Глава семнадцатая Тайна Батильды
– Г арри, стой.
– Что не так?
Они как раз подошли к могиле неизвестного им Эббота.
– Тут кто-то есть. Кто-то следит за нами. Я точно говорю. Тут, за кустами.
Они стали совершенно недвижно, прижавшись друг к другу, вглядываясь в плотную чёрную ограду кладбища. Гарри ничего не мог разглядеть.
– Ты уверена?
– Я видела, как что-то двигалось. Ручаюсь – видела…
Она оторвалась от него, чтобы освободить руку для палочки.
– Мы похожи на магглов, – напомнил Гарри.
– Магглов, которые только что клали цветы на могилу твоих родителей? Гарри, я уверена, тут точно кто-то есть!
Гарри вспомнилась История магии: на этом кладбище можно ожидать привидений; что, если… Но потом он услышал шорох и увидел струйку осыпающегося снега в кусту, на который указывала Эрмиона. Призраки не могут шевелить снег.
– Это кошка, – сказал Гарри через секунду или две, – или птица. Будь это Пожиратель Смерти, мы были бы уже мёртвые. Но давай выберемся отсюда, и можно будет снова надеть Плащ.
Они то и дело оглядывались, пока выбирались с кладбища. Гарри, который совсем не чувствовал себя таким жизнерадостным, каким притворялся, когда разубеждал Эрмиону, был рад достичь калитки и скользковатого тротуара. Они вновь натянули на себя Плащ-невидимку. В кабачке, и так не пустом, народу ещё прибавилось. Сейчас внутри его во много голосов пели хорал, тот, который они слышали, приближаясь к церкви. Мгновение Гарри прикидывал, не смогут ли они укрыться в нём, но не успел он что-нибудь сказать, как Эрмиона чуть слышно пробормотала: – Давай пойдём сюда, – и потянула его вниз по тёмной улице, ведущей из деревни в сторону, противоположную той, откуда они в неё вошли. Гарри было видно, где постройки заканчивались, и улица превращалась в полевую дорогу между живыми изгородями. Они так быстро, как только могли себе позволить, шли мимо окон, искрящихся разноцветными огнями, с силуэтами рождественских ёлок, темнеющих сквозь занавески.
– Как мы собираемся отыскать Батильдин дом? – спросила Эрмиона; она немножко дрожала и продолжала оглядываться. – Гарри? Что ты думаешь? Гарри?
Она дёргала его за руку, но Гарри не обращал внимания. Он смотрел на тёмную массу, которая стояла в самом конце этого ряда домов. В следующий момент он прибавил шагу, таща за собой Эрмиону, которая слегка оскальзывалась на льду.
– Гарри…
– Взгляни… Взгляни на это, Эрмиона…
– Я не… ох!
Он мог видеть его: Укрывающие Чары, наверное, умерли вместе с Джеймсом и Лили. Изгородь неуправляемо разрослась за шестнадцать лет с той поры, когда Хагрид подобрал Гарри среди разбросанных камней, которые теперь скрывала трава высотой по грудь. Большая часть коттеджа ещё стояла, правда, совершенно укрытая тёмным плющом и снегом, но правая часть верхнего этажа была снесена; именно там, Гарри был уверен, и выстрелило назад заклятие. Он и Эрмиона встали у ворот, глядя на развалины того, что когда-то было коттеджем, точно таким же, что стояли справа и слева.
– Я удивляюсь, почему никто его не восстановил? – прошептала Эрмиона.
– Может, его нельзя перестроить? – отозвался Гарри. – Может, это вроде ран от Тёмной Магии, когда утерянное не восстановить?
Он выпустил руку из-под плаща и вцепился в заснеженные и густо заржавевшие ворота, не потому, что хотел их отворить, а просто так он касался какой-то части дома.
– Ты же не собираешься войти внутрь? Это может быть опасно, он может… ой, Гарри, смотри!
Казалось, это сделало его прикосновение к воротам. Перед ними поднялся из земли знак-указатель, вверх, сквозь путаницу крапивы и сорной травы, словно какой-то причудливый, быстрорастущий цветок, и, золотыми буквами по дереву, оповестил:
На этом месте, в ночь на 31 октября 1981 года,
Лили и Джеймс Поттеры расстались с жизнью.
Их сын, Гарри, остался единственным волшебником,
когда- либо пережившим Смертельное Заклятие.
Этот дом, невидимый магглам, оставлен в руинах как памятник Поттерам
и как напоминание о злодействе, разрушившем их семью.
И везде вокруг этих аккуратно выписанных слов были добавлены надписи ведьмами и волшебниками, пришедшими взглянуть на место, где спасся Мальчик, Который Выжил. Некоторые просто расписались Вечными Чернилами, другие вырезали свои инициалы в дереве, а третьи оставили целые послания. Самые поздние из них, ярко сияющие среди шестнадцатилетних наслоений магических граффити, все говорили об одном.
Удачи, Гарри, где бы ты ни был.
Если ты это читаешь, Гарри, знай – мы все за тебя!
Да здравствует Гарри Поттер.
– Нельзя писать на указателе! – сказала Эрмиона с возмущением.
Но Гарри широко ей улыбнулся.
– Это ж великолепно. Я этому рад. Я…
Он запнулся. Тяжело закутанная фигура хромала по дороге в их сторону, силуэтом на фоне ярких огней с дальней площади. Гарри подумал, хотя утверждать это было трудно, что фигура принадлежит женщине. Она двигалась медленно, возможно боясь поскользнуться на заснеженной земле. Её сутулость, грузность, шаркающая походка – всё производило впечатление преклонных лет. Они следили в молчании, как она приближается. Гарри ожидал увидеть, как она свернёт в какой-нибудь из коттеджей, мимо которых проходила, но внутренне чувствовал, что этого не будет. Наконец она остановилась в нескольких шагах от них, и просто стояла посреди замёрзшей дороги, к ним лицом.
Эрмионе не было нужно щипать его за руку. И так было меньше чем ни единого шанса, что женщина окажется магглой: она стояла, вглядываясь в дом, который был бы совершенно невидим для неё, не будь она ведьмой. Но, даже если признать, что она ведьма, это было всё равно странно: выйти в такую холодную ночь, чтобы просто посмотреть на старые развалины. И ещё: по законам нормальной магии, она совсем не должна была видеть ни Эрмионы, ни Гарри; тем не менее, у Гарри было странное чувство, что она знает и что они здесь, и кто они такие. Как раз когда он пришёл к этому тревожному заключению, она подняла руку в перчатке и сделала манящий жест.
Эрмиона придвинулась под Плащом поближе к нему, её пальцы сжали его руку.
– Откуда она знает?
Он помотал головой. Женщина поманила снова, более энергично. Гарри мог бы привести много оснований не подчиняться призывам, но его подозрения о том, кто она такая, становились крепче с каждым мгновением, что они простояли лицом друг к другу на пустынной улице.
Не могло ли быть так, что она ждала их здесь все эти долгие месяцы? Что Дамблдор сказал ей ждать, и что Гарри в конце концов придёт? Разве не похоже было, что это она тогда двигалась среди теней на кладбище и шла за ними до этого места? Даже её способность их чувствовать предполагала что-то из Дамблдоровой мощи, о чём он раньше как-то не думал.
Кончилось тем, что Гарри заговорил, заставив Эрмиону ахнуть и подскочить.
– Вы Батильда?
Закутанная фигура кивнула и снова поманила.
Под Плащом Гарри и Эрмиона обменялись взглядами. Гарри поднял брови; Эрмиона чуть заметно, нервно кивнула.
Они шагнули к женщине и, тут же, та повернулась и захромала назад по дороге, по которой они пришли. Проведя их мимо нескольких домов, она свернула в калитку. Они последовали за ней по дорожке через садик, заросший почти так же, как тот, который они только что оставили позади. Она мгновение повозилась с ключом у передней двери, потом отворила её и отступила назад, чтобы дать им пройти.
Она дурно пахла, а может, это пах её дом; Гарри скривил нос, когда они боком прошли мимо неё и стянули с себя Плащ. Сейчас, когда он был рядом с ней, он осознал, какая она крошечная; согнутая годами, она еле доставала ему до груди. Она закрыла за ними дверь, суставы её пальцев были сизые и пятнистые на фоне облупившейся краски, потом повернулась и уставилась Гарри в лицо. Её глаза с плотными бельмами утонули в складках обвисшей кожи, и всё лицо было испещрено синими венами и желтушными пятнами. Он подумал, может ли она вообще его различить; но даже если и может, то всё, что она увидит, это лысеющего маггла, чью внешность он украл.
Запах старости, пыли, несвежей одежды и лежалой пищи усилился, когда она размотала побитую молью чёрную шаль, открыв голову в редких белых волосах, сквозь которые отчётливо виднелась кожа.
– Батильда? – повторил Гарри.
Она снова кивнула. Гарри вдруг почувствовал своей кожей медальон; то, что иногда тикало или стучало внутри него, проснулось; он ощущал его биение сквозь холодное золото. Знало ли оно, могло понимать, что вещь, которая уничтожит его, близка?
Батильда прошаркала мимо них, оттолкнув Эрмиону, словно её не видела, и скрылась туда, где, похоже, была гостиная.
– Гарри, что-то в этом сомнительное, – проговорила Эрмиона чуть слышно.
– Посмотри, какого она роста, я думаю, мы сможем одолеть её, если потребуется, – сказал Гарри. – Слушай, мне надо было сказать тебе, я знал, что у неё не всё дома. Мюриэль говорила, что она «того»
– Идите! – позвала Батильда из соседней комнаты.
Эрмиона вскочила и вцепилась Гарри в руку.
– Всё путём, – сказал Гарри успокаивающе, и первым направился в гостиную.
Батильда неровной походкой топталась по комнате, зажигая свечи, но комната оставалась очень тёмной, не говоря уж о том, что и неимоверно грязной. Толстый слой пыли хрустел под ногами, и нос Гарри отметил, под запахом сырости и плесени, запах ещё худший, вроде испортившегося мяса. Он подивился, когда был тот последний раз, когда кто-нибудь заходил в дом Батильды, проверить, как она тут справляется. Ещё она, похоже, забыла, что может колдовать, потому что неуклюже зажигала свечи вручную, её обвисшие кружевные манжеты были в постоянной опасности загореться.
– Дайте мне, – предложил Гарри, и забрал у неё спички. Она стояла, следя, как он заканчивает зажигать свечные огарки, пристроенные на блюдцах, расставленных на шатких стопках книг и на столах у стен, среди потрескавшихся и заплесневелых чашек.
Последним предметом, на которой Гарри заметил свечку, был вычурный старомодный комод, на котором стояло изрядное количество фотографий. Когда заплясал оживший огонёк, его отражение заколебалось на их пыльных стёклах и серебре. Он увидел какие-то мелкие движения на карточках. Пока Батильда ковырялась с дровами для очага, он пробормотал «Тергео ». С фотографий исчезла пыль, и он тут же заметил, что в полудюжине самых больших и разукрашенных рамок карточек нет. Он подумал, Батильда их вынула, или ещё кто-то? Потом его внимание привлёкла фотография, стоявшая почти в самом заду этой коллекции, и он её схватил.
Золотоволосый весёлый вор, юноша, что сидел на подоконнике у Грегоровича, лениво улыбался Гарри из серебряной рамки. И до Гарри тут же дошло, где он видел парнишку раньше: в Жизни и лжи Альбуса Дамблдора, рука-об-руку с Дамблдором-подростком, и вот, значит, где должны быть все отсутствующие фотографии: в книге Риты.
– Миссис… мисс… Багшот? – спросил он, и его голос слегка дрогнул. – Кто это?
Батильда стояла посреди комнаты, наблюдая, как Эрмиона разводит для неё огонь
– Мисс Багшот? – повторил Гарри и вышел вперёд с карточкой в руках, как раз когда огонь ожил в очаге. Батильда оглянулась на его голос, и Разделёная Суть быстрее заколотила в его грудь.
– Кто этот тип? – спросил её Гарри, протягивая карточку.
Она молча вгляделась в неё, потом подняла глаза на Гарри.
– Вы знаете, кто это такой? – повторил он намного медленнее и громче, чем обычно. – Этот человек? Вы его знаете? Как его зовут?
Батильда просто бессмысленно посмотрела. Гарри почувствовал полное опустошение. Как это Рита Москита отворила Батильдину память?
– Кто этот человек? – повторил он громко.
– Гарри, что ты делаешь? – спросила Эрмиона.
– Карточка. Эрмиона, это тот вор, вор, который обокрал Грегоровича! Пожалуйста, – обратился он к Батильде. – Кто это?
Но она только пялилась на него.
– Почему вы просили нас пойти с вами, миссис… мисс Багшот? – спросила Эрмиона, возвысив голос. – Есть что-то, что вы хотите сообщить нам?
Не сделав ни знака, что она слышала Эрмиону, Батильда прошаркала несколькими шагами ближе к Гарри. Слегка дёрнув головой, она посмотрела назад в прихожую.
– Вы хотите, чтобы мы ушли? – спросил Гарри.
Она повторила жест, на этот раз показав пальцем сперва на него, потом на себя, потом на потолок.
– А, ясно… Эрмиона, я думаю, она хочет, чтобы я пошёл с ней наверх.
– Хорошо, – сказала Эрмиона, – пойдём.
Но когда Эрмиона шевельнулась, Батильда замотала головой с удивительной страстью, снова показывая сперва на Гарри, потом на себя.
– Она хочет, чтобы я пошёл с ней один.
– Почему? – спросила Эрмиона, и её голос зазвенел отчётливо и чисто в освещённой свечами комнате; старая дама слегка затрясла головой от громкого звука.
– Может, Дамблдор сказал ей отдать меч мне, и только мне?
– Ты в самом деле думаешь, она знает, кто ты такой?
– Да, – сказал Гарри, глядя сверху вниз в молочные глаза, уставившиеся в его собственные. – Я думаю, она знает.
– Ну, давай тогда, только не задерживайся, Гарри.
– Показывайте дорогу, – сказал Гарри Батильде.
Она, похоже, поняла его, потому что прошаркала мимо него к двери. Гарри взглянул на Эрмиону с ободряющей улыбкой, но не был уверен, что она её увидела; она стояла, крепко охватив себя руками, в середине освещённого свечами пространства, глядя на книжный шкаф. Когда Гарри выходил из комнаты, то, незаметно и для Эрмионы, и для Батильды, он засунул обрамлённую серебром фотографию неизвестного вора себе под куртку.
Ступеньки были крутые и узкие; Гарри почти собрался подставить свои руки под широкий зад Батильды, чтобы быть уверенным, что она не кувырнётся спиной назад ему на макушку, что казалось очень даже возможным. Медленно, похрипывая, она взобралась на верхнюю площадку, тут же повернула направо и провела Гарри в спальню с низким потолком.
Там было черно, как в яме, и ужасающе пахло: Гарри только успел заметить ночной горшок, выдвинутый из-под кровати, перед тем, как Батильда закрыла дверь, и даже это заволокло тьмой.
– Люмос, – сказал Гарри, и его палочка засветилась. Он вздрогнул: за эти несколько мгновений темноты Батильда придвинулась к нему вплотную, а как она двигалась, он не слышал.
– Ты Поттер? – прошептала она.
– Да, это я.
Она кивнула, медленно, торжественно. Гарри почувствовал, как быстро забилась Разделённая Суть, быстрее, чем его собственное сердце; это было неприятное, возбуждающее ощущение.
– У вас есть что-то для меня? – спросил Гарри, но её, похоже, отвлёк светящийся кончик палочки.
– У вас есть что-то для меня? – повторил он.
Тут она закрыла глаза, и несколько вещей случилось одновременно: шрам Гарри пронзило болью, Разделённая Суть затряслась так, что свитер на груди зашевелился, тёмная, зловонная комната в мгновение растаяла. Гарри ощутил взлёт радости и сказал высоким, холодным голосом: – Взять его!
Гарри, шатаясь, стоял, где и был: тёмная, дурно пахнущая комната, казалось, снова сомкнулась вокруг него; он не понимал, что только что произошло.
– У вас есть что-то для меня? – спросил он в третий раз, много громче.
– Вон там, – прошептала она, показывая в угол. Гарри поднял палочку и увидел захламленный туалетный столик под занавешенным окном.
В этот раз она не пошла перед ним. Гарри боком протиснулся между ней и неубранной кроватью, не опуская палочки. Он не хотел выпускать Батильду из вида.
– Что это? – спросил он, когда дошёл до туалетного столика, на котором высокой кучей лежало что-то, что выглядело и пахло как грязное бельё, приготовленное к стирке.
– Здесь, – сказала она, указывая на бесформенную массу.
И в тот миг, как он отвёл от неё глаза, ожидая увидеть в спутанном месиве рукоять меча и рубины, она странно зашевелилась. Гарри увидел это движение уголком глаза; паника заставила его повернуться, и ужас парализовал его: тело старухи опадало, и оттуда, где была её шея, словно вытекала огромная змея.
Змея ударила, когда он поднимал палочку: сила укуса в предплечье послала его палочку винтом к потолку; её свет замерцал, так что зарябило в глазах, и потух; потом мощный удар хвостом под рёбра выбил из него дыхание; он упал лицом на туалетный столик, в гору отвратительного тряпья…
Он откатился в сторону, едва избежав змеиного хвоста, сокрушившего столик, где он был секундой раньше. Гарри ударился о пол, и осколки стеклянной крышки стола осыпали его дождём. Он услышал, как внизу Эрмиона зовёт: – Гарри?
Ему было не набрать достаточно воздуха в лёгкие, чтобы откликнуться; тут тяжёлая гладкая масса сшибла его на пол, и он чувствовал, как она наползает на него, могучая, мускулистая…
– Нет! – ахнул он, прикованный к полу.
– Да, – услышал он шёпот. – Да… с-с-схвачен… с-с-схвачен…
– Ассио… Ассиопалочка…
Но заклинание не сработало, и ему нужно было руками пытаться пересилить змею, которая обвивалась вокруг его рёбер, выжимая из него воздух, крепко вдавливая ему в грудь медальон, кружок льда, пульсирующий жизнью, совсем рядом с его собственным неистовствующим сердцем, и его мозг заливал холодный, белый свет, все мысли стёрты, его собственное дыхание слабеет, шаги вдалеке, всё пропадает…
Сердце из металла звенело вне его груди, и он летел, летел с торжеством в душе, не нуждаясь в помеле или тестрале…
Гарри толчком пришёл в себя в кисло пахнущей тьме; Нагини освободила его. Он неловко поднялся и увидел змею, силуэтом против света снизу: она ударила, и Эрмиона нырнула в сторону с пронзительным вскриком, её срикошетировавшее заклинание ударило в занавешенное окно, и оно разлетелось. Морозный воздух наполнил комнату, когда Гарри пригнулся, чтобы избежать нового душа из битого стекла, и его нога поскользнулась на чём-то вроде карандаша – его палочке…
Он нагнулся и схватил её, но теперь змея владела комнатой, её хвост молотил сокрушающее; Эрмионы нигде не было видно, и на мгновение Гарри подумал о худшем, но тут громко и звонко ударило, и была вспышка красного света, и змея взлетела в воздух, крепко заехав Гарри по лицу, когда она поднималась, кольцо за кольцом, к потолку. Гарри поднял палочку, но пока он это делал, его шрам ожгло много больнее, много сильнее, чем бывало за все прошедшие годы.
– Он идёт сюда! Эрмиона, он идёт сюда!
И пока он вопил это, змея упала, дико шипя. Всё обратилось в хаос: она сшибала полки со стены, и повсюду летал разбитый вдребезги фарфор, и Гарри перепрыгнул через кровать и подхватил тёмную фигуру, которая, он знал, должна была быть Эрмионой…
Эрмиона пронзительно закричала от боли, когда он поволок её к себе через кровать. Змея вновь поднялась, но Гарри знал, что приближается кто-то страшнейший, чем змея, что он, может быть, уже у ворот; его голова готова была расколоться от боли в шраме…
Змея распрямилась в выпаде, когда он побежал, прыгнул, волоча Эрмиону с собой. Змея ударила, Эрмиона завопила: – Конфринго! – и её заклинание полетело по комнате, взорвало зеркало на платяном шкафу, и рикошетом вернулось к ним, отскакивая от пола и потолка; Гарри почувствовал, как его жар обжёг ему тыльную сторону руки. Стекло рассекло ему щёку, когда, таща с собой Эрмиону, он прыгнул с кровати на сломанный туалетный столик и – сквозь расколоченное окно – прямо в ничто; вопль Эрмионы разносился в ночном воздухе, когда они кувыркались между небом и землей…
И потом его шрам распахнулся, и он был Волдеморт, и он бежал через зловонную спальню, его длинные белые пальцы вцепились в подоконник, когда он мельком увидел, как лысый мужчина и невысокая женщина крутанулись на месте и исчезли, и он пронзительно застонал от ярости, и стон смешался со стоном девушки, и эхом разнёсся по тёмным садам, перекрывая рождественский звон церковных колоколов…
И его стон был стоном Гарри, его боль была болью Гарри… это могло произойти здесь, где оно произошло ранее… здесь, в виду дома, где он подошёл так близко к познанию того, что есть смерть… смерть… боль была такая ужасная… быть вырванным из собственного тела… Но если у него не было никакого тела, почему его голова так страдает; если он мёртв, как может он чувствовать себя так невыносимо, разве боль не прекращается со смертью, разве не уходит…
Ночь, мокрая и ветреная, двое ребятишек, наряженных тыквами, вразвалку пересекают площадь, и окна магазинов усеяны бумажными пауками, все эти мишурные маггловские приметы мира, в который они не верят… И он скользил вперёд, в нём ощущение цели, и мощи, и права, которое он всегда знал в таких обстоятельствах… Не злость… это для более слабых, чем у него, душ… но торжество, да… Он ждал этого, он надеялся на это…
– Славный наряд, мистер!
Он видел, как на лице маленького мальчика сломалась улыбка, когда тот подбежал достаточно близко, чтобы заглянуть под капюшон плаща, видел, как страх накрыл облаком его разрисованное лицо. Потом ребёнок повернулся и побежал прочь… Под мантией его пальцы нащупали рукоятку палочки… Одно простое движение, и ребёнок никогда не добежит до своей матери… но незачем, просто незачем…
И вдоль новой и более тёмной улицы двигался он, и теперь его цель была наконец видна, Укрывающие Чары взломаны, хотя они этого ещё не знают… И он производил меньше шума, чем мёртвые листья, скользящие по тротуару, когда он поравнялся с тёмной живой изгородью и вгляделся поверх неё…
Они не задёрнули занавески; он видел их совершенно ясно в их маленькой гостиной: высокий черноволосый мужчина в очках, выпускающий из своей палочки клубы разноцветного дыма, чтобы позабавить маленького черноволосого мальчика в голубой пижаме. Ребёнок смеялся и пытался поймать дым, зажать его в кулачке…
Открылась дверь, и вошла мать, произнося слова, которые он не мог слышать, её длинные тёмно-рыжие волосы падают ей на лицо. Вот отец поднял сына и отдал матери. Он бросил палочку на диван и потянулся, зевая…
Калитка слегка скрипнула, когда он, надавив, отворил её, но Джеймс Поттер не услышал. Его белая рука вытянула палочку из-под плаща и направила её на дверь, и та рассыпалась…
Он был на пороге, когда Джеймс со всех ног вбежал в прихожую. Это было легко, очень легко, он даже не захватил свою палочку…
– Лили, хватай Гарри и уходи! Это он! Уходи! Беги! Я его задержу!
Задержать его, без палочки в руке!.. Он рассмеялся, прежде чем наложить заклятие…
– Авада Кедавра!
Зелёный свет наполнил узкий проход в прихожую, залил придвинутую к стене детскую коляску, заставил перила сиять, словно их прутья – молнии, и Джеймс Поттер упал, как марионетка, у которой перерезали нитки…
Ему был слышен её крик с верхнего этажа, она была в ловушке, но ей, в конце концов, нечего было бояться, пока она вела себя разумно… Он взобрался по ступеням, прислушиваясь с лёгким недоумением к её попыткам забаррикадироваться… У неё тоже не было с собой палочки… Какие глупые они были, и какие доверчивые, думали, что друзья обеспечивают их безопасность, что оружие можно отложить даже на мгновение…
Одним ленивым взмахом палочки он заставил дверь открыться, отбросил стул и ящики, поспешно наваленные за ней,… и здесь стояла она, с ребёнком на руках. При виде его она уронила своего сына в кроватку позади себя и широко раскинула руки, словно это должно было помочь, словно, скрывая его из вида, она надеялась быть выбранной взамен…
– Не Гарри, не Гарри, пожалуйста не Гарри!
– Отойди, глупая девчонка… отойди, сейчас же.
– Не Гарри, пожалуйста, нет, возьми меня, убей меня вместо…
– Последний раз предупреждаю…
– Не Гарри! Пожалуйста… сжалься… сжалься… Не Гарри! Не Гарри! Пожалуйста… я всё сделаю…
– Отойди! Отойди, девчонка!
Он мог принудить её отойти от кроватки, но казалось более благоразумным покончить со всеми…
Зелёный свет полыхнул по комнате, и она упала, как её муж. Всё это время ребёнок не плакал. Он мог стоять, вцепившись в ограждение кроватки, и он смотрел вверх, в лицо незваного пришельца, с каким-то ярким интересом; возможно, он думал, что это его отец, который спрятался под плащом, что он понаделает ещё таких милых огней, а его мать вскочит в любое мгновение, смеясь…
Он очень тщательно направил палочку в лицо мальчика: он хотел видеть, как оно произойдёт, разрушение этой необъяснимой опасности. Ребёнок начал плакать: он увидел, что перед ним не Джеймс. Ему не понравилось, что мальчик плачет, он никогда не переваривал хныканье малышни в приюте…
– Авада Кедавра!
И тут он сломался. Он был ничто, ничто кроме боли и ужаса, и он должен был спрятаться, не здесь, среди разбросанных камней разрушенного дома, где среди обломков кричал ребёнок, но далеко… далеко…
– Нет, – застонал он.
Змея шуршала на мерзком, захламленном полу, и он убил мальчишку, и всё равно он был тем мальчишкой…
– Нет…
И сейчас он стоял у разбитого окна дома Батильды, погружённый в воспоминания о своём величайшем поражении, и у его ног огромная змея скользила по битому фарфору и стеклу… Он посмотрел вниз и увидел нечто… нечто невероятное…
– Нет…
– Гарри, всё хорошо, с тобой всё в порядке!
Он наклонился и подобрал разбитую фотографию. Это был он, неизвестный вор, вор, которого он искал…
– Нет… я уронил её… я уронил её
– Гарри, всё в порядке, проснись, проснись!
Он был Гарри… Гарри, не Волдеморт… и то, что шуршало, было не змеёй… Он открыл глаза.
– Гарри, – прошептала Эрмиона. – Ты себя чувствуешь – в порядке?
– Да, – солгал он.
Он был в палатке, лежал на одной из нижних коек под кипой одеял. Он мог сказать, что вот-вот рассветёт, по тишине, и по холодному, ровному света за парусиновым потолком. Он плавал в поту, он чувствовал его на простынях и одеялах.
– Мы убежали.
– Да, – сказала Эрмиона. – Мне пришлось использовать Парящие Чары, чтобы уложить тебя в койку. Мне было тебя не поднять. Ты был… Ну, ты не был спокоен…
У неё под карими глазами были лиловые тени, и в её руке он заметил маленькую губку: она вытирала ему лицо.
– Ты был болен, – закончила она. – По-настоящему болен.
– Как давно мы оттуда убрались?
– Несколько часов назад. Уже почти утро.
– И я был… что, без сознания?
– Не совсем, – неловко сказала Эрмиона. – Ты кричал, и стонал, и… всякое, – добавила она тоном, от которого Гарри стало нехорошо. Что он делал? Выкликал заклятия, как Волдеморт, плакал, как ребёнок в кроватке с сеткой?
– Я не могла снять с тебя Разделённую Суть, – сказала Эрмиона, и он знал, что она хочет сменить тему. – Она пристала, пристала к твоей груди. У тебя след остался; прости, мне пришлось использовать Разъединяющую Чару, чтобы его убрать. И змея тебя поранила, но я прочистила рану и приложила к ней белого ясенца…
Он стащил пропотевшую тенниску, которая была на нём, и посмотрел на грудь. Там был алый овал, над сердцем, где медальон обжёг его. Ему были видны и полузалеченные точечные отметины на предплечье.-
– Куда ты положила Суть?
– В мою сумку. Я думаю, мы пока должны держать её снятой.
Он откинулся на подушки и посмотрел в её осунувшееся посеревшее лицо.
– Нам не следовало отправляться в Годрикову Лощину. Это моя ошибка, это всё моя ошибка. Мне жаль, Эрмиона.
– Это не твоя ошибка. Я тоже хотела пойти; я в самом деле думала, что Дамблдор мог оставить там меч для тебя.
– Да-а, хорошо… мы напортачили, так ведь?
– Что было, Гарри? Что было, когда она взяла тебя наверх? Змея где-то пряталась? Она вылезла и убила её, и напала на тебя?
– Нет, – сказал он. – Она была змеей… или змея была ею… всё едино.
– Ч-что?
Он закрыл глаза. Он по-прежнему чувствовал на себе запах дома Батильды; это делало всё случившееся устрашающе живым
– Батильда должна была быть уже какое-то время мёртвой. Змея была… была внутри неё. Сама-Знаешь-Кто поместил её тут, в Годриковой Лощине, ждать. Ты была права. Он знал, что я вернусь.
– Змея была внутри неё?
Он снова открыл глаза. У Эрмионы было выражение отвращения, её было готово стошнить.
– Люпин говорил, тут будет магия, какой нам никогда не вообразить, – сказал Гарри. – Она не хотела говорить перед тобой, потому что это был змеиный язык, всё по-змеиному, и я не сообразил, хотя, конечно, я мог понимать её. Как только мы поднялись в комнату, змея отправила послание Сама-Знаешь-Кому, я слышал, как это было, в своей голове, я чувствовал, как он воспрял духом, он сказал держать меня здесь… и потом…
Он вспомнил змею, выходящую из Батильдиной шеи: Эрмионе нет нужды знать подробности.
–…она превратилась, превратилась в змею, и напала.
Он посмотрел на точечные отметины.
– Меня убить не предполагалось, просто удержать меня здесь, пока Сама-Знаешь-Кто не явится.
Если бы он только сумел убить змею, всё ещё было бы не зря, в конце концов… С замершим сердцем, он сел и отбросил одеяла.
– Гарри, нет, я уверена, ты должен отдыхать!
– Это ты, кто нуждается во сне. Не обижайся, но выглядишь ты ужасно. Я в полном порядке. Я покараулю пока. Где моя палочка?
Она не ответила, она просто смотрела на него.
– Где моя палочка, Эрмиона?
Она кусала губы, слёзы наполнили её глаза.
– Гарри…
– Где моя палочка?
Она пошарила рядом с кроватью и протянула её ему.
Палочка – падуб и феникс – была разделена почти что надвое. Куски болтались на единственной узенькой полоске фениксова пера. Дерево было расщеплено надвое полностью. Гарри взял её в руки, словно это было живое существо, страдающее от ужасной раны. Его мысли мешались: всё было туман паники и страха. Потом он протянул палочку Эрмионе.
– Почини её. Пожалуйста.
– Гарри, я не знаю, когда она вот так сломана…
– Пожалуйста, Эрмиона, попробуй!
– Р-Репаро.
Болтающаяся половина палочки села на место. Гарри поднял её вверх.
– Люмос!
Палочка слабенько заискрилась, потом потухла. Гарри направил её на Эрмиону.
– Экспелиармус!
Палочка Эрмионы легонько дёрнулась, но не покинула её руки. Неуверенная попытка колдовать – это было слишком для палочки Гарри, которая снова распалась надвое. Он уставился на неё, ошеломлённый, неспособный признать, что он видит… палочка, которая столько пережила…
– Гарри, – Эрмиона шептала так тихо, что он почти не слышал её. – Мне так, так жаль. Я боюсь, это из-за меня. Когда мы убегали, ты помнишь, змея надвигалась на нас, и я наложила Разрушающее заклятие, и оно отскакивало отовсюду, и наверное… наверное задело…
– Это получилось случайно, – сказал Гарри механически. Он чувствовал себя опустошённым, оглушённым. – Мы… мы найдём способ её восстановить.
– Гарри, я не думаю, что мы способны на это, – сказала Эрмиона, слёзы сбегали у неё по лицу. – Помнишь… помнишь Рона? Когда он сломал свою палочку, разбив машину? Она больше никогда не стала прежней, ему пришлось обзавестись новой.
Гарри подумал об Олливандере, похищенном и удерживаемом у Волдеморта в заложниках; о Грегоровиче, который мёртв. Как же он собирается найти себе новую палочку?
– Что ж, – сказал он, фальшиво-деловым голосом, – что ж, тогда я просто одолжу сейчас твою. Пока я караулю.
С лицом, блестящим от слёз, Эрмиона вручила ему свою палочку, и он оставил её сидящей рядом с кроватью, желая ни чего другого, как только остаться одному.