Литературы средней азии 21 страница
Возникший, очевидно, в XVII в. жанр историко-эпической поэмы сначала тяготел к конфуцианской дидактике, о чем говорит само название анонимной поэмы «Светлые примеры Небесного Юга» («Тхиен Нам минь зиам», середина XVII в.), конспективно излагающей (краткость нередко приводит к неясностям) эпизоды из истории Вьетнама начиная с легендарных времен. Поздняя поэма — «Книга Небесного Юга» («Тхиен Нам нгылюк», рубеж XVII—XVIII вв.) — построена на значительно более широкой фольклорной основе, а гигантской задаче — объять всю историю страны — соответствует большой объем произведения. В эту поэму, самую длинную во вьетнамской литературе, входят восемь тысяч строк люкбата и вставные стихи: два — на вьетнамском языке и тридцать одно — на ханване.
Имя автора «Книги Небесного Юга» неизвестно, сведения о нем можно почерпнуть только из самого произведения. Некоторые строки дают повод предположить, что поэма написана по княжескому повелению. «Почтительно приказу повинуясь, пишу простонародным языком», — говорит поэт как бы в оправдание, что было не лишним, учитывая гонения на литературу на вьетнамском языке. Автор подчеркивает, что «сие повествование лишь для чтения дома» предназначается, т. е. что история эта неофициальная в отличие от сочинений придворных историографов. Сам автор говорит, что в поэму вошло многое «из летописей, а также устных сказаний». В композиции поэмы лишь внешне соблюдается принцип построения хроник: материал в ней распределяется по династиям и правителям, однако нет строгого отнесения событий к определенному году. Вместе взятые поэтические рассказы о легендарных и исторических лицах составляют изложенную в стихах историю Вьетнама. По-видимому, заимствована из хроник и концепция истории, совпадающая с конфуцианской: в поэме часто упоминается «путь небес», который предопределяет исторические события, процветание и крах династий, победы и поражения героев. Тем не менее поэт подчеркивает, что правитель, стремясь исполнить «веление небес», должен чтить «народное сердце», т. е. учитывать настроения простого люда.
Внимание автора в поэме часто переключается с политической истории — смены династий и правителей — на народные эпические и сказочные мотивы, легенды, которые он по-своему переосмысливает. В результате происходит определенная «модернизация» старинных сюжетов и образов, появляются анахронизмы. Этот наивный антиисторизм «Книги» обоснован, автор ее исходит из представления о неизменности бытия, о движении по кругу, а потому заменяет явления прошлых эпох тем, что для него привычно. Поэта интересуют и этические вопросы. События, изложенные в «Книге», фигурируют и в хрониках, но если хронист касается их лишь мимоходом, то в поэме они развернуты и образуют как бы самостоятельные части внутри поэмы. Эпизоды «Книги» можно разделить на три группы.
Во-первых, это эпизоды, основанные на фольклорных сюжетах, время действия которых относится к периоду образования раннего вьетнамского царства (или союза племен) — времени правления легендарных государей Хунг, а также к периоду ранних вьетских государств и к началу китайского владычества, воспринимавшимся в народной поэзии как седая древность: рассказы о деяниях первопредка
540
и первоучителя вьетов (лаквьетов) Государя Дракона Лака (Лак Лаунг Куан), эпических богатырей Фу Донга, Ли Онг Чаунга, воительниц — сестер Чынг Чак и Чынг Ни и т. д. В отличие от исторических сочинений в поэме эти эпизоды строятся по законам народно-эпической композиции, но образы несравненно более сложны и полнокровны. В рассказе о Фу Донге, который верхом на железном коне и с железной секирой в руках обратил в бегство рать Иньского царства, явственны черты эпического героя с элементами гиперболизации: ковали железного коня и оружие для героя «триста артелей кузнецов», а доставляли их ему «десятижды по десять тысяч слонов и лошадей», богатырь «потянулся вверх, стал ростом больше десяти чыонгов» (т. е. свыше 40 м.). При виде его враги «перепугались, словно цыплята». С образом Фу Донга контрастирует реалистичный образ его матери. Она добродетельная вдова (почти все матери героев «Книги Небесного Юга» — вдовы; это, видимо, поздняя интерпретация древнего представления о чудесном происхождении героев), занимается торговлей («месяцами и днями торгует, сама присматривает за всем»), привержена буддизму. Поэт прибегает к традиционной поэтической образности. Так, используя литературный символический образ «игры луны и ветра», обозначавший любовную связь, он как бы предостерегает молодую вдову от докучливого внимания мужчин. Переплетение того, что идет от книжной и фольклорной традиций, с тем, что продиктовано жизненным опытом автора, очень характерно для поэмы.
Вторую группу составляют религиозно-фантастические эпизоды; рассказ о Ты Дао Хане, чародее и монахе, история далекого предка реформатора XV в. Хо Куй Ли. Они тяготеют к сказочным мотивам. Предок Хо Куй Ли — оборотень, лис о девяти хвостах (образ, заимствованный из китайского фольклора), ловко обманывает тигра, превращается в человека, живет у Будды. Когда Будда ушел на праздник к Владычице Запада, он изловил и съел всех кур в доме, за что и был превращен в лиса. Рассказ этот построен по мотивам сказок, а Будда в нем ближе к сказочному волшебнику — Будде вьетнамских сказок; он вполне уживается здесь с мифологическим персонажем, заимствованным из даосских верований, — Хозяйкой Запада. Подобное смешение культур и религиозный синкретизм не исключение, а скорее правило для старого Вьетнама.
К третьей группе можно отнести стихотворные рассказы об исторических лицах — правителях, полководцах, героях. Эти образы сформировались не без влияния фольклора и получили в поэме своеобразную трактовку. В рассказе о Динь Бо Лине (X в.), безвестном юноше, впоследствии занявшем престол, характерно сочетание бытовых эпизодов с повествованием о героических деяниях. Маленький Линь, которого сверстники во время игр избрали «государем», угощает своих «подданных» свининой, составлявшей единственное ценное достояние его матери — вдовы. Когда та возвращается, то о проделке сына со злорадством доносит ей соседка, величая ее «государыней-матушкой». История же возвышения Динь Бо Линя и его воинских подвигов выдержана в духе эпической гиперболизации:
Крепости брал — словно зелень в огороде срывал,
Будто могучий тигр, кидался на стадо коз.
Вереница правителей Вьетнама выглядит в поэме однообразно, при их изображении автор тяготеет в основном к традициям хроник с присущей им нормативностью, но допускает отклонения в эпизодах, подробностях, трактовке отдельных образов. «Книга Небесного Юга» написана народнопесенным размером люкбат, который к тому времени уже утвердился в литературе, но его ритмика далека здесь от совершенства. Лишенный утонченности стиль поэмы явно тяготеет к стилю «простонародных» чуенов.
В XVII в. развивается жанр философско-лирической поэмы, впитывая в себя традиции бессюжетной ритмической прозы, о чем свидетельствует композиция поэм. Каждая из поэм пронизана какой-либо философской мыслью; важную роль выполняют в них величавые картины природы. Пространные пейзажные зарисовки характерны, например, для поэмы Хоанг Ши Кхая «Напевы о четырех временах года» («Ты тхёй кхук», ок. 1600 г.); поэма открывается картиной мифологической космогонии. Философско-лирические поэмы насыщены мифологическими, историческими и литературными реминисценциями. Им свойствен аллегоризм: панорама весеннего празднества, наполненная ликующими интонациями, символизирует в «Напевах» всеобщее благоденствие, якобы наступившее с воцарением Ле. Образ китайского полководца III в. Чжугэ Ляна воплощает в поэме Дао Зюи Ты (1572—1634) «Песнь о Волуне» («Нгоа лаунг кыонг ван»; Во-лун — Спящий Дракон — прозвище Чжугэ Ляна) мудрого советника вообще.
Жанр философско-лирической поэмы не имел единого термина. Хоанг Ши Кхай называл его «кхук» (по-китайски «цюй» — мелодия, напев), Дао Зюи Ты — «ван» — элегическая песня (по-китайски «вань» — поминальная песня). Стремление сблизить данный жанр с музыкальными произведениями, как это явствует из терминов,
541
объясняется, по-видимому, тем, что поэмы не просто декламировались: существовала сохранившаяся поныне старинная манера исполнения стихов нараспев, под музыкальный аккомпанемент.
Большое значение в духовной жизни Вьетнама XVII в. имел театр, в становлении которого важную роль сыграл Дао Зюи Ты. Сын «поющего шута» — его отец возглавлял придворный оркестр — Дао Зюи Ты потерпел неудачу на экзаменах и, перейдя в княжество Нгуенов, стал видным сановником и поэтом, способствовавшим формированию театрального жанра туонг (музыкальной драмы), который получил распространение в центральных районах Вьетнама. Дао Зюи Ты приписывается авторство патриотических пьес.
Туонг, будучи в своей основе вьетнамским национальным жанром, развивался под влиянием китайской драмы, но впитал в себя также элементы тьямской музыки и танца. Туонг до сих пор сохраняет черты символического жанра с многочисленными условностями и в актерской игре, и в одежде, и в реквизите. Для туонга обычны сцены с акробатикой и фехтованием, однако женские роли исполняли в нем актрисы. Язык туонга тяготел к языку письменному, целые арии пелись на ханване. Существовало деление на амплуа. Положительный персонаж в туонге, как правило, идеализированный герой, совершающий подвиг во имя государя и родины. Часто сюжеты для туонгов заимствовались из китайских эпопей «Троецарствие», «Речные заводи».
Любимым зрелищем для низов был тео, народный музыкальный театр; истоки его восходят, по-видимому, к I тыс. н. э. В X в. существовали действа, во время которых «ряженые» в устрашающих масках имитировали движения гребцов (тео) и распевали «варварские» песни, изображая вождей вассальных племен, направляющихся в столицу с данью. Тео связан с игрищами и празднествами, в том числе храмовыми, которые устраивались в дельте Красной реки. Труппы театра тео бродили по деревням и рынкам, выступая перед крестьянами и ремесленниками. Актеры тео держались на импровизированной сцене более естественно, чем в театре туонг, оркестр использовал народные мелодии, а неизвестные нам драматурги брали сюжеты из сказок, преданий и популярных литературных произведений. Так, в основу одной из пьес тео лег сюжет поэмы Нгуен Хыу Зата (1604—1681) «Хоа Вэн и Као Тхи». Характерный персонаж театра тео — веселый и ловкий человек низкого звания — слуга или стражник, который смешил публику и по ходу пьесы нередко выручал из беды своего господина. Он напоминает героев кёгена (японского фарса) или комический персонаж чоу китайской драмы.
В целом вьетнамская литература XVII в. может быть охарактеризована как литература Развитого Средневековья. Именно в это время происходит зарождение и формирование литературных явлений, развитие которых привело впоследствии к нарушению средневекового стереотипа. В XVII в. во вьетнамской поэзии в основном сложились те жанровые формы, которые существовали, претерпевая известную трансформацию, в течение двух последующих столетий.
541
ТИБЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Период феодальной раздробленности в Тибете, начавшийся в IX в., затянулся на много столетий и сопровождался ожесточенной борьбой между светскими и духовными властями. И только к концу XVII — началу XVIII в. школа гелугпа при помощи вторгшихся в страну монгольских войск смогла подавить сопротивление других школ и окончательно установить свое религиозное и политическое господство. Тибетская литература развивалась в условиях политической и религиозной централизации, а литературная деятельность концентрировалась главным образом вокруг господствующей школы гелугпа, которая определяла духовную жизнь страны.
Религиозно-философскую литературу в XVII в. создавал сравнительно небольшой круг авторов — в основном последователей школ гелугпа и кармапа. Но до нас дошли почти исключительно трактаты писателей гелугпа, так как ксилографическое издание текстов зависело от должностных лиц этой школы.
Среди писателей, не принадлежавших к господствовавшему направлению, выделяется Кунга Ньинпо (род. 1575), более известный как Тараната, деятель школы джонанпа, которая к началу XVIII в. почти прекратила свое существование. Религиозно-философские работы Таранаты не лишены изящества, отличаются стройностью и законченностью композиции. Все это
542
говорит о знакомстве автора с творчеством индийских писателей-буддистов, трактаты которых он читал на санскрите. Тараната исследовал и прокомментировал основные доктрины Махаяны, но главное внимание уделил тантрическим учениям, включая «достижение совершенства и освобождение от страданий» с помощью магии, что вполне отвечало взглядам его школы.
Иллюстрация:
Тибетское сочинение «Царские родословные» V-го Далай-ламы
(1617—1682 гг.)
Крупнейший деятель XVII в. V Далай-лама (1617—1682), желая укрепить ведущее положение своей школы, развернул активную литературную деятельность. Он понимал, что для достижения господства в религиозной теории и практике всего Тибета необходимы систематизация, канонизация и широкое распространение вероучения гелугпа. С этой целью он активно содействовал изданию сочинений авторов своей школы, а также руководил редактированием и переизданием ряда произведений тибетских ученых и писателей предыдущих веков.
Собрание сочинений V Далай-ламы — самое большое в Тибете после Собрания сочинений Бутона (1290—1364): оно состоит из 21 тома и посвящено самым разнообразным вопросам, от обрядности до буддийской теории познания. Произведения сгруппированы по тематическому признаку: автобиография, биографии предыдущих Далай-лам, биографии учителей, объяснение обрядов, ритуалов и заклинаний, восхваления и молитвы в честь бодхисаттв и наставников, индийских и тибетских; комментарии к основным разделам учения гелугпа и их толкование; историческое сочинение (история буддизма в Тибете и политическая история страны); письма, указы, постановления; комментарий к древнеиндийскому трактату по поэтике «Зеркало поэзии» Дандина (VII—VIII вв.) и свыше 900 стихотворений, написанных в соответствии с требованиями трактата (это краткие молитвы, восхваления, благопожелания и пр.).
Далеко не случаен интерес V Далай-ламы к взглядам древнеиндийских теоретиков литературы. В своем комментарии к Дандину он подчеркивает, что любое сочинение должно соответствовать поэтике древнеиндийской литературы во имя укрепления авторитета гелугпа. Сочинение должно открываться так называемыми «вратами вступления», куда входят поклонение буддам и бодхисаттвам, Учению (т. е. буддизму), наставникам, а также краткое изложение сущности сочинения. Главы произведения следует разделять резюмирующими стихами. Заключение должно подводить итог всему сказанному.
Почти вся религиозно-философская литература XVII в. представляет собой комментарий к каноническим трактатам и их толкование, поэтому композиция этих сочинений связана с построением соответствующих канонических книг. Однако V Далай-лама написал много экзегетических произведений, которые построены иной раз совсем не так, как того требует структура основополагающего трактата. Подобная свобода обращения с материалом и изложение его в соответствии с замыслом автора могли появиться только в определенный период, когда оформление общетибетской государственности укрепляло самосознание тибетского буддийского духовенства. Кроме того, автор был главой господствующей школы гелугпа, образованнейшим человеком своего времени. Традиции V Далай-ламы продолжили такие писатели гелугпа, как I Панчэн-лама (1570—1662), I Джанджа-хутухта (1642—1714), I Джамъян-шадпа (1648—1722), II Панчэн-лама (1663—1737).
Язык религиозно-философских произведений продолжает обогащаться заимствованиями из переводной литературы. Прекрасно зная санскрит,
543
буддийскую литературу Индии, тибетские авторы, как и их предшественники в XIII—XIV вв., вводили в обиход новые синтаксические обороты, риторические фигуры, изощренные тропы, афоризмы. Калькирование санскритских слов обогащало также лексику, фразеологию. В это время усиливается переносное, отвлеченно-метафорическое и символическое употребление слов с конкретным значением, особенно в восхвалениях и славословиях, которое мы наблюдаем в XIII—XVI вв. Вот примеры подобной отвлеченно-метафорической фразеологии: «рожденный в воде» (т. е. лотос); «знамя добродетели» (Будда Шакъямуни); «непобедимый и сладкозвучный» (Будда Майтрея); «высочайший друг», «друг добродетели» (лама-наставник); «две великие колесницы» (Нагарджуна, II в. н. э., и Асанга, V в. н. э.). Язык религиозно-философской литературы оказывал ощутимое влияние на язык всей письменности.
Произведения исторической литературы к XVII в., как и в предшествующий период, создавались преимущественно в виде историй буддизма и царских родословных. В начале века авторы ведущих школ-соперниц гелугпа и кармапа стремились со своих позиций излагать историю страны, авторы других школ, которые по причине слабости не участвовали в этой борьбе за влияние, изучали общую историю буддизма. Так, например, в 1608 г. Тараната закончил свою известную «Историю буддизма в Индии», написанную на основе индийских источников, многие из которых, видимо, уже утеряны. Сам автор достаточно точно охарактеризовал источники своей работы: «В Тибете написано много историй буддизма и отдельных повествований, но, не видя в них какой-либо последовательности, относясь к ним всем без доверия, я из них почти ничего не выписывал». Блестящее знание оригинальных индийских исторических работ помогло Таранате исправить хронологические и другие ошибки тибетских историков. В свою «Историю буддизма в Индии» он включил пересказ многих легенд (часто с элементами фантастики), которые также взяты им из тех же источников. Автор ставил своей целью дать примеры добрых деяний «на пути совершенствования и освобождения от страданий». Будды, бодхисаттвы, наставники, цари, их подданные — герои его произведения. Повествование строится по принципу хронологической последовательности событий. Значительную часть, например, 2-й главы занимает следующая легенда: «Прежде, при жизни царя Аджаташатру, были два человека: Пана и Напа из касты браминов, не знавшие веры, свирепые и жестокие, евшие всякую нечистоту, убивавшие различных животных. Им обоим за воровство, учиненное ими в одном доме, были отсечены по приказанию царя руки, и они, рассерженные этим, пригласив к себе на обед многих архатов, произнесли желание сделаться за это доброе дело в следующем перерождении злыми якшами, чтобы отомстить царю и всем магадийцам. В одно время после того они оба умерли один за другим и родились якшами, и на седьмом или восьмом году царствования царя Субаху, став якшами магадийской местности, наслали на это царство сильную эпидемию; от этого умерло много людей и скота, но болезнь не прекращалась. Когда гадатели узнали причину этого, тогда все магадийцы пригласили из Шравасти арью Шанавасу и молили его укротить этих двух якш. Он пришел на обитаемую ими гору Гурва и сел в пещере; в то время якши уходили к другим и, извещенные своими товарищами, воротившись, пришли в сильный гнев, завалили пещеру камнями, но тогда появилась другая пещера, в которой сидел Шанаваса, и это повторялось три раза. Тогда два якши испустили огонь, но архат испустил огонь гораздо сильнейший, который распространился во все десять стран; испуганные якши убежали, но так как повсюду был огонь, то не могли найти убежища; поэтому прибежали с просьбой о помиловании к Шанавасе, и огонь погас. После того Шанаваса преподал им учение, и когда они вполне возблагоговели, поместил их в недро символа веры и учения; эпидемия после того немедленно прекратилась, и это чудо видели сотни тысяч браминов и граждан» (Перевод В. П. Васильева). Язык произведения более доступен: по сравнению с религиозно-философскими трактатами в нем значительно меньше слов, употребляемых в символически-абстрактном значении.
После захвата Тибета монголами в 1643 г. V Далай-лама написал историческое произведение «Книга, рассказывающая о царях и министрах, которые были в Стране Снегов». Оно относится к разряду «историй царских родословных» (джал-раб) и продолжает линию царских родословных XIII—XVI вв. Сочинение сыграло большую роль в дальнейшем развитии исторической литературы, так как оно впервые подробно излагало политическую историю всей страны. Эта работа появилась именно тогда, когда гелугпа требовалось доказать законность своих претензий на политическое и религиозное господство. Композиционный стержень повествования — хронологически последовательная родословная царей Тибета и владетелей крупных областей. Обрамление сочинения выполнено в соответствии с требованиями древнеиндийской стилистики: в начале — поклонение
544
религиозным наставникам, хвала Учению, в конце — прославление монгольского Гуши-хана (1582—1656), войска которого, заняв страну, оказали предопределенную свыше, «законную» помощь единственно достойной буддийской школе гелугпа.
Красной нитью через все произведение проходит убеждение, что деградация светской власти, неспособность ее объединить страну связаны с забвением «истинной» религии; только гелугпа смогла начать возрождение былой славы Древнего Тибета.
Источниками труда V Далай-ламы были исторические работы предшествующего времени. Некоторые из них включали повествования о легендарных и даже фантастических событиях. Например, рассказ о тибетском государстве VII в.: «[...] у китайской и непальской жен [Сронцзан Гампо] не родились сыновья. [Поэтому его] супругами стали [девушки из племен] ру-йон, шан-шун и мон. У двух первых также сыновья не родились. [Тогда] воздвигли [буддийские] храмы Браг-лха и Тхимбу-лог. [Благодаря этому] у супруги из мон родился сын Гунри Гунцан. Две [первые] супруги [китайская и непальская], не имевшие сыновей, приняли облик богини Тары [...] Гунри Гунцан умер в восемнадцать лет [...] Отец-царь [Сронцзан Гампо] снова получил царство. В то время неукрощенный народ следовало ввести в Закон (привести к повиновению. — Л. С.). Вырванные глаза и отрубленные головы, руки и другие [части тел] людей около Чаг-ри [Железного холма] непрестанно появлялись в возрастающем количестве. В возрасте 13 лет новый царь [Гунри Гунцан] был возведен на престол [...] Его супруга [из племени] Аша родила сына Мансрон-манцан. Монах из страны Ли, считая, что в Тибете есть сострадательный царь, [туда] прибыл, [но], увидев [отрубленные] головы, руки преступников и желая устранить нарушения Учения, просветить заблуждающихся, предстал перед [царем] Амитаба (имя Будды, воплощением которого считается Сронцзан Гампо. — Л. С.) [Царь Сронцзан-Гампо] мгновенно с помощью волшебства прибыл в страну Ли. Находясь около пятиглавой ступы [монастыря] Кхабраг, [Сронцзан-Гампо] поклонился оборванному монаху и сказал: «Вы удивлены тем, что я, царь Тибета, заботясь о пользе [буддийского] Учения, приветствовал Вас?» [Тогда] тот монах надел [большую] ступу на кончик пальца и спросил: «[Вы] удивлены [этим]? Царь [в ответ] мгновенно принял облик Будды [Амитабы]. Монах ножом открыл грудь (разрезал одежду. — Л. С.) и показал тридцать пять признаков Будды. [Царь] приказал записать это событие и спрятать написанное в святой клад под колонну».
В VII в. в Тибете, как считают, действительно существовал обычай, согласно которому царь-отец передавал трон сыну, когда последнему исполнялось тринадцать лет. Смерть сына позволила Сронцзан Гампо вернуться на трон и жестоко подавить сопротивление тех, кто не хотел его возвращения. Но волшебные превращения царя, конечно, являются позднейшей интерпретацией буддийских историков, и в первую очередь автора агиографического «Завещания, спрятанного у колонны». В сочинении V Далай-ламы нет традиционного деления на главы, отдельные тематические части текста перемежаются небольшими четверостишиями, написанными изящно и лаконично. Язык произведения, впрочем, не всегда ясен, как в приведенном отрывке. Простота стиля изложения истории Древнего Тибета, видимо, во многом объясняется стилем и скудостью фактов древних источников. В других частях произведения язык более велеречив, риторически-приподнят. Иногда автор пишет так сложно, что это затрудняет правильное понимание текста.
Наряду с произведениями, излагающими историю буддизма во всем Тибете, создавались истории буддизма в отдельных областях страны. Писались и истории других буддийских школ Тибета. В 1609 г., например, Агван Намджил, глава небольшой школы талунпа, составил ее историю.
Биографии и жития становятся в XVII в. весьма распространенными литературными жанрами. Еще в 1600 г. Тараната составил сборник житий буддийских наставников Древней Индии, использовав легендарно-фантастический материал. В конце жизни Тараната написал автобиографию, в которой подробно (почти год за годом) рассказывает о своем жизненном пути на благо буддизму, говоря, что мирские события его никогда не интересовали, даже если «волею судеб» ему и приходилось быть их невольным участником. Конец XVI — начало XVII в. (перипетии борьбы гелугпа и кармапа) остаются поэтому за рамками повествования. Семья, рождение, образование, наставники, путешествия в целях распространения учения своей школы, руководство строительством ее главного монастыря и т. п. — вот основные пункты этой автобиографии. Большая трехтомная автобиография V Далай-ламы носит уже несколько иной характер, так как не только описывает самым подробным образом его жизнь и деятельность, но и касается взаимоотношений школы гелугпа с монголами и Китаем, а также другие исторические события XVII в.
Подобные биографии и автобиографии четко делятся на «общие», или «внешние», которые
545
являются собственно биографиями в нашем смысле этого слова, и «тайные», повествующие о восприятии различных тайных (эзотерических) доктрин буддизма, о мистических событиях в жизни автора или другого лица (чудесные сновидения, «явления» божеств и т. п.). Традиция, возникшая в конце XVII в. благодаря Дэсрид Санджа Джамцо, добавляет еще одну разновидность — биографии «внутренние», т. е. «записи достигнутого», «записи прослушанного», рассказывающие часто в хронологически систематической последовательности о буддийских дисциплинах и наставлениях, которые усваивались с разрешения и с помощью наставников.
Первую дошедшую до нас «Запись прослушанного» создал еще в XIII в. Пагаа-лама, но в XV в. традиция подобных сочинений прервалась. V Далай-лама возродил эту своеобразную форму «отчета» об изученном и усвоенном материале, расширив обычные границы подобных произведений и превратив их в «запись достигнутого». Если произведения предшественников были сухими и краткими списками воспринятых дисциплин, трактатов и т. д., а также лиц, которые передавали их, то V Далай-лама прибавляет и обстоятельства (часто — легендарные) появления учений, теорий, сочинений, биографии авторов и тех, кто участвовал в передаче традиций изучения всего этого.
Жизнеописания, посвященные буддийским деятелям Древнего Тибета, насыщенные легендарным и фантастическим материалом, в XVII в. уже не создавались. Но зато в это время начинается широкое ксилографическое переиздание агиографических сочинений, написанных в XIII—XVI вв. («Сказание Падмы», «Пять сказаний», «Книга драгоценных наставлений», «Собрание творений Сронцзан Гампо», «Сказание — золотые четки»), в которых образы персонажей строятся обычно на основе легенд. Такие во многом фантастические сказания распространялись в XVII в. в большом количестве, составляя так называемое «популярное чтение».
Жития XVII в., как и раньше, создают нормативные, статичные, предельно идеализированные образы своих героев, вся деятельность которых тесно связана с буддизмом. Композиционным стержнем этих произведений является обычно хронология жизненного пути и «деяний» героев. Стиль изложения усложняется по сравнению с сочинениями XIII—XVI вв., достигая иногда высот торжественно-апологетической риторичности.
С бурными событиями XVII в. связано оживление в развитии так называемой «деловой литературы». Так, Собрание сочинений V Далай-ламы включает много писем, обращений, указов, посланий к духовным лицам и светским чиновникам Тибета, Монголии и Китая. Стиль изложения точен, деловит, часто образен и ярок, насыщен «языком вежливости», получившим в XVII в. большое распространение.
По сравнению с предшествующими столетиями в XVII в. в тибетской литературе несколько усиливается индивидуальность речи, но различия между авторскими стилями выражены все еще слабее, чем различия стилей отдельных жанров, т. е. стилевые различия имеют главным образом жанровый характер. Это связано с общим уровнем развития тибетской литературы.
Литературный герой по-прежнему характеризуется только теми деяниями, которые открывают «путь освобождения от страданий», т. е. создается идеальный образ человека — пример для подражания. Но герой этот статичен, его внутренний мир не раскрывается. Тибетская литература продолжает оставаться в рамках средневекового, преимущественно религиозно дидактического творчества.
546
МОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В XIV в. с падением юаньской династии (1368), изгнанием монголов из Китая и возвращением их в родные кочевья литературная деятельность монголов, столь успешно начавшаяся при юаньских императорах, если и не прекратилась вовсе, то, по крайней мере, сократилась, и притом весьма значительно. Со второй половины XIV в. и вплоть до первой половины XVI в. не только не сохранилось никаких письменных памятников, но не встречаются упоминания о работе монгольских литераторов. И только со второй половины XVI в. началось возрождение культурной жизни и оживление литературной, прежде всего переводческой, деятельности у южных монголов.