Воскресенье, 23 ноября
Только что прочитал еще одну книгу, в которой разоблачается релятивизм, конструктивизм и крайний постмодернизм, так что я действительно собираюсь объявить свой личный государственный праздник.
Эта книга — «Последнее слово» Томаса Нэйджела, и в сочетании с многими другими книгами (я просмотрел больше дюжины) действительно складывается впечатление, что продолжавшееся почти два десятилетия господство нарциссизма и нигилизма (релятивизма и конструктивизма) наконец завершилось. В постмодернизме есть некоторые очень важные истины, которые я всегда принимал и всемерно защищал, и буду продолжать это делать, но экстремисты раздули их до невероятных масштабов в попытках отрицать любые универсальные истины, любые трансцендентальные реалии и любое человеческое взаимопонимание, и зачастую делали это в нарочито вредном и злонамеренном тоне.
Принципам крайнего релятивизма и конструктивизма, которые, например, утверждают, что все реальность является социально конструируемой и потому относительной от культуры к культуре, уже нанесли решительный удар такие теоретики, как Юрген Хабермас и Карл Отто-Апель (показавшие, что в самом центре доктрины конструктивизма скрыто неустранимое внутреннее противоречие), Джон Сирль (который продемонстрировал, что социально конструируемые реалии должны опираться на объективные истины, иначе конструирование вообще невозможно), Питер Бергер (доказавший относительность самого релятивизма, таким образом побив его же собственным оружием), Чарльз Тэйлор (указавший, что антиранжирование релятивистов само является ранжированием) и многие другие. В течение многих лет этих экстремистов никто не принимал всерьез, за исключением «нового поколения» и их «новых парадигм», которые «свергнут» старые парадигмы и заменят их лучшими, что возможно потому, что все реалии являются «социально конструируемыми» и потому допускают «деконструкцию». Все эти представления, какими бы благими намерениями они ни были продиктованы, глубоко ошибочны, и Томас Нэйджел просто последний в длинном ряду теоретиков, которые продемонстрировали, почему это так.
Не менее значима рецензия Колина Мак-Гинна на книгу Нэйджела, опубликованная в «Нью рипаблик»*. Будучи бастионом либерализма, это издание само нередко защищало крайнее разнообразие, конструктивизм и релятивизм, которые неотделимы от постмодернистского нарциссизма и нигилизма. То, что оно так решительно выступило в поддержку позиции Нэйджела, весьма показательно.
Мак-Гинн начинает с резюме крайней постмодернистской концепции рациональности. «Согласно этой концепции, человеческий разум по своей основе является локальным, культурно относительным, основанным на изменчивых фактах человеческой природы и истории и зависимым от разнообразных «практик», «форм жизни», «систем отсчета» и «концептуальных схем». Не существует никаких норм рассуждения, которые выходят за пределы того, что принято обществом или эпохой, никаких объективных обоснований для убеждения, которое все должны разделять, чтобы избежать когнитивной неадекватности. Быть обоснованным — значит считаться обоснованным, и разные люди могут правомерно считать обоснованными разные вещи. В конечном счете единственным оправданием для того или иного убеждения оказывается то, что оно «оправдано для меня»» (отметьте нарциссизм или глубокий субъективизм).
Мак-Гинн продолжает: «С подобной точки зрения объективность, если она вообще существует, оказывается функцией социальных отношений; результатом общественного консенсуса, а не признания правил и принципов, которые действуют независимо от того, признает ли их то или иное общество. Критерии суждения в конечном счете подобны нормам моды».
Нэйджел показывает, и Мак-Гинн соглашается, что все эти утверждения противоречат сами себе. По этому же пути идет Хабермас, и я сам подробно изложил, по существу, тот же довод во введении к «Оку Духа» (и ранее в «Поле, экологии, духовности», и в 9-й главе «Разума и Души» [краткий пример этого можно найти в записи от 9 июля]). Но предоставим разоблачение Нэйджелу. Мак-Гинн: «Субъективисты утверждают, что разум представляет собой не что иное, как проявление локальных и относительных случайностей и что его результаты не имеют никакого веса за пределами узко ограниченной области; пытаясь выйти за пределы локального, разум обманывает сам себя и порождает пустые утверждения. Это явно теория о природе разума: она призвана объяснять нам, что такое разум и каково его место в мире. Но суть состоит в том, что эта теория предлагается как истина о разуме, как что-то, с чем обязаны соглашаться все разумные существа. Она не предлагается в качестве истинной только для того, кто ее выдвигает или его языкового сообщества. Нет, она претендует на то, чтобы быть безотносительно истинным объяснением самой природы разума. Таким образом, выдвигая ее, субъективисты сами используют принципы рассуждения и критерии истины, которые считаются имеющими более чем относительную обоснованность».
Затем Мак-Гинн подходит к неизбежному выводу Нэйджела: «Но это означает заранее допускать именно то, что субъективисты якобы ставят под сомнение. Возникает дилемма: либо провозглашать развенчивающее объяснение разума объективной истиной, либо выдвигать его просто как пример его собственной официальной концепции истины. В первом случае субъективизм противоречит сам себе, требуя для своего утверждения такого статуса, который, согласно ему, не может иметь никакое утверждение; а во втором случае утверждение истинно только для него самого и не имеет никакой власти над убеждениями других. Если утверждение субъективизма истинно, то мы можем его игнорировать; если оно не является истинным, значит, оно ложно. В любом случае это не то утверждение, которое можно принимать всерьез. И потому субъективизм несостоятелен».
Мак-Гинн заявляет, что доводы Нэйджела «абсолютно убедительны. Нэйджел применяет свой общий антисубъективистский подход в нескольких областях, включая язык, логику, арифметику и этику. В каждой из этих областей он неопровержимо доказывает, что содержание соответствующих суждений не может интерпретироваться субъективистским образом, а должно приниматься как допускающее объективные основания, которые обладают универсальной действенностью».
Моя собственная точка зрения, разумеется, состоит в том, что существуют универсальные глубинные черты, имеющие относительные поверхностные черты — единство многообразия, универсальный плюрализм. Глубинные черты, как правило, универсальны, где бы их ни находили, тогда как поверхностные черты являются локальными, культурно конструируемыми и относительными, обычно различаясь от культуры к культуре. Но, заявляя, что существуют только культурно относительные поверхностные черты, крайний постмодернизм опустошил человеческое и духовное понимание, которое всегда включает в себя универсальный/трансцендентальный компонент. «Доводы Нэйджела должны обеспокоить тех, кого уговорами или угрозами заставили пойти на поводу у бесхребетного релятивизма, столь распространенного в современной интеллектуальной культуре. Некоторые суровые критические замечания Нэйджела адресованы Ричарду Рорти, и они полностью справедливы».
Мак-Гинн говорит: «Доводы Нэйджела не только верны, они крайне необходимы». Почему необходимы? Потому что они требуются для борьбы с безудержным нарциссизмом в самой сердцевине релятивистской/конструктивистской программы, которая претендует на истину, в которой отказывает всем другим или самое меньшее основывает любые истины на эгоцентристских, субъективистских предпочтениях. Единственной «истиной» считаются «признания от первого лица». С этой безумной точки зрения, говорит Нэйджел: «Ничто не верно, и взамен все мы выражаем наши личные или культурные воззрения. Реальным результатом стал рост уже крайней интеллектуальной лености современной культуры и крах серьезных споров в гуманитарных и общественных науках, вместе с отказом принимать всерьез, в качестве чего-либо иного, нежели признания от первого лица, объективных доводов других». Истину и общение заменили нарциссизм и раздробленность, и это называется культурологическими исследованиями.
Мак-Гинн очень близко подходит к существу вопроса. «Последнее слово» — это книга, которую следует читать и обдумывать в этот золотой век субъективизма [эгоцентризма, нарциссизма]. Что до того, почему подобные пристрастия существуют и столь преобладают в наши дни... то на этот счет у меня есть определенное мнение». И его мнение состоит в том, что универсальные истины, в противовес субъективистским воззрениям, «вступают в конфликт с популярным и неправильно понимаемым идеалом свободы». Универсальная истина «сдерживает наше мышление. Мы должны подчиняться ее требованиям. В то же время люди не хотят, чтобы их сдерживали; они хотят считать, что им можно выбирать свои убеждения как бобы в супермаркете. Они хотят иметь возможность следовать своим побуждениям и не хотят, чтобы их обуздывали безличные требования [не говоря уже о надличностных]. Это воспринимается как нарушение неотъемлемого права каждого делать то, что ему хочется».
Попросту говоря, универсальные истины обуздывают нарциссизм; они ограничивают эго; они вынуждают нас выходить за пределы наших субъективных желаний, сталкиваясь с реальностью, которая не является всего лишь нашим собственным порождением. Становится все более очевидно, что крайний социальный конструктивизм стал великим прибежищем субъективизма/нарциссизма (именно потому он столь популярен у моего поколения; если оно чем-то и прославилось, то это полной увлеченностью собой). Желание, чтобы ничто не нарушало твои эгоцентрические приоритеты — «неправильно понятый идеал свободы», — необходимо для того, чтобы делать факты податливыми. Феминисткам не нравится относительное превосходство мужчин в физической силе и подвижности, и потому попросту объявим всю биологию социально конструируемой. Приверженцам идеологии «Нового Века» не нравятся общепринятые ограничения, и потому скажем, что все они социально конструируются. Сторонники глубинной экологии, экофеминизма, ретро-романтизма, «новых парадигм» — все рады прибегнуть к социальному конструктивизму в качестве вступления к отрицанию любых реалий, которые им почему-либо не нравятся, и замены их другими по своему собственному субъективному выбору.
Поэтому многие критики резко замечали, что типичные для послевоенного поколения, побуждаемые нарциссизмом культурологические исследования будут отличать следующие черты: социальный конструктивизм (так что можно деконструировать все что угодно), релятивизм (нет никаких сдерживающих универсальных истин), уравнивание науки с поэзией (нет никаких объективных фактов, которые могли бы мне помешать), крайний контекстуализм (нет никаких универсальных истин, кроме моей собственной), понимание любой интерпретации как реакции читателя (я сам создаю весь смысл), отсутствие метаповествований или больших картин (кроме моей собственной большой картины того, почему все другие большие картины неверны), антирационализм (не существует никакой объективной истины, кроме моей собственной) и антииерархичность (поскольку нет ничего выше меня). Все это было бы смешно, не будь это точной характеристикой большинства академических культурологических исследований в Америке и некоторыми из основных черт Личностно-Ориентированной Гражданской Религии (это еще одна причина, почему ЛОГР так редко бывает преобразующей, — она отчасти основывается на ряде плачевных внутренних противоречий, присущих антииерархизму, релятивизму и субъективизму, и потому не способна давать каких-либо стимулов к трансформации [см. запись от 23 сентября]).
Подобно тому как в этой стране рупором большей части крайнего постмодернизма выступает издательство «САНИ Пресс», в Британии это «Блэкуэлл». Поэтому мне было удивительно видеть, что выпущенное им последнее издание «Словаря культурной и критической теории», от которого можно было бы ожидать изобилия постмодернистских постструктуралистских догм, в действительности содержит острую критику большинства постмодернистских теорий конструктивизма и релятивизма в духе статьи Нэйджела. «Отсюда, предположительно, следует, что все определения истины, будь то в естественных или более склонных к теоретизированию гуманитарных науках, сводятся к выбору подходящей метафоры (или оптимальной риторической стратегии) для получения согласия других, занятых той же общественной деятельностью. Понятно, что ученые сочли это неубедительным объяснением того, как достигается прогресс в науке посредством совместного применения теории и эмпирических исследований. Отсюда недавнее появление причинно-реалистического или антиконвенционалистского [универсального и антисубъективистского] подходов, которые предлагают гораздо лучшее понимание принципов роста знания. В конце концов, вероятно, мало что можно сказать в пользу философии науки, которая, по существу, не оставляет себе ничего, требующего объяснения, сводя «науку» к еще одной разновидности игры языковых предпочтений, риторики, дискурса, концептуальной схемы или чего-то в этом роде. Нынешнее возрождение реалистических онтологии предвещает разрыв со всем этим неверным — как теперь оказывается — направлением мысли».
Хотя в целом я, безусловно, согласен с этой убедительной критикой крайнего постмодернизма (со стороны Хабермаса, Отто-Апеля, Эрнста Геллнера, Чарльза Тэйлора, Нэйджела, Мак-Гинна и др.), я всегда выбирал слегка иной подход. Эти критики склонны просто уничтожать постмодернизм, полностью лишая его почвы под ногами. Мой подход состоит в том, что в постмодернизме есть кое-какие важные, но частичные истины и что критиковать следует именно экстремистские варианты, которые объявляют релятивизм, конструктивизм и контекстуализм единственными существующими истинами, в результате чего все они становятся внутренне противоречивыми и не стоящими уважения. Но я полагаю, что в программе постмодернизма похоронено несколько благородных побуждений, однако, чтобы их спасти, их самих следует поместить в больший контекст, который одновременно ограничивает их притязания и выполняет их цели.
Эти благородные побуждения — свобода, терпимость, аперспективный охват и избавление от необязательных или несправедливых условностей. Программ либерализма-постмодернизма была призвана поощрять культурные различия и множественные перспективы, включая ранее маргинализировавшиеся культуры и группы (женщин, меньшинства, геев и т.д.). Такая позиция — универсальный плюрализм — представляет собой весьма высокое эволюционное достижение, возникающее только на мироцентрическом, постконвенциональном уровне развития. Либеральная/постмодернистская позиция в своих лучших проявлениях порождается на этом высоком уровне эволюции сознания.
Но в своем рвении «преодолевать» и «ниспровергать» конвенциональные уровни в пользу постконвенциональной свободы крайний либерализм/постмодернизм скатился к защите всех позиций без исключения (крайнее разнообразие и поликультурность), в том числе многих позиций, являющихся откровенно этноцентрическими и эгоцентрическими (поскольку все позиции следует ценить в равной мере). Это допускало, а затем поощряло регрессивные тенденции, возврат от мироцентризма к этноцентризму и эгоцентризму, по существу, к безудержному субъективизму и нарциссизму, которые ставили на мертвый якорь всю (на этом этапе совершенно неправильно понимаемую) программу. Ужасающее искажение благородных начинаний — вот лучшее, что можно сказать о либерализме/постмодернизме. Благородная идея универсального плюрализма была выхолощена, ее универсальная часть была отвергнута или отброшена, и прискорбная победа досталась неистовому плюрализму, движимому безудержным нарциссизмом.
Недавняя критика была направлена именно против этого вульгарного плюрализма, по существу уничтожающего саму либеральную позицию, уничтожающего потребность в эволюции к мироцентрическим, постконвенциональным уровням, которые лишь одни способны поддерживать и защищать либеральные воззрения. Хабермас, Нэйджел и другие просто показывают, что сама идея плюрализма в действительности содержит универсальный компонент, и без признания и учета этого универсального компонента вся либеральная/постмодернистская программа обречена на саморазрушение. Я полностью с этим согласен. Но давайте не будем забывать о благородных побуждениях, скрытых в этой программе, и о том, что эти побуждения можно воскресить и первоначальную идею либерализма/постмодернизма можно воплотить в жизнь, если мы откажемся от плюрализма и вернемся к универсальному плюрализму и единству многообразия: универсальным глубинным чертам, локальным поверхностным чертам. Эти универсальные черты доступны эмпатии и состраданию. И саму либеральную постмодернистскую идею можно защищать, только если она включает в свою программу культурное поощрение максимальных усилий индивидов в росте и развитии от эгоцентрических к социоцентри-ческим и мироцентрическим уровням, где перед ними откроется великолепие универсальной духовности.
Свобода — основа либеральных ценностей — существует не в эгоцентрической или этноцентрической сферах. Реальная свобода, подлинная свобода лежит в бескрайнем просторе мироцентрического осознания, которое само открывается в бесконечное пространство чистого Духа и Изначальной Самости — Самости, общей во всех и для всех чувствующих существ, как таковых, и потому представляющей собой сферу, где Свобода сияет во всех направлениях. Вот почему мы должны двигаться к постлиберализму, а не к долиберализму. Это трагическая ирония судьбы, что либеральный постмодернизм в своем поиске свободы для всех отстаивал модусы глубокой несвободы: эгоцентрик не свободен, ибо он раб своих побуждений; этноцентрик не свободен, ибо он раб своей расовой принадлежности; только в мироцентрическом осознании, которое помещает зрелую индивидуальность в контекст всех индивидов и легко движется в этом бесконечно расширившемся пространстве, всходит заря настоящей свободы — свободы, открывающейся чистому Духу во вневременном охвате Всего. Пусть либерализм продолжает двигаться в этом первоначальном направлении прогрессивного роста и эволюции и прекратит внутренне противоречивую и бессмысленную защиту любых возникающих субъективных побуждений.
Именно узкое, ошибочное, нарциссическое, релятивистское болото столь эффективно уничтожают эти критики, и они правы. Не совершайте ошибки: если постмодернизм прав, то не существует и не может существовать никакого Духа. Если Дух есть, то он универсален. Он может быть только всеобъемлющим. Если Дух есть, то он в равной степени и повсюду является сияющей Основой всего проявления. Но если нет ничего универсального — а так заявляют крайние постмодернисты, — тогда нигде во вселенной нет и никогда не может быть ничего подлинно духовного. Поэтому, поддерживая благородные побуждения первоначальной идеи универсального плюрализма и единства многообразия, я все же присоединяюсь к атаке на тех, кто забыл о единстве и предлагает одно лишь многообразие.