Глава пятьдесят первая 6 страница
После чего из-за крохотных кулис появляются три «girls», которые и открывают спектакль.
Официанты заступают на свою смену в семь часов вечера, вместе обедают, затем расставляют столы, расстилают скатерти и раскладывают приборы, готовят ведра для льда, расставляют бокалы, пепельницы, подставки с бумажными салфетками, солонки, перечницы, зубочистки и маленькие пробные флакончики с туалетной водой «Дезире», которыми заведение в качестве приветствия встречает посетителей. В четыре часа утра, — по окончании второго сеанса, когда последние зрители выпивают по последней рюмке и уходят, — они ужинают с труппой, затем все убирают, сдвигают столы, складывают скатерти и уходят в тот момент, когда приходит уборщица, чтобы вытряхнуть пепельницы, проветрить и пропылесосить помещение.
Шарль возвращается домой в полседьмого. Он варит Лизе кофе, включает радио, чтобы ее разбудить, и ложится спать, в то время как она встает, приводит себя в порядок, одевается, будит Жильбера, умывает его, кормит и отводит в школу, после чего едет на работу.
Шарль спит до полтретьего, разогревает себе кофе и еще немного валяется в постели перед тем как принять душ и одеться. Затем он идет встречать Жильбера после школы. На обратном пути заходит на рынок, чтобы купить продукты, затем в киоск за газетой. Ему хватает времени лишь на то, чтобы ее бегло просмотреть. В пол седьмого он выходит, чтобы дойти пешком до «Западной Виллы», и обычно встречается с Лизой на лестнице.
Лиза работает в диспансере, около Орлеанских ворот. Она — логопед, исправляет заикание у маленьких детей. Понедельник у нее выходной, и поскольку «Западная Вилла» в воскресенье вечером закрыта, Лизе и Шарлю удается побыть вместе в воскресенье и первую половину понедельника.
Глава LXII
Альтамон, 3
Будуар мадам Альтамон. Это интимная комната: темное помещение с резными дубовыми панелями, стенами, обтянутыми крашеным шелком, и тяжелыми гардинами из серого бархата. У стены слева, между двумя дверьми, — канапе табачного цвета, на котором лежит маленькая болонка с длинной шелковистой шерсткой. Над канапе висит большая картина в стиле гиперреализма, где изображены блюдо спагетти, от которого идет пар, и банка какао «Van Houten». Перед канапе — низкий столик с разными серебряными безделушками, в том числе маленькой коробочкой для гирек, которыми пользовались менялы и ювелиры, коробочкой круглой формы с цилиндрами, вставляющимися один в другой как русские матрешки, три стопки книг, где сверху лежат соответственно «Горькая победа» Рене Арди (издательство Ливр де Пош), «Диалоги с 33 вариациями Людвига ван Бетховена на тему Диабелли» Мишеля Бютора (издательство Галлимар) и «Конь гордыни» Пьера-Жакеза Элиаса (издательство Плон, серия «Земля человеческая»). У дальней стены, под двумя молельными ковриками, украшенными охристыми и черными арабесками, характерными для плетеных изделий банту, стоит шифоньерка в стиле Людовика XIII с большим овальным зеркалом в медной окантовке, перед которым сидит мадам Альтамон и косметическим карандашом подводит края век. Это женщина приблизительно сорока пяти лет, еще очень красивая, с безупречной осанкой, худым лицом, выступающими скулами и строгими глазами. На ней лишь бюстгальтер и черные кружевные трусики. Вокруг правого запястья намотана тонкая лента черной марли.
В комнате находится и мсье Альтамон. Он стоит у окна в просторном клетчатом пальто и с выражением глубокого безразличия читает письмо, отпечатанное на машинке. Рядом с ним возвышается металлическая скульптура, которая воспроизводит гигантское бильбоке: веретенообразное основание со сферой на вершине.
Выпускник Политехнического института и Национальной административной школы, в тридцать один год Сирилл Альтамон стал постоянным секретарем административного совета и уполномоченным МБРЭИР (Международного Банка Развития Энергетических и Ископаемых Ресурсов), организации с офисом в Женеве, которая субсидировалась различными государственными и частными институциями и была уполномочена финансировать исследования и проекты, связанные с эксплуатацией недр, выделяя кредиты лабораториям и стипендии исследователям, организуя симпозиумы, проводя экспертизы, а также, по необходимости, распространяя новые технологии бурения, добычи, переработки и перевозки.
Сирилл Альтамон — пятидесятипятилетний господин высокого роста в английском костюме и свежайшем, как цветочные лепестки, белье: у него с желтой, почти канареечной проседью волосы, посаженные очень близко голубые глаза, соломенного цвета усы и очень холеные руки. Он считается весьма энергичным, осмотрительным и прагматичным дельцом. Но это не помешало ему, по крайней мере, в одном конкретном случае, повести себя с недопустимой легкомысленностью, которая позднее пагубно сказалась на всей его организации.
В начале шестидесятых годов, в Женеве, к Альтамону пришел некий Везаль, мужчина с редкими волосами и гнилыми зубами. На тот момент Везаль служил профессором органической химии в университете Грин-Ривер в Огайо, но во время Второй мировой войны руководил лабораторией минеральной химии в мангеймской Chemische Akademie. В тысяча девятьсот сорок пятом он был одним из тех, кому американцы предложили следующую альтернативу: либо согласиться работать на американцев, эмигрировать в Соединенные Штаты и получить интересное предложение, либо предстать перед судом как пособник Военных Преступников и быть осужденным на длительный срок тюремного заключения. Эта операция, известная под названием «Paperclip» («Скрепка»), не оставляла людям выбора, и Везаль оказался одним из почти двух тысяч ученых — самым известным из которых на сегодняшний день остается Вернер фон Браун, — которые отправились в Америку вместе с тоннами научных архивов.
Везаль был убежден, что благодаря усилиям военного времени немецкая наука и техника добились потрясающих результатов во многих областях. Некоторые технологии и методики были с тех пор обнародованы: так, например, стало известно, что топливо для «Фау-2» вырабатывалось из картофельного спирта; доступной стала и информация о том, как правильное использование меди и олова позволило наладить производство аккумуляторов, которые спустя двадцать лет были найдены в совершенно рабочем стоянии на танках, брошенных Роммелем посреди голой пустыни.
Но большая часть этих открытий оставалась засекреченной, и Везаль, ненавидевший американцев, был убежден, что сами они не сумеют их обнаружить, а уж тем более — даже с чужой помощью — эффективно использовать. В ожидании, пока возродится Третий рейх и ему представится возможность применить эти передовые разработки, Везаль решил взять под свой контроль научно-техническое достояние Германии.
Везаль специализировался на гидрогенизации угля, то есть на производстве синтетической нефти, принцип которого был весьма прост: теоретически достаточно соединить гидрогенный ион и молекулу оксида углерода (СО), чтобы получить молекулы нефти, сырьем же может служить обыкновенный уголь, но также лигнит и торф. Немецкая военная промышленность всерьез интересовалась этим вопросом: ведь гитлеровской машине требовались нефтяные ресурсы, которыми недра страны в естественном виде не располагали, и ей приходилось делать ставку на синтетическую энергию, которую они рассчитывали получать из огромных месторождений прусского лигнита и не менее значительных залежей польского торфа.
Везаль прекрасно разбирался в экспериментальных схемах превращения, процесс которого он сам теоретически и установил, но он почти ничего не знал о технологии некоторых ключевых стадий, тех, что касались, в частности, дозировки и времени действия катализаторов, устранения серных осадков и мер предосторожности при хранении.
Поэтому Везаль решил связаться с бывшими коллегами, отныне рассеянными по всей Северной Америке. Он избегал клубов любителей тушеной кислой капусты, содружеств судетцев, обществ Сынов Аахена и прочих групп, покрывавших организации бывших нацистов, которые, как он знал, были почти все нашпигованы информаторами; используя свои отпуска и кулуарные разговоры на конференциях и конгрессах ему удалось найти 72 человека. Многие из них не имели никакого отношения к его проекту: специалист по магнитным бурям профессор Таддеус и специалист по распылению Давидофф не могли ничего ему сообщить; еще менее полезным оказался доктор Колликер, инженер-атомщик, который — потеряв одну руку и обе ноги в результате артобстрела своей лаборатории и будучи ко всему прочему глухим и немым, — все же считался самым перспективным ученым того времени: под присмотром четырех неотступных телохранителей и с помощью инженера-ассистента, прошедшего интенсивную специальную подготовку лишь для того, чтобы читать по его губам уравнения и записывать их на черной доске, Колликер изобрел прототип стратегической баллистической ракеты задолго до классических ракет Бермана «Атлас». Многие, по инициативе американцев, совершенно поменяли область исследований и сами американизировались до такой степени, что уже не желали вспоминать, что они сделали для Фатерлянда, и уж во всяком случае, отказывались об этом говорить. Некоторые даже доносили на Везаля в ЦРУ, что было совершенно излишне, так как ЦРУ ни на секунду не ослабляло надзор за всеми этими свежеиспеченными иммигрантами, а два агента следили за всеми перемещениями Везаля, пытаясь выяснить, что ему нужно; в итоге они его вызвали, допросили и, когда он признался, что хочет найти секрет превращения лигнита в бензин, отпустили, не усмотрев в подобных действиях ничего антиамериканского.
Со временем Везалю все же удалось достичь своей цели. В Вашингтоне ему попалась в руки целая партия архивных документов, которые федеральное правительство отправило на экспертизу и посчитало безинтересными: в них он нашел описание контейнеров для перевозки и хранения синтетической нефти. А из семидесяти двух бывших соотечественников трое смогли предоставить ему искомые решения.
Везаль хотел вернуться в Европу. Он связался с МБРЭИР и в обмен на место инженера-советника пообещал Сириллу Альтамону раскрыть все секретные материалы, связанные с гидрогенизацией углерода и промышленным производством синтетического топлива. А также, в виде бонуса, — добавил он, оскалив гнилые зубы, — метод, позволяющий делать сахар из древесных опилок. В качестве доказательства он вручил Альтамону несколько страничек, испещренных формулами и цифрами — общие уравнения синтеза, и раскрыл единственный секрет: название, состав, дозировку и длительность использования минеральных окисей, служащих катализаторами.
Молниеносный прорыв, который благодаря войне совершила наука, и секреты военного превосходства Германии не очень интересовали Сирилла Альтамона; он относился к подобным вещам так же, как и к историям о запрятанных эсэсовцами сокровищах и морских змеях, рассказываемых в популярной прессе, однако, будучи достаточно добросовестным чиновником, отдал предложенные Везалем методы на экспертизу. Большинство научных советников посмеялись над этими затратными, грубыми и устаревшими технологиями: разумеется, можно запускать космические ракеты, заправляя их водкой, можно перевести работу автомобильных двигателей на газоген путем сжигания древесного угля; можно производить бензин из лигнита или торфа и даже из опавших листьев, тряпья и картофельной кожуры; но это стоит так дорого и требует таких громоздких установок, что в тысячу раз предпочтительнее продолжать использовать старое черное золото. Что касается проекта изготовления сахара из древесных опилок, он представлял еще меньший интерес, поскольку в среднесрочной перспективе — в этом вопросе все эксперты высказались единодушно — древесные опилки станут более ценным продуктом, чем сахар.
Альтамон выбросил документацию Везаля в мусорную корзину и еще много лет рассказывал об этой анекдотической истории как о типичном примере научной несуразности.
Два года назад, после первого серьезного нефтяного кризиса, МБРЭИР принял решение финансировать исследования в области синтетической энергии, которую можно вырабатывать «из графита, антрацита, угля, лигнита, торфа, битума, смолы и органических солей»: с тех пор в эту программу банк инвестировал примерно в сто раз больше того, что стоил бы Везаль, если бы его приняли на работу. Альтамон неоднократно пытался связаться с химиком и в итоге выяснил, что в ноябре 1973 года, — спустя несколько дней после конференции ОПЕК в Кувейте, где было решено сократить как минимум на четверть поставки неочищенной нефти в большинство стран-импортеров, — Везаля арестовали, а затем обвинили в попытке выдать секреты «стратегического значения» иностранной державе — а именно Южной Родезии, — после чего он повесился в своей камере.
Глава LXIII
Вход на черную лестницу
Длинный коридор, вдоль которого тянутся трубы, выложенный плиткой пол и стены, частично оклеенные старыми виниловыми обоями с рисунком, в котором угадываются пальмовые рощицы. Шары из молочного стекла, в начале и в конце коридора, освещают его холодным светом.
По коридору идут пять посыльных, которые привезли Альтамонам различные яства для предстоящего приема. Самый маленький идет впереди, склонившись под тяжестью птицы, которая кажется больше его самого; второй с превеликой осторожностью несет большое медное блюдо с восточными сладостями — пахлава, рожки, шакеры с медом и финиками выложены пирамидой и украшены искусственными цветами; третий держит в каждой руке по три бутылки марочного вина «Wachenheimer Oberstnest»; на голове у четвертого — целый противень мясных пирожков, горячих закусок и канапе; наконец, пятый замыкает шествие, удерживая на правом плече коробку с виски, на которой по трафарету выведено:
TIIOMAS КYD'S
IMPERIAL MIXTURE
100 % SCOTCH WHISKIES
blended and bottled in Scotland
by
BORRELLY, JOYCE & KAHANE
91 Montgomery Lane, Dundee, Scot.
Последнего посыльного частично заслоняет выходящая из дома женщина лет пятидесяти: она одета в плащ с поясом, к которому пристегнута сумочка, кошель зеленой кожи, затягивающийся черным кожаным шнурком; ее голова покрыта платком из набивного хлопка с рисунком, напоминающим мобильные объекты Кальдера. У нее на руках — серая кошка, а между указательным и средним пальцами левой руки — почтовая открытка, на которой изображен Лудэн, тот самый городок на западе, где некую Мари Бенар обвинили в том, что она отравила всю свою семью.
Эта дама живет не в этом, а в соседнем доме. Ее кошка, которая отзывается на ласковую кличку Леди Пикколо, часами пропадает на этой черной лестнице, возможно, мечтая встретить здесь какого-нибудь кота. Эта мечта, увы, несбыточна, так как все обитающие в доме коты — Пип мадам Моро, Пальчик Маркизо и Покер Дайс Жильбера Берже — кастрированы.
Глава LXIV
В котельной, 2
Маленький проход с развешанными по стенам счетчиками, манометрами и трубами разного диаметра, смежный с помещением, где находится котельная: прямо на бетонном полу разложен план, вычерченный на кальке, который, сидя на корточках, рассматривает какой-то рабочий в кожаных перчатках и куртке. Похоже, он не в духе; наверное понял, что, если соблюдать все условия договора по эксплуатации, то в этом году на очистку котельной потребуется значительно больше времени, чем он рассчитывал, а значит, и заработанных денег окажется соответственно меньше.
Именно в этом закутке во время войны Оливье Грасьоле установил свой радиоприемник и «спиртовую машинку», на которой тиражировал ежедневные информационные сводки. Тогда этот подвал принадлежал Франсуа. Оливье понимал, что ему придется провести здесь долгие часы, и соответственно его оборудовал, тщательно законопатив все щели старыми половиками, тряпьем и брусками пробкового дерева, которые ему дал Гаспар Винклер. Он освещал помещение свечкой, спасался от холода, кутаясь в кроликовую шубу Марты и шерстяной шлем с помпоном, а для пропитания спустил из квартиры Элен Броден продуктовый брезентовый короб, где мог в течение нескольких дней хранить бутылку воды, немного колбасы, козьего сыра, который дед умудрился переслать ему из Олерона, и несколько сидровых яблок, сморщенных и кисловатых на вкус, — единственные фрукты, которые можно было раздобыть в то время без особых проблем.
Он устраивался в старом кресле Людовик XV с овальной спинкой, у которого не было подлокотников и осталось лишь две с половиной ножки, так что ему приходилось устанавливать целую систему подпорок. Рисунок на поблекшей фиолетовой обивке представлял что-то наподобие Рождества: Святая Дева, держащая на коленях новорожденного с непомерно большой головой, а также заменяющие одновременно дарителей и волхвов — за неимением осла или быка, — епископ с двумя прислужниками, все это на фоне неожиданно скалистого пейзажа, переходящего в хорошо защищенный порт с мраморными дворцами и розоватыми крышами, утопающими в легкой дымке.
Дабы занять долгие часы ожидания, во время которых радио оставалось безмолвным, он читал найденный в ящике толстый роман. В книге не хватало целых страниц, и он пытался связать воедино имевшиеся в его распоряжении эпизоды. Кроме прочих персонажей в них рассказывалось о свирепом китайце, смелой девушке с карими глазами, высоком спокойном парне, на чьих кулаках белели костяшки, когда его злили всерьез, и некоем Дэвисе, который выдавал себя за приезжего из Натала, что в Южной Африке, хотя никогда в жизни там не был.
А еще он копался в барахле, которым были забиты дырявые плетеные сундуки. Он нашел там растрепанную записную книжку, датируемую тысяча девятьсот двадцать шестым годом и заполненную устаревшими номерами телефонов; корсет, выцветшую акварель с людьми, катающимися на коньках по Неве, книжечки классиков издательства Ашет, навевающие мучительные воспоминания о каких-то крылатых фразах:
Не только в Риме Рим, повсюду он, где я
или:
Да, я, Агамемнон, пришел твой сон нарушить
или знаменитое:
О, Цинна, сядь хоть наземь, если места мало!
А хочешь молвить что — так помолчи сначала!
и прочих тирадах из «Митридата» и «Британика», которые следовало учить наизусть и отвечать без запинки, ничего в них не понимая. А еще он нашел старые игрушки, с которыми, вероятно, играл Франсуа: механический волчок и крашеный оловянный негритенок с маленькой замочной скважиной на боку; у него не было, — если можно так выразиться, — никакой толщины, поскольку он представлял собой два кое-как скрепленных профиля, а его тачка была искорежена и сломана.
Радиоприемник Оливье прятал в другую игрушку: ящик с некогда пронумерованными отверстиями на чуть покатой верхней крышке, — к тому времени отчетливо просматривался лишь номер «03» — в которые нужно было забросить металлическую шайбу; игра называлась «бочка» или «лягушка», потому что самое трудное для попадания отверстие располагалось на месте широко открытого рта нарисованной лягушки. Что касается спиртового дупликатора, — подобными портативными моделями пользовались для печатания ресторанных меню, — то его Оливье прятал на дне сундука. После ареста Поля Хебера немцы, которых привел начальник противопожарной дружины Берлу, устроили в подвалах дома обыск, но в подвал Оливье едва заглянули: он был самым пыльным, самым захламленным и наименее вероятным местом, где мог бы прятаться террорист.
Во время Освобождения Парижа Оливье хотел сражаться на баррикадах, но такой возможности ему не представилось. В первые часы столичного восстания пулемет, который он прятал под кроватью, установили на крыше какого-то дома у площади Клиши и доверили бригаде опытных стрелков. А Оливье приказали оставаться в подвале, чтобы получать инструкции, приходившие из Лондона и других мест. Он просидел там более тридцати шести часов подряд, без сна и еды, утоляя жажду лишь гнусным эрзацем абрикосового сока, и все это время исписывал блокнот за блокнотом загадочными сообщениями типа «дом священника не потерял своего очарования, а сад — своей роскоши», «архидиакон мастерски овладел искусством игры в японский бильярд» или «все хорошо, прекрасная маркиза», за которыми каждые пять минут прибывали гонцы в касках. Когда вечером следующего дня он наконец-то выбрался наружу, большой колокол собора Парижской Богоматери и все остальные колокола уже громко трезвонили, отмечая вступление союзных войск.
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ
ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ
Глава LXV
Моро, 3
В начале пятидесятых годов в квартире, купленной позднее мадам Моро, жила загадочная американка, которую за красоту, белизну волос и окружавшую ее таинственность прозвали «Лорелеей». Она представлялась как Джой Слоубёрн и жила одна в этих огромных хоромах под безмолвной охраной шофера-телохранителя, отзывавшегося на имя Карлос, маленького коренастого филиппинца, неизменно одетого в безупречно белые костюмы. Иногда его встречали в магазинах деликатесов, где он покупал засахаренные фрукты, шоколад и прочие сласти. Ее же на улице не видели никогда. Их ставни были всегда закрыты, она не получала корреспонденции, а дверь открывалась лишь для доставщиков уже готовых обедов и ужинов или цветочников, которые каждое утро приносили охапки лилий, аронников и тубероз.
Джой Слоубёрн выходила лишь с наступлением ночи и уезжала в длинном черном «Понтиаке», которым управлял Карлос. Жильцы дома видели, как она проходила, ослепительная, в почти оголяющем спину вечернем платье из белого фая с длинным шлейфом, с норковой пелериной, перекинутой через руку, большим веером из черных перьев и копной волос несравненной белизны, искусно заплетенных и увенчанных алмазной диадемой; ее удлиненное в совершенный овал лицо с узкими, почти жестокими глазами и почти бескровными губами (хотя в то время красная помада была очень модной) завораживало соседей, которые вряд ли смогли бы сказать, привлекало их это очарование или отпугивало.
О ней распускали самые фантастические слухи. Говорили, что по ночам она устраивает пышные, но бесшумные приемы, что какие-то мужчины прокрадываются к ней незадолго до полуночи, с трудом таща на себе огромные мешки, рассказывали, что в квартире живет третий, невидимый человек, который не имеет права ни выходить за дверь, ни показываться на люди, а из каминных вентиляционных каналов иногда доносятся ужасные «привиденческие» звуки, от которых перепуганные дети вскакивают ночью с постели.
Как-то апрельским утром тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года стало известно, что накануне Лорелея и филиппинец были убиты. Убийца сам сдался в полицию: им оказался муж американки, тот самый третий жилец, о существовании которого некоторые подозревали, хотя никогда его не видели. Его звали Блант Стенли, и сделанные им признания позволили пролить свет на странное поведение Лорелеи и двух ее спутников.
Блант Стенли был высок, красив, как герой вестернов, и имел ямочки на щеках, как Кларк Гейбл. Он служил офицером американской армии и однажды вечером тысяча девятьсот сорок восьмого года в мюзик-холле городка Джефферсон, штат Миссури, встретил Лорелею; дочь датского пастора, эмигрировавшего в Соединенные Штаты, Ингеборг Скрифтер, — так ее звали на самом деле, — взяла себе псевдоним Флоренс Кук — так звали знаменитую женщину-медиума последней четверти девятнадцатого века, — объявила себя ее перевоплощением и выступала с сеансами ясновидения.
Они полюбили друг друга с первого взгляда, но их счастье оказалось недолгим: в июле пятидесятого года Бланта Стенли направили в Корею. Его страсть к Ингеборг была столь сильна, что, едва прибыв на место и осознав, что жизнь вдали от жены невозможна, он сбежал, чтобы к ней вернуться. Просчет заключался в том, что Стенли дезертировал не во время увольнительной, — хотя увольнительной ему все равно не давали, — а с боевого задания, командуя патрульным отрядом в районе тридцать восьмой параллели: он бросил одиннадцать рядовых, обрекая их на верную гибель, а сам вместе с филиппинским проводником, — которым был не кто иной, как Карлос, которого на самом деле звали Аурелио Лопес, — в результате труднейших испытаний добрался до Порт-Артура, а оттуда переправился на Формозу.
Американцы решили, что патруль попал в засаду, солдаты погибли, а лейтенант Стенли и его филиппинский проводник были взяты в плен. Спустя годы, когда эта история приближалась к своей плачевной развязке, службы канцелярии Главного штаба сухопутных войск все еще разыскивали мадам (предположительно вдову) Стенли для того, чтобы вручить ей (возможно, посмертную) награду — Medal of Honor, причитавшуюся ее пропавшему без вести супругу.
Блант Стенли оказался во власти Аурелио Лопеса и очень быстро понял, что тот рассчитывает этим воспользоваться: как только они оказались в безопасном месте, филиппинец предупредил лейтенанта, что подробное описание его дезертирства изложено на бумаге и в запечатанном конверте передано юристам, которым надлежало ознакомиться с ним, если в течение определенного срока Лопес не будет подавать признаков жизни. Затем он потребовал десять тысяч долларов.
Бланту удалось связаться с Ингеборг. Выполняя его указания, она продала все, что могла продать, — их машину, их трейлер, немногочисленные драгоценности — и приехала в Гонконг, где ее ожидали муж и его проводник. Заплатив Аурелио Лопесу, они остались вдвоем, имея на руках долларов шестьдесят, которых все же хватило на то, чтобы добраться до Цейлона, и там им удалось найти мизерный ангажемент в кинотеатре с развлекательной программой: в перерыве между документальным фильмом и игровой картиной экран закрывался занавесом с блестками, и объявлялось выступление Джой и Иеронимуса, знаменитых прорицателей из Нового Света.
В своем первом номере они использовали два классических трюка ярмарочных волшебников: Блант, в роли факира, с помощью цифр, выбираемых якобы наугад, угадывал загаданное; Ингеборг, в роли ясновидящей, процарапывала стальным пером желатиновый слой фотографической пластины с изображением Бланта, а на теле партнера, в точности повторяя процарапанную линию, появлялся кровавый шрам. Обычно сингальская публика обожает подобные зрелища, но именно это она игнорировала, и довольно скоро Ингеборг поняла, что ее мужу, вне всякого сомнения, выгодно смотревшемуся на сцене, нельзя было ни в коем случае открывать рот, разве что для извлечения двух-трех невнятных звуков.
Из этого-то ограничения родилась и быстро оформилась идея их следующего номера: после разных упражнений в ясновидении Ингеборг погружалась в транс и, общаясь с запредельным, вызывала оттуда самого Озаренного, Сведенборга, «Северного Будду», облаченного в длинную белую тунику с розенкрейцерскими символами на груди; устрашающее явление мерцающего и светящегося, воспламеняющегося и дымящегося привидения сопровождалось громом и молниями, искрениями, вспышками, испарениями и всевозможными излучениями. Сведенборг ограничивался неразборчивым бормотанием или двумя-тремя заклинаниями в духе «Атча Ботатча Саб Атча», которые Ингеборг переводила загадочными фразами, произнесенными сдавленным сипящим голосом:
— Я пересек моря. Я в каком-то большом городе, у подножия какого-то вулкана. Я вижу комнату, а в ней — мужчину: он пишет, на нем широкая черная рубаха в желтых и белых узорах; он кладет письмо в сборник стихов Томаса Деккера. Он встает; часы, украшающие камин, показывают один час, и т. д.
Их номер, основанный на традиционных для подобных зрелищ сенсорных и психологических средствах воздействия — зеркальные отражения, дымовые эффекты от соединений угля, серы и селитры, оптические иллюзии, звуковое сопровождение, — сразу же получил признание, и уже через несколько недель некий импресарио предложил им выгодный контракт на работу в Бомбее, Ираке и Турции. Именно там, во время выступления в ночном клубе Анкары под названием «Gardens of Heian-Куô», и произошла встреча, предопределившая всю их дальнейшую карьеру. После спектакля в ложу Ингеборг вошел мужчина и предложил ей пять тысяч фунтов стерлингов, если она согласится в его присутствии вызвать Дьявола, а точнее Мефистофеля, с которым он желал бы заключить классический пакт: душа в обмен на двадцать лет абсолютной власти.
Ингеборг согласилась. Вызвать Мефистофеля было не сложнее, чем вызвать Сведенборга, даже если это появление должно было состояться в присутствии одного-единственного свидетеля, а не перед десятками или сотнями зрителей, которые веселились или пугались, но не имели личной заинтересованности и уж во всяком случае сидели слишком далеко от места действия, чтобы суметь — если вздумается — проверить какие-либо детали. И если этот особый зритель поверил в явление «Северного Будды» до такой степени, что рисковал пятью тысячами фунтов ради встречи с Дьяволом, то ничто не мешало исполнить его пожелание.
Итак, Блант и Ингеборг переехали на специально снятую виллу, где, учитывая специфику заказа, пришлось изменить всю мизансцену. В назначенный день и указанный час мужчина стоял у дверей виллы. Подчиняясь строжайшим указаниям Ингеборг, он в течение трех недель старался не выходить из дома до наступления тьмы, питаться лишь вареными зелеными овощами и фруктами, очищенными неметаллическим ножом, пить лишь экстракт из цветов апельсинового дерева и настои из свежей мяты, базилика и душицы.
Слуга из местных жителей провел прозелита в помещение почти без мебели, окрашенное матовой черной краской и тускло освещенное желтовато-зеленым пламенем от расширяющихся кверху светильников. В центре комнаты висел медленно вращавшийся вокруг своей оси шар из граненого хрусталя, тысячи мельчайших граней которого едва заметно отбрасывали сверкающие блики. Под ним, в высоком кресле темно-красного цвета сидела Ингеборг. Приблизительно в метре от нее, чуть справа, на круглых камнях, лежащих прямо на полу, горел огонь, от которого шел густой и едкий дым.