Иоканаана иногда носят сентиментальный характер; искусному «контрапункту нервов», выразившемуся в художественном противопоставлении вокальных партий и оркестра; динамической выразительности заключительной арии Саломеи, доходящей до экстаза. Только категорический приказ «убить эту женщину» мог положить конец отвратительной сцене.

Нельзя не отметить, что композитору не удалось полностью нивелировать различие этих стилей. Все, что происходит на сцене в течение первых десяти минут (от оркестрового вступления к опере композитор отказался), представляет собой изысканную, нервную эротическую музыку, светящуюся и прозрачную. Мир Саломеи и Нарработа — это сладостный, меланхолический романс. Затем вступает в свои права патетическая музыка. В трех исполненных соблазна напевах экзотический цветок Саломея расцветает во всем великолепии красок. Одновременно с все повторяющимся требованием «я хочу голову Иоканаана» беспощадно утверждается зловещий мотив ужаса. Впервые композитор создал большую, главенствующую женскую партию. Впервые он овладел формой одноактного спектакля, достаточного то объему, чтобы заполнить вечер, причем ему удалось соблюсти единство места и времени. Впоследствии он неоднократно признавался, что перерывы между актами ему мешают.

В творческом упоении молодой симфонист часто сгущал краски оркестрового звучания и позднее, когда с годами пришел большой театральный опыт, он обратил на это внимание. Не каждый дирижер обладал его способностью всесторонне вникать в партитуру. (В своих «Золотых правилах» он писал: «Дирижируй „Саломеей“ и „Электрой“ так, словно это музыка эльфов Мендельсона».) Некоторые изменения, произведенные им в 1930 году для одной певицы, исполнявшей роль Саломеи в Дрездене и обладавшей исключительным лирическим дарованием, вполне соответствовали его изменившемуся отношению к опере и новому исполнительскому стилю.. Незадолго до этого он, правда неохотно, разрешил ставить оперу в сокращенной редакции на небольших оперных сценах. В этой редакции и сказалось упомянутое изменившееся отношение Штрауса к образу Саломеи, которую он в одном письме назвал «невоспитанным ребенком». Опыт многочисленных постановок его опер подсказал ему и новые взгляды на сценическое воплощение «Саломеи». «В противоположность взволнованной музыке игра артистов должна отличаться возможно большей простотой. Особенно это относится к Ироду, которого принято изображать мечущимся по сцене неврастеником. Не надо забывать, что этот восточный выскочка, несмотря на отдельные промахи, вызванные мгновенными эротическими вспышками, в присутствии гостей-римлян постоянно старается всем своим поведением и достоинством подражать величию римских цезарей. Нельзя неистовствовать одновременно на и перед сценой — это слишком много! Хватит и того, что бушует оркестр», — писал Штраус в своих воспоминаниях. Опера и без того достаточно противоречива и резка, поэтому любое преувеличение может только принести ей вред. Это относится в полной мере и к танцу Саломеи, который во время первых представлений исполнялся дублершей-танцовщицей, «Это должен быть настоящий восточный танец, возможно более серьезный и размеренный, вполне благопристойный, по возможности исполняемый на одном месте, как бы на молитвенном ковре. Только в эпизоде cis-moll движение, шаги и в конце — такт в размере 2/4 — оргиастический подъем»... — так желал Штраус. А что же в большинстве случаев на самом деле предлагалось зрителям и слушателям? Саломея изображалась как женщина-вампир, лишенный человеческих черт, несмотря на то что Штраус видел в ней не только истеричку, но и ребенка.

В «Саломее» композитор имел намерение показать людей современной ему эпохи в обстановке далекого прошлого, дать возможность представителям закосневшего общества увидеть себя в зеркале. Опера была сенсацией 1905 года. Кто теперь помнит о враждебно настроенном старшем поколении вагнерианцев, которые во время состоявшейся в Дрездене под управлением Шуха премьеры предсказывали, что больше трех представлений опера не выдержит? Кто помнит о высказывании одного известного старейшего сотрудника Байрейтского театра, который на вопрос, слышал ли он «Саломею», ответил: «Я не прикасаюсь к грязи!» Да и в Дрездене во время репетиций, предшествовавших имевшей исключительный успех премьере, происходило немало бурных сцен. Не удивительно, что из опубликованной с тех пор переписки видно, что сам Шух еще за шесть недель до первого представления «не видел партитуры и даже не подозревал, что ему предстоит». Ни один из певцов придворной оперной труппы, вплоть до исполнителя партии Ирода, не выказывал желания приступить к разучиванию порученных им партий. Первая исполнительница партии Саломеи отказалась от дальнейших выступлений после третьего спектакля. Все считали, что в Берлине (где кайзер проявил по отношению к «Саломее» «очень, очень большую сдержанность»), в Вене, в Англии и в Соединенных Штатах тем более будут высказаны сомнения морального порядка... В наши дни роли Саломеи, Ирода и Иоканаана принадлежат к числу желанных партий оперного репертуара. Сама опера, этот «чудовищный шедевр» (Роллан), через полвека после ее рождения стала одним из тех популярных музыкальных спектаклей, которые умные режиссеры и театральные художники стараются приблизить к восприятию слушателей новой эпохи. По-видимому, форма настолько может превзойти содержание, что из патологического происшествия «Саломея» превратилось в нечто вроде произведения искусства...

Одно из наиболее популярных произведений композитора. Новаторское по духу и музыкальному языку, оно поразило публику. Русская премьера прошла в 1924 (Мариинский театр, в заглавной партии Павловская). Среди лучших современных исполнительниц партии Саломеи Нилъсон, Ризанек и др. В 1995 поставлена в Мариинском театре (дир. Гергиев, в 1997 этот спектакль был показан в Москве, заглавную партию пела Казарновская). Яркий образ главной героини также создала Стратас (см. дискографию).