Преображение доньи соледад 17 страница

Нагваль показал тебе больше тайн, чем всем нам вместе взятым. Но ты ленив, подобно Паблито, и предпочитаешь находиться в замешательстве. Тональ и Нагваль суть два различных мира. В одном ты разговариваешь, а в другом ты действуешь.

В тот момент, когда она говорила, ее слова были абсолютно ясными мне. Я знал, о чем она говорит. Она пошла обратно к плите, размешала что-то в горшке и снова вернулась.

— Почему ты такой тупой? — бесцеремонно спросила Лидия.

— Он пустой, — ответила Роза.

Она заставили меня встать и, глядя искоса, стали обшаривать мое тело глазами. Все они коснулись моей пупочной области.

— Но почему ты все еще пустой? — спросила Лидия.

— Ты знаешь, что делать, не так ли? — добавила Роза.

— Он был ненормальным, — сказала Жозефина. — он и сейчас, должно быть, ненормальный.

Ла Горда пришла ко мне на помощь и сказала им, что я все еще пустой по той же причине, по какой все они еще имеют свою форму. Все мы в тайне не желаем мира нагваля. Мы боимся и имеем задние мысли. Короче говоря, никто из нас не лучше Паблито.

Они не сказали ни слова. Все трое, казалось, были в полном замешательстве.

— Бедный Нагвальчик, — сказала мне Лидия тоном подлинного участия. — ты так же напуган, как и мы. Я делаю вид, что я резкая, Жозефина притворяется ненормальной. Роза притворяется сварливой, а ты притворяешься тупым.

Они засмеялись, и в первый раз со времени моего приезда, сделали жест дружеского расположения ко мне. Они обняли меня и прислонили свои головы к моей.

Ла Горда села лицом ко мне, а сестрички сели вокруг нее. Я был обращен лицом ко всем четырем девушкам.

— Теперь мы можем поговорить о том, что случилось сегодня вечером, — сказала ла Горда. — Нагваль сказал мне, что если мы останемся в живых после последнего контакта с олли, мы не будем теми же самыми. Олли что-то сделали с нами этой ночью. Они дали нам сильную встряску.

Она мягко коснулась моего блокнота.

— Эта ночь была особой ночью для нас, — продолжала она. — Этой ночью все мы, включая олли, энергично взялись за то, чтобы помочь тебе. Нагвалю понравилось бы это. Этой ночью ты все время видел.

— Я видел? — спросил я.

— Опять ты взялся за свое? — сказала Лидия и все засмеялись.

— Расскажи мне о своем видении, Горда, — настаивал я. — ты знаешь, что я тупой. Между нами не должно быть неправильного понимания.

— Хорошо, — сказала она. — я понимаю, что ты имеешь в виду. Этой ночью ты видел сестричек.

Я сказал им, что я был также свидетелем невероятных действий, выполненных доном Хуаном и доном Хенаро. Я видел их так же ясно, как видел сестричек, и все же дон Хуан и дон Хенаро всегда приходили к выводу, что я не видел. Таким образом, я не в состоянии был определить, чем могли отличаться действия сестричек.

— Ты имеешь в виду, что ты не видел, как они держались на линиях мира? — спросила она.

— Нет, не видел.

— Ты не видел, как они проскользнули в трещину между мирами?

Я изложил им то, чему я был свидетелем. Они слушали меня. В конце моего отчета ла Горда, казалось, готова была расплакаться.

— Какая жалость, — воскликнула она.

Она вошла, обошла вокруг стола и обняла меня. Ее глаза были ясными и утешительными. Я знал, что она не питает ко мне зла.

— Это твоя судьба, что ты так закупорен, — сказала она. — но ты все еще остаешься нагвалем для нас. Я не буду питать к тебе недобрых чувств. Ты можешь в любом случае быть уверен в этом. Я знал, что она говорила искренне. Она говорила со мной на уровне, который я наблюдал только у дона Хуана. Она неоднократно объяснила свое умонастроение, как следствие потери ее человеческой формы, она действительно была бесформенным человеческим воином. Волна глубокого расположения к ней нахлынула на меня. Я едва не заплакал. Как раз в этот момент я ощутил, что она была чудесным воином, со мной случилась чрезвычайно интригующая вещь. Точнее всего ее можно описать, сказав, что я ощутил, что мои уши внезапно лопнули. Кроме того, я ощутил лопание в середине своего тела, как раз под моим пупком, причем, более резко, чем в ушах. Сразу после лопания все стало более отчетливым: звуки, виды, запахи. Затем я ощутил интенсивный шум, который, как ни странно, не мешал мне слушать: шум был сильным, но не заглушал никаких других звуков. Было так, словно я слышал шум какой-то частью меня, иной, чем мои уши. Через мое тело прокатилась горячая волна. И тогда я вспомнил нечто такое, что я никогда не видел. Было так, будто мной овладела чужая память.

Я вспомнил, как Лидия подтягивалась на двух горизонтальных красных веревках, когда она ходила по стене. Она фактически не ходила. Она фактически скользила на толстом пучке линий, которые она держала своими ногами. Я вспомнил, что видел, как она часто и тяжело дышала открытым ртом после усилий, затраченных на подтягивание красноватых веревок. Причина, по которой я не смог удержать свое равновесие в конце ее демонстрации, состояла в том, что я видел ее, как свет, который носился вокруг комнаты так быстро, что у меня закружилась голова, он тянул меня в области около пупка.

Я вспомнил действия Розы и Жозефины. Роза в действительности висела, держась своей левой рукой за длинные вертикальные красноватые волокна, которые выглядели, как лозы, ниспадающие с темной крыши. Правой рукой она так же держалась за какие-то вертикальные волокна, которые, по-видимому, придавали ей устойчивость. Она также держалась за те же волокна пальцами ног. В конце своей демонстрации она была похожа на фосфоресценцию на крыше. Линии ее тела перестали выделяться.

Жозефина прятала себя за какими-то линиями, которые, казалось, выходили из пола. Своим поднятым предплечьем она сдвигала линии вместе, чтобы они расположились на такой ширине, чтобы скрыть ее туловище. Ее раздутые одежды играли роль большой подпорки, они каким-то образом сжали ее светимость. Одежды были громоздки только для глаза, который смотрел. В конце своей демонстрации Жозефина, подобно Лидии и Розе, была просто пятном света. Я мог в уме переключаться с одного воспоминания на другое.

Когда я рассказал им о своих существующих вилах памяти, сестрички посмотрели на меня с недоумением. Ла Горда была единственная, которая, по-видимому, поняла, что случилось со мной. Она с неподдельным удовольствием засмеялась и сказала, что Нагваль был прав, говоря, что я слишком ленив, чтобы помнить, что я видел, поэтому я заботился только о том, на что я смотрел.

Возможно и это, думал я про себя, что я бессознательно отобрал то, что мне помнить? Или все это дело рук ла Горды? Если это было правильно, что я сначала отобрал то, что запомнил, а затем высвободил то, что было подвергнуто цензуре, тогда, должно быть, так же истинно, что я, должно быть, воспринял намного больше из действий дона Хуана и дона Хенаро. И тем не менее, я мог припомнить только отобранную часть моего целостного восприятия тех событий.

— Трудно поверить, — сказал я ла Горде, — что я могу вспомнить теперь нечто такое, что я вообще не помнил некоторое время тому назад.

— Нагваль сказал, что каждый из нас может видеть, и тем не менее, мы избираем не помнить того, что мы видим, — сказала она. — теперь я понимаю, как он был прав. Все мы можем видеть, некоторые больше, чем остальные.

Я сказал ла Горде, что некоторая часть меня знала, что я наконец-то нашел трансцендентальный ключ. Недостающий кусочек был вручен мне ими всеми. Но было трудно разобрать, что это такое.

Она заявила, что только что «увидела», что я практически овладел значительной частью искусства «сновидения» и что я развил свое внимание и, тем не менее, я был одурачен, сам на себя напускал видимость, что я ничего не знаю.

— Я уже пыталась рассказать тебе о внимании, — продолжала она, — но ты знаешь об этом столько же, сколько знаем мы.

Я заверил ее, что мое знание, по сути, отличается от их, их знание было бесконечно более эффективным, чем мое. Поэтому любая вещь, которую они могли сказать мне в связи со своей практикой, была полезна для меня.

— Нагваль велел нам показать тебе, что с помощью своего внимания мы можем удерживать образы таким же способом, как мы удерживаем образы мира, — сказала ла Горда. — искусство сновидца — это искусство внимания.

Мысли лавиной нахлынули на меня. Я должен был встать и пройтись по кухне. Затем я снова сел. Мы долго пребывали в молчании. Я знал, что она имела в виду, когда сказала, что искусство сновидцев — это искусство внимания. Я знал далее, что дон Хуан рассказал и показал мне все, что мог. Однако я не был способен осознать предпосылки его знания в своем теле, когда он был рядом. Он сказал, что мой разум является демоном, который держит меня в оковах, и что я должен победить его, если я хочу постигнуть его учение. Проблема, следовательно, заключалась в том, как победить мой разум. Мне никогда не приходило в голову потребовать от него определения того, что он подразумевал под разумом. Я все время считал, что он подразумевает способность уразумевать, умозаключать или мыслить упорядоченным и рациональным образом. Из того, что сказала ла Горда, я понял, что для него разум означает внимание.

Дон Хуан говорил, что ядром нашего существа является акт воспринимания и что тайной нашего существа является акт осознания. Для него восприятие и осознание были обособленной функционирующей нерасчленимой единицей, которая имела две области. Первая была «вниманием тоналя», т.е. это способность средних людей воспринимать и накладывать свое осознание на обычный мир обыденной жизни. Дон Хуан называл также эту сферу влияния нашим «первым кольцом силы», и характеризовал ее, как нашу ужасную, но принимаемую за само собой разумеющееся, способность придавать порядок нашему восприятию нашего каждодневного мира.

Второй областью было «внимание Нагваля», т.е. способность магов накладывать свое осознание на необычный мир. Он называл эту область внимания «вторым кольцом силы», или совершенно необыкновенной способностью, которую все мы имеем, но которую используют только маги, чтобы придавать порядок необычному миру.

Ла Горда и сестрички, демонстрируя мне, что искусством сновидцев было удерживать образы своих снов своим вниманием, вскрыли прагматический эффект системы дона Хуана. Они были практиками, которые вышли за пределы теоретического аспекта его учения. Чтобы дать мне демонстрацию этого искусства, они должны были воспользоваться своим «вторым кольцом силы» или «вниманием Нагваля». Мне для того, чтобы свидетельствовать их искусство, нужно было сделать то же самое. Фактически было очевидно, что я разместил свое внимание в обеих областях. По-видимому, все мы непрерывно воспринимали обоими способами, но избрали выделить одно для воспоминания и отвергнуть другое или, возможно, мы затушевали его, как сделал я сам. При определенных условиях стресса или предрасположения, подвергнутое цензуре воспоминание выходит на поверхность и мы можем тогда иметь два отличающихся воспоминания об одном событии.

То, с чем дон Хуан боролся, чтобы победить, или, скорее, подавить во мне, был не мой разум, как способность рационально мыслить, а мое «внимание тоналя», или мое созерцание мира здравого смысла. Его желание, чтобы я сделал это, было объяснено ла Гордой, когда она сказала, что каждодневный мир существует потому, что мы знаем, как удерживать его образы, следовательно, если выключить внимание, необходимое для поддержания этих образов.

— Нагваль сказал нам, что то, что идет в счет — это практика, — внезапно сказала ла Горда. — когда ты отдаешь свое внимание образам своего сна, твое внимание изменяется к лучшему. В результате ты можешь стать таким, как Хенаро, который мог удерживать образы любого сна.

— Каждая из нас имеет 5 других снов, — сказала Лидия, — но мы показали тебе первый, потому что это сон, который дал нам Нагваль.

— Вы можете входить в сновидение в любое время, когда захотите? — спросил я.

— Нет, — ответила ла Горда. — сновидение забирает слишком много силы. Ни одна из нас не имеет так много силы. Причина, по которой сестрички должны были так много раз кататься по полу, заключается в том, что при катании земля дает им энергию. Может быть ты сможешь также вспомнить их, как светящихся существ, получающих энергию от света земли. Нагваль сказал, что самый лучший путь получения энергии — это пустить солнце в глаза, особенно в левый глаз.

Я сказал ей, что не знал ничего об этом, и она описала процедуру, которой дон Хуан обучил их. Когда она говорила, я вспомнил, что этой процедуре дон Хуан обучил также и меня. Она состояла в том, что я должен медленно двигать голову из стороны в сторону, когда я поймал солнечный свет полуприкрытым левым глазом. Он сказал, что можно пользоваться не только солнцем, но и любым видом света, который может светить в глаза.

Ла Горда сказала, что Нагваль рекомендовал им повязывать свои шали ниже талии, чтобы предохранить тазовые кости, когда они вращаются.

Я сделал замечание, что дон Хуан никогда не говорил мне о вращении. Она сказала, что у них есть матка и энергия поступает прямо в матку; путем вращения они распределяют эту энергию по остальной части своего тела. Мужчина, чтобы зарядиться энергией, должен лечь на спину, согнув колени так, чтобы подошвы его ног соприкасались друг с другом. Его руки должны быть вытянуты в стороны, предплечья вертикально подняты, а пальцы скрючены в вертикальном положении.

— Мы делали в сновидении эти сны несколько лет, — сказала ла Горда. — эти сны — наши самые лучшие, потому что мы уделяем им полное внимание. В других снах, которые мы имеем, наше внимание еще не прочное.

Ла Горда сказала, что удерживание образов снов является толтекским искусством. Затратив несколько лет на практику, каждая из них была способна выполнить одно действие в любом сне. Лидия могла ходить по чему угодно, Роза могла свободно висеть на чем угодно, Жозефина могла скрыться за чем угодно, а она сама могла летать. Но они были только начинающими, ученицами этого искусства. Они обладали полным вниманием только для одной деятельности. Она добавила, что Хенаро был мастером «сновидения» и мог делать удивительные вещи, обладая вниманием для стольких действий, сколько мы совершаем в нашей каждодневной жизни, и что для него обе области внимания были равнозначны.

Я ощутил потребность задать им свой обычный вопрос: я должен знать их процедуры, посредством которых они удерживают образы своих снов.

— Ты знаешь это так же хорошо, как мы, — сказала ла Горда. — единственное, что я могу сказать, это то, что когда мы приходим в один и тот же сон снова и снова, мы начинаем ощущать линии мира. С их помощью мы сделали то, что ты видел.

Дон Хуан говорил, что наше «первое кольцо силы» очень рано включается в нашу жизнь и что мы живем под впечатлением того, что это все, что у нас есть. Наше «второе кольцо силы», «внимание Нагваля», остается скрытым для подавляющего большинства из нас и только в момент нашей смерти оно открывается нам. Однако, есть путь к достижению его, который доступен каждому из нас, но который принимают только маги, и этот путь пролегает через «сновидение». «Сновидение», в сущности, является преобразованием обычных снов в дело, включающее волевой акт. Сновидцы, привлекая свое «внимание Нагваля» и фокусируя его на темах и событиях своих снов, изменяют эти сны в «сновидении».

Дон Хуан говорил, что нет никаких процедур, чтобы прибыть к «вниманию Нагваля». Он дал мне только указания. Найти свои руки в снах было первым указанием, затем упражнение с уделением внимания расширялось до нахождения предметов, отыскания специальных особенностей, таких, как здания, улицы и т.п. Отсюда делался прыжок к «сновидению» о специальных местах в специальное время дня. Заключительной стадией было привлечение «внимания Нагваля» для фокусирования его полностью на самом себе. Дон Хуан говорил, что этой заключительной стадии обычно предшествует сон, который у многих из нас был в то или иное время, в котором человек смотрит на самого себя, сидящего в постели. К тому времени, когда у мага появляется такой сон, его внимание развивается до такой степени, что вместо того, чтобы проснуться, как делают многие из нас в такой ситуации, он разворачивается и приступает к какой-либо деятельности, словно бы он действовал в мире обыденной жизни. С этого момента появляется брешь, разграничение в до сих пор единой личности. Результатом «привлечения внимания Нагваля» и развития его до высоты и усложненности нашего обыденного внимания к миру является, в системе дона Хуана, другое «я», существо, идентичное самому человеку, но созданное в «сновидении».

Дон Хуан сказал мне, что не существует определенных стандартных шагов для обучения этому дублю, так же как нет никаких определенных шагов для нас для достижения нашего обыденного сознания. Мы просто делаем его посредством практики. Он настаивал на том, что в процессе привлечения нашего «внимания Нагваля» мы найдем эти шаги. Он убеждал меня практиковать «сновидения», не позволяя своим страхам ставить палки в колеса.

Он сделал то же самое с ла Гордой и сестричками, но, очевидно, нечто в них сделало их более восприимчивыми к идее другого уровня внимания.

— Хенаро большую часть времени был в твоем теле сновидения, — сказала ла Горда. — ему это больше нравилось. Именно поэтому он мог делать самые невероятные вещи и пугал тебя до полусмерти. Хенаро мог входить и выходить через трещину между мирами, как ты и я можем входить и выходить через дверь.

Дон Хуан тоже подробно рассказывал мне о трещине между мирами. Я всегда считал, что он говорит метафорически и тонком различии между миром, который воспринимает средний человек, и миром, который воспринимает маг.

Ла Горда и сестрички показали мне, что трещина между мирами была больше, чем метафора. Это была скорее способность менять уровень внимания. Одна часть меня великолепно понимала ла Горду, в то время, как другая часть меня была еще более испуганной, чем прежде.

— Ты спрашивал, куда ушли Нагваль и Хенаро, — сказала ла Горда. — Соледад довольно туповата и сказала тебе, что они ушли в другой мир; Лидия сказала тебе, что они покинули эту местность; Хенарос были бестолковы и испугали тебя. Истина заключается в том, что Нагваль и Хенаро прошли через эту трещину.

По какой-то причине, не поддающейся моему определению, ее утверждения ввергли меня в глубокий хаос. Я все время ощущал, что их уход к лучшему. Я знал, что они не ушли в обычном смысле, но я держал это ощущение в области метафоры. Хотя я даже сообщил об этом близким друзьям, я думаю, что сам я никогда в действительности не верил в это. В глубине души я всегда был рациональным человеком. Но ла Горда и сестрички обратили мои темные метафоры в реальные возможности. Ла Горда действительно транспортировала нас на полмили с помощью энергии своего «сновидения».

Ла Горда встала и сказала, что я уже понял все и что нам пора есть. Она подала еду, которую приготовила. У меня не было аппетита. После еды она встала и подошла ко мне сбоку.

— Я думаю, тебе пора уезжать, — сказала она мне.

По-видимому, это послужило сигналом для сестричек. Они тоже встали.

— Если ты останешься после этого момента, ты не сможешь больше покинуть нас, — продолжала ла Горда. — Нагваль однажды предоставил тебе свободу выбора, но ты выбрал остаться с ним. Он сказал мне, что, если мы останемся в живых после последнего контакта с олли, я должна накормить тебя, добиться, чтобы ты себя хорошо чувствовал, а затем попрощаться с тобой. Я полагаю, что мне и сестричкам некуда идти, так что у нас нет выбора. Но ты — другое дело.

Сестрички окружили меня и попрощались со мной.

В этой ситуации была чудовищная ирония. Я был свободен уехать, но мне некуда было ехать. У меня тоже не было выбора. Много лет тому назад, когда дон Хуан дал мне шанс вернуться обратно, я остался, потому что уже тогда мне некуда было идти.

— Мы выбираем только однажды, — сказал он тогда. — мы выбираем либо быть воинами, либо быть обычными людьми. Другого выбора не существует. Не на этой земле.

ВТОРОЕ ВНИМАНИЕ

— Ты должен уехать сегодня через какое-то время, — сказала мне ла Горда сразу после завтрака. — так как ты решил идти с нами, ты обязан помочь нам выполнить наше новое задание. Нагваль оставил меня во главе только до твоего приезда. Как ты уже знаешь, он поручил мне сообщить тебе известные вещи. Большинство из них я рассказала тебе, пока ты не сделал свой выбор. Сегодня мы займемся ими. Сразу после этого ты должен уехать, чтобы дать нам время подготовиться. Нам нужно несколько дней, чтобы все уладить и приготовиться покинуть эти горы навсегда. Мы находились здесь очень долго. Порвать трудно. Но все пришло к внезапному концу. Нагваль предупреждал нас о полном изменении, которое ты принесешь, независимо от исхода твоих сражений, но я думаю, что никто не принимал его слова всерьез.

— Я никак не могу понять, почему вам надо менять что-либо, — сказал я.

— Я уже объяснила тебе, возразила она. — мы утратили нашу старую цель. Теперь у нас есть новая цель и она требует, чтобы мы стали такими же легкими, как бриз. Бриз — это наше новое настроение. Оно обычно бывает горячим ветром. Ты изменил наше направление.

— Ты говоришь загадками, ла Горда.

— Да, но это потому, что ты пустой. Я могу сделать это более ясным. Когда ты вернешься, Хенарос покажут тебе искусство выслеживания и сразу после этого мы все уедем. Нагваль сказал, что если ты решишь быть с нами, то первое, что я должна сказать тебе, это что ты должен вспомнить свои сражения с Соледад и сестричками и исследовать каждое отдельное событие, которое случилось с тобой у них, потому что все это является знаком того, что случится с тобой на твоем пути. Если ты будешь внимателен и безупречен, ты обнаружишь, что эти сражения были дарами силы.

— Что теперь собирается делать донья Соледад?

— Она уезжает. Сестрички уже помогли ей убрать ее пол. Этот пол помогал ей достигать ее внимания Нагваля. Линии пола имели силу делать это. Каждая из них помогала ей собрать кусочек этого внимания. Неполнота не является препятствием к достижению этого внимания у некоторых воинов. Соледад преобразилась, потому что достигла этого внимания быстрее, чем остальные из нас. Ей больше не нужно пристально созерцать свой пол, чтобы войти в тот другой мир, и, т.к. теперь больше нет нужды в этом поле, она вернула его земле, откуда она добыла его.

— Вы действительно решили уехать, Горда?

— Да, все мы, именно поэтому я прошу тебя уехать на несколько дней, чтобы дать нам время сбыть все, что мы имеем.

— Должен ли я найти место для вас всех, Горда.

— Если бы ты был безупречным воином, то ты бы как раз это и сделал. Но ты не являешься безупречным воином, и мы тоже. Но тем не менее, мы должны будем сделать лучшее, на что мы способны, чтобы встретить свой новый вызов.

Я ощущал давящее чувство рока. Я никогда не был человеком, способным нести ответственность. Я подумал, что обязанность вести их является тяжелым бременем, с которым я не могу справиться.

— Может быть, нам не нужно ничего делать? — сказал я.

— Да, это правда, — сказала она и засмеялась. — почему бы тебе не твердить это, пока ты ощущаешь себя благополучно? Нагваль снова и снова говорил тебе, что единственная свобода, которую имеют воины, это вести себя безупречно.

Она рассказала мне, как Нагваль настаивал на том, чтобы все они поняли, что безупречность является не только свободой, но и единственным путем спугнуть человеческую форму.

Я описал ей способ, каким дон Хуан заставил меня понять, что имеется в виду под безупречностью. Он и я шли однажды через очень крутое ущелье, как вдруг громадная глыба отделилась от каменной стены, покатилась вниз с огромной силой и грохнулась на дно каньона в 20-30 ярдах от того места, где мы стояли. Ввиду ее величины, падение этой глыбы было впечатляющим событием. Дон Хуан увидел возможность извлечь драматический урок. Он сказал, что сила, которая правит нашими судьбами, находится вне нас самих и не обращает внимания на наши действия или волеизъявления. Иногда эта сила заставляет нас остановиться на нашем пути и наклониться, чтобы завязать шнурки наших ботинок, как только что сделал я. И заставив нас остановиться, эта сила заставляет нас приобрести точно определенный момент. Если бы мы продолжали идти, этот огромный валун самым определенным образом раздавил бы нас насмерть. Однако в некоторый другой день, в другом ущелье та же самая руководящая сила снова заставит нас остановиться, чтобы нагнуться и завязать шнурки, в то время, как другая глыба отделится в точности над тем местом, где мы будем стоять. Заставив нас остановиться, эта сила заставит нас потерять точно определенный момент. В этот раз, если бы мы продолжали идти, то мы спаслись бы. Дон Хуан сказал, что ввиду моего полного отсутствия контроля над своими силами, которые решают мою судьбу, моя единственная свобода в этом ущелье состоит в моем завязывании моих ботинок безупречно.

Ла Горда, по-видимому, была тронута моим отчетом. Минуту она держала мое лицо в своих руках, протянутых через стол.

— Безупречность для меня состоит в том, чтобы рассказывать тебе в надлежащее время то, что Нагваль велел мне рассказывать тебе, — сказала она. — но сила должна приурочить к должному времени то, что я должна открыть тебе, иначе оно не окажет никакого действия.

Она драматически сделала паузу. Ее задержка была очень обдуманной, но страшно эффективной в отношении меня.

— Что это такое? — спросил я в отчаянии.

Она не ответила. Она взяла меня за руку и повела на площадку, находящуюся снаружи сразу за передней дверью. Она усадила меня на плотно утрамбованную землю спиной к толстому столбу высотой около 1.5 фута, который выглядел, как деревянный пень, всаженный в землю почти напротив стены дома. Там был ряд из пяти таких столбов, всаженных на удалении около 2 футов друг от друга. Я собирался спросить ла Горду, каково их назначение. Мое первое впечатление было таково, что прежний хозяин дома привязывал к ним животных. Однако, мое предположение было, по-видимому, нелепым, потому что площадка перед передней дверью представляла собой род крытого крыльца.

Я высказал ла Горде свою гипотезу, когда она была рядом слева от меня спиной к другому столбу. Она засмеялась и сказала, что столбы действительно использовались для привязывания своего рода животных, но не прежним хозяином, и что она чуть не сломала спину, выкапывая ямы для них.

— Для чего ты используешь их? — спросил я.

— Разреши сказать, что мы привязываемся к ним, — ответила она. — и это приводит меня к следующей вещи, которую Нагваль просил меня рассказать тебе. Он сказал, что т.к. ты пустой, то он должен был собирать твое второе внимание, твое внимание Нагваля, способом, отличным от нашего. Мы собирали это внимание посредством сновидения, а ты делал это с помощью своих растений силы. Нагваль сказал, что его растения силы собрали угрожающую сторону твоего внимания в одну глыбу и что это и есть та фигура, которая выходит из твоей головы. Он сказал, что это случается с магами, когда им дают растения силы. Если они не умирают, то растения силы закручивают их второе внимание в ту устрашающую фигуру, которая выходит из их голов.

— Теперь мы подходим к тому, что он хотел, чтобы ты сделал. Он сказал, что ты должен теперь изменить направление и начать собирать свое второе внимание другим способом, больше похожим на наш. Ты не можешь удержаться на пути знания, пока ты не уравновесишь свое второе внимание. До сих пор это твое внимание выезжало на силе Нагваля, но теперь ты один. Это то, что он хотел, чтобы я сказала тебе.

— Как мне уравновесить свое второе внимание?

— Ты должен делать сновидение так, как делаем его мы. Сновидение — это единственный способ собрать второе внимание, не повреждая его, не делая его угрожающим и устрашающим. Твое второе внимание фиксировано на устрашающей стороне мира, наше — на его красоте. Ты должен поменять стороны и идти с нами. Это то, что ты избрал прошлой ночью, когда ты решил идти с нами.

— Может эта фигура выходить из меня в любое время?

— Нет. Нагваль сказал, что она не будет выходить снова, пока ты не достигнешь его возраста. Твой Нагваль уже выходил столько раз, сколько было необходимо. Нагваль и Хенаро позаботились об этом. Они обычно выдразнивали его из тебя. Нагваль сказал, что иногда ты бывал на волосок от смерти, потому что твое второе внимание очень любит индульгировать. Он сказал, что однажды ты даже напугал его, твой Нагваль напал на него, и он должен был ублажать его, чтобы он успокоился. Но самое худшее случилось с тобой в Мехико; там дон Хуан однажды толкнул тебя, ты влетел в один офис и в этом офисе ты прошел в трещину между мирами. Он намеревался только рассеять твое внимание тоналя, ты терзался какими-то глупыми вещами. Но когда он пихнул тебя, весь твой тональ сжался и все твое существо прошло через трещину. Ему было чертовски трудно найти тебя. Он сказал мне, что на минуту он подумал, что ты ушел дальше пределов его деятельности. Но затем он увидел тебя, бесцельно слоняющегося поблизости и забрал тебя назад. Он сказал мне, что ты прошел через трещину около 10 часов утра. Так что с того дня 10 часов утра стало твоим новым временем.

— Моим временем для чего?

— Для чего угодно. Если ты останешься человеком, ты умрешь примерно в это время. Если ты станешь магом, ты покинешь этот мир около этого времени.

— Элихио также шел по другому пути, по пути, о котором никто из нас не знает. Мы встретились с ним как раз перед его уходом. Элихио был самым удивительным сновидцем. Он был таким хорошим, что Нагваль и Хенаро обычно брали его с собой, проходя через трещину, и он имел силу, чтобы выдержать это, словно это были пустяки. Он даже не запыхался. Нагваль и Хенаро дали ему последний толчок с помощью растений силы. Он имел контроль и силу, чтобы управиться с этим толчком. И это то, что послало его туда, где он теперь находится.