Отчего б не прямо на ходу? 11 страница

Чтобы добиться совершенства в литературном творчестве – а также в актерской игре, пении, танце и любых других видах искусства – нужно учиться не управлять происходящим, а позволить самому искусству управлять нами. Танцор скажет: «Танец танцует меня». Художник повторит: «Картина сама себя пишет». Парадокс в том, что мы учимся тому или иному виду искусства, пока не овладеем им достаточно, чтобы позволить ему овладеть нами.

Ежедневные тренировки в течение длительного времени помогают нам стать достаточно сильными и гибкими, чтобы выдержать напор творчества, льющегося сквозь нас. Ноги танцора приучены не спотыкаться. Так и мы, писатели, упражняемся, чтобы слушать неколебимо. Ежедневно прислушиваясь к тому, что нам положено писать, мы учимся позволять самим произведениям изливаться через нас.

Авторский голос – это не набор хитростей и приемов. Это средство связи. Индивидуальность в голосе проявляется не тогда, когда мы влюбляемся в его звучание, а когда у нас получается пойти дальше.

Хитроумие мешает и писать, и думать по‑настоящему. Писатель, влюбленный в собственный стиль, похож на Нарцисса, склонившегося над прудом полюбоваться своим отражением. И мысли, и голос, зациклившись на себе, становятся вялыми и затхлыми. Церебральное письмо отрезает нас от сердца. Именно об этом следующее стихотворение – о хитроумии.

АВВА, ОТЕЦ

Я выдумала слово, а выговорить не могу.

У меня целый алфавит на выбор –

Алфавит из чужих голосов.

И закружились в танце

Мой китайский с греческим,

География, картография,

А мне осталась – каллиграфия.

А дело вот в чем:

Слоги мои шипят чье‑то имя, какое и не сказать.

Сижу, молчу.

Пинаю сапогом – себя.

Хочу я – просто и правдиво –

Назвать себя.

Авва, Отец, приди ко мне водой.

Увлажни мой язык,

Поясни мне слова моей песни.

Индейцы лакота верят, что у каждого из нас есть своя песня жизни. Я тоже в это верю. И долгие годы преподавания это подтвердили. Как только начинающие писатели, убежденные в том, что им нечего сказать, приступают к работе, оказывается, что им не только есть о чем рассказать – мир нуждается в том, чтобы они об этом рассказали.

Недавно меня припер к стенке один сварливый писатель и потребовал сказать ему, когда я собираюсь прекратить это безобразие – убеждать людей писать.

– Я не собираюсь прекращать, – отрезала я.

– Но подумайте, сколько плохих писателей теперь разведется из‑за вас!

– Мой опыт говорит об обратном.

– Ну конечно. Вы хотите сказать, что некоторые из этих новоиспеченных писателей умеют писать? – ухмыльнулся он в ответ.

– Многие из них пишут вполне достойно. Некоторые – просто превосходно. Для меня большая честь помогать куда более талантливым людям, чем нашумевшие.

– Гм, – недовольно хмыкнул в ответ писатель и отчалил от меня.

Мой преподавательский опыт говорит о том, что никогда не поздно начинать искать свой авторский голос. Некоторые мои ученики начинали писать, когда им было далеко за пятьдесят, и затем побеждали на драматургических конкурсах и поэтических фестивалях. Одна женщина взялась за перо, когда ей было семьдесят, и уже издала свой первый роман. Слишком часто голосу не хватает лишь уверенности в себе.

Дорогая Джулия,

Ты убедила меня начать писать, и, хотя я подумала, что ты сошла с ума, я все же начала. Прилагаю свежеизданную детскую книгу…

Иногда мы не знаем, что у нас есть авторский голос, потому что некому было его услышать. Стоит только прислушаться, как внутренний голос крепнет. Вскоре его слышат и другие, и круг поддержки начинает разрастаться.

Дорогая Джулия,

После тридцати лет преподавания я наконец‑то отыскала собственный голос. Я обожаю писать! Я только жалею, что ждала так долго. Пожалуйста, скажите прочим своим ученикам, чтобы доверились вам и начинали прямо сейчас.

Да: Дорогие Прочие Ученики. Доверьтесь мне и начинайте прямо сейчас!

Способ приобщения

Когда нам нездоровится, иногда мы «теряем» голос. Вообще‑то мы его не теряем. Мы просто теряем способность его применять. И когда нам нездоровится психологически, мы нередко «теряем» свой внутренний голос. Опять‑таки, мы лишь временно им не владеем. Внутренний Голос никуда не девается – он дожидается, пока мы снова отыщем его и с ним воссоединимся.

Для выполнения этого упражнения вам предстоит путешествие во времени по вашей жизни – во времени вашего повествования – с остановками на тех эпизодах, что вас эмоционально зарядили. Зачерпывая время из своей жизни этой «чашей», вы будете о нем писать.

Этот термин я позаимствовала из золотодобычи – там используют чаши для купелирования, чтобы отделить золотую руду от пустой породы. Именно для этого «чаша» нужна писателю. Когда мы пишем о том, что нам небезразлично, о том, во что вовлечены эмоционально, наши тексты сами по себе обретают «голос». А как же. Мы говорим эмоциональную правду. Вот несколько примеров чаш:

1. Тайна, которую хранит моя семья

2. Мой любимый родственник

3. Мой околосмертный опыт

4. Моя величайшая потеря

5. Моя величайшая победа

6. Брак моих родителей

7. Мой ближайший друг

8. Самая рискованная затея

9. Самое подлое предательство

10. Самое радостное воспоминание

Как правило, чаши получаются объемом от нескольких до десяти машинописных страниц. Пока пишете, сами поймете по материалу, какая форма и длина подойдет лучше всего. Часто малая, плотно набитая чаша позднее становится основой для более крупного произведения.

Когда завершите работу, вы, возможно, захотите поделиться ею с «Доброжелательным Читателем». Под доброжелательным я подразумеваю такого, который увлечен литературой и способен читать себе в удовольствие, а не строить из себя диванного критика. С вашей стороны будет мудро пояснить ему, что вы собираетесь написать целую серию подобных чаш, и в задании было сказано спросить о том, что читателю понравилось, что получилось удачно. Так вы научитесь опираться на сильные стороны своих текстов, а не преувеличивать их недостатки. Многие ученики посылают свои сочинения непосредственным участникам описанных событий. Получатели нередко отмечают, как были тронуты этими мемуарами.

И, напоследок, предупреждение: будьте осторожны – не стоит делиться чашами с критически настроенными читателями, писателями в творческом застое или с теми, у кого вложенные в чашу события могут вызвать бурную эмоциональную реакцию. Вы делитесь своими сочинениями с целью услышать слова поддержки, а не устроить скандал. Некоторым проще делиться своими чашами на открытых читках, а не доверяться одному‑единственному читателю или вовлекать тех, о ком идет речь. Решайте сами, когда, где и как показывать свои работы. Это лишь первая из множества.

Глава 30

Форма и формула

Я пишу эту главу в монтажной комнате, где сотрудники канала «Эй‑би‑си» работают над передачей «В концерте». Это серый электронный бункер, где посреди банок из‑под колы, пачек «Мальборо‑лайт» и под щелк‑щелк‑щелк клавиш формируется видеоряд, который покажут зрителям в следующие выходные.

За годы работы режиссером‑постановщиком монтаж стал моим любимым процессом. Мне нравится выбирать, выбирать, выбирать. Нравится просматривать разные варианты, дубли, и как, шаг за шагом, наводится глянец. Как писателю мне нравится и первый этап, когда выстраивается сюжетная линия – прокладывается маршрут, – и второй – редактура, но я стараюсь никогда их не смешивать.

«Потом рассмотришь критически, – договорилась я сама с собой. – Сначала пиши свободно».

Стоило мне отойти в сторону, литературная сила взялась писать посредством меня.

– Называете ли вы это «канализированием»? Так ли возник «Путь художника»? – иногда спрашивают меня.

Не называла я это так. Я это никак не называла – разве что божественным облегчением и, вероятно, «слушанием».

Первые черновики появлялись так, будто я слушала старую радиопрограмму 1940‑х годов. Я писала частями, включая свой «приемник» каждый раз, когда усаживалась за письменный стол. Работа завершалась, и я его «выключала». И начала доверять, что, как и радио, завтра я вновь смогу его включить.

Более не рвясь быть гениальной, я нацелилась быть внимательной. Я настраивалась на поток – и писала. Я слушала и записывала то, что слышала.

Довольно часто, работая над черновиками, я замечала, что в них присутствовали все необходимые элементы, просто в неправильном порядке. Иногда вся редактура заключалась в том, чтобы переставить местами абзацы. Когда все необходимое уже под рукой, сменить порядок просто – гораздо проще, чем пытаться написать все, как надо, с первого раза. Переписывание стало скорее перетасовкой, а не изобретением колеса.

Между прочим, «колесо» – весьма полезное понятие: если первые черновики – это прокладывание колеи, то редактировать – поездка на дрезине, ручной тележке из старых фильмов. Катаясь на дрезине, вы замечаете, где не хватает шпал, где нужно переделать стыки. Вы выискиваете и исправляете неполадки, прежде чем по рельсам пронесется целый состав читателей. Таким образом, писать и редактировать – два отдельных, но логических процесса.

Сейчас я пишу из комнаты звукорежиссера на концерте группы «Ю‑ту». «Эй‑би‑си» записывают его для передачи «В концерте». Сцена на расстоянии футбольного поля от меня. Вокруг меня жужжат и шумят аудио– и видеодеки. На стене мониторы, целая куча переключателей, и небольшая армия звукотехников в неизменных синих джинсах и черных футболках делает все, что в ее силах, чтобы звук и картинка были идеальными.

На сцене видно стофутовую золотую арку, шестидесятифутовый лимон и оливку, наколотую на палочку для коктейлей – все это олицетворяет поп‑культуру. Этот тур называется «Поп‑март», его основная тема – поп‑культура и культура попсы.

В воздухе чувствуется электричество – в буквальном смысле, но напитан он и энергией, и воодушевлением. Армия звукотехов пританцовывает на рабочих местах, пока я тихо сижу посреди этого бедлама и делаю записи. Если писать – значит прислушиваться, это значит еще и присматриваться и записывать все, что видишь и слышишь.

У многих писателей случается так, что недостаток веры в нужный момент лишает их тексты силы. Эта книга, например, появилась на свет на высоте семи с половиной тысяч футов в горах Сангре де Кристо цветущей и благоухающей весной. Эта весна была очень романтичной. Если бы я целенаправленно задавала этой книге форму вместо того, чтобы позволить ей формироваться самой, этот рок‑концерт оказался бы вне формата, невзирая на заключенные в нем уроки. В конце концов, какое отношение «эй‑би‑сишная» программа «В концерте» имеет к писательской деятельности?

Мне кажется, самое непосредственное – по крайней мере, к той писательской деятельности, которая нравится мне: живой, взмокшей, энергичной, без купюр. В живом выступлении, несмотря на неотесанность, присутствует некая чистота, магия, чем‑то похожая на ту, что встречается в черновиках. Переработанные тексты тоже по‑своему прекрасны, как и студийные записи, но именно высоковольтный заряд живых концертов – как и черновых набросков, что пишутся интуитивно, из сердца, нутра и пятой точкой – дает жизнь творчеству, полному энергии, страсти и драйва. Как рок‑н‑ролл по сути своей демократичен – все мы чувствуем ритм, – так и словесное творчество несет в себе движущую силу, когда оно написано, а не изредактировано вусмерть. Это joie de vivre [47], этот волшебный пинок срабатывает, когда мы позволяем форме взять верх над формулой. Иными словами, когда мы пишем «вживую» – именно тогда тексты получатся настоящими и достоверными.

– Но, Джулия, – часто спрашивают меня. – А как же вид, форма, структура?

– У текста, над которым вы работаете, уже есть вид, форма и структура, – отвечаю я. – Ваша задача – нащупать ее, а не усовершенствовать. Текст сам знает, как себя писать.

– С чего вы взяли, что текст что‑то знает? Почему в это верите? У меня есть не только вера. У меня есть опыт – много‑много опыта работы писателем. Это не теория, что текст сам знает, что нужно написать. Это мой личный, глубоко пережитый опыт. Я не только сама убедилась в мудрости, присущей тексту, но и на собственной шкуре испытала, что бывает, когда, усомнившись в своей вере, я тратила время и силы на борьбу с произведением, если мое представление о конечном результате расходилось с тем, что мудро возникало само собой. Наши творенья – дети ума, и, как нельзя перенапрягаться и искусственно торопить беременность, потому что можно принести вред плоду или даже потерять его, точно так же не стоит пытаться силой направить произведение в неестественном направлении.

Возвращаясь в начало этой главы, когда я была в монтажной студии «Эй‑би‑си», я подслушивала, как Дэвид работает над выпуском. Он переделал несколько частей, целиком исключив одну из групп.

– Но у нас же есть план! – возразил монтажник.

– Не для этой передачи, – настоял Дэвид. «План» – это одно. Органичное развитие этой программы – совсем другое. Любой телепрограмме присуща своя форма, и что хорошо смотрится на бумаге, не всегда оказывается уместным на экране.

«Снимай. Потом всегда можно вырезать», – таков девиз режиссеров, и для писателей, работающих над черновиками, он подходит как нельзя лучше.

«Пиши, потом всегда можно переделать», – видоизменяю я этот девиз, чтобы он еще лучше подошел любому писательству. Это правило уместно для любых черновиков. Отсюда все начинается. В прокладывании колеи есть своя прелесть. Это живое выступление, и здесь все по‑настоящему. А потом? Потом будет монтажная комната: выбор, выбор, выбор. Есть ликование и в проницательном редактировании. И если разделять эти процессы, как это делают в кино, каждый из них будет приносить чистую, неограниченную радость. Они будут работать вместе, как музыканты, «концертно».

Способ приобщения

Нередко писать нам мешает желание делать это безупречно, избегая не только черновиков, но и неудачных пассажей. Мы стремимся придумать совершенный конечный продукт и сразу написать его. Это желание избежать тупиков и стоит на пути нашего творчества. Чтобы писать свободно, мы должны быть готовы писать неформально. Мы должны позволить самому писательству стать работой, помогающей работать.

Выберитесь из дому с бумагой и ручкой. Устройтесь поудобнее и пронумеруйте строки от одного до пяти. Теперь перечислите пять дел, для которых вам бы пригодилось умение писать. Например:

1. Я могла бы написать отцу.

2. Я могла бы написать памятку о новом проекте.

3. Я могла бы написать своей институтской соседке по общежитию.

4. Я могла бы написать своему конгрессмену по особому вопросу.

5. Я могла бы написать еще одну чашу.

Выберите одну из пяти тем и начинайте писать. Дайте себе писать достаточно долго, чтобы закончить черновик и высказать все, что хотели. Позвольте себе почувствовать все свое тело и ощутить, как двигается рука, когда вы выводите буквы. Разрешите себе насладиться ощущением того, как через вас формируется произведение.

Закончив писать, остановитесь на минутку и подумайте о том, насколько свободнее вам теперь пишется. Если вы писали обычное письмо, можете его отправить. Если памятку или более официальную депешу – можете набрать на компьютере. Если еще одну чашу, возможно, вы вновь отыщете, с кем им поделиться. Читатель – неотъемлемая часть жизни писателя.

Глава 31

Работа ног

– Я дошла до ручки.

Голос на другом конце телефонной линии принадлежал моей знакомой писательнице.

– Это почему?

– Ну, я уже целую вечность работаю над одним проектом, а редактору не угодить, так что теперь я завязла.

– Завязла?

– Меня теперь только под дулом пистолета можно заставить писать.

– И что ты делаешь?

– Я говорю себе: «Просто пиши. Все равно редактор попросит новую правку, и придется все переделывать. Так что попросту делай все, что в твоих силах».

– Почему бы и правда не сделать все, что в твоих силах, и не поработать ногами?

– Что значит «ногами»?

– Это единственный редактор на целом свете?

– Да ты что, я так не могу.

– Почему нет?

– Ну, это не очень преданно с моей стороны.

– Ты прежде всего должна быть предана себе и своей работе.

– Ну, я подумаю.

– А пока думаешь, делай все, что в твоих силах.

В жизни писателя нередко бывает так, что «делать все, что в твоих силах» – означает отделить процесс написания произведения от того, как его в итоге воспримут. Это непростой ментальный маневр, для которого иногда приходится призывать свои духовные ресурсы. Иногда приходится молиться, чтобы только завершить чертов проект. Иногда приходится притворяться, что единственный человек, который увидит наши труды, – мы сами. А временами нужно звать на помощь «доброжелательного читателя», чтобы хотя бы один человек имел возможность прочесть и насладиться рукописью, прежде чем ее разберут по косточкам. Иногда нежелание работать в определенных условиях означает, что пришло время потрудиться ногами и найти возможность работать в других условиях.

Кэролин, талантливый и плодовитый журналист, целых два года подряд наслаждалась тем, что пишет, и ее редакторша из одного крупного женского журнала ее тексты нахваливала. Все переменилось, когда та редакторша уволилась, а на ее место взяли новую. Эта новая редакторша на самом деле оказалась писательницей, не решавшейся писать. Она все время соперничала с Кэролин, хотя ни за что бы не признала этого. Более того, у нее были собственные мысли по поводу того, как лучше было бы написать статью, над которой работала Кэролин, и поэтому, вместо того, чтобы непредвзято воспринимать результаты ее труда, она относилась к ним как к неудачным попыткам сбить невидимую цель.

– Довольно долго я не понимала, что происходит, – сказала мне Кэролин. – Я думала: «Она тоже писатель, она должна меня понять», мне и в голову не приходило, что она писатель, которому не пишется, и завидует, когда видит мое имя в печати.

И только личный психолог Кэролин предположил возможность соперничества. И хотя она не ожидала такого диагноза, интуитивно она почувствовала, что он верный.

– Мне стало ясно, что придется разработать двойной план действий. Во‑первых, нужно найти возможность писать так, чтобы редактор не нашел, к чему придраться. Во‑вторых, пришло время найти новых редакторов, с которыми можно спокойно работать.

Чтобы продолжать писать для редактора‑«соперницы», Кэролин пришлось освободиться от оборонительного перфекционизма. Ей пришлось «просто писать», понимая, что все равно потом придется переделывать. Сделать все «правильно» сразу было невозможно, потому что правила отменились. Признав это, она стала писать свободнее и относиться к черновикам как заготовке, над которой они работали вместе с редактором.

Тем временем Кэролин сделала копии своих лучших публикаций, сочинила несколько писем‑запросов и отправила все это редакторам других журналов в ее области. К ее удивлению, запросы вызвали мгновенный интерес.

– Мы уже давно обсуждаем, как было бы хорошо, если бы для нашего издания писал кто‑то вроде вас, – сказал ей по телефону один из редакторов.

Не сжигая мостов с журналом А, Кэролин взяла по заданию от журналов В и С. Она восприняла все это как эксперимент в восприимчивости – и бой собственному бездействию.

– Я нашла одного редактора, который мне очень понравился, и другого, который был еще хуже, чем тот, с которым мне пришлось работать. Кажется, мне удалось произвести «ориентировку на местности» в моей сфере, и потому я уже не чувствовала себя загнанной в угол жертвой.

Болезненные обстоятельства на работе заставили ее начать действовать в собственных интересах, и Кэролин пришла к простому пониманию, о котором редко вспоминают: издателям нужны писатели, чтобы было что публиковать. Без писателей, готовых работать, издатели не смогут процветать. Пусть издатели иногда ведут себя так, как будто без писателей можно обойтись, все‑таки они нуждаются в нас. И – как часто издатели пугают писателей – их тоже «можно заменить».

– Я решила, что ты права, пора мне поработать ногами.

Мне снова позвонила подруга – расстроенная писательница.

– Что именно тебя убедило?

– Мне слишком часто приходилось заниматься эмоциональной гимнастикой. Мне приходилось притворяться, что я вообще не собираюсь сдавать статью, что пишу для кого‑то еще, что меня все это не заботит, хотя на самом деле я была вне себя от ярости.

– Ну, ярость все же лучше, чем суицидальная депрессия.

– Мне тоже так показалось. Но я решила, что ты была права насчет преданности.

– Ты о чем?

– Что мне надо быть преданной самой себе.

Это духовная аксиома: Бог никогда не закрывает одну дверь, не открыв другую. Некоторые шутят, что, пусть это и правда, быть в коридоре между ними бывает так трудно, что хоть убейся. Когда мы «застреваем» в своей писательской работе, обычно это бывает потому, что мы цепляемся за обстоятельства, которые уже не приносят нам пользы, или не готовы пойти на новый риск, хотя и чувствуем, просто обязаны это сделать.

Картер, писатель‑публицист, почувствовал, что на него навесили ярлык как на писателя определенной направленности. Он не мог уговорить своего редактора дать ему задание вне проверенной темы. Тем не менее он даже не пытался писать статьи наудачу – считал, что это ниже его достоинства. Недооцененный и загнанный в угол, Картер погряз в обидах и депрессии. Наконец, его жена решила сделать ему нагоняй:

– Я вышла за тебя замуж, потому что ты был писателем, который любит свою работу, и чьи работы любила я. А теперь ты писатель, который ненавидит свою работу. Я думаю, тебе стоит вернуться к тому, чтобы писать то, что нравится тебе самому, независимо от того, платят тебе за это или нет. По крайней мере, тогда ты будешь себя уважать.

Вняв замечаниям жены, Картер позволил себе на свой страх и риск двинуться в интересном для себя направлении.

– Стоило мне начать писать о том, что мне самому хочется, я тут же вновь почувствовал себя настоящим писателем, а потом, по иронии судьбы, тот самый редактор, что отказывался задавать мне тему за пределами моей специализации, взял мою новую статью в печать. Иногда мне кажется, что достаточно доказать всему миру, что мы воспринимаем себя всерьез, чтобы другие тоже к нам присоединились.

– Я понял, что я – как лыжник, – продолжал Картер. – Иногда мне как писателю требуется хороший долгий спуск. Это значит, что иногда надо писать без мыслей о редакторе, о том, кто это напечатает. Писать просто себе в удовольствие.

Называйте это «работой ногами» или «принимать себя всерьез», но время от времени писателям необходимо позволить себе снова быть на новеньких и писать просто из любви к этому занятию.

Способ приобщения

Вот что страшнее всего в работе ногами: нам приходится брать ответственность на себя. А кому охота? Да еще самим, без посторонней помощи? Замахиваясь на что‑нибудь рискованное, большинство из нас нуждается в поддержке. Это упражнение потребует от вас целенаправленно искать духовную поддержку.

Возьмите блокнот, выйдите из дома и отправляйтесь в священное для вас место. Для кого‑то это может быть церковь или синагога. Для кого‑то – парк, библиотека или утес с видом на океан. Устройтесь поудобнее, возьмите ручку, попросите о вдохновении и приступайте к мозговому штурму. Заполните следующие строки:

1. Я бы ощутила поддержку в жизни, если бы позволила себе:

1. ___________

2. ___________

3. ___________

4. ___________

5. ___________

2. Моя писательская жизнь стала бы лучше, если бы я попробовала:

1. ___________

2. ___________

3. ___________

4. ___________

5. ___________

Ответив на эти вопросы, уделите еще пять минут, чтобы воздать себе должное и отметить пять действий, которые уже способствуют вашему писательскому благополучию. Заполните следующие строки.

Вот как я уже помогла себе стать писателем:

1. ___________

2. ___________

3. ___________

4. ___________

5. ___________

Глава 32

Практика

Сейчас я пишу в кофейне «Тони» на Парк‑авеню. Ну улице сейчас солнечный, жаркий июньский день. В час‑пик там шумно и суетливо. Кофейня – прохладная, темная пещера.

Я пишу где угодно и когда угодно. Берусь с чистого листа и проливаю свет на свои мысли. Уравновешена ли я? Не слишком ли я несдержанна? Счастлива ли? Грустна ли? Рука, двигаясь по бумаге, показывает мне эмоциональную погоду. Она чует все – и мое настроение, и как идут дела, и области, где я теряю связь с действительностью. Мне это помогает заземлиться, разглядеть подробности, причины и следствия, посмотреть на все с иной точки зрения.

Как и кофейня – место уединения посреди шумного города (Джерард сказал, что когда‑то здесь была церковь), так и мой блокнот похож на прохладную пещеру сознания, где можно медитировать на жизнь и наслаждаться ею. Говоря языком буддистов, когда пишу, я выполняю практику.

Практиковать именно это и означает: раз за разом делать что‑то такое, что совершенствуется повторением, но не требует совершенства в исполнении. Учитель фортепиано попросит вас играть гаммы и добавит, что регулярные занятия – залог освоения инструмента; обучая студентов мастерству писателя, я говорю им то же самое. Регулярные занятия помогут вам овладеть своим инструментом – самим собой.

Вы, писатель, и есть духовный инструмент. Если позволите себе писать регулярно, будете все лучше и лучше настроены. Ваши тексты станут более текучими и выразительными, а следом и сами вы сделаетесь энергичнее, жизнерадостнее, живее.

И хотя, согласно мифам, писатели якобы обитают в башнях из слоновой кости, писательство учит нас интересоваться жизнью за пределами этой башни. Человек искусства – не узник тюрьмы собственной самости. Вовсе нет! Искусство освобождает творящего. Искусство – ключ к свободе. Искусство – дверь к самости масштабнее, живее и увлеченнее. «Увлеченная самость» – вот мои слова, не «самость, увлеченная собой». Последовательная творческая практика – мост между самостью и миром.

Пол в нефе кофейни покрыт черным мрамором с зелеными прожилками. Витрина пестрит мороженым, итальянским фруктовым льдом и разнообразными пирожными. Небольшие столики – из зеленого искусственного мрамора. В зеркале задней стены отражается блестящая эспрессо‑кофеварка, белоснежные горки чашек, блюдец и десертных тарелок. По 106.7 FМ передают приятные старые мелодии. Я вспоминаю семейную пару своих друзей, Дэниэла и Люсинду, писателей и актеров. Думаю о неизменной страсти, которую они привносят в свою жизнь, как настоятельно желают поддерживать эту связь ежеминутно. Мне кажется, с писательским ремеслом у нас похожие близкие отношения. Оно требует такой же преданности – избитое слово, но куда более точное, чем «дисциплина», которое тут всегда возникает.

Я работаю писателем уже тридцать лет. Наверняка найдется кто‑то, кто скажет, что я замужем за своей работой, но мне так не кажется. Писательство кажется мне любовным романом, который можно оборвать в любую минуту, но который мне все еще по душе. Эти отношения интимны. Они ежедневны. Они длятся год за годом, но все равно остаются романтичными. Они свободны. Они страстны – как долгий замысловатый разговор с поразительным мужчиной.

Во всех прекрасных разговорах есть напряжение, волнение, искра возможности. Если писать – значит разговаривать с жизнью, то мы просто обязаны уделить этой беседе все наше внимание и приготовиться удивляться. Чтобы успешно писать, нужно приступать к этому занятию с широко раскрытыми глазами, которые видят окружающий мир, а не только свои личные заботы.

Практика помогает писать. Внимание помогает писать. Как и секс с подходящим партнером, это занятие остается вратами к тайне, возможностью прикоснуться к чему‑то большему, чем мы сами. Писать – значит дорожить тем, о чем пишешь. Это проявление любви: я люблю это, и это, и вот это. И чтобы писать хорошо, необходимо практиковать пристальность.