Играет диджей Янис (Рига) 26 страница
Дорогая вечеринка удалась. Этот хорошо подложенный заряд рванул с таким грохотом, что после фееричного рейва в Манеже народ стал веселиться так, как будто жить ему осталось последний день. Разбить машину по пути в клуб и с хохотом бросить ее обескураженным ментам — это был уже не подвиг. Теперь почти на каждой большой вечеринке отыскивался какой-нибудь новый гуляка, который по просьбе своей девушки «кидал штукарь грина», чтобы «все было» (то есть тысячу долларов, чтобы танцы продолжались еще час или два). Шампанское лилось пенными струями, дорогой коньяк продавался в барах бутылками, билеты стали стоить тысячи рублей, и у многих в карманах завелись модные таблеточки. Потеснив недоумевающую молодежь, на танцполы ринулись «малиновые пиджаки» и в переполненных гардеробах впервые стало не хватать номерков.
Тихо разбогатевшие «широкие массы» пришли в движение и наконец поняли, как нужно развлекаться: дорого, вычурно, до потери сознания. Именно в этот период на крупных вечеринках впервые появился неприятный душок дешевой буржуазности. Заработала давно простаивавшая ярмарка тщеславия. Красным шелком, золотым блеском и лаковой кожей на коммерческие танцполы обрушилась лавина вульгарной итальянской моды. Наступил звездный час для всех, кто тратил тысячи долларов на своих пергидрольных блондинок, покупал им ложные «Versace», сомнительные «Dolce & Gabbana», попугайские «Moschino» и тонны блестящих побрякушек. В лучах сценических прожекторов их никчемная и никому доселе не интересная жизнь обрела свой яркий и оттого такой долгожданный смысл. В ярком блеске этого смысла и под пьянящим соусом абсолютной модности спесивые «новые русские» и их увешанные бижутерией «офисные палки», а также «правильные пацаны» со своими грудастыми «телками» наконец окончательно раскусили подозрительную пилюлю странного ночного куража.
Теперь в прямом и переносном смысле эти «пилюли» стали неотъемлемой частью их вальяжного отдыха. Для тысяч продвинутых коммерсантов и их заклятых врагов-рэкетиров обратной дороги уже не было. И те и другие были молоды, и те и другие хотели развлекаться, у тех и у других были деньги. Результат этой сомнительной общности определился очень быстро — оказываясь на танцполах, они начинали есть таблетки горстями. Кокаин был тогда еще дорогой диковинкой, поэтому новообращенные набрасывались на «колеса» и, обжираясь ими, становились героями клубных анекдотов. Ели они их много, глупо и по кабацкой привычке - чтобы забыться. Разница была лишь в одном — первые запивали их ликером «Амаретто», а вторые по старинке теплой водкой.
Психоделический туман, выпущенный из темного Подземелья, заколдовывал приобщившихся чарами еженедельного безумия, да так, что отныне они обречены были плясать субботними ночами без сна и отдыха, до полного лишения сил.
Некоторые проплясали так очень многое. Иные - все, что имели. Остановиться им было сложно. Скорость, с которой вечеринки потащили за собой банальное понятие «красивая жизнь», требовала денег. Ко всему прочему все это сопровождалось такими фантастическими выбросами эмоциональной энергии, что некоторые после своих трипов к делам уже не возвращались. Глядя на беснующихся на танцполе братков, завсегдатай клуба, бывалый рейвер Алик Оглоблин, сказал про них: «Они всю свою звериную юность пробегали с палками по рынкам, убивали и мучили людей, а теперь, уже в зрелом возрасте, проглотили волшебную конфетку и неожиданно вернулись в недополученное детство».
Необыкновенные, пугающие своей доброй расслабленностью ощущения озаряли улыбками суровые лица, вылепленные из мускулов и шрамов, крепкие головы трещали от психотропного воздействия музыки, и, будучи не в силах противиться таким бешеным ощущениям, новоявленные танцоры ревели и завывали от счастья.
Спустя какое-то время для этих примитивных существ изобрели и особое название, метко приклеившееся к ним и их неформатным танцам. Чаще всего трясущиеся в таблеточном экстазе, мокрые от пота «пацаны» выкрикивали кричалку: «Давай! Давай! Давай!!!»
Этот двусмысленный призыв, опоясанный обручем заливистого свиста, стал настоящим народным кличем, собиравшим в то время вокруг себя равных по пустоте сознания.
Но время шло, оно неудержимо быстро летело над зарывшимся под землю клубом, шурша старомодным перекидным календарем в его смешном офисе, меняя декорации природы и вытирая из памяти его посетителей уже отболевшие печали минувшего. Время кружило всех этих танцующих людей в своем собственном танце, переставляло их с клетки на клетку, и несмотря ни на что людей, играющих в эту игру без правил, с каждым днем становилось все больше.
Наступил новый 1994 год. И он был совершенно не похож на год минувший. Теперь контроль над этой веселой игрой уже не принадлежал «Тоннелю» безраздельно, как раньше, монополия клуба заканчивалась, и на ход событий начинали влиять новые игроки.
Время шло, однако двадцатипятилетним героям этой истории, живущим большей частью без света дня, в подлунном мире, по-прежнему казалось, что оно терпеливо ждет за спиной, не мешает, а то и вовсе что его не существует. Это странное, усыпляющее ощущение постоянной ночи осталось у них с тех самых пор, когда они сообща прожили самые счастливые времена своей юности в развеселых сквотах и никогда не спящих художнических мастерских.
Тогда они еще не ощущали могучей силы времени, потому что беззаботно не следили за ним, теперь же, повзрослев и распрощавшись с былой беззаботностью, они не чувствовали его потому, что находились в самом центре образовавшегося вокруг них огромного вихря людей и событий. В центре ураганной воронки всегда поразительно спокойно, но всем известно, что это шаткое равновесие сил. Вокруг такой безмятежности всегда бушуют мощные потоки и невообразимые страсти. Не являлось исключением и призрачное благополучие «Тоннеля», просто шестиметровая толща земли и бетона пока еще скрывала возмутителей общественного спокойствия от гроз и бед, гремящих над поверхностью земли.
Едва проснувшись, молодая художница Ольга Тобрелутс по привычке позвала свою собаку. На ее тихий зов никто не откликнулся, Ольга приоткрыла глаза и с улыбкой вспомнила, что находится в гостях у друзей, за тысячи километров от собственной мастерской. Небольшая комната в полосатых обоях, торшер на хромированной ноге, полосатый коврик, обертка от печенья, а главное, вид за окном — все было незнакомым, новым, другим. За окном гудел Берлин.
Ольга сладко потянулась, поднялась, натянула черные шорты и старый белый свитер с затяжками и вышла в соседнюю комнату. Настроение у нее стало легкое и радостное, счастливая улыбка осветила черты мечтательного лица. Длинные темные волосы разметались по лицу, и из-под их прикрытия она хитро посмотрела на сидящую в гостиной подругу.
— Ты уже проснулась? — обернулась к ней смуглолицая Зарема. — Так рано. На тебя не похоже.
Ольга с размаху плюхнулась на диван, ухватила яблоко и с интересом уставилась на огромный живот Заремы
— Какой у тебя месяц?
— Шестой. А у тебя семь пятниц на неделе и шило в заднице, — отчитывала ее Зарема. — Сколько тебя знаю - ты меня удивляешь каждый день! Ты спишь, а тут звонит какая-то Катрин и напоминает про какую-то киностудию.
— Правда? — воскликнула Ольга, вскакивая с дивана. — Боже мой, а сколько времени?
— Ты что, не помнишь, о чем договариваешься? Как ты так живешь?
— Да брось ты, Заремка! — кричала Ольга уже из другой комнаты. — Я же художник. Л все художники немного сумасшедшие.
Заремас сомнением покачала головой:
— Наверное, я этого никогда не пойму.
Ольга моментально переоделась, на ходу поцеловала Зарему и выскочила из квартиры. Еще полгода назад они и не знали о существовании друг друга, пока как-то раз обе не заявились на пляж Петропавловской крепости, чтобы позагорать у холодной Невы. Зарема, казашка по национальности, симпатичная и весьма секси, явилась на городской пляж с Максом Кучинским, своим законным и вечно небритым мужем. Ольга же всегда и всюду ходила лишь со своим бассетом, вислоухой и печальной Майей, известной в общих компаниях своими пакостями «по-большому».
Знакомство у девушек сладилось на современный манер, и семена дружбы упали в подходящую почву. Уже через месяц новые не разлей вода друзья, не чая души друг в друге, строили совместные планы, но события повернулись так, что вскоре Зарема и Макс уехали в Берлин, а Ольга осталась в Ленинграде. Тогда она не очень понимала, что же ей нужно от жизни: сбежав из дома, из обывательского круга, Ольга жила в самовольно захваченном сквоте на канале Грибоедова, деля мастерскую с известной в городском андеграунде тусовщицей Никотиновной. Там, в этой мансардной светелке, Ольга безостановочно рисовала какие-то абстрактные картинки и зачитывалась одной-единственной книжкой Шри Арубиндо. Ольга была молода, красива, и это в сочетании со странностями ее характера привлекало к ней внимание романтично настроенных молодых интеллектуалов.
Забавное, но достаточно спартанское житие в замусоренном сквоте, вечно полном малознакомых гостей, продлилось полгода. После, задорно подмигнув, ей широко улыбнулась удача — любимая преподавательница из архитектурного техникума узнала о мытарствах своей ученицы на пути к искусству и попросила своего супруга, главного архитектора Эрмитажа, похлопотать по поводу мастерской. Благоволеньем этого отзывчивого человека никому не известная молодая художница получила стометровую квартиру на Миллионной улице, неподалеку от самого Эрмитажа.
Жизнь закрутилась как в чудесной сказке. Ольга с наслаждением погрузилась в работу и закружилась в хороводе новых встреч. Она познакомилась с самыми интересными представителями неофициального искусства, стала рисовать, снимать короткометражные фильмы и участвовать в выставках. А вот совсем недавно все так сложилось, что творческий поиск занес ее в Германию, и она снова встретилась со своими друзьями. Успевшие обосноваться и получить немецкие паспорта Зарема и Макс приютили ее в своей квартире, и она поселилась на их гостевом диванчике.
Рождественский Берлин встретил Ольгу тысячами огней и неожиданно пришедшим ощущением творческой перспективы, легкости и свободы. Уезжая, она условилась со своей подругой Ветой Померанцевой, что будет искать в Германии возможности и заинтересованные организации для участия в съемках их совместного кинопроекта. С этой целью она разыскала в Берлине Катю Беккер и договорилась с ней о встрече.
Направляясь на встречу с Ольгой Тобрелутс, Катрин Беккер по-прежнему не могла точно вспомнить, кто же на самом деле эта Ольга. Во время телефонного разговора по-дружески болтавшая Ольга назвала имена Тимура Новикова, Георгия Гурьянова, Владика Монро, Виктора Тузова, рассказала, что она встречалась с Катей на Фонтанке, и еще про какие- то немецкие перформансы. Но представить ее лицо Катя все равно не могла. Уехав из Ленинграда два года назад, она погрузилась в тысячу дел, и этот водоворот берлинской жизни тащил ее не останавливаясь. Теперь та неспешная жизнь, которой она жила несколько лет в Ленинграде, вспоминалась как сказка, и потому любой звонок из того мира мысленно возвращал ее в ту странную квартиру, всплывали в памяти люди, события, разговоры, мысли и пережитые чувства Вот и сейчас, даже толком не вспомнив приехавшую из Ленинграда девушку, Катрин уже мчалась к ней на встречу.
Выйдя из подземки, она оглянулась и, не увидев никого знакомого, закурила Ждала она долго, минут тридцать и, расстроившись из-за русской необязательности, решила найти ближайший таксофон и отменить встречу на киностудии.
— Катя! — послышался сзади звонкий голос. — Катя, прости, я опоздала. Запуталась в метро.
По лестнице, ведущей из подземки, поднималась запыхавшаяся молодая особа в синем парике. Взглянув на ее светящееся радостью лицо, Катрин сразу вспомнила ту девушку, которая часто приходила играть в шахматы к Георгию и бывала на вечеринках «Танцпола», часто в этом же самом парике.
— О, привет! — радостно воскликнула Катя. — Я, честно говоря, два дня не могла понять, кто же мне звонил?
— Теперь вспомнила?
— Да, конечно!
Оживленно разговаривая, девушки зашагали в ногу в через несколько кварталов оказались уже на вокзале. Когда они уселись в вагон электрички, Ольга стала рассказывать все новости художественного Петербурга. Катя слушала с большим интересом, расспрашивала и узнала о друзьях массу интересного.
— А как поживает Леша Хаас? Я так скучаю по той квартире на Фонтанке и ребятам.
— Той квартиры давно нет. Они устраивают теперь огромные вечеринки. У нас настоящая клубная революция. Алексей со своим братом и друзьями открыли подземный клуб «Тоннель». Но теперь это уже не те вечеринки, с которых все начиналось в девяностом году, — теперь там и деньга, и бандиты, и милицейские погромы. Многое поменялось.
Ольга прервалась и, забыв на минуту обо всем, стала сосредоточенно рассматривать разбегающиеся в разные стороны рельсовые пути. Когда она очнулась от этой медитации, Катя сказала:
— Я по твоей просьбе договорилась о встрече с директором киностудии, но расскажи мне, пожалуйста, о чем пойдет речь.
— Это очень интересно! — затараторила Ольга — Я организовала в Ленинграде кафедру изучения орнамента, а моя подруга Бета Померанцева занималась съемками фильмов. Мы объединили усилия и решили сделать совместный проект: снять альтернативное кино. У него довольно сложная психоделическая суть. История о человеке, исчезающем в пространстве, и пространстве, отображенном в этом человеке. Это красочное, со множеством геометрической графики кино, но начали мы, конечно, по-любительски, и ничего хорошего не получилось.
— А что вы делали? — стала расспрашивать Катрин.
— Снимали за городом, на природе. Актерами были Владик Мамышев, Андрей Гамаюн и группа «Пепси». Октябрь месяц, холод ужасный. Они все голые, мы красили им тела гуашевыми красками и пробовали снимать на шестнадцатимиллиметровую камеру. Владик изображал бога солнца, а девушки - его окружение. Камера была дрянь, да и эффекты получились так себе, так что почти весь материал пришлось выкинуть. Но Вета написала прекрасные тексты. Мы хотим по этому же сценарию снять новый фильм, но смонтировать его на настоящем оборудовании, наполнить эффектами, озвучить.
Катя на минуту задумалась.
— То место, куда мы сейчас едем, — ответила она, — это пригород Берлина, территория бывшей ГДР. Киностудия была крайне запущенная, старая, без техники, а сейчас ее переоснастили, и там новейшее оборудование и компьютеры.
Поезд стал снижать скорость и через какое-то время остановился у платформы. Городок Бабельсберг, небольшой и тихий, утопал в зелени и чем-то напоминал Царское Село под Петербургом. Добравшись до киностудии, барышни были препровождены в офис, где были любезно встречены герром директором. Шустрый, вертлявый, не по годам молодо выглядящий, седой директор представил девушкам своих коллег, все расселись за овальным столом, и Ольга запета соло. Катрин переводила, едва поспевая за пулеметными очередями, которыми энергичная рассказчица расстреливала ошарашенных киношников. Ольга вытащила из сумки фотографии с ранних съемок, махала руками, набрасывала сопроводительные рисунки, показывала гримасы, ходила по комнате, восклицала, говорила громко и веско. Напор выдаваемой информации и ее чуть съехавший от возбуждения парик так подействовали на собравшихся, что тут же была организована экскурсия по киностудии. Развеселившийся директор лично сопровождал девушек, и когда, осмотрев технические чудеса студии, все вернулись в кабинет, произнес пламенную речь. Помянув разные аспекты, касающиеся некоммерческого кино, директор обрисовал девственное состояние студии, ее фантастическое оснащение и в конце согласился участвовать в этом проекте всеми возможностями киностудии — требовались лишь три вещи: сценарий, актеры и добрая воля. Успех переговоров был колоссальный.
В Берлин девушек отвез на машине некий Ульрих Вайенберг, господин, присутствовавший при общей беседе с директором и представившийся профессором компьютерных технологий.
Возбужденная неожиданно открывшимися перспективами и возможностями, Ольга начала звонить в Петербург. Ее обуревали восторг и кипучая энергия. Но случилось непредвиденное — оставшаяся на родине подруга впала в образ подозрительной собственницы и неожиданно заявила, что написанный ею сценарий неотделим от нее, а потому она может только самолично отвезти его в Германию. Подруги разругались в пух и прах. Неожиданно после полета в небо Ольга уткнулась в темную безысходность. Поначалу она еще увещевала строптивую сценаристку, но та упорствовала, и в результате последним, что Померанцева услышала от Тобрелутс, было «Дура!».
Ольга оказалась в весьма сложной ситуации: получив полное согласие от директора студии, она теперь должна была предоставить сценарий и обсудить подготовку к съемкам, но сценария не было, и все шло прахом.
Испытывая невероятный стыд перед Катей, представившей ее директору студии, Ольга три дня никому не звонила и мучилась.
Прошло еще несколько дней, и вот однажды, роясь в карманах, Ольга вытащила визитку.
— Ульрих Вайенберг, профессор, — прочитала она.
Тут же припомнился обходительный мужчина, подвозивший их с Катей в Берлин на своем «мерседесе» и всю дорогу рассказывавший про какую-то виртуальную реальность. Набрав номер телефона, она на ломаном английском спросила этого самого Ульриха и неожиданно легко договорилась с ним о встрече. Дом, который ей следовало найти, находился на площади рядом с зоологическим садом. Подойдя к институту, она увидела стальную табличку с надписью «Art Com».
Профессор Ульрих, в джинсах и свитере, встретил русскую художницу и повел показывать свой институт. Профессор знал десяток русских слов, художница — три немецких и сто английских, и вот таким манером они неожиданно разговорились. Институт занимал два этажа огромного здания. Прозрачные, перетекающие друг в друга пространства представляли собой настоящую научную лабораторию, полную компьютеров, механизмов и всевозможной техники. Тут было все: мощнейшие компьютеры, лаборатории с людьми в скафандрах, невиданные трехмерные скульптуры, но самыми запоминающимися оказались огромный зал виртуальных тренажеров и стеклянный холодильник, в котором находился сервер института.
Еще во время первой встречи в Бабельсберге профессор заинтересовался рассказами русской художницы о качестве перетекания одного плана в другой, которого она хотела бы добиться в своем фильме, и сейчас повел ее в просмотровый зал. За несколько лет работы институт накопил огромное количество трехмерной графики и всевозможной анимации. Показав Ольге, как действует кофейный автомат и откуда извлекать материалы для просмотра, он оставил ее в одиночестве.
Через три часа, с трясущимися от выпитой годовой нормы кофе руками и перегруженной от увиденного головой, Ольга выбралась из просмотровой комнаты и, пошатываясь, отправилась разыскивать профессора. Тот еще издали заметил ее лунатическое состояние и, улыбнувшись произведенному эффекту, вручил ей пластиковую карточку с магнитной полосой.
— Что это? — удивленно спросила Ольга.
— Это карта студента. Вы можете приходить к нам и заниматься компьютерами. Мы бесплатно проведем для вас курс по этим технологиям. Надеюсь, это поможет в вашем творчестве.
Не веря своим ушам, Ольга приняла карточку и, поблагодарив профессора тысячу раз, счастливая вышла на улицу.
Целый месяц до конца своей визы Ольга ходила в «Art Com» и с головой погружалась в компьютеры. Зная об их существовании только по фильмам и впервые столкнувшись с ними, она была потрясена новой, столь неожиданно открывшейся перспективой и фантастическими возможностями, а более всего — красотой и ясностью кибернетического разума. До красноты глаз она целыми днями таращилась в мониторы, постигая хитроумную машину, засыпала от усталости в институте, перезнакомилась со всеми его сотрудниками, училась, работала, от всего этого похудела как щепка, но стала разбираться в основах и получать первые результаты. Привезенные с собой материалы она перевела в электронные файлы и стала создавать из них новые картины. Профессор Ульрих навешал русскую студентку, помогал советами и прикрепил к ней молодого компьютерщика.
Веселый и коммуникабельный Гюнтер был двадцатипятилетним асом виртуальной анимации, а кроме того - весельчаком и модником, завсегдатаем берлинских клубов и поклонником электронной музыки. Вещи, которыми он сам занимался, были настолько сложны, что Ольга испытывала к нему чувство благоговейного трепета. Когда занятия в институте подошли к концу и Ольге нужно было уезжать в Петербург, Гюнтер показал ей недавно вышедший на экраны фильм «Газонокосилыцик» и в качестве прощального подарка предложил испробовать виртуальную реальность. Предложение было настолько заманчивое, что отказаться было невозможно.
Для первого знакомства хитро улыбающийся Гюнтер предложил попробовать симулятор с программой полета боевого звездолета. Впечатляющего размера устройство представляло собой вывешенный на гидроопорах механизм, имевший три плоскости вращения. Усадив подопытную в кресло, Гюнтер плотно пристегнул ее тело, руки и ноги специальными ремнями, надел на голову скрывающий лицо тяжелый шлем, уложил ее ступни на педали, руки — на управляющие джойстики, а сам уселся за контролирующий компьютер.
- Смотри! - раздался в наушниках электронный голос Гюнтера.
Темный экран шлема вспыхнул, и Ольга увидела сложнейшее трехмерное пространство, нарисованное зелеными линиями. В сетке этих линий угадывался тянущийся за горизонт ландшафт и смутные очертания каких-то строений.
- Это планета, где ты делать война. Смотри!
В одну секунду сетчатый мир окрасился, возникла за сыпанная обломками метеоритов планета, появились фантастические здания, мосты, космопорты, в темно-фиолетовом небе двигались космические капсулы, а снизу к ним тянулись огненные нити выстрелов.
- Ты — солдат! — командовал в шлем Гюнтер. — Это война. Смотри! Правая нога — вперед! Левая — стоп! Правая рука - ориентация! Левая — вооружение! Медленно, медленно! Старт!
Внезапно ее окружили звуки. Это был рокот гудящего за спиной ракетного двигателя, команды компьютера, выстрелы, разрывы и вой проносящихся мимо боевых машин. Кресло завибрировало и подалось вперед. От неожиданности Ольга сжала джойстик в руке, и с глухим рокотом заработала крупнокалиберная носовая пушка. Улетевшие к цели снаряды достигли какого-то здания, и из установленной на его крыше огромной неоновой собаки брызнул фонтанчик дымящихся осколков. Перед глазами зажглись бегающие цифры, различные параметры, датчики и приборы.
— Вперед! Вперед! — надрывался в наушниках голос Гюнтера.
Ольга от испуга нажала педаль и всем телом ощутила вжимающее в кресло ускорение. Космический город качнулся, подался навстречу и стал быстро приближаться. Навстречу ей выскочили два боевых корабля и, стреляя спиральными молниями, предприняли попытку тарана. Последнее, что она успела разглядеть перед тем, как зажмуриться, было страшное лицо злобного инопланетянина в кабине вражеской машины. Рука импульсивно дернулась, ее корабль завалился, а вместе с ним перевернулись картина боя и сам пилот. Страшно вибрируя, кресло опрокинулось, и пристегнутая Ольга закружилась вверх ногами. Столкновения удалось избежать, но теперь, вращаясь волчком, приходилось удирать от насевших сзади преследователей. Ее догоняли яркие росчерки выстрелов. Начиная понемногу ориентироваться, Ольга заработала джойстиком, ее звездолет качнулся, зарылся носом и, резко уходя к земле, вошел в штопор. Заломив кривую и выровняв курс, она влетела в космический город, обстреляла монстров и едва не врезалась в стальную балку, выпиравшую из разрушенного здания. Скорость боя нарастала. Кресло, к которому она была пристегнута, крутилось во всех направлениях, вздымаюсь вверх, заваливалось и тряслось. Вошедшая в раж Ольга, не слыша себя в шуме боя, кричала по-русски, верещала и охала, а наставник Гюнтер умирал со смеху, наблюдая ее кульбиты на экране монитора.
Через несколько минут ее окончательно подбили, и сеанс закончился невероятным по реализму падением звездолета на дно индустриального ущелья, полного биологических роботов.
Когда Гюнтер отстегнул задыхающегося от волнения пилота, Ольга вывалилась из кресла мягким комом. Смешавшиеся рефлексы и полная путаница в голове так закрутили нервный узел, что она с большим трудом смогла добраться до диванчика. Глаза горели, волосы были всклокочены, руки дрожали, и, пытаясь восстановить душевное равновесие, она выкурила три сигареты подряд. Гюнтер с тревогой наблюдал за ученицей, предложил ей коньяку из фляжки, но когда она стала возвращаться, немного успокоился и выключил оборудование.
Через полчаса они уже шли по вечернему Берлину, Ольга с хохотом рассказывала о своих ощущениях. Мир, машины на улицах, Гюнтер, инопланетяне, война на планете, бой, горящий звездолет, роботы — все смешалось в ее голове. В таком сумбуре она дошагала с Гюнтером до станции метро и стала прощаться.
- Все! Спасибо! Завтра я улетаю. Но я обязательно вернусь!
- Завтра? — задумчиво повторил Гюнтер.
- Да, вечером.
- Так пошли с нами в клуб, — неожиданно предложил он. - Мы с друзьями сегодня идем на технопати в мой любимый клуб. Это интересно для тебя?
- Конечно! — после недолгого раздумья согласилась она - Я обожаю вечеринки. У нас в Петербурге есть свой клуб в подземном убежище.
Быстро столковавшись, парочка круто изменила маршрут и маленькими улочками пересекла два квартала. Вскоре они достигли цели и через арку вошли во двор огромного нежилого здания. Разрисованные стены вздрагивали от плясавших по ним отсветов горящих костров. Откуда-то — казалось, что из-под земли — бухала музыка, на улице вокруг бочек с огнем, весело шумя, толпилась молодежь. Гюнтер быстро сориентировался, нашел приятелей и тут же познакомил их с русской. Ольгу приняли очень радушно, стали расспрашивать про Ельцина и Горбачева, предложили сигарет, нива, и, когда неприметная дверь подвала распахнулась, ее со смехом потащили внутрь.
Клуб размещался в подземном гараже огромного полуразрушенного гэдээровского универмага. Выглядело все довольно примечательно: серые бетонные стены, колонны с оранжевыми полосами, круглый металлический бар в центре танцпола, безумно громкая музыка и минимум света. Клуб в считанные минуты наполнился людьми, и молодежь образовала в нем настоящий водоворот. Решив ничему не удивляться и во всем участвовать, Ольга очень скоро оказалась в гуще танцующих. Но зная здесь никого, кроме весельчака Гюнтера, она не чувствовала робости и самозабвенно вытанцовывала среди незнакомых людей. Радость бурлящими пузырьками проникала в сознание, и в душном невентилируемом помещении ей быстро удалось почувствовать себя своей. Весь месяц, прожитый в Германии, все окружавшие ее люди, случившиеся с ней события - все доставило ей массу приятных впечатлений и несомненную пользу. Счастливо улыбаясь и танцуя, она вспоминала, как послала к черту свою подругу; ей нравились картины, которые она делала в институте, у нее появились новые друзья, она сама стала новой, и впереди ее ждало только хорошее.
Музыка, заставившая трепетать сердце, неслась дальше и дальше, Ольга захотела пить и стала пробираться к бару. Когда она уже разглядывала быстро потеющий от духоты стакан воды, на нее налетел хохочущий Гюнтер. По всему было видно, что он находится в необыкновенно приподнятом настроении. Гюнтер залопотал по-немецки, но потом поправился и стал изъясняться по-английски. Говорил он быстро и сбивчиво, постоянно срываясь на смех. Через некоторое время, сообразив, что Ольга по-прежнему пребывает в веселом недоумении, приобнял ее за плечи и крикнул на ухо:
— Скажи: а-аа!!!
Ольга рассмеялась его дурацкой просьбе и, широко раскрыв рот, пропела:
— А-а-аа!!!
Мгновенно этим воспользовавшись, Гюнтер двумя пальцами вложил ей в рот маленькую бумажку и, подняв вверх большой палец руки, состроил выразительную гримасу.
— Это хорошо! Ешь! — прокричал он на ухо Ольге, с сомнением шарящей языком во рту. — Это эсид! Будем танцевать!
После этих слов он радостно взвыл и, замахав руками, кинулся в танцпол. Быстро сообразив, чем угостил ее Гюнтер, Ольга несколько секунд раздумывала, но так ничего и не решив, проглотила горьковатый клочок изжеванной бумажки. «Какая разница?!» — не то подумала, не то приказала она себе.
- Я восьмерка! Я восьмерка! — звучало в голове громко и ясно.
Это численное определение было самым точным из всех словосочетаний, способных описать те телодвижения, которые Ольга выделывала под грохочущей колонкой. Давно забыв себя у бара, она вышла из собственной оболочки и, повинуясь прозвучавшей команде, утекла к месту наибольшей концентрации звука. Изливающаяся из горы черных ящиков энергия позволяла совершать телом замедленные движения, напоминающие восьмерку и составленные из сотен более коротких движений. Эти мелкие неконтролируемые движения, в свою очередь, энергичным пульсом прокачивали питающую субстанцию через мускулы и передавали полученные результаты сознанию. Постоянно видя свои летающие в стробоскопическом свете руки, Ольга попыталась перестать управлять ими и вдруг поняла, что если бы даже захотела, то не смогла бы этого сделать. Поразившись этому, она попыталась сконцентрироваться, чтобы такое управление стало возможным. Ничего не получилось. Ни сразу, ни потом.
«Восьмерка», это закольцованное движение, закрутившее ее тело, оказалось лентой Мёбиуса, неуправляемым сигналом, сбоем программы, чьим-то вмешательством. Ольга не осознавала всего происходящего вокруг, пока с трудом не опознала самого места событий. Только тогда ясно вспомнился страшный, потрясший обшивку корабля удар, дым из горящего двигателя, пронзительный писк приборов и тошнотворное падение в глубину дымящейся пропасти, полной врагов из атакуемого города. Она вспомнила, как разбился звездолет и потом наступила темнота. Из этой темноты к покореженной машине поползли жуткие чудовища, а дальше был провал.