Призрачная беременность 8 страница
– Э-э, даже не знаю, – сказал он. – Я довольно-таки обыкновенный.
– Это вряд ли.
– Ну, я увлекаюсь спортом, искусством и фотографией. Если… знаешь… если он настанет, то в следующем году я собирался в университет изучать графический дизайн.
У Бобби загорелись глаза. Она проигнорировала часть, касающуюся Мэри. Просто думай о Кейне.
– О, круто. Я не думала, что ты «творческая» личность.
– Ха! Так себя называет мой учитель-хиппи по искусству. Почему ты так не думала?
Смутившись, Бобби пожала плечами.
– Всего лишь заблуждение, полагаю. Я увидела толстовку и ВМХ и решила, что ты относишься к… Не знаю, к типу хулиганов-бунтарей, ну или типа того.
Кейн усмехнулся.
– Это потому что я смуглый? – Он подмигнул, и они оба рассмеялись. – Это же Рэдли Хай. Довольно ужасная школа – ты делаешь то, что должен, чтобы ужиться. И показываешь людям только то, что хочешь, чтобы они увидели, понимаешь? Либо так, либо тебе дадут пинка под зад. В Кройдоне было то же самое.
– Ага. Пайпер Холл – такая же ужасная. Все в своих ящичках: например, есть девушки, играющие в хоккей, девушки, поющие в хоре, симпатичные девушки; даже альтернативные девушки однотипны. Ты можешь выбрать любой ящик, какой тебе нравится, за исключением того, который покажет настоящего тебя.
Он кивнул.
– Это убивает. Усердно стараться не выглядеть так, что ты стараешься. Я пытаюсь совмещать все это. Свои рисунки, катание, увлечение стрит-артом. Смотри. – Он задрал свитер и показал серую футболку с принтом скелета препарированной лягушки. – Я сам это сделал.
– Ух ты – это на самом деле круто. – Когда он ее приподнял, Бобби мельком увидела верх его боксеров. Они были мягкими, из хлопка, и выглядывали над поясом его джинсов, резинка плотно облегала мускулистые выступы, пробегающие по его бедрам. Что-то теплое и радужное зашевелилось внутри нее. Просто думать о Кейне – действительно срабатывало. Он был как раз тем тонизирующим напитком, который ей был нужен.
– Спасибо. Я хочу сделать побольше таких – может быть, продавать их в интернете. Опять же, если только…
– Я поняла.
– А что насчет тебя? Вязание крючком и прочая дребедень?
– Ха! Не совсем! Боже, боюсь даже предположить, что ты слышал.
– Все богачки?
– Неа.
– Лесбийские оргии?
– Только по последним средам месяца, – с иронией ответила Бобби.
– Разочаровывает. Секс, наркотики и рок-н-ролл?
– Нет, нет и только девушки-готы.
– Провал. Все шикарные?
– Все относительно. У нас есть молодая королевская особа среди учениц младших классов, так по сравнению с ней я почти плебейка. Есть вступительные экзамены, так что если ты невероятно умный, то можешь получить стипендию и все такое.
– А как насчет тебя?
– Получила ли я стипендию? – Бобби потянула рукава вниз там, где они задрались – она не хотела вспоминать о призрачных ранах до тех пор, пока не смогла бы полностью раздеться и увидеть реальную картину. Порезы постоянно маячили на переднем плане ее сознания, словно в ее череп попала муха. – Нет. Хоть я и ношу очки, на самом деле я не такая уж умная. Моя мама была достаточно известной актрисой в восьмидесятых – она играла Дездемону в одном старом фильме, версии «Отелло». Мама всегда работает в разных местах, так что отправила меня в школу-интернат для «моей же собственной пользы».
– Отстой. – Кейн доел чипсы и бросил пакет в мусорную корзину. – Но ты все равно умная. То, как ты говоришь, и все такое.
– А мне бы дали пинка под зад в Рэдли?
– О, однозначно! Однозначно! – засмеялся он.
– Мне нравится сочинять, – призналась Бобби. – Не знаю, хороша ли я в этом – я едва ли пользуюсь точками – но мне бы хотелось быть писательницей. Писать книги.
Кейн ухмыльнулся.
– «Творческая» личность?
– Ага. – Бобби улыбнулась в ответ. Сквозь мрак по улице зашумел автобус, проезжая мимо нависающих деревьев, которые задевали и хлестали его. Момент был разрушен. Блин. Она не хотела, чтобы разговор с Кейном заканчивался.
Они сели в автобус, показав свои билеты, и в Бобби ударила почти осязаемая волна запаха пота. Распаренное, влажное транспортное средство было отвратительно – оно пахло будто мешок влажного компоста, оставленного на солнце.
– Чувак, здесь воняет, – пробормотал Кейн, и Бобби собиралась было ответить, когда увидела то, что остановило ее на полуслове. – Что такое? – спросил он.
– Просто не останавливайся, – ответила ему Бобби, ведя его к самым задним сиденьям. В третьем ряду сидела приходящая ученица по имени Элоди Минчин. Бог знает, почему она ехала на автобусе в школу почти в полдень, да это было и не важно. Их увидели.
Кейн видел то же, что и она.
– О, задница. Ты думаешь, она на тебя донесет?
– Опять же, я переживаю не из-за Прайс.
– Грейс?
– Грейс.
Кейн, должно быть, уловил что-то – возможно, она скорчила такое же лицо, которое делала, когда была вынуждена есть ужасные оливки или каперсы – потому что неожиданно проговорил:
– Знаешь, между мной и Грейс ничего нет.
Бобби сделала равнодушный вид, как будто это не имело для нее никакого значения, хотя в ее голове проходил парад победы. Другая часть ее мозга пыталась вытолкнуть черные облака – Мэри – на передний план, но она не обращала на это внимания. Вся суть жизни заключалась в маленьких победах. Сейчас, на заднем ряду 38 автобуса, она позволила себе упиваться радостью от осознания того, что Кейна не интересовала Грейс Бруэр-Фэй.
– О, правда? А она это знает?
– Если нет, то ей бы следовало. Я был с ней прямолинеен.
Бобби решила продолжить дальше, пытаясь говорить как можно более беззаботно.
– А почему нет? Грейс супергорячая.
– Считаешь?
– А ты – нет?
Уголки губ Кейна опустились.
– Она – командно-горячая, но не командно-веселая, ты же понимаешь, о чем я? Она могла бы как-нибудь попробовать улыбаться.
Бобби подавила смех.
– Отстой.
– Ага. Мне не следует говорить о ней плохо. Она нормальная, но… просто нет. – Когда Бобби не ответила, он продолжил: – Трудно сказать, почему нет – почему тебе нравятся одни люди, а другие нет? Просто нравятся или нет.
Бобби думала над лаконичным и остроумным ответом, но решила говорить прямо.
– Я знаю, что ты имеешь в виду. Ты не можешь заставить себя.
Кейн кивнул и протер запотевшее окно рядом с собой.
– Некоторые люди просто сияют немного ярче других, и это не имеет ничего общего с тем, как они выглядят.
Внезапно Бобби не смогла говорить из-за кома в горле.
К тому времени, когда они добрались до собора Святого Павла, дождь уменьшился до мелкой измороси. Церковное кладбище было безлюдным, только одна дама с детской коляской принесла свежие цветы на могилу и выдергивала сорняки, которые посягнули на памятник. Бобби на мгновенье задумалась, к кому она пришла – возможно, к мужу или к матери, или отцу. Как бы там ни было, молодые люди прошли мимо нее в почтительном молчании.
Они последовали по дорожке вокруг церкви к казавшимся бесконечными рядам могил, которые ожидали за задней частью.
– С чего начнем? – спросил Кейн.
– Понятия не имею. Думаю, поищем надгробие с надписью Уортингтон …
Они разделились, чтобы сэкономить время – да, это был «Фильм Ужасов 101», только с огромным количеством могил. На кладбище не было никакого очевидного порядка – даже тропинки через кладбище были петляющими и бессмысленными. Угрожающего размера дубы были рассеяны среди могил, загораживая свет. Каждые несколько сотен метров стояли скамейки – единственные предметы, по которым можно было ориентироваться.
Проходя между надгробиями, Бобби ощущала чувство покоя и умиротворения. Не было ли ужасно думать, что все люди смертны и это нормально? Ведь ощущают смерть те, кто остается. Поэтому Бобби не могла просто уйти. Кто же присмотрит за ее мамой?
Сердечные надписи на надгробиях – для нее просто имена – заставили Бобби задуматься, продолжают ли люди жить в воспоминаниях после того, как все заканчивается. У некоторых могил были свежие подношения, но многие превратились в руины, обломанные и съеденные мхом, у которых не осталось никого, кто бы мог вспомнить лица тех имен, чьи тела разлагались под землей. Бобби задалась вопросом, что это и есть столько, сколько на самом деле живут люди – до последнего человека, который тебя помнит, до последнего букета на твоей могиле.
Ангел плакал над небольшим семейным участком земли, прижимая обветшалую каменную руку к лицу. Бобби прочла имена преданных земле. Целые поколения в одной могиле. Но ни одного упоминания о Уортингтон. Это начинало напоминать поиски иголки в стоге сена.
Голова Бобби повернулась на слабый звук. Девичий смех. Он несся по ветру, но звук был очень легким и слабым, словно слышимый издалека или из прошлого. Он был настолько изысканным, настолько нежным, что Бобби сомневалась, не показалось ли ей.
Она увидела Кейна на соседней тропинке. Она встретила его на пересечении под кромкой величественных, корявых дубов.
– Ты это слышал?
– Что?
– Ничего. Ну… мне показалось, что я слышала девичий смех.
– Смех? Не очень похоже на Мэри.
Бобби кивнула.
– Я тоже так подумала.
Нахмурившись, брови Кейна сдвинулись ближе. Это было очень мило.
– Хотя все это кажется немного жутковатым.
– Что? Кладбище? Серьезно?
Он усмехнулся.
– Нет, похоже на большое дежавю.
В другое время Бобби бы закатила глаза, но сейчас она верила ему без сомнений.
– Думаешь, ты был здесь раньше?
– Я был здесь раньше – но это совсем другое. – Он пожал плечами. – Не могу объяснить.
Досадно.
– Все нормально… какие-нибудь следы Уортингтон?
– Неа.
– У меня тоже.
Небеса снова разверзлись, крупные брызги дождя быстро превратились в поток.
– Ах! Давай найдем укрытие! – Бобби держала руки над головой. Они бросились к ближайшим зарослям деревьев, покидая безопасную тропинку.
Последовала головокружительная вспышка молнии, за которой почти сразу же раздался грохот грома, прозвучавший так, словно треснуло небо. Бобби вспомнила, что если гром мгновенно следует за молнией, это значило, что недалеко был глаз бури. Они бросились дальше в лес, направляясь к более плотному укрытию. Под темнеющими осенними листьями они были защищены от грозы. Бобби оглядела место и поняла, что они не были в полном одиночестве. Они все еще были в окружении могил.
Почти полностью скрытый деревьями, заросший плющом, на некотором расстоянии от главной дорожки, расположился склеп. Вокруг приземистого каменного строения собрался мусор из порыжевших листьев. Бобби никогда не замечала его прежде, спрятанного в тени. Когда-то он был очень красивым – низкие ступени вели к колоннам, обрамляющим декорированный металлический вход с искусно вылитыми решетками, скручивающимися и завивающимися вокруг ангела-хранителя в глубокой молитве. К сожалению, ныне забытый, он был покрыт граффити – не потрясающим уличным искусством, а мерзкими кривыми «словечками» и вульгарными изображениями мужской анатомии. Бутылки из-под кока-колы и выцветшие пакеты из-под чипсов взбирались на стены вместе с листьями.
Бобби подумала, что прошло много времени с тех пор, когда кто-нибудь приносил цветы к этому памятнику. Его соседи – плоские мемориальные плиты в земле – заросли дикой травой, сорняками и еще большим количеством мусора. Весь этот угол кладбища был забыт.
– Не понятно, – проговорила Бобби раздраженно. Дождь продолжал стучать по навесу. – Почему Бриджит снится именно это место?
– А почему бы и нет? Мы все приходим сюда. Может быть, девушки и во времена Мэри тоже приходили сюда?
Бобби фыркнула.
– Это нечестно. Мы стараемся изо всех сил, мы следуем всем подсказкам, но так ни к чему и не пришли. Сегодня мы вообще не узнали ничего, что могло бы нам помочь.
– Эй. – Кейн подошел ближе и взял ее за руку. Его кожа была горячей на ощупь, она согревала ее холодные влажные пальцы. – Мы добьемся своего. Мы делаем все, что можем. Может быть…. может быть, нам нужно передохнуть.
– У нас нет времени.
– У нас все еще есть два дня. Все будет в порядке. – Он сжал ее руку, и она ему почти поверила. Сейчас их тела находились близко, слишком близко, ближе, чем могут находиться друзья. Она слегка подняла вверх голову, пока ее глаза не встретили его. На ее линзах были крапинки дождя, но она все же могла видеть, как он смотрел на нее. Он хотел поцеловать ее. Она хотела поцеловать его. Она хотела, чтобы он хотел поцеловать ее. Бобби часто размышляла о том, каким будет ее первый поцелуй, но никогда в ее мечтах она не представляла себе пропитанное дождем кладбище.
Их губы находились всего в нескольких сантиметрах друг от друга, но даже это было слишком далеко. Он наклонился, ловя момент. В ту секунду, когда его губы коснулись ее, подул внеземной благоухающий бриз, неся с собой лето. Сухой влажный июльский воздух с нотками свежескошенной травы, дикого чеснока и лаванды. И парфюм… она определенно чувствовала аромат парфюма. Оранжевые, янтарные, желтые листья закружились вокруг них в изящном вихре: вращаясь, опускаясь и ныряя, словно в ритме вальса. На сей раз странный танец сопровождался очень отчетливым кокетливым девичьим смехом.
Глава 16
Дружеский совет
Бобби тут же отстранилась, их губы едва успели прикоснуться.
– Ты это слышишь, правда?
– Эм, ага. – Краска сошла с лица Кейна. – Кто это?
Чары разрушились, кружащиеся листья легли на землю, шурша, словно хрустящая бумага.
– У меня есть только одно предположение.
Кейн отпустил ее руку. Бобби чувствовала, что именно они были причиной происходящего – они разворошили прошлое. А может в воздухе было что-то такое? Что-то, что заставило Кейна сделать это? Она очень-очень надеялась, что воздух тут ни при чем. Кейн окинул взглядом поляну.
– Думаю, нам следует выбираться отсюда. Прямо сейчас.
Бобби хотела ответить: «Нет, пожалуйста, поцелуй меня снова», но вместо этого кивнула. Не смея оглянуться назад, она начала спускаться по тропинке к церкви. Сначала нужно выжить, поцелуи подождут.
Почему-то она даже не думала о том, как вернется в школу. Спасало лишь то, что все считали ее больной, и никто бы не удивился, почему она одета не в форму. Однако это не поможет, если ее поймают за пределами школы. Бобби снова вспомнила о встрече с Элоди в автобусе. «Стукачество» было смертельным грехом в Пайпер Холле, но это относилось только к учителям. Элоди могла бы просто рассказать кому-то одному, а тот передал бы дальше, а затем дальше, и так до бесконечности.
Попрощавшись с Кейном в Оксли, Бобби вернулась в школу во время пятого урока. Поскольку им нужно было на разные автобусы, повторения поцелуя не последовало. Они даже не говорили о нем, так что ко всем ее внутренним переживаниям добавилось еще и сомнение в том, что произошло на кладбище.
Бобби не переставала думать об истории, рассказанной Сэди. Предположительно, Мэри встречалась с местным парнем. Таким же, как и Кейн. Эта сумасшедшая мысль возникала всякий раз, когда она видела его – было ли это реальным или чем-то сверхъестественным? Может они всего лишь воспроизводили прошлое? Бобби никогда раньше не испытывала подобных чувств к парню, поэтому не могла сказать наверняка. Сейчас ей казалось, будто его имя написано на ее сердце, но также это могло быть вызвано и магией. Сомнений не вызывало лишь одно – это было противоестественно.
Подождав, пока группа девочек в спортивной одежде выйдет из раздевалки на хоккейное поле, Бобби смогла проскользнуть через черный вход, не привлекая к себе внимания. По сути, она была уже на месте, но вокруг могло произойти столько бед. Оставшись незамеченной, Бобби на цыпочках прошла через секретный проход обратно к себе в комнату.
Как и ожидалось, в это время Дом Бронте был безлюдным, все были на занятиях. Как только Бобби подошла к кровати, она поняла, что совершенно обессилена. Сегодняшний день полностью истощил ее, хотя на часах не было и трех. Всего за одно утро она была напугана, изувечена и поцелована. Мощный выброс адреналина был неизбежен. Она позволила себе прилечь. Заряжающий энергией дневной сон вдруг показался бесконечно привлекательным, и в ту же секунду, когда ее голова коснулась подушки из искусственного пуха, глаза начали слипаться. Чувство вины терзало, но ей действительно казалось, что они больше ничего не могут сделать. Единственной зацепкой, полученной от Бриджит, было кладбище, и за исключением поцелуя-которого-никогда-не-было поездка не принесла ничего нового.
Кейн решил прогулять остаток дня, но поехал домой, чтобы убедиться, что школьное управление не оставило сообщение на мамином автоответчике. В любом случае, не было и мысли, что Бобби тайно проведет его в Пайпер – она и так уже достаточно много рисковала сегодня.
Скинув туфли, Бобби закрыла уставшие глаза. Она снова и снова проигрывала почти-поцелуй в своей голове. Воображаемый момент превратился в сцену из кино: вибрирующие скрипки, она растворяется в руках Кейна, ее спина, словно в танце, грациозно изогнута, он склонился над ней. Это было бы так прекрасно, если бы не вмешался призрак. Нет. Она не позволит Мэри испортить ее киномомент. Ее первый поцелуй (почти). Сердце переполняли чувства, и вскоре голова тоже оказалась у них в плену. Она погрузилась в сон.
Спокойствие продолжалось и во сне. Она находилась в помещении, которое теперь стало Общей Комнатой для учениц младших классов, но тогда это была библиотека. Бобби сидела на широком подоконнике, плотный зеленый бархатный занавес почти полностью скрывал ее от остального мира. Комнату заливал теплый весенний солнечный свет, и она купалась в нем, наслаждаясь лучами на своем лице. На коленях лежала книга, но она не обращала на нее внимания. Вместо этого она смотрела в окно, наблюдая за девушками на игровой площадке. Они смеялись, визжали и шутили, гонялись друг за другом, играя во что-то, похожее на догонялки.
Бобби никогда не чувствовала себя настолько далекой от чего-либо в своей жизни. Наверное, именно так чувствуют себя золотые рыбки.
Все в этих девушках отличалось от нее. Их волосы подкрученные у шеи, в то время как ее собственные были стянуты в косу, их идеально выщипанные трафаретные брови. Внезапно она осознала, что девушка с великолепными рыжеватыми локонами по другую сторону окна пристально смотрела и указывала на нее – ее заметили. Откуда-то она знала, что это была Сьюзан Флетчер.
– Вы ее видели? Она смотрела прямо на меня. – Жестокие слова были слышны даже через стекло.
– Просто пялится на нас! Как странно! – рассмеялась еще одна девушка.
Бобби закрыла книгу, спеша укрыться в другом месте. Она опустила ноги и ахнула, книга упала на пол. Она была не одна. На нее смотрел красивый мужчина с большой стопкой книг. Как она догадалась, это был учитель.
– Ох, извините, – проговорил он. – Я не хотел вас напугать. Я думал, вы знали, что я был здесь.
Бобби не знала, ответила ли ему Мэри годы тому назад. Она никогда не знала подобной застенчивости, давящей на плечи подобно кольчуге. Она даже не могла смотреть ему в глаза. На учителе был простой серый костюм с галстуком цвета красного вина, покрой и того, и другого казался Бобби немодным. Золотисто-каштановые волосы с почти незаметным пробором сбоку были гладко зачесаны назад. У него была добрая улыбка, ямочка на подбородке и массивная челюсть. Он был гораздо привлекательнее любого из их учителей, даже мистера Грейнджера.
– Мэри, верно? Новенькая?
Бобби кивнула.
– Что вы здесь делаете совсем одна? На улице стоит такой прекрасный день.
Бобби лишилась дара речи, но разговор продолжался без нее.
– Ах, понятно. Позвольте, я угадаю. Некоторые дамы были более чем неприветливы?
Время двигалось дальше. Бобби видела только половину событий, тогда как Мэри не могла оторвать от него глаз.
– Что вы читаете? О, «Моби Дик»[13] – один из моих самых любимых… «Зовите меня Измаил» – такая замечательная первая строка, вы не находите? Да… и одержимость Ахава… да, я согласен… даже очень…
К тому времени, когда они закончили обсуждение белого кита, Бобби – нет, Мэри – была влюблена.
Проснувшись, Бобби ощущала такую легкость на сердце, что даже расстроилась, что это был всего лишь сон, но, вспомнив о Кейне, вдруг почувствовала, как будто изменила ему с красивым учителем. Сон казался таким реальным – это было похоже на влюбленность в кинозвезду, только в десять раз сильнее. В призрачной истории Сэди была упущена важная деталь: он не был местным парнем, он был местным мужчиной.
Ная затрясла ее, пытаясь разбудить.
– Отвалии, – пробормотала она, все еще находясь в полудреме.
– Время просыпаться, спящая красавица.
– Который час?
– Почти ужин. Как все прошло в приюте?
Бобби села и потерла глаза.
– Пустая трата времени. Бриджит не сказала нам ничего такого, чего бы мы уже не знали, и закончилось тем, что я вся покрылась порезами. Смотри, – Бобби задрала рукава и Ная в шоке втянула воздух, разглядывая шрамы.
– О боже. Как это случилось?
– Понятия не имею. Они просто появились. – Бобби расстегнула блузку, чтобы разглядеть лучше. Ссадины покрывали руки вплоть до плеч.
– Болят? – Ная провела по ее коже, сжав губы.
– Нет. Просто мучают. Как и все на этой неделе, но какая разница, не так ли?
– Ты уверена, что в порядке? – Ная скорчила рожицу, и Бобби кивнула, не желая снова расстраиваться. – Значит так… ты пропустила целую кучу всего, пока была «больна». – Она сделала пальцами маленькие ушки кролика. – Желаешь хорошие новости или плохие?
Бобби застегнула блузку.
– О боже, что на сей раз? Хорошая новость, полагаю.
Ная подогнула под себя ноги.
– Хорошо. Поскольку с момента исчезновения Сэди прошло уже почти сорок восемь часов, пришло время начать официальное расследование по делу о пропавшей без вести, во всяком случае, так сказала Дженни Фам, а ее отец – полицейский. Как бы то ни было, в обед доктор Прайс зашла в столовую и такая: «Мы увеличиваем время Разрешения на отлучку. Оно начнет действовать в четверг». Все уезжают в среду вечером.
– Оу, вау. Интересно, почему.
– Мы думаем, что, возможно, им нужно сделать что-то типа экспертизы и все такое.
– Или потому что они считают, что мы не в безопасности. – Бобби провела рукой по волосам, пытаясь привести мысли в порядок. – А как же мы? – Разрешение на отлучку давалось в первые выходные каждого месяца – уроки в пятницу и понедельник отменялись, и большинство девушек уезжали домой. Оставался только основной персонал, чтобы присматривать за иностранными ученицами, такими, как Ная, и теми, кто не мог поехать домой, такими, как она.
– Мы остаемся.
– Но это то время, когда…
– Время выйдет. Знаю.
Сияющий полдень, проведенный с Кейном, потускнел и теперь казался далеким воспоминанием. Завтра после уроков они останутся в почти пустой школе с призраком, подбирающимся все ближе.
– О боже. Какая же это хорошая новость? Что мы будем делать?
– По крайней мере, везде будет полиция.
Бобби фыркнула.
– Интересно посмотреть, что они будут делать против мертвой девушки в зеркале.
– Но здесь есть и приятная сторона – если мы не умрем, то у нас будет выходной.
Бобби заставила себя улыбнуться ради подруги.
– Что насчет плохой новости? Может, мне понадобится успокоительное прежде, чем я ее услышу?
– Доктор Прайс хочет видеть тебя в своем кабинете.
Матрас неожиданно провалился. А может, это всего лишь поплыла ее голова.
– Замечательно.
Сидя на диване между Лазаретом и Изолятором, Бобби обхватила себя руками, словно в смирительной рубашке, в ожидании, когда ее пригласят в кабинет Прайс. В чем бы ни была причина, старое крыло всегда было в десять раз холоднее, чем остальная часть школы. Вдалеке Бобби слышала болтовню девушек, направляющихся в столовую на ужин. Повсюду кипела суета, как перед Рождеством, будто всем им сделан подарок в виде выходного дня за пределами школы. Те же, кто подобно ей никуда не уезжали, вообще ничего не говорили, не желая никому портить настроение.
– Роберта, вы можете войти? – Дверь отворилась, и доктор Прайс поманила ее внутрь. – Сожалею, что заставила вас ждать, у меня был важный телефонный звонок.
– Все хорошо. – Опустив голову, Бобби вошла в кабинет. За много лет она бывала здесь всего несколько раз. Реклама Пайпер Холла гласила, что здесь поощряют, а не наказывают, поэтому обычно внутри этих стен бывали только девушки с очень серьезными неприятностями.
Доктор Прайс села за роскошный стол, дерево которого сверкало так, словно только что отполированный конский каштан. Она жестом пригласила Бобби сесть напротив, однако та обнаружила, что ее ноги приросли к лиственному узору на ковре. Она совсем забыла о зеркале.
Отличительной чертой кабинета директрисы было выдающееся зеркало, которое заполняло стену позади рабочего стола. Оно было явно антикварным, хотя Бобби было все равно, когда именно в прошлом его произвели. У него была замысловатая, почти вульгарная, золотая рама – как будто его привезли прямо из Версаля. Если память ее не подводила, зеркало было подарком школе на торжественное открытие. Конечно же, Бобби беспокоил не броский орнамент, а отражение. В него помещалась целая комната, и Бобби знала, что если посмотреть достаточно внимательно, она будет там ждать.
– С тобой все в порядке, дорогая?
Бобби сосредоточила свое внимание, избегая смотреть в зеркало.
– Эмм, да, просто еще немного не пришла в себя. – Она опустилась в мягкое кресло.
– Да, я слышала, что ты заболела. Поэтому я и хотела с тобой поговорить. Я заметила, что в последние несколько дней ты была не в себе.
Даже тот факт, что Прайс знала, какой она была в обычные дни, был удивительным. За пять лет они едва ли пересекались.
– Думаю, я чем-то заболела. – Она не могла встретиться с ее пристальным взглядом.
Прайс положила подбородок на пальцы. Ее ногти были выкрашены в оттенок, идеально соответствующий розовому шарфику на ее шее.
– Роберта, ты знаешь, что означает «in loco parentis»?
Бобби подложила под себя руки.
– Да, кажется, это означает родительскую ответственность или что-то вроде этого?
– Правильно. Буквально, «на месте родителей». Знаю, мы не так часто общались, но я горжусь тем, что стремлюсь узнать всех своих юных леди. Понимаешь ли, у меня нет своих детей. И я никогда не чувствовала, что мне это нужно, потому что у меня есть вы.
То, что директор говорила так откровенно, мягко говоря, тревожило. Бобби всегда придерживалась идеи, что учителя ложатся спать со своими коробочками Таппервэй в шкафчиках для хранения посуды. Мысль о том, что у них могут быть сексуальные отношения, была совершенно невозможной.
– Поэтому я могу понять, когда что-то беспокоит одну из вас, – заключила она.
Внезапно Бобби занервничала, ей стало жарко.
– Со мной все в порядке. Правда. Я всего лишь заболела.
Доктор Прайс изучала ее хитрыми, как у лисы, зелеными глазами.
– Бобби, если это связано с Сэди, а я думаю, что так и есть, то мне абсолютно точно нужно это знать. Ты, возможно, считаешь, что защищаешь кого-то … может быть, думаешь, что защищаешь Сэди, но с каждой минутой ее отсутствия, все становится намного серьезнее. Серьезнее и для тебя тоже, если ты что-то знаешь.
Бобби пришлось плотно сжать губы, чтобы сдержать горький смешок/рыдание. Как будто бы она сама этого не понимала. Время, булькая, утекало в канализацию, и она не знала, что сделать, чтобы остановить его. Осталось меньше двух дней. Она совсем измучилась. Возможно, пришло время сознаться.
– Вы не поверите …
– Что? Чему я не поверю?
Бобби замерла, не закончив фразы. Она была в комнате. В зеркале, в самом дальнем углу, между стенными шкафами и окном. Мэри была скрыта тенью, только ее бледные белоснежные скулы и подбородок отражались от света лампы на столе Прайс.
– Бобби… чему я не…?
Бобби инстинктивно развернулась в кресле, чтобы посмотреть, действительно ли Мэри стояла в углу. Естественно, ее там не было, но как только она повернулась, шкафчик, самый близкий к месту, где стояла Мэри, распахнулся. По всей видимости с верхней полки выпал скоросшиватель и еще несколько папок, открыв дверцу и рассыпав по полу кабинета листы бумаги.
– Не беспокойся. – Прайс встала и вышла из-за своего стола, чтобы прибрать бардак. – Вот что получается, когда все складываешь, как попало.
Бобби пересекла кабинет и нагнулась, чтобы помочь ей. «Вау, учителям действительно приходится много заниматься бумажной работой», – подумала Бобби, подбирая записи. Бог знает, что это было – на вид, какие-то школьные отчеты.
– Все хорошо, Бобби, оставь это мне, пожалуйста. Их нужно будет снова подшить в правильном… – Ее голос внезапно оборвался, и Бобби потребовалась секунда, чтобы понять, почему. Сама того не заметив, она подвернула рукава, чтобы протянуть руку, и обнажила шрамы. Вот дерьмо. – Бобби, что ты сделала со своими руками?
– Ничего! – Пропищала Бобби, прекрасно понимая, как это может выглядеть.
– Ты наносила себе телесные повреждения?