Глава I. Как цивилизации бледнеют и гаснут
Разложение психологических видов. — Как наследственные предрасположения, требовавшие века для своего образования, могут быть быстро потеряны. — Всегда нужно очень долгое время для известного народа, чтобы подняться на высокую ступень цивилизации и иногда — очень короткое, чтобы упасть с нее. — Главный фактор падения какого-нибудь народа — понижение его характера. — Механизм разложения цивилизаций до сих пор был один и тот же для всех народов. — Симптомы упадка, представляемые некоторыми латинскими народами. — Развитие эгоизма. — Ослабление инициативы и воли. — Понижение характера и нравственности. — Современная молодежь.
Точно так же, как анатомические виды, и психологические виды не вечны. Условия среды, поддерживающие постоянство их признаков, не всегда существуют. Если же эта среда случайно изменяется, то и элементы душевного склада, поддерживаемые ее влиянием, в конце концов подвергаются регрессивным изменениям, приводящим их к исчезновению.
По физиологическим законам, которые наблюдаются у всех существ, для исчезновения органа требуется бесконечно меньше времени, чем нужно для его образования.
Всякий орган, остающийся без действия, теряет скоро способность функционировать. Глаз рыб, живущих в пещерных озерах, под конец атрофируется, и эта атрофия в конце концов становится наследственной. Даже в пределах короткой индивидуальной жизни орган, на образование которого путем медленных приспособлений и наследственных наклонностей требовались, может быть, тысячи веков, очень быстро доходит до атрофии, если его перестают приводить в действие.
Душевный склад существ не может избежать этих физиологических законов. Мозговая клеточка, которая не упражняется, в свою очередь перестает функционировать, и психические качества, требовавшие века для своего образования, могут быть быстро потеряны. Храбрость, инициатива, энергия, дух предприимчивости и различные качества характера, очень медленно приобретаемые, могут изгладиться довольно быстро, раз им не представляется больше повода упражняться. Этим объясняется тот факт, что какому-нибудь народу всегда нужно очень долгое время, чтобы подняться на высокую ступень культуры, и иногда очень короткое время, чтобы упасть в пропасть вырождения.
Когда исследуешь причины, постепенно приводившие к гибели все различные народности, о которых нам рассказывает история, будут ли это персы, римляне, или какой-либо другой народ, то видишь, что основным фактором их падения была всегда перемена в их душевном складе, вытекавшая из понижения их характера. Я не знаю ни одного народа, который бы исчез вследствие понижения своих умственных способностей.
Для всех прошедших цивилизаций механизм разложения был одинаков и притом до такой степени, что остается только спросить себя, как это сделал один поэт, не состоит ли в сущности история, занимающая столько книг, всего из одной страницы? После того, как какой-нибудь народ достиг той ступени цивилизации и могущества, когда он, уверенный в своей безопасности, начинает наслаждаться благодеяниями мира и благосостояния, доставляемыми ему богатством, его военные доблести постепенно теряются, излишество цивилизации развивает в нем новые потребности, растет эгоизм. Гоняясь только за лихорадочным наслаждением быстро приобретенными благами, граждане предоставляют ведение общественных дел государству и скоро теряют все качества, некогда создавшие их величие. Тогда соседние варвары и полу варвары, имея очень малые потребности и очень интенсивный идеал, совершают нашествие на слишком цивилизованный народ, уничтожают его и на развалинах разрушенной цивилизации образуют новую. Таким-то образом, несмотря на страшную военную организацию римлян и персов, варвары уничтожили империю первых и арабы — империю вторых. Впрочем, не умственного развития недоставало подвергшимся нашествию народам. С этой точки зрения невозможно было никакое сравнение между победителями и побежденными. Именно когда Рим уже носил в себе зародыши близкого упадка, т. е. при первых императорах, он насчитывал больше всего художников, литераторов и ученых. Почти все произведения, создавшие его величие, восходят к этой эпохе его истории. Но он потерял тот основной элемент, которого никакое умственное развитие не может заменить: характер.
«Нравы были испорчены, семья разлагалась, характеры были изнежены. Под рукой абсолютной власти выродившийся человек съеживался. Было столько ужасных притеснений, но никогда ни малейшего протеста». Римляне древних веков имели очень слабые потребности и очень сильный идеал. Этот идеал — величие Рима — абсолютно господствовал над всеми душами, и каждый гражданин готов был пожертвовать для него своей семьей, своим состоянием и своей жизнью.
Когда Рим сделался центром вселенной, самым богатым в мире городом, он наводнился иностранцами, пришедшими со всех стран, и которым в конце концов даны были права гражданства. Требуя для себя только наслаждения роскошью, они очень мало интересовались своей славой. Великий город сделался громадным постоялым двором, но это не был уже больше Рим. Он казался еще живущим, когда варвары явились у его ворот, но душа его уже была мертва давно.
Аналогичные причины упадка угрожают нашим утонченным цивилизациям, но к ним присоединяются еще другие, обязанные эволюции, произведенной в умах современными научными открытиями. Наука обновила наши идеи и отняла всякий авторитет у наших религиозных и социальных понятий. Она показала человеку ничтожное место, какое он занимает во вселенной, и полное равнодушие природы к нему. Он увидел, что то, что считалось им свободой, было только незнанием причин, которым он покоряется, и что в системе необходимостей, которые им руководят, естественное положение всех существ таково, чтобы быть в порабощении. Он заметил, что природа не знает того, что мы называем состраданием, и что весь завоеванный прогресс достигнут был только путем безжалостного подбора, ведущего беспрестанно к подавлению слабых в пользу сильных.
Все эти ледяные и холодные понятия, столь противоречащие всему тому, что говорили старые верования, очаровывавшие наших отцов, вызвали тревожные сомнения в душах современных поколений. В посредственных головах они произвели то анархическое состояние идей, которое кажется наиболее характерным для современного человека.
У молодого поколения художников и образованных людей эти внутренние противоречия привели к своего рода мрачному равнодушию, убийственному для всякой воли, к замечательной неспособности воодушевляться каким-нибудь делом и к исключительному культу непосредственных и личных интересов.
Комментируя очень верную мысль де Вогюэ, что «чувство относительного господствует над современной мыслью», министр народного просвещения провозгласил с явным удовольствием в недавней речи, что «замена относительных идей абстрактными понятиями во всех областях человеческого знания составляет величайшее завоевание науки». Новая объявленная победа в действительности очень стара. Уже много веков тому назад совершила ее индусская философия. Мы не можем особенно радоваться тому, что она стремится и теперь распространится. Настоящая опасность для современной цивилизации заключается как раз в том, что люди потеряли всякую веру в абсолютную ценность принципов, на которых она держится. Я не знаю, можно ли назвать от начала мира хоть одну цивилизацию, одно учреждение, одно верование, которые сумели сохраниться, опираясь на принципы, рассматриваемые, как имеющие только относительную ценность. И если будущее, по-видимому, принадлежит социалистическим доктринам, то именно потому что только их апостолы говорят во имя истин, которые они провозглашают абсолютными. Массы всегда обратятся к тем, которые ему будут говорить об абсолютных истинах и вполне основательно отвернутся от других. Чтобы быть государственным человеком, нужно уметь проникать в душу толпы, понять ее мечты и оставить для нее философские абстракции. Вещи сами по себе не меняются. Одни только идеи, которые составляются о них, могут сильно изменяться. На эти-то идеи и нужно уметь действовать.
Конечно, мы из действительного мира можем узнать только явления, простые состояния сознания, ценность которых очевидно относительна. Но когда мы себя ставим на общественную точку зрения, то можем сказать, что для данного века и для данного общества существуют условия существования, моральные законы, учреждения, имеющие абсолютную ценность, так как это общество без них не могло бы существовать. С тех пор, как стала оспариваться ценность их и распространяться в умах сомнение, общество осуждено на скорую смерть.
Вот истины, которые можно смело провозглашать, ибо они не из тех, которые могла бы оспаривать какая-нибудь наука. Противоположная доктрина может производить только самые гибельные последствия. Современные государственные люди слишком много верят в значение учреждений и слишком мало — в значение идей. Наука показывает им, однако, что первые всегда дети вторых и не могут существовать, не опираясь на них. Идеи представляют собой невидимые пружины вещей. Когда они исчезли, то и скрытые подпорки учреждений и цивилизаций поломаны.
Для народа всегда был страшным часом тот, когда его старые идеи спускались в темные подземелья, где почивают мертвые боги.
Оставляя теперь в стороне причины, чтобы изучить результаты, мы должны признать, что большинству великих европейских наций серьезно угрожает явное вырождение, в особенности так называемым латинским и тем, которые принадлежат к ним если не по крови, то, по крайней мере, по традициям и по воспитанию. Они теряют с каждым днем свою инициативу, свою энергию, свою волю и свою способность действовать. Удовлетворение постоянно растущих материальных потребностей стремится стать единственным их идеалом. Семья разлагается, социальные пружины ослабляются. Недовольство и беспокойство распространяются во всех классах, как самых богатых, так и самых бедных. Подобно кораблю, потерявшему свой компас и блуждающему наудачу по произволу ветров, современный человек блуждает по произволу случая в пространствах, которые некогда населяли боги и которые трезвое знание сделало пустынными.
Став очень впечатлительными и крайне переменчивыми, массы, не удерживаемые уже никакими преградами, по-видимому, осуждены беспрестанно колебаться между самой бешенной анархией и самым грубым деспотизмом.
Они очень легко поднимаются по одному слову, и их однодневные божества скоро становятся их жертвами. Кажется, что массы жадно добиваются свободы; в действительности же они ее всегда отталкивают и беспрестанно требуют от государства, чтобы оно ковало для них цепи. Они слепо повинуются самым темным сектантам и самым ограниченным деспотам. Краснобаи, желающие руководить массами и чаще всего следующие за ними, возбуждают нетерпение и нервозность, заставляя беспрестанно менять повелителей с настоящим духом независимости, отучая таким образом от повиновения какому бы то ни было повелителю. Государство, каков бы ни был его номинальный режим, является божеством, к которому обращаются все партии. От него требуют с каждым днем все более тяжелой регламентации и покровительства, облекающих малейшие акты жизни в самые тиранические формальности. Молодежь все более и более отказывается от карьер, требующих понимания, инициативы, энергии, личных усилий и воли; малейшая ответственность ее пугает. Ограниченная сфера функций, за которые получается жалованье от государства, ее вполне удовлетворяет.
Энергия и деятельность заменены у государственных людей страшно бесплодными личными препирательствами, у масс — восторгами и злобами дня, у образованных каким-то плаксивым, бессильным и неопределенным сентиментализмом и бледными рассуждениями о горестях жизни. Безграничный эгоизм развивается всюду. Каждый в конце концов стал заниматься только собой. Совесть становится покладистой, общая нравственность понижается и постепенно гаснет. Человек теряет всякую власть над собой. Он не умеет больше владеть собой; а тот, кто не умеет владеть собой, осужден скоро подпасть под власть других.
Это понижение нравственности становится очень серьезным, когда оно наблюдается в таких областях, как суд и нотариат, у которых некогда честность была так же обычна, как храбрость у военных. Что касается нотариата, то нравственность его в настоящее время упала до очень низкого уровня. Те же симптомы глубокой деморализации наблюдаются, к несчастью, у всех латинских народов. Скандал итальянских государственных банков, где воровство практиковалось в широких размерах наиболее высокопоставленными политическими деятелями, несостоятельность Португалии, жалкое финансовое положение Испании, финансы которой не лучше финансов Италии, глубокое падение латинских республик Америки доказывают, что характер и нравственность известных народов страдает неизлечимой болезнью и что их роль в мире близится к концу.
Переменить все это было бы трудным делом. Нужно было бы прежде всего переменить наше плачевное воспитание. Оно отнимает всякую инициативу и всякую энергию даже у тех, кто получил их по наследственности. Оно тушит всякий проблеск интеллектуальной самостоятельности, давая молодежи как единственный идеал ненавистные конкурсы, которые, не требуя ничего кроме усилий памяти, приводят к тому, что умственное развитие начинает считаться выше всего; но именно рабская привычка к подражанию делает ее совершенно неспособной к проявлению индивидуальности и к личным усилиям. «Я стараюсь влить железо в душу детей», сказал английский педагог министру Гизо, посетившему школы Великобритании. Где у латинских народов педагоги и программы, которые могли бы осуществить подобную мечту?
Это общему понижению характера, этой неспособности граждан управлять самими собой и их эгоистическому равнодушию обязана, главным образом, та трудность, какую испытывают большинство европейских народов, — жить под либеральными законами, одинаково далекими как от деспотизма, так и от анархии.
Что подобные законы мало симпатичны массам, это легко понять, ибо цезаризм обещает им если не свободу, о которой они очень мало заботятся, то, по крайней мере, очень большое равенство в рабстве. Напротив, то, что республиканские учреждения могут быть очень охотно приняты просвещенными классами, не трудно будет понять, если оценить надлежащим образом силу влияний предков. Не благодаря ли этим учреждениям имели больше всего возможностей проявиться всякие превосходства, и в особенности — умственные? Можно даже сказать, что единственный действительный недостаток этих учреждений для мечтателей об абсолютном равенстве заключается в том, что они способствуют образованию могущественных умственных аристократий. Напротив, самым притеснительным режимом как для характера, так и для ума является цезаризм в его различных формах. Он может только легко привести к равенству в низости, к покорности в рабстве.
Он очень приспособлен к низким потребностям вырождающихся народов, и поэтому, лишь только им представляется возможность, они возвращаются к нему. Первый попавшийся султан какого-нибудь генерала приводит их к нему.
Когда какой-нибудь народ дошел до этого, то час его пришел и время его завершилось.
Он, этот цезаризм старых веков, появление которого история всегда видела во всех цивилизациях при самом первом их возникновении и при крайнем их упадке, теперь претерпевает явную эволюцию…