Битва за трофеи как эпизод третьей мировой войны
Александр Севастьянов, Президент Лиги защиты национального достояния
БИТВА ЗА ТРОФЕИ КАК ЭПИЗОД ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Мы долго молча отступали.
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
“Что ж мы, на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?”
М.Ю.Лермонтов
Положение России на международной арене сегодня незавидное и заставляет вспомнить древнеримскую мудрость “Vae victis! - Горе побежденным!” Потери, поражения одно ощутимее другого - дипломатические, моральные, политические, экономические... Похоже, что все должники России заключили тайный союз с ее кредиторами, чтобы все взять от ослабленной страны, ничего при этом не отдавая. Нам, воспитанным на идеалах общечеловеческих ценностей, всемирного братства трудящихся, грядущего слияния народов в одну земную нацию и грядущего же царства всеобщего равенства и справедливости, внезапно открылась истинная картина ожесточенной и беспощадной борьбы наций и государств за выживание, за ресурсы, за право входа в “золотой миллиард”, за мировое господство и т.д. Мы воочию убедились, что под прикрытием красивых и благовидных концепций в международных отношениях по-прежнему господствует право силы и далекое от всякого снисхождения отношение к слабому. В частности, сегодня со всех сторон слышится главная заповедь уголовного мира, обращенная к России: “Умри ты - сегодня, а я - завтра”.
Наглядным и убедительным примером сказанного является история с трофейными ценностями культуры, развернувшаяся с начала 90-х годов. Непосредственный участник событий, я расскажу, как это было.
Пока Советский Союз был цел и силен, а Германия разделена на две половины, вопрос о трофеях не поднимался. Точно так же, как и сегодня он не поднимается в отношении США или Англии. Понятно, почему ни СССР, ни Россия не считали нужным обращаться к этой теме: ведь в соответствующих решениях, сопровождавших выдачу ГДР Дрезденской галереи, а также еще 1,5 млн. единиц культурных ценностей в середине 1950-х гг., говорилось о том, что Советский Союз считает тему раз и навсегда закрытой после этого акта “доброй воли”. К сожалению, недалекие наши правители, жестоко ошибившись в прогнозах относительно политических последствий добровольного возвращения “Дрезденки”, совершили еще одну ошибку в отношении тех сокровищ, что оставались после этого в России. Вместо того, чтобы публично легализовать их, официально “разлив” по музеям и библиотекам и введя тем самым в мировой культурный обиход и научный оборот, “культуртрегеры” советского пошиба заперли трофейные ценности в запасниках, породив этим подозрения, сомнения и домыслы в отношении вполне ясной проблемы.
В дальнейшем поведение России резко отличалось от поведения ФРГ в отношении культурных ценностей, перемещенных в результате Второй мировой войны. У нас не без оснований считали, что выяснить местонахождение отечественных ценностей, вывезенных агрессорами - чрезвычайно сложно, а вернуть их на Родину - и вовсе невозможно, ведь они, по большей части, находятся в частных руках. Поэтому, за исключением эпизодически пробуждавшегося интереса к поиску Янтарной комнаты, никаких иных волнений в связи с этой темой в советском общественном сознании не возникало. Что же касается вещей из бывших немецких коллекций, то насчет них в наших коллекционерских кругах ходили, разумеется, слухи и легенды. Но в открытой печати на подобные сюжеты существовало табу; таким образом, почти никто из советских людей не знал, где, что и сколько у нас хранится.
Совсем иначе отнеслись к делу немцы, десятилетиями не ослаблявшие усилий для того, чтобы выяснить, где в СССР находятся те или иные культурные ценности; в отличие от нас, они знали, что основная часть их бывшего имущества сосредоточена в государственных хранилищах. Намерение рано или поздно его вернуть (как фрагмент общего реваншистского замысла по пересмотру всех итогов ВОВ) никогда не оставляло побежденного агрессора. С этой целью в Бремене на базе университета был создан центр по сбору соответствующей информации. Руководителем центра является проф. В.Айхведе, которому удалось создать в России агентурную сеть, состоящую из людей, умеющих работать с архивными материалами. Один из наиболее активных немецких сикофантов, некий г-н А.Л.Расторгуев (ныне член берлинского общества “Утраченное искусство в Европе”), в течение многих лет был связан с Айхведе коммерческим интересом, комплектуя для последнего библиотеку по части “россики”. Ничем особо не отмеченный в искусствознании (его кандидатская диссертация посвящалась узкой проблеме “перспективы” в творчестве художников итальянского Возрождения), он, однако, подвизался на кафедре искусствоведения МГУ и был вхож в музейные и коллекционерские круги, где и находил интересующие немцев сведения. Летом 1990 г., будучи заранее оповещен о грядущем объединении Германии, он, вероятно с “подачи” Айхведе, написал “Проект решения вопроса о судьбе памятников искусства, архивных материалов, рукописей, библиотек и т.п., вывезенных из Германии в качестве военных трофеев и находящихся в настоящее время в спецфондах музеев и в государственных хранилищах СССР”. Основная мысль проекта, поражающего односторонним подходом, такова: нам надлежит вернуть немцам все самое лучшее, самое ценное и уникальное, а себе в качестве возмещения утрат оставить тиражный антиквариат, а также то, что невозможно разыскать по спискам и идентифицировать. Проект был опубликован в январе 1991 г. в “Русской мысли”, сыграв роль спускового механизма для информационной кампании в СССР, с высокой скоростью развернутой сторонниками возвращения трофеев и немецкими агентами.
Тем временем, позаботившись о том, чтобы соответственно обработать общественное мнение и адаптировать его к запланированному возвращению в Германию трофеев, немецкая сторона предприняла свой главный ход, на который и возлагала все надежды. Используя германофильские и русофобские интенции министра иностранных дел СССР Э.А.Шеварднадзе (этнического немца по матери), она подготовила Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между СССР и Германией, который был подписан Горбачевым 03.10.90 г. В Договоре содержится статья 16, где говорится: “Пропавшие или незаконно вывезенные культурные ценности, находящиеся на их (сторон. - А.С.) территории, должны возвращаться владельцам или их наследникам”. Поражает изощренное, иезуитское коварство немецкой стороны, превосходно осведомленной о том, что в немецких хранилищах сегодня нет четко идентифицированных советских культурных ценностей; таким образом, договор планировался ею в данном пункте как заведомо односторонний, налагающий обязательства только на СССР. (Время показало, что хитрецы просчитались, но об этом ниже.)
Между тем, активность СМИ и “агентов влияния”, подогретая немецкими посулами и “благотворительностью”, выразилась как в “сенсационных” публикациях (например: К.Акинша, Г.Козлов. Трофеи войны. Советы скрывают художественные сокровища; интервью В.Ремизова с А.Расторгуевым, где пересказывался пресловутый “Про-ект”; статья последнего “Военнопленное искусство”, где он хвастает тем, что первым раскрыл “один из самых давних и долгих секретов СССР” - о трофеях, которые он именует “украденным” добром; статьи М.Мурзиной, Н.Бобровой, Н.Зубкова, Г.Цитриняка, в которых также проводилась мысль о желательности возвращения “незаконно удерживаемых” ценностей и т.д.), так и в обращении к М.С.Горбачеву от лица некоей Ассоциации искусствоведов, побывавшей за немецкий счет в Кельне, где она подписала совместное заявление с германской Ассоциацией критиков. Однако, несмотря на то, что эти напористые акции растянулись до самого конца 1991 г., успеха они не имели. Во-первых, политическая нестабильность, августовские события, ликвидация СССР - отвлекли нас от проблемы трофеев, а во-вторых, помешала твердая и принципиальная позиция Минкульта СССР во главе с Н.Н.Губенко, первым в то время решительно вставшим на рубеже наших интересов в этом вопросе. Естественно, когда проблема с СССР разрешилась окончательно, а Минкульт был соответственно ликвидирован, атака возобновилась с новой силой. В одном только феврале 1992 г. в “Известиях” вышла ликующая реляция А.Зверева “Воен-нопленное искусство выходит из заключения”, а в “Независимой газете” - огромное интервью с Акиншей и Козловым “Произведения искусства: границы и долги. “Военнопленное искусство” должно перестать быть трофейным - счета придется оплачивать сообща”. Сегодня оба автора, обласканные “мировым журналистским сообществом”, живут и работают за рубежом, открыто получая деньги за продолжение своих изысканий по “трофейной” теме, но в то время факт их ангажированности был скрыт, а яро антироссийская позиция - закамуфлирована под “объективную”, “интеллигентную”.
Кампания по обработке общественного мнения была мощной, слаженной, хорошо продирижированной. Одновременно такая же кампания развернулась в пользу выдачи хасидам библиотеки любавического ребе Шнеерсона. Обе они шли “в связке”, и казалось, что судьба культурных ценностей в обоих случаях уже решена. Все висело на волоске. Одинокий голос Н.Губенко, прозвучавший на конференции 25.11.91 г. в Минкульте, был заглушен и не дошел до широкой аудитории. Подготовленная по его просьбе статья сотрудника министерства А.Шереля вышла в официозе “Россия” в октябре того же года (а также отдельной брошюрой тиражом всего 1 тыс. экз.) и тоже не могла иметь решающего влияния на общественное мнение. И первая общественная реакция против выдачи трофеев - принадлежащая автору этих строк статья “Вся Россия плохо лежала” (“Советская Россия” 12.12.91) - тоже, конечно, ничего изменить не могла. Хорошо помню свое ощущение того времени: передо мной - глухая стена, закулисный сговор уже состоялся, сопротивление бесполезно, противостояние невозможно. Бессильный гнев душил...
Случилось чудо. Возмущение Верховного Совета откровенно беззаконными требованиями хасидов, их безобразным, хулиганским поведением в стенах “Ленинки” было так велико, что высший законодательный орган решил 19.02.92 г. отказать в их требованиях, несмотря на давление со стороны Бурбулиса, Хасбулатова, Шохина и других высокопоставленных лиц. Это решение нарушило спланированный общий ход событий и подвигло немецкую сторону предпринять новый ход, чтобы укрепить “плацдарм” для следующего этапа наступлений. Понимая, что на волне антисоветской истерии руководство новой России, настроенное, к тому же, антигорбачевски, может взять под сомнение обязательства, данные Горбачевым в Договоре от 13.10.90 г., немцы заключили с Ельциным Соглашение от 16.12.92 г. о культурном сотрудничестве, статья 15 которого копирует статью 16 Договора 1990 г. Надо сказать, что президент Ельцин вообще-то бесконечно далек от всякого понимания проблем и значения культуры. О его личном отношении к трофеям лучше всего говорят такие эпизоды:
передача им в ноябре 1992 г. дар Венгрии двух трофейных картин (как гласит правительственное распоряжение № 2060-р - “в порядке реституции” (!), хотя по мирному договору 1947 г. Венгрия как страна-агрессор лишалась каких-либо прав на имущественные претензии к СССР);
передача по его распоряжению в марте 1993 г. в дар Германии (через министра иностранных дел ФРГ К.Кинкеля) пяти старопечатных трофейных книг из так называемой Готской библиотеки;
попытка (скрытая от общества) передать в 1993 г. в дар Германии так называемую Бременскую коллекцию рисунков первоклассных мастеров. Эта акция была остановлена Н.Губенко, в последний момент “просветившего” Ельцина относительно стоимости подарка и неприличности такого “жеста доброй воли”;
попытка передать в дар Германии Готскую библиотеку весной 1994 г. Это стало достоянием гласности и вызвало грандиозный скандал в прессе, в результате которого ценнейшие книги, под которые немцы уже выделили специальный самолет и которые уже стояли запакованные в подвалах библиотеки ИНИОНа, остались в России;
наложение в марте 1997 г. вето на Закон о перемещенных культурных ценностях, принятый Госдумой и Советом Федерации абсолютным большинством голосов;
передача, в нарушение Закона о ввозе и вывозе культурных ценностей и Моратория Госдумы на одностороннюю передачу каких-либо трофейных ценностей, в дар Германии архива министра иностранных дел В.Ратенау (1867-1922) во время визита в Баден-Баден в апреле 1997.
Все эти осуществленные и сорванные акции ясно свидетельствуют об одном: для Президента Ельцина, как и для его советских предшественников, трофейные ценности, оплаченные кровью миллионов и призванные хоть отчасти возместить непоправимый ущерб, понесенный культурным достоянием России, - не более, чем мелкая разменная карта в политической игре. Нет сомнений, что Ельцин чувствовал и чувствует себя вправе распоряжаться ими, как он считает нужным, по-хозяйски. Не приходится сомневаться и в том, что, подписав вышеупомянутое Соглашение о культурном сотрудничестве, он неоднократно заверял затем немецкую сторону, что новые отношения между двумя странами, гарантом коих он является, непременно позволят удовлетворить притязания Германии. Последнее такое заверение, по моим сведениям, было дано в январе 1997 г. в Завидово лично канцлеру Колю. Стоит напомнить читателю, что по оценке немецкой прессы стоимость трофеев составляет 100.000.000.000 (сто миллиардов!) немецких марок. Щедрые финансовые вливания в период президентской избирательной кампании со стороны ФРГ, помогшие Ельцину поднять свой рейтинг, говорят о том, во-первых, что его заверения были учтены противной стороной, а во-вторых, что позиция президента в отношении Закона о перемещенных ценностях не зависела и не зависит от норм права и законов логики.
Так что, подписывая в середине декабря 1992 г. упомянутое Соглашение, Ельцин, скорее всего, считал, что возврат трофеев - дело близкого будущего, не стоящее, к тому же, особого внимания. Однако к этому времени ситуация уже несколько изменилась: накал страстей, взвинченных публицистическим штурмом “выдавальщиков”, поутих, в обществе возникло чувство протеста против беспардонного нажима пронемецких сил. В июне 1992 г. газета духовной оппозиции “День” опубликовала мою статью “Компрадоры”, а в подбор к ней - составленное мною же инициативное письмо о создании Лиги защиты национального достояния России, подписанное, наряду с автором, многими видными деятелями культуры: директором ГМИИ И.А.Антоновой, предводителем российского дворянства А.К.Голицы-ным, академиком Д.С.Лихачевым, председателем Комиссии по культуре Верховного Совета Ф.Д.Поленовым, тогдашним директором Эрмитажа В.А.Сусловым и другими. К сожалению, недостаток организационных возможностей и материальных средств не позволили в то время воплотить идею Лиги, и она была зарегистрирована только в апреле 1997 г. Но думаю, что подобная заявка сыграла своевременную и важную роль. Позиция общества по вопросу о выдаче трофеев перестала казаться однозначной (на деле, конечно, она никогда такой и не была).
По этой причине наша исполнительная власть, которую вернее было бы именовать “распорядительной”, не стала принимать на себя всю ответственность, а утвердила 28.12.92 г. Положение о Государственной комиссии по реституции (далее: ГКР), созданной правительственным постановлением от 23.06.92 г. Во главе Комиссии был поставлен министр культуры, впоследствии член думской фракции Выбор России - Евгений Сидоров, послушный и чуткий исполнитель намерений верховного правителя. Для тех, кто лично участвовал во всей трофейной эпопее 1990-1992 гг., было ясно: власть создала Комиссию, лишь “делу дать хотя законный вид и толк” - решенному, в принципе, делу. С этого момента, однако, вопреки расчетам немецкой стороны и ее российских пособников, ход “дела” принял иной характер. А спор о трофеях приобрел символическое значение битвы не только за наше национальное достояние, но и за наше национальное достоинство; не только за наше прошлое, но и за наше будущее.
Для того, чтобы верно оценить первый этап деятельности ГКР, следует обратиться к хронике ее заседаний. Но перед этим процитирую статью 13 упомянутого Положения от 28.12.92 г.: “Члены ГК, в том числе и выбывшие по различным причинам из ее состава, эксперты, привлекаемые к работе ГК, не имеют права делать публичных заявлений от имени ГК, публиковать известные им материалы и информацию, касающиеся работы ГК, кроме случаев, когда они специально уполномочены на это решением ГК”. Таким образом, работа Комиссии изначально должна была протекать исключительно келейно, в обстановке секретности - вопреки публичным установкам на гласность и демократию. К сему: статья 9 Положения предписывает дважды в год издавать “Бюллетень Государственной комиссии по реституции культурных ценностей”; до сих пор, однако, не вышло ни одного номера. Почему? Что должна была скрывать Комиссия? Это становится ясным при анализе первого же года ее деятельности.
“Заседание № 2. 04.12.92.
2.1. Росархиву - внести в Правительство предложение о передаче личного фонда канцлера Германии И.Вирта[4] .
Заседание № 4. 09.02.93.
4.5. Согласиться с передачей Германии оставшейся части Готской библиотеки.
Заседание № 7. 02.07.93.
7.1. Считать возможным возвращение архивных документов французского происхождения, хранящихся в ЦХИДК, Французской республике...
7.2. Согласиться с предложением Росархива о возвращении архивных фондов голландского происхождения...
7.3. Росархиву подготовить Госкомиссии предложения по возвращению архивных фондов немецкого происхождения, хранящихся в ЦХИДК.
Заседание № 8. 14.09.93.
8.4. Пиотровскому М.Б. - подготовить предложения по возвращению Балдинской части Бременской коллекции.
8.6. Согласиться с предложением Государственного Эрмитажа о возвращении Австрийской национальной библиотеке коллекции папирусов.
Заседание № 10. 24.12.93.
2. Одобрить в целом проект рапоряжения Президента РФ “О передаче Германии осташейся части Готской библиотеки”. Внести в текст... уточнение о возвращении части Готской библиотеки как акт доброй воли, учитывая законность ее вывоза из Германии в 1945 г.
Заседание № 11. 02.03.94.
7. Считать возможным возвращение Балдинской части коллекции Бременского Кунстхалле Правительству ФРГ”.
Я намеренно прерываю на этом месте цитирование одного из подлинных документов ГКР, чтобы обратить внимание читателей на следующее обстоятельство. В правительственном Постановлении от 28.12.92 г. говорилось (п. 2): “Государственной Комиссии совместно с центральными органами федеральной исполнительной власти активизировать работу по подготовке материалов и предложений по претензиям в отношении российских культурных ценностей, находящихся за пределами территории Российской Федерации, для предъявления их иностранным государствам”. В прилагавшемся к Постановлению Приложении конкретизировалось (п. 3): “На Государственную Комиссию возлагается решение следующих задач: обеспечение защиты государственных интересов РФ при рассмотрении вопросов реституции культурных ценностей; недопущение причинения ущерба культурному наследию народов РФ”. Однако красивые слова остались только на бумаге. Не были ли они изначально лишь неким камуфляжем? За полтора года своей деятельности ГКР не вернула в Россию ни даже серебряной ложечки, ни чашки из дворцовых сервизов! Не предъявила ни одной претензии! Только одно было предметом ее забот: выдать, отдать, передать, возвратить...
Немаловажный штрих к портрету ГКР: среди ее экспертов того периода - известный нам Расторгуев, а также д.ю.н. Марк Моисеевич Богуславский, немало потрудившийся над обоснованием односторонних выдач, а ныне живущий и работающий в Германии.
1993 год был годом затишья. Келейно работала ГКР, готовя выдачу за выдачей. Возложив все свои надежды на ее деятельность, примолкли “расторгуевы”. Наша сторона, успокоенная молчанием противника и отсутствием зримых событий, занялась другими проблемами.
Ситуацию “взорвали” немцы. В конце октября, посчитав, видимо, все дело уже решенным, в “Ленинку” заявились незваные гости: замдиректора Государственной библиотеки в Берлине, директор Саксонской библиотеки в Дрездене, директор Музея книги в Лейпциге и председатель экспертной группы по библиотечному делу правительственной реституционной комиссии ФРГ. Санкцию на осмотр ими хранилищ главной библиотеки России, включая секретную комнату-сейф, дал Е.И.Кузьмин, молодой человек, писавший диплом у министра Сидорова в бытность того ректором Литинститута, а после вознесшийся до положения начальника всех библиотек России. Немцы вели себя по-хозяйски: вынимали и раскладывали на полу любые книги, восхищались условиями хранения, давая ясно понять, что мы сохранили эти книги как раз для Германии. Между прочим: фонд инкунабул “Ленинки” на пять шестых состоит из трофеев, не говоря уж о Библии Гутенберга. Травмированная немецкой бестактностью, напуганная угрозой непоправимой потери, директор Музея книги РГБ Т.И.Кондакова позвонила мне в слезах. Практически сразу после этого я узнал о том, что Готская библиотека должна быть выдана в Германию. Ответом на немецкую угрозу была моя статья “Кто владеет - да владеет, а кто потерял - тот уже потерял” (“Книжное обозрение” 29.03.94), где рассказывалось со многими подробностями, как немцы организовали (еще до войны!) и осуществляли планомерный, централизованный, целенаправленный грабеж книжных и музейных собраний СССР, уничтожая при этом инвентарные книги и каталоги, чтобы запутать все следы грабежа. Статья заканчивалась призывом к интеллигенции: “Хватит молчать и делать вид, что это нас не касается. Проиграть войну не стыдно (имелась в виду Третья мировая, холодная. - А.С.). Стыдно склониться перед наглостью победителей. Стыдно им служить. Да не попрекнут нас этим потомки” (см. в моей книге “Национал-демократия”. - М, 1996).
Статья имела двоякие последствия. Во-первых, к Минкульту пришла толпа возмущенного народа (до сих пор не знаю, кто это организовал) и на долгом и гневном митинге сожгла чучело министра Сидорова. Последний не осмелился выйти к митингующим и вообще, как мне передавали, был сильно напуган. Выдача Готской библиотеки затормозилась. А во-вторых, я познакомился с доктором исторических наук О.Ф.Кудрявцевым, который развернул в академических кругах Москвы сбор подписей против этой выдачи, а также с доктором книговедения, деканом библиотечного факультета МГИК А.М.Мазурицким, также выступившим в печати с возражениями против выдачи немцам трофейных книг. Втроем мы выступили на радио “Резонанс”.
Так началось сражение за Готскую библиотеку. Оно имело большое, далеко не частное значение: в ходе его едва ли не впервые в России (если не считать недопущения поворота северных рек) общество одержало победу над “распорядительной” властью, не позволив ей распорядиться национальным достоянием. Мы выступали по радио и в печати, провели пресс-конференцию в российско-американском пресс-центре, опубликовали весьма решительное письмо за подписью 92 известных ученых против односторонних выдач, без эквивалентного возмещения и гласного всестороннего обсуждения, каких бы то ни было трофеев. Власть, в лице Сидорова и его заместителя М.Е.Швыдкого, пыталась оправдывать свои действия, но так злобно, неуклюже и неубедительно, выказав такую дремучую некомпетентность, что только повредила себе в общественном мнении: всем стало ясно, до какой степени лакомый кусок вынимают у нее изо рта. Готская библиотека, уже упакованная в ящики, готовая отправиться в Германию с Ельциным, чтобы “подсластить” визит, осталась на месте. Важный прецедент “невыдачи” был создан.
К сожалению, практически одновременно с этим по распоряжению члена думской фракции Выбор России, министра иностранных дел А.В.Козырева во Францию было вывезено 20 тонн (6,5 километров) трофейных архивных материалов. Российских ученых допустили к этим архивам, считавшимся секретными, только за пять дней перед выдачей. Как стало впоследствии известно, выдано было даже больше, чем просили французы. Выполнявший распоряжение Р.Г.Пихоя постарался все сделать без лишнего “шума”, помешать ему мы не успели...
Все это произошло в конце мая 1994 г., а в июне нас пригласили в Совет Федерации на слушания, посвященные деятельности ГКР, проводимые Комитетом по культуре, науке и образованию, которым руководил академик Е.А.Строев. Реституционной комиссии была дана жесткая, нелицеприятная, принципиальная оценка. Ей было рекомендовано изменить направление своей деятельности: вместо того, чтобы искать все новые объекты для выдачи за рубеж, сосредоточиться на учете и поиске потерь России, с последующим предъявлением соответствующих претензий.
Главной сенсацией на этих слушаниях стал доклад доктора юридических наук, профессора Е.Т.Усенко. Дело в том, что в качестве ответа на запрос ГКР о юридических обоснованиях реституций Институт Государства и права РАН дал экспертное заключение от 09.03.94 г., обескуражившее “выдавальщиков”. Основной вывод экспертов таков: “Все культурные ценности, перемещенные в СССР по приказам ГК СВАГ, изданным во исполнение постановлений (распоряжений) компетентных органов Советского Союза, находятся на территории России на законных основаниях... Любые претензии по поводу этих культурных ценностей со стороны бывших неприятельских государств или их физических или юридических лиц должны безусловно отклоняться (выделено мной. - А.С.)”. Сразу же по получении таких рекомендаций зам. министра Швыдкой позвонил в ИГПАН (об этом проф. Е.Т.Усенко рассказал в марте 1997 г. на пресс-конференции в Думе) и спросил: не может ли институт дать другое экспертное заключение. Отношение “распорядительной” власти к праву вообще выразилось в этой просьбе самым характерным и убедительным образом. Однако институт ответил, что не может иметь двух экспертных заключений по одному вопросу. Замолчать содержание и сам факт такого заключения Минкульту также не удалось: я опубликовал наиболее существенную его часть в статье “Третье ограбление России” (“Независимая газета” 06.05.94), чем вызвал гневную отповедь Швыдкого, удрученного утечкой “рабочего документа”. И вот теперь в Совете Федерации один из авторов экспертизы сделал официальный доклад, перечеркнувший полуторагодичные старания ГКР.
Слушания в Совете Федерации имели громадное значение. По принятым на них рекомендациям Дума установила 21.04.95 г. Мораторий на любые одностронние передачи трофеев впредь до принятия Закона о перемещенных ценностях культуры, работа над подготовкой которого немедленно началась. Первый эпизод битвы за трофеи кончился победой патриотических сил.
Дальнейший ход событий был связан уже с открытой и закулисной борьбой вокруг проекта упомянутого Закона, а затем и с самим Законом, которую развернули немцы и их пособники.
Поскольку фактическая, моральная и правовая стороны вопроса были вскрыты и широко продемонстрированы российской публике в многочисленных статьях, книгах, радиовыступлениях и пресс-конференциях, подготовленных нами за эти три года, общественное сознание в целом пришло к осознанию справедливости и законности удержания Россией трофейных ценностей в качестве компенсаторной реституции. Небескорыстные агенты наших оппонентов, так активно действовавшие в прессе в 1991-1993 гг., либо уехали из “этой” страны, либо примолкли, сознавая свой проигрыш по всему комплексу доказательств (только Расторгуева время от времени приглашают повторять одно и то же по ТВ). Ситуация сложилась так, что сегодня для официальных лиц стало уже как бы “неприлично” даже заикаться о том, что мы что-то “должны” немцам. Будучи впервые приглашен минувшей зимой на заседание ГКР, я с удивлением заметил, что по внешней видимости за столом заседаний собрались одни единомышленники, размышляющие о том, как лучше противостоять настойчивым требованиям немецкой стороны. Я получил от Минкульта, с которым “воевал” пять лет, предложение о совместном производстве “Сводного каталога культурно-исторических потерь России в результате ВОВ”, что показалось бы положительно невероятным еще полгода тому назад. Однако, если на первый взгляд ситуация представала благостной и бесконфликтной, то человек осведомленный понимал, какая напряженная борьба идет по невидимым для людей со стороны каналам. Она началась сразу, как только первый проект закона был представлен в Пятую Думу.
Наивно было бы думать, что немцы смирились с провалом столь долго и тщательно готовившейся кампании по возвращению трофеев. Вместе с тем, они понимали, что если Закон о перемещенных ценностях будет принят, то всякие надежды получить что-либо обратно придется оставить, ибо международное право - не на их стороне. Они понимали также, что благоприятное решение можно заполучить, только действуя внеправовыми, чисто политическими методами, используя особые рычаги воздействия на исполнительную власть. Правовой вакуум в данном вопросе, исторически сложившийся в России, предоставлял такую возможность.
Мы никогда не узнаем всех подробностей закулисных переговоров и договоренностей, имевших место между немецкими и российскими чиновниками различных рангов. Мы можем только догадываться о них, отслеживая слова и дела отдельных персонажей современной российской истории. (Например, 28.08.95 г. министр культуры Е.Сидоров заявил журналистам: “Я по-прежнему убежден, что нужно вернуть коллекцию Балдина в Бремен... Отдал бы и оставшуюся часть Готской библиотеки”.)
Но кое-какие действия немецкой стороны не остались в секрете. Во-первых, через посольство ФРГ в официальные российские инстанции (в Минкульт в том числе) был направлен “меморандум” под названием “Международные соглашения между Германией и Россией по возвращению культурных ценностей, перемещенных в результате второй мировой войны. Правовое положение с германской точки зрения”. Составленный в сентябре 1994 г., он явно представляет собой реакцию на июльские решения и рекомендации Совета Федерации. Меморандум был направлен на отзыв в Институт государства и права РАН, где его охарактеризовали как “юридически несостоятельный” документ. Во-вторых, в 1995 г. в Германии вышла и получила по неофициальным каналам распространение в России книга заведующего международным отделом Министерства печати и информации ФРГ Х. фон Ламбздорфа “Возвращение культурных ценностей - пробный камень в отношении Германии к России”, преисполненная лживых и недостоверных утверждений (подробную критику книги см. в моей статье “Мораль буйвола” в “Ex-libris НГ” от 20.02.97). Оба эти письменные источника сыграли роль своего рода инструкции, ибо вся аргументация немцев, несмотря на ее полную во всех отношениях несостоятельность, перекочевала во все выступления противников Закона о перемещенных ценностях, в том числе в Думе и СМИ. Надо сказать, что с подобным заимствованием аргументов и идей российскими чиновниками у наших оппонентов мы столкнемся не раз. (К примеру, расхожим в их устах стал чисто демагогический тезис В.Айхведе: “Это абсурд: все в России приватизируется, а перемещенные ценности национализируются”. Другой пример: с немецкой подачи нам предлагают задуматься над якобы “обоюдно выгодным” обменом “Библии” Гутенберга на “Азбуку” Ивана Федорова, не стоющую, в действительности, и десятой части той.)
Проект Закона о перемещенных ценностях рассматривался в первый раз в Думе 16.05.95 г., но был отклонен голосами депутатов из фракций Выбор России и Яблоко. Что неудивительно, ибо, во-первых, соответствует общему контексту антигосударственной деятельности этих общественных объединений. А во-вторых, следует вспомнить, что главные “выдавальщики” на тот момент - Сидоров и Козырев - оба входили в ВР, так что поддержка “родной” и “дружественной” фракций была им, конечно же, обеспечена. Для отвода глаз был изобретен ловкий трюк. Чтобы дискредитировать проект, сбить депутатов с толку и максимально запутать вопрос, по инициативе Минкульта был изготовлен “альтернативный” проект Закона, внесенный на слушания депутатами Лукиным, Черторицкой, Брагинским и Нуйкиным. Сопоставление двух проектов позволяет понять, в чем причина того, что российские чиновники, призванные по долгу службы отстаивать исключительно российские интересы, делают все, чтобы торпедировать подготовленный Думой Закон, сражаясь, по сути, плечом к плечу с немцами против собственной страны. Все дело в том, что думский проект передает всю дальнейшую судьбу трофейных ценностей в руки высшего законодательного и представительного органа России. “Альтернативка” же предлагает создать на базе Госкомиссии по реституции - некий Совет защиты культурного достояния России при Президенте, который должен обеспечивать, в частности, “организацию механизма и определение размеров материальной компенсации, причитающейся Российской Федерации за возвращаемые иностранным государствам культурные ценности” (ст. 21.2). Споры же по поводу этих самых ценностей должны рассматриваться не в судебном порядке, а “путем международных переговоров” (ст. 23). И - совсем уж откровенно: “С момента вступления в силу настоящего Федерального закона все перемещенные культурные ценности, находящиеся в учреждениях культуры... переходят в распоряжение Совета по защите культурного достояния России” (ст. 25). Как видим, все предельно просто и ясно. На языке электората все это означает, что тот же Сидоров с присными, пересев из кресел ГКР в кресла пресловутого Совета, полностью сохраняет все прежние возможности торговать трофеями с другими странами : буквально - определяя “размеры материальной компенсации”! Вкупе с чиновниками из МИДа, готовящими под каждый такой случай соответствующий “международный договор”. Главное - сохранить в своих руках полный контроль над судьбой трофеев, не допустить, чтобы она решалась беспристрастным законом, блюдущим интересы России и безразличным к персональным интересам власть имущих! В этом все дело. Шокирующая откровенность... Полное обнажение истинных мотивов критикующих думский Закон чиновников. “Выдавальщики” на сей раз с головой выдали сами себя.
Между тем, понимая, что проволочки могут лишь оттянуть момент принятия Закона, но не решить его судьбу в принципе, и что бесспорность наших прав на трофейные ценности, взятые в порядке компенсаторной реституции, стала очевидна, наши “культуртрегеры” решили зайти к бесценным произведениям искусства с другого боку, где они, как им казалось, были менее защищены. Речь зашла о перемещенных ценностях, принадлежавших до войны не Германии, а третьим странам, но оказавшимся в итоге в России. Правовое положение этих ценностей определяется международными актами, принятыми в конце войны, сохраняющими свою силу и в наши дни. Несмотря на то, что их следует дифференцировать относительно непосредственно германских ценностей, юридических оснований для их односторонней и безусловной выдачи нет. Однако на первый взгляд дело представало не столь ясным, что давало (и дает кое-кому и сейчас) повод для различных домыслов и спекуляций. В частности, выдача Козыревым французских архивов явилась чисто волюнтаристским решением, основанным именно на таких спекуляциях (какие интересы стояли за этой выдачей, обернувшейся для нас многомиллионным ущербом, можно только догадываться). В планах “выдавальщиков” было еще несколько аналогичных акций. Наиболее громкий скандал разразился вокруг так называемой “Коллекции Кенигса”, состоящей из 307 первоклассных рисунков старых европейских мастеров, оцениваемых почти в полмиллиарда долларов.