Антиномия добра и зла у толкина

В повести "Хоббит, или Туда и Обратно" (1937) и эпической трилогии "Властелин Колец" (1954-1956), структурообразующей становится антиномическая пара Добро - Зло. Актуальность данного вопроса не заставляет себя подтверждать, ибо мы все ежедневно сталкиваемся с этими явлениями.

В мире Средиземья Зло не является силой, что была такой изначально. Однако английский писатель не исключает наличие древних сил, порождений Тьмы и Хаоса, чья природа исконно враждебна Свету и Жизни: драконы, чёрные пауки и гигантская паучиха Шелоб, Глубинный Страж, Навьи — умертвия и т.п. Толкин локализует места их обитания: Чахлая Пустынь и Одинокая Гора, Чернолесье, Мория, Курганы. Враждебность всему живому подчёркнута на уровне художественной образности: пространственные координаты связаны с мраком, тьмой, местами, где природа искалечена и лишена жизни и красоты. Одновременно английский писатель включает в повествование и некое воплощение природных сил — Тома Бомбадила, светлого духа, стерегущего Лес, Реку и Курганы, и Беорна, человека-медведя, покровителя зверей. Толкин делает их места обитания столь же пространственно локализованными — Старый Лес, окрестности Каррока, причём эти земли — прекрасные края, наполненные жизнью, светом, чистым воздухом и ярким разнотравьем.

Средиземье является проекцией той борьбы Добра и Зла, которая предопределена основами построения мироздания. Зло не было сотворено Эру, Единым, а явилось продуктом злоупотребления свободной волей, желанием одного из Валаров жить самостоятельно и отделиться от Творца. Мелькор, нарушитель всемирной гармонии, становится Морготом, "тёмным врагом мира", и, изгнанный из Валинора, переносит битву в Смертные Страны. [11]

Противостояние Добра и Зла всеобъемлюще и решается на нескольких уровнях:

· в образной системе это существование героев-антагонистов: Фродо и Голлум, Гэндальф и Саруман, энты и эльфы — тролли и орки, Девять Хранителей и Девять Кольцепризраков-Назгулов и т.п.;

· в сюжетном плане это прямое, физическое, столкновение противников: Битва Пяти Воинств, сражение у Брода, в Хельмовой Пади и т.д.;

· в сфере духа это борьба за ум и душу каждого жителя Средиземья и любой поступок, любое событие, совершающееся в Средиземья, есть результат этой борьбы.

Лишённое созидательной силы, Зло способно только искажать, портить первоначальный замысел. Таким образом, несмотря на все усилия, оно обречено на поражение, на конечное торжество Добра.

Внутреннее Зло автором сконцентрировано в образе Кольца Власти. В эпической трилогии акценты расставлены по-иному, чем в "Хоббите". В повести герои проходят проверку на прочность нравственных норм своим отношением к кладу дракона. Торин Дубощит, как всякий гном, выше всего ценит сокровища своего народа, и эта родовая черта чуть не привела к беде - битве против людей и эльфов. Однако Король-Под-Горой смертью искупает вину, вступая в сражение против общих врагов - гоблинов и варгов. Кольцо же воздействует на тайные струны личности, заставляя забыть о близких, о друзьях, об убеждениях, о моральных и общественных законах. Признавая только одного владыку, оно способно само Добро обратить в служителя Зла. Недаром Гэндальф, Элронд и Галадриэль отказываются воспользоваться силой Кольца. "Кольцо принадлежит Саурону. Он сделал его сам, в одиночку, и вложил в него всё зло, какое носил в себе, не оставив места ни для чего другого, — говорит Элронд. — Сила Кольца так велика, что не всякий может управлять ею, а тот, кто решится попробовать, сам должен обладать великой силой. Но для сильных мира сего Кольцо ещё гибельнее, чем для всех остальных. Стоит один раз пожелать его, и ты уже подверг своё сердце необратимому растлению. Если кто-нибудь из Мудрых овладеет Кольцом и поразит Властелина Мордора с помощью его же искусства — не миновать ему Сауронова трона. Он займёт место поверженного врага и станет новым Чёрным Властелином... Пока Кольцо в мире, опасности подвержены все — даже Мудрые. Ничто не бывает злым изначально, и сердце Саурона не всегда было чёрным".[12]

Искушение Кольцом проходят все герои — от хоббита до ангела-Майяр. При этом сила Кольца увеличивается с расширением границ царства Черного Властелина. Только с уничтожением Кольца исчезает природная и душевная тьма из Смертных Стран. То, что Зло не лежит в основе мировой гармонии, доказывает эпизод с древнейшим обитателем Средиземья Нарванном Бен-Адаром, или Томом Бомбадилом: Кольцо не имеет над ним власти, как не имеет её над скалой или деревом.

В утверждении конечной победы Добра Толкин далёк от сказочного оптимизма и безоглядного ликования: слишком много горьких побед в осуществлении идей Добра, слишком дорогая цена, которой оплачено торжество, и слишком тяжелы следы, оставленные Злом, чьи последствия скажутся в судьбах грядущих поколений. Ибо, как говорит Гэндальф, "есть раны, которые никогда не исцелить полностью".[13]

Таким образом, создавая целостную картину мироздания, Толкин для достижения гармонии уравновешивает противоположные начала: Добро — Зло, Свет — Тьма, Жизнь — Смерть и т.п. Символичен финал эпопеи: после уничтожения Кольца Власти и конца Чёрного Властелина завершается Третья Эпоха. Высокие эльфы и Гэндальф Белый покидают Средиземье и отправляются за Море: время их владычества истекает, их магия исчезает.

Толкин делает своим героем хоббита Фродо, “Маленького человека”, не обладающего ярко выраженными героическими качествами. Его не заботят глобальные проблемы, и события Большого мира Фродо воспринимает как увлекательные, но фантастические истории. Нарушение гармонии в Средиземье привносится из “высшего мира”, из мира бессмертных. Хоббит потрясён свалившейся на него ответственностью Хранителя Кольца. В Походе Обречённых хоббит не является предводителем и послушно следует за более сильными членами Отряда — Гэндальфом, Арагорном, пока не начинает прозревать степень опасности, которая подстерегает его спутников. Тогда Фродо отделяется от отряда и дальше идёт самостоятельно с примкнувшим к нему верным слугой Сэмом. Хоббит сталкивается не столько с физическими трудностями, хотя и их немало, но главным образом с тем растлевающим влиянием Зла, что заключает в себе Кольцо. Эта борьба делает Фродо мудрее и милосерднее. Но в решающий момент Зло одерживает победу: в самом центре Мордора у Горы Судьбы хоббит провозглашает себя Чёрным Властелином. И только безумие полностью утратившего нравственные опоры Голлума не дало совершиться катастрофе.

Последующая жизнь стала для Фродо искуплением. Отвергая насилие и амбиции, он не становится героем в родном Шире, подобно Мерри, Пиппину или Сэму. Но самое главное заключается в том, что хоббиту не избавиться от душевной болезни — сплава кошмарных воспоминаний, подавленной гордыни, сожаления и вины. Именно поэтому он воспользовался спасительным даром и отправился с высокими эльфами за Море, что в символической системе Толкина означает смерть (смерть как продолжение пути).

Также в повествовании Толкина можно выделить еще один принцип: «зло уничтожает само себя». Это подтверждается в печальных финалах жизни Смауга, Голлума, Саурона и Сарумана.

Таким образом, несмотря на сюжетообразующую роль антиномии Добро — Зло, она решается для Дж.Р.Р. Толкина, как английского профессора-медиевиста, знатока готского, древне-исландского, англосаксонского, среднеанглийского, валлийского, финского языков, мечтающего создать кельтский эпос, в виде равновесия Зла и Добра с непременным торжеством последнего.

Тьма с Востока»

Добро и Зло изображаются в повествовании не только как нравственные, но и пространственные полюса.[14] Совершая погребальный обряд над Боромиром, Арагорн и Леголас упоминают северный, западный и восточный ветер.

"— Вы оставили мне Восточный Ветер, — сказал Гимли, — но о нём я не стану петь.

—Ты прав, — ответил Арагорн. — Когда в Минас Тирите дует восточный ветер, его поневоле терпят, но о вестях у него не спрашивают.”[15]

Тьма с Востока. Именно на востоке расположен мрачный Мордор, царство Саурона. Охваченный жаждой безграничной Власти, стремясь взять реванш за прошлые поражения, Чёрный Властелин готовится к решительной битве. Толкин усиливает доминантные характеристики Неназываемой Страны: тьма, смерть, механистичность, уныние.

В связи с этим пространственно-географическим разделением Добра и Зла по разным полюсам, среди обывателей бытует мнение о сравнении Толкина СССР с «империей зла, управляемой своим Темным Властелином», в противовес царству капитализма и свободы Запада. Но в действительности данное сравнение по меньшей мере малограмотно. Ведь при более тщательном исследовании сразу проявляется слегка модифицированная, картина мироздания, хорошо известная интересующимся по «Старшей» и «Младшей Эдде», отличающаяся довольно высокой поляризацией и пространственным сил и территорий.

B центре мироздания находится Мидгард, мир людей, «поселение в середине» (букв, «среднее огороженное пространство»). Выше его — Асгард, мир небесных богов-асов, ниже — преисподняя Хель. Совершенно не имеют пространственной локализации Ванахейм («жилище ванов», богов плодородия и изобилия) и Альфархейм («жилище альвов», низших духов, сравнительно близких гномам в нашем понимании). Зато локализация враждебных миров дана тщательно и детально.

Противниками богов в скандинавской мифологии выступают великаны: инеистые и огненные. Области пребывания инеистых великанов — север и восток (Етунхейм — «жилище великанов» и Утгард — «поселение за пределами», букв, «внешнее огороженное пространство»; друг относительно друга Етунхейм и Утгард никак не локализованы и нет четкого ответа на вопрос, два это поселения или одно). Область огненных великанов — юг, Муспелль (комментаторы «Эдды» сообщают, что огненные великаны — художественная метафора вулканов Исландии).

Мы видим, что скандинавская картина мира отнюдь не отличается той четкостью антиномий, которая так востребована сознанием современного человека. Маркированы четыре стороны света из пяти (центр — положительно, восток, север, юг – отрицательно; запад не маркирован вообще). Из семи миров два не имеют пространственной локализации. Добавим к этому, что «Старшая Эдда» сообщает о наличии девяти миров, но все попытки популяризаторов набрать «необходимые» два мира (считать Етунхуйм и Утгард за два разных, к Альфархейму добавить Свартальфрхейм, мир темных альвов, противопоставить Хель Нифльхейму — преисподней) являются, увы, лишь подгоном материала под концепцию. Девять миров — это классическое для традиционного человека восприятие мироздания «изнутри», из центра: центр плюс восемь сторон света.

Проанализировав столь подробно скандинавскую картину мира, мы видим, что Толкин взял от нее очень многое и добавил системности: благодаря тому, что у скандинавов запад не имеет мифологической окраски, а у кельтов он символизирует высокий социальный и культурный статус, контаминация кельтской и скандинавской мифологем дала тот завершенный образ мира «Властелина Колец», который мы хорошо знаем, — Благой Запад и Восток Врага.

Оппозиция Запад — Восток оказывается настолько эмоционально и информативно насыщенной, что полностью снимает оппозицию Север — Юг. Север Средиземья — это Пустоземье с некими чудовищами, но это и дунаданы, хранители высоких традиций Арнора, это Ангмар на северо-востоке, но эти и Дольн, где живет мудрый Элронд. Аналогично юг — это Минас Тирит, последний оплот доблести против Саурона, но и Минас Моргул, крепость назгулов; если брать южнее по карте, то это Умбар, пиратская крепость, и Дол-Амрот, откуда приходит помощь Гондору. При этом все вражеские земли будут строго восточнее цитаделей Людей Запада.[16]

Единственным нарушителем пространственной ориентированности является маг, чьё назначение — сплачивать все силы Смертных Стран в борьбе с Чёрным Властелином. Именно поэтому Гэндальф приобретает статус "вечного странника".

Всё в обителях Элронда и Кэлеборна антагонистично царству Саурона: прекрасные долины Ривенделла и Лориэна — горные пики Мордора; яркое солнце и сияние луны — непроглядная тьма и неверное трупное свечение, подобное мерцанию гнилушек или болотных огоньков; чистый благодатный воздух — запах тлена и падали; прозрачная вода потоков — редкие гнилостные ручейки; буйство растений — голые склоны, изредка поросшие кустарником с острыми шипами вместо листьев; золото, синева, белизна и зелень — чернота и бледное свечение цветов с тошнотворным ароматом; пение птиц — мёртвое молчание; первозданная красота земли — изуродованная шахтами и механизмами природа; радость сердца и музыка души — тоска, уныние, отчаяние... Зло не просто опасно. Толкин подчёркивает, что оно враждебно самой жизни.

1.3. «Меньшее Зло» А. Сапковского

В серии книг польского мастера фэнтези Анджея Сапковского о ведьмаке Геральте можно обнаружить глубокое философское определение проблемы Добра и Зла. Вместе с тем оно будет более прикладным, ибо содержит в себе не теории происхождения и развития Зла и его атрибутов, а «прикладной» аспект проявления зла человеческого.

Замечательная книга «Последние желание» содержит не менее замечательную главу с говорящим название «Меньшее зло. Глава является прямой отсылкой к сказке «О Белоснежки и семи гномах». Все мы помним эту сказку. Это волшебная историю о бедной девочке, по имени Белоснежка. Её мачеха владела волшебным зеркалом и нередко выпытывала у него, кто самая красивая в королевстве, зеркальце всегда отвечало ей, что Белоснежка несомненно прекраснее. Тогда мачеха решила убить Белоснежку, и только неожиданное колебание исполнителя воли мачехи позволило Белоснежке спастись. Она убежала в лес и стала жить с семью гномами. Узнав об этом, мачеха решается, переодевшись старухой лично убить свою падчерицу отравленным яблоком. Но, как и в каждой сказке, нас ожидает счастливый конец с победой добра. Пан Анджей поступил иначе.

Первое нововведение — это имя, теперь Белоснежку зовут Ренфри, по прозвищу Сорокопутка. Теперь волшебное зеркальце королевы Аридеи разбиралось не в вопросах красоты, а в предсказании будущего. Оно напророчило ей смерть от руки дочери короля. Такой расклад явно не нравился королеве и она поручило разобраться в этом подконтрольному ею Совету. Совет, в свою очередь, воспользовался услугами колдуна Стрегобора, который путем замысловатых вычислений выяснил, что девочка — мутант, рожденным с проклятием Черного солнца. Также как в сказке, королева поручает убить юную падчерицу егерю, а тот девочку не убивает, а отпускает, не забыв при этом, согласно канонам средневековья, изнасиловать ее. Далее убийцы так же пытаются отравить девочку отправленным яблоком, но ее спасает случайно оказавшийся поблизости гном-шахтер, один из семи. Ренфри сколачивает из них банду и промышляет грабежом. Но ее жажда мести только растет.

После неудачного раздела добычи все гномы погибают, а Ренфри оказывается лицом к лицу со Стрегобором, который превращает ее в кусок хрусталя и забрасывает на дно шахты. Тут в дело вступает принц, который ее освобожает и приводит домой. В ходе интриг Ренфри убивает короля с королевой, а сама становится фавориткой наследника престола. Далее она сбегает, организует новую банду, и находит объект совей мести — мага Стрегобора, спрятавшегося в башне города Блавикена. Судьба в фэнтези часто выступает как Предназначение. Именно она ставит Геральта из Ривии между Рефри и ее отмщением.

Перед Геральтом встает нелегкий выбор, ведь Стрегобор явно виновен, но и Ренфри с бандой по пути к нему убьет немало невинных людей, пытаясь выманить запершегося в башне колдуна.

«Существуют просто Зло и Большое Зло, а за ними обоими в тени прячется Очень Большое Зло. Очень Большое Зло, Геральт, это такое, которого ты и представить себе не можешь, даже если думаешь, будто уже ничто не в состоянии тебя удивить. И знаешь, Геральт, порой бывает так, что Очень Большое Зло схватит тебя за горло и скажет: «Выбирай, братец, либо я, либо то, которое чуточку поменьше»

Ренфри[17]

Геральту приходится сделать выбор в пользу зла. Но зла меньшего, которого он до того дня и не верил.

Осмысляя этот эпизод произведения Сапковского, читатель в душе понимает, что есть своя правда у каждого в этой истории, но беда заключается в следующем: правда одного может привести к бессмысленной смерти других. Не только в фэнтезийных романах, но и в реальном мире вещей и фактов, встречаются подобные вопросы, на которые порой так сложно найти правильные ответы.

Законы гостеприимства

«Владычный хозяин гостеприимного дома, сотенный, победоносный родился однажды в прекрасной пятине Коннахта. То был Коналл Красный, потомок Корры Белого. Таков был этот хозяин: муж благополучный, богатый, самый удачливый. Никогда его дом не стоял без трех криков в нем: крика тех, кто цедил эль, цедящих эль, крика слуг над котлами, готовивших еду для гостей, и крика воинов над игрой в фидхелл, побеждавших друг друга. И никогда дом его не стоял без трех мешков в нем: мешка солода для приготовления дрожжей, мешка пшеницы, чтобы накормить гостей, и мешка соли для хорошего вкуса»

Древнеирландское предание «Плавание лодки потомков Корры»[18]

Все мы часто сталкиваемся с таким проявлением социального взаимодействия, как поход в гости, или приход гостей в ваш дом. Данная ситуация обычно распознается как типично этикетная. Но многие не подозревают, что, как только приглашенный войти Гость вкусил «хлеб да соль» под кровом Хозяина, в полную силу вступают Законы гостеприимства.

Большинство уверено, что правила приема гостей — простая выдумка последних десятилетий, однако изучая творчество мастеров фэнтези: Толкина, Сапковского и Мартина, можно не раз столкнуться с проявлениями вышеупомянутых законов. При этом необходимо заметить, что основные «положения» мастера фэнтези подчеркнули в традиционной культуре самых разных народов, где гостеприимство в высокой степени ритуализовано, соотнесено с мифологическими представлениями, играет существенную роль в социальной и экономической жизни.

В начале стоит присмотреться к самой первой главе «Хоббита» Дж.Р.Р. Толкина. В «нежданном угощении» достопочтенный хоббит Бильбо Бэггинс встречает сначала Гэндальфа, а впоследствии и всех 13 гномов компании Торина Дубощита.

Первым появился гном Балин.

«Едва дверь отворилась, он шмыгнул внутрь, как будто его только и ждали. Потом повесил плащ с капюшоном на ближайший крючок и с низким поклоном произнес:

— Двалин, к вашим услугам.

— Бильбо Бэггинс — к вашим!

ответил хоббит, который от удивления даже не нашелся что спросить. Когда молчать дольше стало уже неловко, он добавил:

— Я как раз собирался пить чай, не присоединитесь ли вы ко мне?»[19]

Уже эта реплика Бильбо, обращенная к совершенно незнакомому и незваному гостю, говорит о глубоком уважении мистера Бэггинса к законам гостеприимства. Хоббит впустил гнома в дом, предложил свои услуги и безвозмездно пригласил к столу. Как известно, гномы отличаются отменным аппетитом, но, придерживаясь древним канонам, Бильбо поступил соответствующе. «Хозяин должен потчевать гостей так, чтобы они ушли довольными».[20]

Ничего не изменилось, когда все 13 гномов и Гэндальф оказались в сборе. Возможно, Бильбо и сетовал на опустошение своих кладовых, но отказать гостям в угощении он не мог. Участвуя в трапезе, хоббит открывал все новые стороны своей натуры — Туковской составляющей Бильбо, которая, следуя песням и рассказам гномов, увлекла его в одно Нежданное путешествие.

Ярким примером проявления Законов гостеприимства у Анджея Сапковского является глава «Крупицы истины» из книги «Последние желание» — первым томом, где мы встречаемся с Геральтом из Ривии. В ней ведьмак, разбираясь в обстоятельствах убийства двоих людей, находит затерянную в лесу усадьбу. Как только он стал подходить к дому, на встречу ему выбежало человекообразное чудовище с медвежьей головой. Однако предполагаемая схватка не состоялась. Да и вовсе это было не чудовище, а всего лишь несчастный человек по имени Нивеллен, изуродованный порчей.

После короткого диалога Нивелен пригласил Гостя в дом.

«Геральт официально поклонился.
— Приглашение принимаю, — сказал он по форме. — Против законов
гостеприимства не погрешу.
— Пусть мой дом станет твоим домом, — ответило чудовище»[21]

Нивеллен пригласил ведьмака к столу и разделил с ним «хлеб-соль», запивая его вином. Поднимая свеженаполненную чашу сотрапезники желают здоровье друг другу. Геральт официально, следуя Законам гостеприимства, называет Гнивеллена Хозяином, последний обращается к Геральту «Гость». В завершении трапезы ведьмак благодарит Хозяина за угощении, разумеется, безвозмездное.

В серии книг «Песнь льда и пламени» Дж. Мартина Законы гостеприимства — восходящий к временам Первых Людей древний обычай, согласно которому гостеприимство является священным: хозяева не могут причинить вреда гостю, а гость хозяевам; на нарушившего закон падет гнев богов. Этот принцип достаточно прочен, чтобы люди не боялись довериться даже своим злейшим врагам; его нарушение воспринимается вестеросским обществом как нечто чудовищное и аморальное. Закон гостеприимства распространен во всех Семи королевствах и даже у одичалых за Стеной.

Согласно обычаю, закон гостеприимства действует с того момента, как гость что-либо съел под кровом хозяина. Связанный с гостеприимством этикет включает в себя подарки — гость при прибытии вручает какой-либо подарок хозяевам, а хозяева могут ответить подарком со своей стороны уже в конце визита, когда гость покидает их кров.

«— Тогда твой отец отрубил бы мне голову, — пожал плечами король. — Впрочем, я ел под его кровом, и меня защищали законы гостеприимства, древние, как Первые Люди, и священные. как сердце-древо. — Он показал на стол, за которым они сидели, на разломленный хлеб и куриные кости. — Теперь ты мой гость, а значит, я не причиню тебе зла... по крайней мере этой ночью.»[22]

«У лордов Трёх Сестёр тёмная репутация, особенно у Боррелла. Но даже лорды-разбойники и грабители потерпевших крушение кораблей подчиняются древним законам гостеприимства. До рассвета Давос, отведав хлеба и соли этого дома, во всяком случае доживёт.»[23]

Так Братья Ночного Дозора, отведавшие угощения под кровом Крастера, сразу же почувствовали себя безопаснее. Кейтилин Старк также торопила Робба вкусить пищи в гостях у Фреев. Однако этот закон был нарушен лордом Фреем и его семьей на Красной свадьбе. Все люди Старков были вырезаны. Какое наказание последует за этим кощунственным актом — трудно сказать, ибо Песнь… еще не допета до конца. Но, можно быть уверенным, что гнев богов непременно накроет род Фреев в последующих книгах.[24]

Как уже говорилось в самом начале, Законы гостеприимства действительно имеют древние исторические корни. В обществах традиционного типа гостеприимство представляет собой скорее определенный морально-религиозный и социально-правовой институт, а прием гостя развертывается как достаточно сложный ритуал.

Ритуал гостеприимства можно представить как диалог двух сторон, вступающих в общение. И хозяин, и гость подчиняются достаточно жесткому этикетному сценарию, который связывает, ограничивает их действия и в то же время позволяет достигнуть определенных целей: хозяину — достойно принять гостя, заслужив тем самым милость Бога и почет, уважение окружающих, гостю — получить пищу, приют и поддержку. Хозяин не только берет на себя заботу о госте, но и обязуется защищать его наравне с членами своего рода.

Любопытно в этом отношении описание обычая гостеприимства у славянских народов в трактате «Тактика и стратегия», авторство которого приписывалось византийскому императору Маврикию (539—603 гг. н.э.): «К чужестранцам благосклонны, усердно заботятся о них и провожают их из одного места в другое, куда пожелают, здравыми и невредимыми, так что если бы чужестранцу был причинен вред в хижине того, кто должен был о нем заботиться, то на него нападает сосед, вполне уверенный в том, что, мстя за иностранца, совершает благочестивое дело». [25]

Характерно, что в ряде языков «гость» и «чужак» обозначаются словами одного и того же корня, а слово, обозначающее гостя, может относиться также и к богу (русское «гость» родственно «господин» и «господь», но может обозначать и «недобрых людей, незваных посетителей, воров, особенно грабителей на Волге».[26] До тех пор, пока пришелец не опознан, он воспринимается предельно эмоционально. Он может оказаться и Богом, который пришел, чтобы наделить счастьем и долей, и врагом, готовым лишить их; ср. хевсурскую пословицу: «Жди гостя и смерти». [27]

Свернутую, зародышевую форму гостеприимства представляют собой различные ритуальные кормления. В конечном счете и они призваны установить дружеские отношения между человеком и существами из чужого, враждебного мира. Так, например, у славянских народов широко распространены ритуальные приглашения на рождественский ужин умерших родственников, животных, птиц или природных стихий (мороза, ветра, тучи). Их присутствие желательно и необходимо в ритуально отмеченное время для поддержания нормальных отношений с иным миром, причем в формуле приглашения специально оговаривается, что в другое время они не должны приходить; например: «Мороз, мороз, идзи куцци есьци, а у Петроуку не идзи». Основная цель подобных приглашений заключается в том, чтобы предотвратить нежелательное поведение приглашаемого персонажа в будущем. [28]

Однако наибольшее влияние на фэнтезийную литературу оказали законы гостеприимства кельтских народов. В первую очередь профессор Толкин, в силу своей научной специализации, показал эти законы в «Хоббите». А. Сапковский, создавая самостоятельный фэнтезийный мир, естественно опирался на каноны, привнесенные в жанр Толкином, с творчеством которого был хорошо знаком.

Хозяева в ран­несредневековой Британии были так или иначе обязаны оказывать гостеприимство всем свободным членам туата. Землевладельцы должны были оказывать прием королям во время их зимнего гостевания. Сразу хочется отметить влияние данного факта на образ Арагорна во «Властелине колец» и образ короля Артура, который также складывался из представленного обычая.

B кельтской Британии король вел непривычный для нас образ жизни: он ездил по своей стране. Речь не идет о каких-то периодических путешествиях, нет: с момента воцарения его жизнь проходила исключительно в переездах из одной резиденции в другую. Резиденция также не имели ничего общего с дворцом: это было бревенчатое здание, обнесенное колоннадой, на колоннаде лежали балки, которые в дождь покрывали соломой^[29]. Именно в колоннаде проходили пиры (для древнего общества пир — много больше, чем еда или веселье, это символ единства вождя и его народа), там же король выслушивал жалобы и вершил суд. После чего король отправлялся в другую резиденцию.

Подданные такого короля также вели преимущественно скотоводческий образ жизни, странствуя более чем много. Эти бесконечные разъезды нашли свое отражение в артуровских легендах, причем не только в образе рыцарей, разъезжающих по лесам в поисках приключений, но и в быте самого короля Артура, который не находится в Камелоте безвыездно, а переезжает в Лондон и в другие города. B валлийском же сборнике сказаний «Мабиногион» образ Артура и его двора мифологизирован значительно сильнее, чем во французских и поздних английских романах (напр. «Смерти Артура» Мэлори), и тема странствий короля со всем его получеловеческим воинством занимает важное место.

Контраст образа жизни валлийских королей и правителей античной, а позже и средневековой Европы был разителен. Такой король-бродяга не мог не вызывать презрения — что нашло свое отражение в судьбе дунаданских вождей, описанной Толкином.

He только Арагорна презрительно именуют Бродягой (Бродяжником, Колобродом и т. д. в зависимости от попыток переводчика смягчить унизительность этого прозвища), его предку Арведуи отказывают в праве на корону Гондора, несмотря на очевидную законность его притязаний.

Щедрость и гостеприимство были отличительной чертой короля, без которой нельзя представить себе «правду владыки». Однако лишь хозяин заезжего дома по своему положению обязан был оказывать безграничное гостеприимство любому пришедшему. Хозяин не мог отказать никому из пришедших и всей свите пришельца, причем не важно было, как часто тот захаживает к нему (единст­венное ограничение было связано с допустимым и общепринятым сроком гостевания — тремя днями — гостить больше того считалось неприличным). Хозяин заезжего дома был зажиточным господином, который мог себе позволить такое гостеприимство, од­нако порой он получал материальную поддержку от короля. Согласно поздним комментариям к законам, в случае выдвижения нескольких спорных кандидатур на королевский престол именно в гостеприимном доме собирался весь туат и держал совет три дня и три ночи, однако это утверждение слишком похоже на преувеличение[30]. Ф. Келли считает, что институт «хозяев заезжих домов» использовался богатыми людьми неблагород­ного происхождения для повышения своего статуса с помощью гостеприимства и щедрости.[31] Три основных качества хозяина — это щедрость (garf), хозяйствен­ ность (trebad) и богатство (feb). [32] Так, гостеприимный хозяин являет собой типичный пример третьей функции индоевропейского общества в классификации Ж. Дюмезиля.

Число три также встречается в тройственном упоминании веселых звуков заезжего дома и становится особой значимой триадой, порой выражающей лишь идеальную картину, а иногда показывающей яркие черты повседневности. Перед застольем, иногда продолжавшимся всю ночь, гости могли вымыться в натопленной бане. Особенно важным считалось омовение ног после дороги, ведь большинство путешественников передвигались по стране пешком. Подобно гостеприимным домам континентальных кельтов, заезжий дом в средневековой Ирландии не в последнюю очередь играл роль питейного заведения. Попойка сопровождала приезд любой компании гостей. В доме подавали и привозное «вправду доброе вино», эль, но главным напитком был, несомненно, «веселый пьянящий мед», который подавали в чашах, в рогах и в иных сосудах.[33]

Котлы и прочие атрибуты заезжего дома упоминаются и в законах, описывающих не менее условную ситуацию: статус хозяина заезжего дома зависит от триады «всегда полного котла, жилища при дороге и гостеприимства для всякого».

Однако самым важным составляющим заезжего дома был сам дом со всеми связанными с ним потусторонними и литературными ассоциациями. Интересно, что ирландская мифологическая тради­ция знает и первого хозяина дома, особого «культурно­го героя», предшественника всех хозяев заезжих домов. Это Бреа, сын Шенбота, из людей Партолона, одной из первых волн мифологических насельников Ирландии. Бреа первый построил дом (в области Куалу на востоке острова), сделал котел и сразился в поединке. Кроме того, Бреа упоминается как один из семи первых ир­ландских провидцев[34].

Наряду с мужским божеством хозяйствования и гостеприимства мы знаем и о богине гостеприимства, Бриг Хозяйке. Она упоминается в ранних ир­ландских законах как мать уладского миротворца, Шенхи сына Айлилля[35]. Вместе с двумя другими ир­ландскими богинями по имени Бриг (прототипами святой Бригиты), ответственными за военное дело и поэзию, она составляла особую божественную триаду, вмещавшую все три социальные функции.

Конечно, необходимо различать исторических хо­зяев заезжих домов (данные о которых мы находим в основном в законодательных памятниках и анналах) и их образы в традиционных древнеирландских пре­даниях. И в то же время предания отражают определенную действительность, сведения, в них по­дчерпнутые, определенным образом коррелируют со сведениями сугубо «историческими». Поэтому стоит обратиться к литературе.

Литератур­ный же или мифологический хозяин заезжего дома часто предстает в несколько утрированном, преувеличенном виде. Например, автор повести X века «Песни дома Бухета» вообще не может сначала определиться: речь идет о хозяине или о котле. Начинает­ся предание так: «Котел щедрости у лагенов носил имя Бухет». Огонь под котлом никогда не угасал. И тут же Бухет оказывается богатым хозяином гос­теприимного дома, скотоводом с многочисленными стадами.

Постоянный огонь под котлом, который мы увидим и в заезжем доме Да Дерга, напоминает нам о своей культурной функции: приготовление еды, превраще­ние сырого в готовое, съедобное, читается как переход из первичного природного единства в цивилизован­ный мир людей. Эта функция гостеприимных хозяев, несомненно, была одной из главных.

Заезжие дома и их хозяева занимают внимание и ав­тора предания «Повесть о свинье Мак Дато». На этот раз хозяином заезжего дома становится лейнстерский король — Мак Дато, брат другого короля Лейнстера Месгегры (по одному из вариантов «Мак Дато» было лишь прозвищем, а имя его было Месроеда). Предание живо­ рисует красочную картину устройства заезжих домов и дает некую космологическую схему, согласно кото­рой в Ирландии было пять (поздний вариант: шесть) главных заезжих домов. Помимо дома Мак Дато упомя­нуты хозяева других домов, с каждым из которых связана определенная история, отраженная в других преданиях: Да Дерга, хозяин дома в Куалу, Форгал Маннах (Ловкий) возле современного Дублина, Мак Да Рео в Брефне, Да Хока в западном Миде и Блаи в Уладе.

Дом Мак Дато (равно как и другие главные заезжие дома) был устроен следующим образом: в него вели семь дверей, через него шли семь дорог, в нем находи­ лось семь очагов и семь котлов с постоянно кипящей водой. В каждом котле варилась говядина и соленая свинина. Согласно преданиям «Повесть о свинье Мак Дато» и «Разрушение заезжего дома Да Хока», каждый входящий опускал в котел вилку, и что попадалось ему на вилке, то он и ел: второй попытки не давалось.[36] Однако такая своеобразная игра, зависевшая от случая и удачи, слабо соответствует представлениям об обязательной щедрости гостеприимца, равно как и представлениям о соответствии порции каждого гостя его статусу.

К. Мак-Кон предположил в этом случае библейское влияние на монастырского редактора предания. В 1-й книге Царств (2:13–4) речь идет об обычае среди древних ев­реев, согласно которому: «Когда кто приносил жертву, отрок священнический, во время варения мяса, приходил с вилкою в руке своей, и опус­кал ее в котел, или в кастрюлю, или на сковороду, или в горшок, и что вынет вилка, то брал себе священник». Вареное мясо было основным блюдом для гостей, недаром в законах оговаривается, что хозяин гостеприимного дома должен постоянно иметь под ру­кой «три живых мяса, три красных мяса и три вареных мяса». Интереснее здесь библейский контекст, с кото­рым редактор связывает сцену: жертвенное мясо, жрец, получающий свою долю по воле Бога. Дохристианское прошлое страны связывается с ветхозаветными реалия­ ми, как это часто бывает в древнеирландской литерату­ре. Не было ли у литератора в этом случае подспудной ассоциации с жертвенным мясом в заезжем доме, хозя­ином дома в роли жреца?

Необходимо также обратить внимание, что в позднее Средневековье (и, видимо, в раннее также) в Ирландии гостеприимства искали самые мобильные члены общества, а именно клирики, люди искусства и ремесел и отряды наемников.[37] Те же наемники или разбойники (diberga) играют одну из главных ролей в разрушении заезжего дома Да Дерга, а Блаи, хозяин дома в Уладе сам указывает, что помогает людям искусства и наемникам, которые свободно перемещались по стране. В доме теоретически были запрещены всякие поединки и кровопролитие. В «Повести о свинье Мак Дато» упоминается, что оружие воины вешали на стены дома[38]. Тем не менее оно всегда оставалось под руками и часто провоцировало пьяных героев к стычкам и потасовкам, без которых не обходится ни одно предание о заезжих домах.[39]