Случалось пройти сто миль только для того, чтобы вне себя от восторга

Получить в награду единый взор, а затем отказ; никогда жизнь ее не висела на

Волоске, никогда не была она готова заколоть несколько человек, чтобы спасти

Своего повелителя, своего господина, своего бога... Любовь для нее --

Красавец полковник.

-- А, опять Ларошель! -- возразила Евфрасия. -- Любовь -- как ветер: мы

Не знаем, откуда он дует. Да, наконец, если тебя любил скот, ты станешь

Опасаться и умных людей,

-- Уголовный кодекс запрещает нам любить скотов, -- насмешливо

Проговорила величественная Акилина.

-- Я думала, ты снисходительнее к военным! -- со смехом воскликнула

Евфрасия.

-- Ужели вы счастливы тем, что можете отречься от разума! -- вскричал

Рафаель.

-- Счастливы? -- переспросила Акилина, улыбаясь беспомощной,

Растерянной улыбкой и устремляя на обоих друзей отчаянный взгляд. -- Ах, вы

Не знаете, что значит заставлять себя наслаждаться со смертью в душе...

Взглянуть в этот миг на гостиную -- значило заранее увидеть нечто

подобное Пандемониуму Мильтона[*]. Голубоватое пламя пунша

Окрасило лица тех, кто еще мог пить, в адские тона. Бешеные танцы, в которых

Находила себе выход первобытная сила, вызывали хохот и крики, раздававшиеся,

Как треск ракет. Будуар и малая гостиная походили на поле битвы, усеянное

Мертвыми и умирающими. Атмосфера была накалена вином, наслаждениями и

Речами. Опьянение, любовь, бред, самозабвение были в сердцах и на лицах,

Были начертаны на коврах, чувствовались в воцарившемся беспорядке, и на все

Взоры набросили они легкую пелену, сквозь которую воздух казался насыщенным

Опьяняющими парами. Вокруг, как блестящая пыль, трепещущая в солнечном луче,

Дрожала светлая мгла, и в ней шла игра самых затейливых форм, происходили

Самые причудливые столкновения. Там и сям группы сплетенных в объятии тел

Сливались с белыми мраморными статуями, с благородными шедеврами скульптуры,

Украшавшими комнаты. Оба друга еще сохраняли в мыслях своих и чувствах некую

Обманчивую ясность, последний трепет, несовершенное подобие жизни, но уже не

Могли различить, было ли что-нибудь реальное в тех странных фантазиях,

Что-нибудь правдоподобное в тех сверхъестественных картинах, которые

Беспрерывно проходили перед утомленными их глазами. Душное небо наших

Мечтаний, жгучая нежность, облекающая дымкой образы наших сновидений и

Чем-то скованная подвижность -- словом, самые необычайные явления сна с

Такою живостью охватили их, что забавы кутежа они приняли за причуды

Кошмара, где движения бесшумны, а крики не доходят до слуха. В это время

Лакею, пользовавшемуся особым доверием Тайфера, удалось, не без труда,

вызвать его в прихожую, а там он сказал хозяину на ухо:

-- Сударь, все соседи смотрят в окна и жалуются на шум.

-- Если они боятся шума, пусть положат соломы перед дверями! --

Воскликнул Тайфер.

Рафаэль между тем так неожиданно и неуместно расхохотался, что друг

Спросил его о причине этого дикого восторга.

-- Тебе трудно будет понять меня, -- отвечал тот. -- Прежде всего

Следовало бы признаться, что вы остановили меня на набережной Вольтера в тот

Момент, когда я собирался броситься в Сену, -- и ты, конечно, захочешь

Узнать, что именно толкало меня на самоубийство. Но много ли ты поймешь,

Если я добавлю, что незадолго до того почти сказочной игрою случая самые

Поэтические руины материального мира сосредоточились перед моим взором в

Символических картинах человеческой мудрости, меж тем как сейчас остатки

Всех духовных ценностей, разграбленных нами за столом, сводятся к этим двум

Женщинам, живым и оригинальным образам безумия, а наша полная беспечность

Относительно людей и вещей послужила переходом к чрезвычайно ярким

Аллегориям двух систем бытия, диаметрально противоположных? Если бы ты не

Был пьян, может быть, ты признал бы, что это целый философский трактат.

-- Если б ты не положил обе ноги на обворожительную Акилину, храп

Которой имеет что-то общее с раскатами надвигающегося грома, ты покраснел бы

И за свой хмель и за свою болтовню, -- заметил Эмиль, который забавлялся

Тем, что завивал и развивал волосы Евфрасии, отдавая себе не слишком ясный

Отчет в этом невинном занятии. -- Твои две системы могут уместиться в одной

Фразе и сводятся к одной мысли. Жизнь простая и механическая, притупляя наш

Разум трудом, приводит к некоей бездумной мудрости, тогда как жизнь,

Проходящая в пустоте абстракций или же в безднах мира нравственного, доводит

До мудрости безумной. Словом, убить в себе чувства и дожить до старости или

Же умереть юным, приняв муку страстей, -- вот наша участь. Должен, однако,

Заметить, что этот приговор вступает в борьбу с темпераментами, коими

Наделил нас жестокий шутник, заготовивший модели всех созданий.

-- Глупец! -- прервал его Рафаэль. -- Попробуй и дальше так себя

сокращать -- и ты создашь целые тома! Если бы я намеревался точно

Формулировать эти две идеи, я сказал бы, что человек развращается, упражняя

свой разум, и очищается невежеством. Это значит бросить обвинение обществу!

Но живи мы с мудрецами, погибай мы с безумцами, -- не один ли, рано или