Глава двадцать восьмая Пропавшее зеркало

Н оги Гарри коснулись дороги. Он увидел до боли знакомую Главную улицу Хогсмида: тёмные фасады магазинов, и неясную линию чёрных гор за деревней, и поворот дороги впереди, к Хогвартсу, и свет в окнах Трёх Мётел, и с замиранием сердца он вспомнил, с жалящей ясностью, как он приземлился здесь почти год назад, поддерживая обессилевшего Дамблдора, всё это – в единую секунду, сразу после приземления… и тут, едва он отпустил руки Рона и Эрмионы, это произошло.

Воздух был разорван воплем, похожим на крик Волдеморта, когда тот осознал, что кубок похищен: вопль задел каждый нерв Гарри, и он понял, что причина вопля – их появление.

И в тот же миг, как Гарри взглянул на своих друзей под Плащом, двери Трёх Мётел распахнулись, и дюжина Пожирателей Смерти, в плащах с капюшонами, с палочками наготове, высыпала на улицу.

Рон поднял было палочку, Гарри схватил его за запястье: врагов было слишком много, чтобы прорваться. Даже попытка выдала бы, где они находятся. Один из Пожирателей Смерти поднял палочку, и вопль смолк, только эхо ещё слышалось в дальних горах.

– Ассио Плащ! – проревел Пожиратель.

Гарри вцепился в полы Плаща, но тот не сделал ни попытки сорваться. Призывающее заклятие на него не действовало.

– Что, Поттер, ты без своей покрышки? – проорал Пожиратель Смерти, тот, что колдовал, и обратился к своим соратникам: – Тогда бегом. Он где-то здесь.

Шестеро Пожирателей Смерти побежали прямо к ним: Гарри, Рон и Эрмиона едва успели отступить в ближайший переулок, и Пожиратели пробежали мимо них на расстоянии пальца. Друзья ждали в темноте, вслушиваясь в звуки беготни; вдоль улицы метались лучи света – Пожиратели Смерти светили во все стороны своими палочками.

– Давайте убежим! – прошептала Эрмиона. – Телепортируем!

– Свежая мысль, – сказал Рон, но прежде чем Гарри смог ответить, какой-то Пожиратель Смерти закричал: – Мы знаем, что ты здесь, Поттер, а отсюда не выберешься! Мы тебя сыщем!

– Они ждали нас, – прошептал Гарри. – Как-то наколдовали, чтобы знать, когда мы появимся. Догадываюсь, что устроили и что-то такое, чтобы нас задержать, поймать в ловушку…

– А если дементоров? – откликнулся ещё один Пожиратель. – Выпустим их побегать, они живенько их найдут!

– Тёмный Лорд хочет, чтобы Поттер умер от его руки, и ничьей другой…

–…так дементоры ж его не угробят! А Тёмному Лорду нужна его жизнь, а не душа. А когда его поцелуют, и убивать будет легче!

Раздался шум одобрения. Гарри охватил ужас: чтобы отразить дементоров, им придётся создать Покровителей, и немедленно себя обозначить.

– Гарри, нам придётся попробовать телепортировать отсюда! – прошептала Эрмиона.

Но она ещё не договорила, как Гарри почувствовал, как по улице разлился неестественный холод. Огни вокруг словно кто выпил, даже звёзды погасли. В непроглядной тьме Гарри почувствовал, как Эрмиона схватила его за руку, и, все разом, они крутанулись на месте.

Воздух, в котором им надо было двинуться, словно затвердел: телепортировать они не могли, Пожиратели Смерти всё надёжно заколдовали. Холод всё глубже и глубже вгрызался в Гарри. Втроём они пятились по переулку, нащупывая стену, пытаясь не произвести ни малейшего звука. Тут из-за угла, скользя без звука, появились дементоры, десять, если не больше, их было видно потому, что они были ещё темнее, чем окружающий мрак, в чёрных плащах с капюшонами, с ободранными, гниющими руками. Они что, чуяли страх поблизости? Гарри был в этом уверен: дементоры приближались всё быстрее, он слышал их жуткое, неровное, жадное дыхание, они ловили в воздухе вкус отчаяния, окружали их…

Он поднял палочку: он не может, не желает испытать Поцелуй Дементора, и неважно, что будет потом. Думая о Роне и Эрмионе, он прошептал: Экспекто Патронум!

Серебряный олень вырвался из палочки и бросился в бой: дементоры рассыпались перед ним, и откуда-то послышался торжествующий вопль: – Это он, вон там, вон там, я видел его Покровителя, это олень!

Дементоры бежали, звёзды опять высыпали на небе, и шаги Пожирателей Смерти стали громче; но прежде чем Гарри в панике смог сообразить, что делать, недалеко брякнул засов, на левой стороне узкой улочки открылась дверь, и грубый голос сказал: – Поттер, сюда, быстро!

Он повиновался без колебания, и втроём они кинулись в дом.

– Вверх по лестнице, не снимать Плащ, не шуметь! – тихо сказал кто-то высокий, прошёл мимо них на улицу и захлопнул за собой дверь.

У Гарри не было ни малейшего понятия, куда они попали, но сейчас он увидел, в неровном свете одинокой свечки, неряшливый, пыльный бар гостиницы Кабанья Голова. Они побежали к двери за стойкой; там была неровная деревянная лестница, по которой они поднялись так быстро, как только могли. Лестница привела их в гостиную с видавшим виды ковром на полу и маленьким камином, над которым висела одинокая большая картина маслом, портрет светловолосой девочки; она оглядывала комнату, бессмысленно улыбаясь.

На улице внизу орали. Продолжая прятаться под Плащом, Гарри, Рон и Эрмиона поспешили к грязному окну и посмотрели на улицу. Их спаситель, в котором Гарри узнал бармена из Кабаньей Головы, был единственный без капюшона.

– И чего? – орал он прямо в чьё-то лицо под капюшоном. – Чего? Вы послали дементоров на мою улицу, а я послал Покровителя – их выставить! Я не потерплю их у меня под носом, я вам уже говорил. Не потерплю!

– Это был не твой Покровитель, – сказал Пожиратель Смерти, – а Поттеров. Это был олень.

– Олень! – загоготал бармен, и вытащил палочку. – Олень! Ты идиот – Экспекто Патронум!

Что- то огромное и рогатое вырвалось палочки. Наклонив голову, оно помчалось на Главную улицу и скрылось из вида.

– Я что-то не такое видел, – сказал Пожиратель Смерти, хотя и не очень уверенно.

– Кто-то нарушил комендантский час, ты слышал шум, – сказал другой Пожиратель. – Кто-то был на улице, нарушил предписания…

– Когда я захочу выпустить своего кота, я его выпущу, и провались ваш комендантский час!

– И запустишь Завывальные чары?

– А если и да? Что, повезёте меня в Азкабан? Убьёте меня за высовывание носа из собственного дома? Валяйте, если вам так хочется! Но я надеюсь, ради вашего же блага, что вы не понажимали ваши Чёрненькие Меточки,^[13] его не позвали. Навряд ли ему понравиться, что его высвистали из-за меня и моего старого кота!

– О нас не беспокойся, – сказал Пожиратель Смерти, – Беспокойся о себе, нарушитель предписаний.

– А где ваша братия будет левые яды да зелья продавать-покупать, когда мой кабак закроется? Что будет с вашими маленькими левыми заработками?

– Угрожаешь, да…?

– Если бы я не держал язык за зубами, вы бы сюда не ходили, так ведь?

– А всё-таки я говорю, что видел оленя-Покровителя! – крикнул первый Пожиратель Смерти.

– Оленя? – захохотал бармен. – Идиот, это козёл!

– Ладно, мы ошиблись, – сказал второй Пожиратель Смерти. – Ещё раз нарушишь комендантский час, и мы не будем такими покладистыми.

Пожиратели Смерти пошли назад по Главной улице. Эрмиона облегченно простонала, выбралась из-под Плаща и уселась на колченогий стул. Гарри задёрнул занавески, потом стянул Плащ с себя и Рона. Было слышно, как прямо под ними бармен запирает двери бара, потом – поднимается по лестнице.

Внимание Гарри привлекло нечто на каминной полке: маленькое прямоугольное зеркало, поставленное прямо под портретом девочки.

Бармен вошёл в комнату.

– Болваны чёртовы, – сказал он грубым голосом, оглядывая всех по очереди. – Чем вы думали, заявляясь сюда?

– Спасибо вам, – сказал Гарри. – Мы даже не знаем, как вас благодарить. Вы нам жизнь спасли.

Бармен хмыкнул. Гарри подошёл к нему и посмотрел в лицо, пытаясь разглядеть его под длинными, спутанными, седеющими волосами и бородой. Бармен носил очки. Глаза за грязными стёклами были пронзительного, ярко-голубого цвета.

– Это ваш глаз я видел в зеркале.

В комнате все затихли. Гарри и бармен смотрели друг на друга.

– Вы послали Добби.

Бармен кивнул и посмотрел вокруг, отыскивая эльфа.

– Думал, он с вами. Где вы его оставили?

– Он умер, – сказал Гарри. – Его убила Беллатриса Лестранг.

Лицо бармена не дрогнуло. Через мгновение он сказал: – Жаль это слышать, мне этот эльф нравился.

Он отвернулся и стал палочкой зажигать лампы, ни на кого не глядя.

– Вы Аберфорт, – сказал Гарри барменовой спине.

Он не подтвердил это и не отверг, но наклонился, чтобы разжечь огонь.

– Как вы это достали? – спросил Гарри, подойдя к зеркалу Сириуса, близнецу того, что он разбил почти два года назад.

– Где-то с год, как у Гнуса купил, – сказал Аберфорт. – Альбус растолковал мне, что это такое. Я пытался через него за тобой приглядывать.

Рон ахнул.

– Серебряная олениха, – сказал он возбуждённо, – тоже, значит, ваша работа?

– Это ты о чём? – спросил Аберфот.

– Кто-то послал к нас лань-Покровителя!

– С такими мозгами, сынок, в Пожиратели Смерти идти надо. Разве я только что не показал, что мой Покровитель – козёл?

– Ох, – сказал Рон, – Ага… ну, голодный я, – добавил он, защищаясь, и его желудок как раз громко заурчал.

– Я принесу поесть, – сказал Аберфорт, ушёл вниз по лестнице, быстро вернулся с большой буханкой хлеба, куском сыра и оловянным кувшином медовухи, и поставил всё это на маленький столик перед огнём.

Все набросились на еду и питьё, и некоторое время слышалось только жевание.

– Значит, так, – сказал Аберфорт, когда все наелись до отвала, и Гарри и Рон осоловело откинулись на стульях. – Надо подумать, как вам лучше всего отсюда убраться. Ночью не выйдет, сами слышали, что получается, если кто-нибудь до рассвета из дверей высунется: сработают Завывальные чары, и эта орава слетится на вас, как лечурки на яйца мольфеек. Я не думаю, что смогу ещё раз выдать козла за оленя. Подождите до рассвета, когда комендантский час кончится, и сможете опять напялить ваш Плащ, и потопать пешком. Сразу уходите из Хогсмида, прямо в горы, там сможете телепортировать. Можете повидать Хагрида. С того времени, как его пытались арестовать, он там прячется в пещере, с Гроупом.

– Мы не собираемся уходить, – сказал Гарри. – Нам нужно попасть в Хогвартс.

– Парень, не дури, – сказал Аберфорт.

– Мы должны попасть туда, – сказал Гарри.

– Что ты должен сделать, парень, – сказал Аберфорт, наклоняясь к нему, – это свалить отсюда так далеко, как только сможешь.

– Вы не понимаете. Время поджимает. Нам нужно проникнуть в замок. Дамблдор – в смысле, ваш брат – хотел, чтобы мы…

В свете очага грязные стекла очков Аберфорта на мгновение показались непрозрачными, молочными, и Гарри вспомнились слепые глаза Арагога, огромного паука.

– Мой братец Альбус много чего хотел, – сказал Аберфорт, – и от его великих планов у людей почему-то руки-ноги ломались. Ты уберёшься прочь от школы, Поттер, а если сможешь, то прочь из страны. Забудь про моего брата и его мудрёные расклады. Он ушёл туда, где ему ничего из всего этого уже не страшно, и ты ничего ему не должен.

– Вы не понимаете, – повторил Гарри.

– Неужели? – спокойно сказал Аберфорт. – Ты не думаешь, что я понимаю моего собственного брата? Думаешь, что знаешь Альбуса лучше, чем знал его я?

– Я не это имею в виду, – сказал Гарри; его мозг, от усталости, сытной еды и вина соображал медленно. – Это… ну, он оставил мне дело.

– Неужто? – сказал Аберфорт. – Славное дело, надеюсь? Приятное? Лёгкое? Что-то такое, что недоученный пацан-волшебник запросто сделает, не прыгая выше головы?

Рон угрюмо хохотнул. Эрмиона вся напряглась.

– Н-не лёгкое, нет, – сказал Гарри. – Но мне поручено…

– Поручено? Кем поручено? Он что, не помер? – грубо перебил его Аберфорт. – Брось это дело, парень, пока за ним не отправился! Себя спасай!

– Я не могу.

– С чего не можешь?

– Я… – Гарри растерялся; он не мог это объяснить, и сам перешёл в наступление: – Вы ведь тоже боретесь, вы же в Ордене Феникса…

– Был, – сказал Аберфорт. – Ордену Феникса конец. Сам-Знаешь-Кто победил, всё кончено, и кто притворяется, что не так, сам себя дурачит. Здесь ты никогда не будешь в безопасности, Поттер, уж больно он тебя хочет.

Так что сваливай за границу, прячься, спасай себя. Лучше всего и этих двоих захвати, – он ткнул большим пальцем в сторону Рона и Эрмионы. – Теперь, когда все знают, что они работали с тобой, они по гроб жизни будут под угрозой.

– Я не могу уйти, – сказал Гарри. – Мне поручено дело…

– Перепоручи кому другому!

– Я не могу. Оно – только для меня. Дамблдор всё объяснил…

– Ох, неужели? И он тебе всё-всё рассказал, был с тобой искренним?

Гарри всем сердцем желал бы ответить «да», но это простое слово как-то не захотело появиться на его губах. Аберфорт, похоже, знал, о чём он думает.

– Я знал моего брата, Поттер. Он на материнских коленях выучился секретничать. Тайны и ложь, среди этого мы росли, и Альбус… он с этим сроднился.

Глаза старика остановились на портрете девочки над камином. Сейчас, хорошенько оглядев комнату, Гарри понял, что это здесь единственный портрет. Не было ни фотографий Альбуса Дамблдора, ни ещё кого-нибудь.

– Мистер Дамблдор, – робко спросила Эрмиона. – Это ваша сестра? Ариана?

– Да, – с нажимом сказал Аберфорт. – Риты Москиты начитались, барышня?

Даже в розоватом свете камина было видно, как Эрмиона покраснела.

– О ней нам Элфиас Додж говорил, – сказал Гарри, пытаясь прикрыть Эрмиону.

– А, этот старый пень, – пробормотал Аберфорт, отхлёбывая медовухи. – По нему, с каждого стула, на котором мой братец сидел, солнце сияло. Ну, так считала куча народу, включая вас троих, как я погляжу.

Гарри промолчал. Ему не хотелось подымать сомнения и подозрения насчёт Дамблдора, которые смущали его уже не один месяц. Он сделал своё выбор, пока копал могилу для Добби, он выбрал идти по извилистой, опасной тропе, намеченной для него Дамблдором, принять, что ему не было сказано всё, что он хотел бы знать, просто доверять. Он не искал новых сомнений, он не хотел слышать ничего, что отвлекло бы его от цели. Он встретил пристальный взгляд Аберфорта, так щемящее похожий на взгляд его брата: от ярких голубых глаз было то же самое впечатление, словно они насквозь просвечивают то, что рассматривают, и Гарри подумал, что Аберфорт знает, о чём он думает, и презирает его за это.

– Профессор Дамблдор заботился о Гарри, очень, – сказала Эрмиона, очень тихо.

– Неужто? – сказал Аберфорт. – Занятно выходит, как много народу, о которых мой братец очень заботился, закончило гораздо хуже, чем было бы, не касайся он их вовсе.

– Что вы имеете в виду? – чуть слышно спросила Эрмиона.

– Не твоё дело, – сказал Аберфорт.

– Но утверждать такое – это очень серьёзно! – сказала Эрмиона. – Вы… вы говорите о вашей сестре?

Аберфорт уставился на неё горящими глазами. Его губы шевелились, словно он сжёвывал слова, не желая их говорить. Потом он разразился речью.

– Когда моей сестре было шесть лет, на неё напало трое мальчишек-магглов. Они видели, как она колдовала, подсмотрели сквозь ограду заднего двора. Она была совсем крошкой, не могла управлять магией, никакой ни волшебник, ни ведьма в таком возрасте не могут.

Полагаю, увиденное их напугало. Они проломились сквозь забор, и когда она не смогла объяснить им, в чём фокус, малость перестарались, пытаясь заставить маленькую уродину больше этакое не вытворять.

В свете от очага глаза Эрмионы стали огромными; Рона, казалось, подташнивало. Аберфорт встал, высокий, как Альбус, и неожиданно грозный от гнева и силы охватившей его боли.

– Это сломало её, то, что с ней сделали: она так никогда и не оправилась. Она не могла творить магию, но не могла и избавиться от неё; магия ушла вглубь, свела её с ума, вырывалась наружу, когда она не могла её сдержать, и тогда моя сестра бывала странной и опасной. Но чаще всего она была ласковой, и испуганной, и безобидной.

И мой отец нашёл ублюдков, которые это сделали, – сказал Аберфорт, – и задал им. И его за это засадили в Азкабан. Он так и не сказал, почему он это сделал, потому что узнай Министерство, какой стала Ариана, её бы на всякий случай заперли в Святом Мунго. В ней, неуравновешенной, со взрывами магии, когда она не могла её сдержать, увидели бы серьёзную угрозу Международному Статуту Секретности.

Нам надо было содержать её, чтобы всё было безопасно и тихо. Мы переехали в другой дом, объявили её больной, и моя мать ухаживала за ней, старалась, чтобы она была спокойна и счастлива.

– Я был её любимцем, – сказал он, и при этих словах из-за морщин и растрёпанной бороды Аберфорта словно выглянул нескладный подросток. – Не Альбус, тот, когда бывал дома, не вылезал из своей спальни, читал свои книжки и пересчитывал свои награды, поддерживал свою «переписку со знаменитейшими магами тех дней».

Аберфорт хмыкнул: – Он не хотел отвлекаться на неё. Она любила меня больше всех. Я мог уговорить её есть, когда это не получалось у моей матери, я мог успокоить её, когда у неё был припадок, а когда она была спокойная, она помогала мне кормить коз.

Потом, когда ей было четырнадцать… Понимаешь, меня там не было, – сказал Аберфорт. – Будь я там, я бы её успокоил. У неё был припадок, а моя мать – она была уже не такая молодая, и… в общем, несчастный случай. Ариана не владела собой. Но моя мать погибла.

Гарри чувствовал странную смесь жалости и отвращения; он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорт продолжал говорить, и Гарри подумал, как давно он последний раз об этом рассказывал; а может, он и никогда не рассказывал об этом…

– Ну, это поставило крест на кругосветной прогулке Альбуса с малышом Доджем. Эта пара приехала к нам домой на похороны моей матери, а потом Додж отбыл, сам по себе, и Альбус остался, как глава семьи. Ха!

Аберфорт плюнул в очаг.

– Я буду смотреть за ней, сказал я ему, мне плевать на школу, я останусь дома и всё такое.

Он сказал мне, что мне надо завершить образование, и что он будет делать всё, что делала наша мать. Низковато для сударя Совершенства: присматривать за полусумасшедшей сестрой, не давать ей по три раза в неделю разнести дом – за это призов не положено. Но пару месяцев он держался молодцом… пока этот не появился.

Сейчас взгляд Аберфорта стал просто угрожающим.

– Гринделвальд. Наконец-таки мой братец нашёл себе равного для разговоров, такого же блестящего и талантливого, как он. А присмотр за Арианой можно было и отложить, пока они там высиживали свои планы нового Волшебного Порядка, и отыскивали Дары, и вообще занимались тем, что им было интересно. Великие планы на пользу всему Волшебному народу, и если про одну-единственную девочку позабыли, так разве это важно, когда Альбус трудится для большего блага?

Но через пару месяцев я был этим сыт, меня достало. Мне подходило время возвращаться в Хогвартс, и я сказал им, обоим, рожа в рожу, вот как тебе сейчас, – и Аберфорт наклонился к Гарри, и не надо было воображения, чтобы увидеть в нём подростка, тощего, жилистого и злого, поднявшегося на старшего брата. – Я сказал им, что лучше бы вы с этим завязали. Её нельзя перевозить никуда, не такое у неё здоровье, вы не можете взять её с собой туда, куда вы себе напланировали, о чём натрепали в своих умных речах, когда сами себя настропаляли. Ему это не понравилось, – сказал Аберфорт, и отблеск огня на стёклах очков опять скрыл на мгновение его глаза, и они опять показались белыми и слепыми. – А Гринделвальду не понравилось ну вообще. Он разозлился. Он сказал мне, какой же я тупенький мальчуган, что пытаюсь путаться под ногами у него и моего гениального брата…

Разве я не понимаю, что моей бедной сестрёнке не придётся прятаться, как только они перевернут мир, и выведут волшебников из укрытия, и научат магглов знать своё место?

И мы поспорили… и я вытащил палочку, и он вытащил свою, и я испытал, как лучший друг моего брата накладывает на меня Пыточное заклятие… Альбус попытался его остановить, и мы все втроём передрались, и все эти вспышки и грохот вывели её из себя, ей было этого не вынести…

Вся кровь ушла из лица Аберфорта, словно его смертельно ранило.

–…я думаю, она хотела помочь, но она же сама толком не понимала, что делает, и я не знаю, кто из нас это сделал, любой из нас мог – и она была мертва.

На последнем слове он замолк, и упал на ближайший стул. У Эрмионы лицо было мокрое от слёз, а Рон был бледный, совсем как Аберфорт. Гарри чувствовал только нежелание принять всё это, он хотел ничего этого не слышать, хотел как-нибудь вытереть это из памяти.

– Мне так… мне так жаль, – прошептала Эрмиона.

– Ушла, – выдавил Аберфорт. – Ушла навеки.

Он утёр нос рукавом и прочистил горло.

– Понятное дело, Гринделвальд свалил. За ним и так уже всякое числилось, у него на родине, он совсем не хотел, чтобы и Ариану записали на его счёт. А зато Альбус освободился, разве не так? Свободен от сестры, свободен стать величайшим волшебником…

– Никогда он не был свободен, – сказал Гарри.

– Прошу прощения? – сказал Аберфорт.

– Никогда. В ту ночь, когда ваш брат погиб, он пил зелье, которое сводило его с ума. Он начал стонать, умолял кого-то, кого там не было: «Не делайте им больно, пожалуйста… сделайте больно мне…»

Рон и Эрмиона уставились на Гарри. Он никогда не вдавался в подробности того, что было на том островке посреди озера: события, случившиеся после его с Дамблдором возвращения в Хогвартс, надёжно всё это заслонили.

– Он думал, что он в прошлом, с вами и Гринделвальдом, я знаю, – сказал Гарри, вспоминая умоляющий шёпот Дамблдора.

– Он думал, он видит, как Гринделвальд мучает вас и Ариану… Ему это была пытка, если бы вы его видели, не сказали бы, что он свободен.

Аберфорт, казалось, погрузился в созерцание своих узловатых, со вздувшимися венами, рук. После долгого молчания он сказал: – Как ты можешь быть уверен, Поттер, что мой брат не был более заинтересован в бо льшем благе, чем в тебе? Как ты можешь быть уверен, что не был для него мелочью, вроде моей сестрёнки?

Словно осколок льда пронзил сердце Гарри.

– Я в это не верю. Дамблдор любил Гарри, – сказала Эрмиона.

– Почему же тогда он не сказал ему прятаться? – отрезал Аберфорт. – Почему не сказал ему: «Позаботься о себе, послушай, как тебе уцелеть»?

– Потому что, – сказал Гарри, прежде чем Эрмиона успела ответить, – иногда приходится думать о большем, чем собственная безопасность! Иногда приходится думать о бо льшем благе! Это война!

– Парень, тебе только семнадцать!

– Я совершеннолетний, и я собираюсь продолжать драться, даже если вы отвалите!

– Кто говорит, что я отвалю?

– Ордену Феникса конец, – повторил Гарри, – Сам-Знаешь-Кто победил, всё кончено, и кто притворяется, что не так, сам себя дурачит.

– Я не сказал, что это по мне, но это правда!

– Нет, не правда, – сказал Гарри. – Ваш брат знал, как прикончить Сами-Знаете-Кого, и он передал это знание мне. И я намерен не складывать руки, пока не одолею – или не умру. Не думайте, что я не знаю, чем это может кончится. Я знаю это не первый год.

Он ждал, что Аберфорт высмеит его или будет спорить, но тот не сделал ни того, ни другого. Он просто потянулся.

– Нам нужно попасть в Хогвартс, – снова сказал Гарри. – Если вы не можете нам помочь, мы дождёмся рассвета, оставим вас в покое, и попытаемся сами отыскать путь. Если вы можете нам помочь… ну, сейчас самое время сказать об этом.

Аберфорт остался сидеть на стуле, пристально глядя на Гарри глазами, так удивительно похожими на глаза брата. Наконец он прочистил горло, поднялся на ноги, обошёл маленький столик, и подошёл к портрету Арианы.

– Ты знаешь, что делать, – сказал он.

Она улыбнулась, повернулась и ушла, не так, как обычно люди на портретах, за край рамы, но вдаль, словно по нарисованному за её спиной туннелю. Все следили, как удаляется лёгкая фигурка, пока её не поглотила тьма.

– Ээ… что…? – начал Рон.

– Сейчас это единственный путь, – сказал Аберфорт. – Вам следует знать, что все старые тайные выходы перекрыты с обоих концов, внешние стены караулят дементоры, а внутри школы – регулярное патрулирование; так сообщают мои источники. Это место ещё никогда так крепко не охранялось.

Как вы собираетесь что-то сделать там, внутри, когда там заправляет Снэйп, и оба Кэрроу у него в помощниках… впрочем, это же ваша забота, так? Вы же сказали, что готовы умереть.

– Но что…? – сказала Эрмиона, прищурясь на портрет Арианы.

В глубине нарисованного туннеля опять появилась белая точка, и вот Ариана уже идёт сюда, становясь всё больше и больше. Но сейчас с ней рядом кто-то ещё, кто-то выше её ростом, он прихрамывает, и вид у него возбуждённый. Его волосы были длиннее, чем Гарри доводилось видеть. Фигуры становились больше и больше, пока в раме не остались только плечи и головы.

И тут вся картина откинулась, словно маленькая дверь в стене, и открылся вход в настоящий туннель. И из него, волосы отросшие, лицо в шрамах, мантия драная, выбрался настоящий Невилл Лонгботтом. Он взревел от восторга, спрыгнул с каминной полки и завопил:

– Я знал, что ты придёшь! Я знал это, Гарри!