Правительство после 1603 года 1 страница

Описание повседневной жизни в период правления дома Токугава будет трудным, а вероятно, и невозможным для понимания без некоторых сведений о том, как было организовано правительство страны. Для этого, в свою очередь, необходимо понять положение представителей рода Токугава. Основатель династии сёгунов, Токугава Иэясу, человек выдающихся способностей, если не гений, был союзником как Нобунаги, так и Хидэёси, своих предшественников. При правлении Хидэёси он захватил восток Японии, имея крепость в Эдо (сегодняшнем Токио). Когда он официально стал сёгуном в 1603 году, именно в Эдо он перевел свое правительство – отчасти, чтобы оно было под контролем его сподвижников, а частично потому, что, подобно некоторым военным правителям древних времен, он считал, что атмосфера столицы Киото с ее увлечением изящными искусствами и с ее лишенным строгой добродетельности образом жизни испортит нравы его сторонников.

После смерти сына Хидэёси в осаде Осакского замка, предпринятой в 1615 году, самая непосредственная угроза власти Иэясу была устранена. Он умер в следующем году, но члены клана Токугава сменяли один другого на посту сёгуна (который, в сущности, стал передаваться по наследству), осуществляя тотальный контроль за всеми землями Японии. Какие бы угрозы ни возникали – от императора, религиозных группировок или военных феодалов, – им противостояла ловкая и жесткая оперативность – правительство было намерено любой ценой поддерживать спокойствие в стране.

Император со своим двором в Киото теоретически обладал верховной властью, и, конечно, именно он жаловал сёгуну титул. Этот древний титул (сокращение более длинного выражения «сэйи тайсёгун», что означало «великий полководец, карающий варваров»), фактически давал своему обладателю полномочия военного диктатора страны. Как только клан Токугава взял бразды правления в свои руки, обязанности императора были сведены исключительно к официальному присвоению чинов и титулов: сёгуна и других менее значимых – тем, кого назначит сёгун. Император должен был проводить время в занятиях литературой и проведении церемониалов; его нужды и нужды его придворных удовлетворялись за счет предоставления земель, с которых они имели гарантированный доход. За его деятельностью надзирал киотский представитель бакуфу, государственный чиновник, поэтому император был лишь номинальным главой, хотя и уважаемым во всей стране. Трон никогда не пустовал, императора постоянно уверяли в преданности, и именно вокруг его персоны был сконцентрирован тот самый последний мятеж против режима Токугава.

Другой потенциальный источник оппозиции находился в буддийских храмах и синтоистских святилищах; именно буддийские монахи играли значительную роль в древних гражданских войнах. Сёгун держал их под контролем многочисленных надзирателей, жалованье которым назначалось из центральных или местных источников и при необходимости могло значительно урезаться. С одной из буддийских сект – сектой Син^[11], в отношении которой сёгун питал особые подозрения, – обошлись с характерной токугавской тактикой «разделяй и властвуй». В предшествующее правление представители этой секты вызывали обеспокоенность военных властей учреждением независимых общин верующих, и, чтобы такого больше не повторилось, Иэясу приказал разделить секту на две ветви – ревнителям Истинного слова пришлось содержать отдельные группы храмов, между ними неизбежно возникло соперничество, и в итоге враг сёгуната потерял свою силу.

Однако подобные угрозы были очень незначительны по сравнению с теми, что исходили от враждебно настроенных военных феодалов. Токугавский правитель наделял землями в обмен на клятву верности и предусматривал, чтобы преданные сторонники и родственники, включая тех, кто сражался на его стороне в битве при Сэкигахаре в 1600 году, получали земли в стратегических позициях, образующих кольцо буферных поместий вокруг Эдо. Цепь других поместий защищала большие дороги Японии или стояла на страже возможных путей, по которым могли двинуться на Эдо потенциально враждебные феодалы, например так называемые «внешние» князья^[12], которые сдались Иэясу в битве при Сэкигахаре или позже. Большинство из них являлись крупными землевладельцами и иногда были гораздо более состоятельными, чем сторонники Токугава. Тем не менее сам сёгун владел огромными поместьями, а также управлял главными городами Эдо – Киото и Осакой.

Таким образом, политический контроль в стране осуществлялся чиновниками захваченных земель и вследствие вассальной зависимости властителей, которые жили под угрозой лишения владений и ссылки за неверность или плохое исполнение своих обязанностей. Феодалов подталкивали шпионить за своими соседями и докладывать о подозрительной деятельности, в то время как социальные контакты не поощрялись. Кроме того, существовали правительственные надзиратели, чьей функцией было не сводить глаз с феодальных правителей и проверять, чтобы они вели свои дела в установленном порядке.

Еще одним орудием в арсенале сёгуна для контроля за высшими слоями общества было обязательное присутствие при его дворе в Эдо представителей знатных семей. В первые годы правления Токугава их возможные противники должны были оставлять заложников в Эдо в качестве поручительства за собственное примерное поведение, но позднее была создана единая система. Она требовала от каждого землевладельца (за исключением тех, чьи земли находились либо совсем рядом, либо очень далеко от центрального правительства) жить год в Эдоской резиденции, а на следующий – в родном поместье, так что каждому крупному феодалу приходилось совершать ежегодное путешествие либо в Эдо, либо обратно домой. В Эдо нужно было содержать подобающие статусу резиденции, где приходилось пребывать женам и детям вассалов. Эта мера вместе с созданием войск для защиты токугавских замков – дзиро и предоставлением помощи в определенного рода общественных работах обеспечивала как политический, так и экономический контроль над богатыми властителями – ведь постоянные путешествия туда-сюда и содержание двух домов в соответствии с положением влекли значительные расходы денег, времени и усилий.

Остальное население в городе и деревне контролировалось двумя способами. Во-первых, существовало чиновничество, назначаемое местными властями или центральным правительством, и оно действовало через чиновников, которые выполняли функции «полицейских». Другой способ – система обязательств, так что обычный японец редко мог нарушать принятые нормы поведения, не обрекая других на наказание за свой проступок: глава семьи отвечал за всех членов семьи, пятидворки – за каждое отдельное хозяйство, сельский староста – за свою деревню, и за преступление одного из членов сообщества могла быть наказана любая группа.

Никакого подобия конституции не было. Что касается уголовного судопроизводства, префекты, исполняющие обязанности судей, располагали сводом законов, которым руководствовались, но он никогда не публиковался полностью, хотя уведомления о наказаниях за определенные преступления время от времени обнародовались. В принципе не наказывали без признания вины, и это часто вело к тому, что подозреваемого сурово допрашивали. Уголовный кодекс мог быть изменен без всякого предупреждения. Это соответствовало позиции Токугава, основы которой были почерпнуты из конфуцианских наставлений о том, что народу не нужно объяснять существующие законы, а он должен просто делать то, что ему велят.

Именно такими способами сёгуны клана Токугава старались сохранить свою власть над страной и влияние на все стороны жизни в Японии, фактически на каждого человека. Их попытки увенчивались заметным успехом на протяжении двухсот лет, и этому способствовала сама природа японского общества, поскольку существовавшая сословная система была в руках военных правителей мощным оружием, которое требовалось лишь поддерживать в боевой готовности. Только на удивление небольшого числа японцев не коснулось такое строгое разделение на сословия: с одной стороны, это были придворные и священнослужители, лекари и немногочисленные представители умственного труда, а с другой – парии, пестрая толпа, выполняющая разнообразную черную работу. Все остальные были либо воинами, крестьянами, ремесленниками, либо торговцами.

В такой жесткой сословной системе существовала столь же жесткая иерархия с сословием воинов (самураев) наверху. Самураи пользовались такими привилегиями, как право носить два меча, но имели и обязательства: им полагалось быть трезвенниками и подавать пример остальным. Затем шли крестьяне (основная масса населения), занимающие такое важное место, поскольку именно от них зависело пропитание воинского сословия (в виде риса). Эта честь была сомнительной, поскольку на них налагались жестокие ограничения: они не могли покидать свои хозяйства. Их участь обычно была незавидной: тяжелый труд и, как правило, бедность. Затем следовали ремесленники, а купцы или торговцы шли последними. Их презирали, поскольку считалось, что они ничего не производят и ими движет лишь стремление к наживе; действительно, именно этим они и занимались, и культура последней части рассматриваемого периода была в основном делом их рук, а рост их могущества – ведущим фактором упадка старой сословной системы.

Поскольку сословия были столь разделены и вели совершенно различный образ жизни, следует рассмотреть их отдельно, описывая условия и повседневную жизнь каждой из этих социальных групп.

Глава 2

Самураи

Было установлено, что на протяжении большей части эпохи Токугава население Японии насчитывало чуть меньше 30 миллионов, и эта цифра на удивление постоянна. Самураев, представителей высшего из четырех сословий, на которые строго делилось население Японии, вероятно, было меньше двух миллионов. Слово «самурай» означает «слуга» и применимо только к вассалам, но возник обычай называть этим словом все воинское сословие, представители которого были в любом случае вассалами, прямо или косвенно, самого сёгуна, стоящего на вершине пирамиды.

Принадлежность к этому сословию наследовалась, и оно включало многих, чьи предки в давние времена были крестьянами, готовыми взяться за оружие, чтобы сражаться в местных армиях. Другие принадлежали к кланам, владеющим большими поместьями в областях, далеких от столицы, будучи их прямыми потомками или людьми, занявшими место прежних землевладельцев при императоре, когда он еще реально правил Японией. Некоторые семьи самураев изначально были тесно связаны с императором, который, отягощенный финансовым бременем слишком многочисленных потомков, в X веке понизил некоторые группы своих иждивенцев до положения обычной знати, наделив их землей и, таким образом, освободив себя от дальнейших обязательств. Одной из этих групп был клан Минамото, расширивший свои землевладения грабительством и возвысившийся до правителей Японии в XIX веке, семейство же Токугава, которое долго владело небольшим имением в провинции Микава, к востоку от Нагои, прежде чем переехать в Эдо, утверждало, что является потомком этих древних сёгунов.

Рис. 1. Самурай на улице. Самурай, носящий два меча, в сопровождении слуги с ношей, завернутой в традиционный шелковый платок (фуросики), идет мимо лавки, торгующей водорослями. Мужчины слева режут сушеные водоросли, которые в Японии едят с рисом. Над входом – норэн (ткань, защищавшая помещение от пыли и служившая символом независимости предприятия) с надписью «Накадзима-я». Старший продавец вносит записи в бухгалтерскую книгу.

Рис. 2. Самурай у торговца домашней птицей. Он выходит из лавки и вкладывает в ножны свой большой меч, который вытаскивал, чтобы удобно было сидеть, пока он улаживал свои дела с владельцем лавки. Последний подобострастно провожает гостя из помещения на улице; у лавки слуга самурая в кимоно, подоткнутом сзади за пояс, терпеливо поджидает своего хозяина.

В начале XVI века не существовало резкой границы между сословиями, особенно между крестьянами и воинами, но Хидэёси пытался стабилизировать общество и издал в 1586 году рескрипт, по которому самураи не могли стать городскими жителями, а крестьянам запрещалось покидать свой земельный надел.

Жесткость сословной системы, столь характерная для последующих веков, действительно устанавливается с этого времени, и уже в следующем году крестьяне вынуждены были сдать свое оружие в ходе акции, известной как «охота за мечами Хидэёси». С тех пор только самураи имели право носить длинный меч, а также и более короткий, и первое, по чему можно было узнать самурая, – это две рукоятки мечей, выступающие из-за пояса с левой стороны, куда можно дотянуться правой рукой и выхватить оба. Городским жителям разрешалось носить короткие мечи для самозащиты, сельские должны были довольствоваться своими сельскохозяйственными орудиями, как всегда и поступали крестьяне. Время от времени отдельные лица или группы людей, не принадлежащие к сословию самураев, выполняли особые услуги, и им даровалась привилегия носить «большой и малый», как называли мечи.

Воинское сословие включало всех, имеющих право носить два меча, начиная от сёгуна и ниже, от больших феодальных властителей, имеющих поместья, и чиновников бакуфу высокого ранга, до чиновников низшего ранга и пеших воинов. Они все получали довольствие в соответствии со своим чином, и механизм его распределения был основополагающим принципом организации общества. Доход исчислялся не в деньгах, а в рисе. Две основные группы, которых это касалось, состояли из воинов, как получателей, и крестьян, как поставщиков.

Земля измерялась не столько площадью, сколько количеством риса, которое она может родить за год. Используемая для этих целей мера – коку – была эквивалентна приблизительно 150 килограммам, и такое количество фактически могло прокормить одного человека на протяжении года. В начале XVII века в отчетах сообщалось, что ежегодный национальный продукт составлял около 25 миллионов коку. Этот рис распределялся сёгуном, после того как для собственных нужд оставлял около одной пятой, среди владельцев усадеб, то есть земель, где выращивалась эта культура, небольшое количество предоставлялось императору. Более всех получали «внешние» властители Каги, которые жили в замках в Канадзаве, рядом с северным побережьем, их наделяли 1 300 000 коку риса. Симадзу из Сацумы (на Кюсю) получал 730 000, и в начале эпохи Токугава всего около 270 господ имели доход 10 000 коку или более. Это были даймё – князья и крупные землевладельцы, и как сёгун оставлял часть для своих нужд и распределял остальное, так и даймё оставляли часть своего довольствия для себя и своей семьи и распределяли остальное среди своих вассалов с земельными наделами. Вассалы высшего ранга имели в своем распоряжении земли; низшего – ее не имели, а получали довольствие, измеряемое в коку. Люди низшего сословия получали рис или жалованье, эквивалентное установленной мере риса.

Доходы, выраженные в коку, зависели от продуктивности земли, и господин должен был получать рис от крестьян или, точнее, его чиновники от деревенского старосты, который, в свою очередь, получал рис от крестьянина. Последнему позволялось оставлять себе часть урожая – иногда до шести десятых, но часто меньше; на практике же получатель забирал все, что ему было положено, и лишь остаток доставался крестьянину, а это обычно зависело от полученного урожая. Иногда землевладелец, особенно если он имел небольшое довольствие, использовал свои запасы еще до времени сбора урожая и был вынужден заставлять своих крестьян платить раньше времени, предоставляя им пускаться на любые ухищрения, только чтобы требования были удовлетворены.

Следует понимать, что получаемое довольствие обычно не было связано с работой, которую исполнял получатель, в том смысле, что доход предоставляли человеку скорее за то положение, занимаемое в обществе, чем за заслуги. Служить господину в качестве чиновника – часть феодальных обязательств, и вассал не должен был ожидать оплаты, особенно за то, что считалось его долгом. В XVIII веке произошли небольшие изменения, что позволяло сёгуну выдавать временное довольствие человеку, доход которого фактически не зависел от статуса, но чьи способности заслуживали того.

Качество жилища, которое занимал самурай, зависело от его положения в обществе, определявшегося его доходом. Сёгун имел собственный замок-дворец в Эдо (где сейчас находится резиденция императора), и большинство даймё также имели замки, вокруг которых вырастали города. Замки вошли в обиход в Японии, точно так же как и в Европе, в качестве крепостей князей, опасавшихся нападения со стороны своих соседей.

Большинство замков, сохранившихся до наших дней в Японии, датируются XVI веком, поскольку при правлении Токугава не велось активного строительства (разве что в Эдо), поскольку фортификации строго контролировались. Сёгуна больше всего заботило, чтобы ни один феодал не стал настолько сильным, чтобы бросить вызов власти. До XVI века воины проживали в своих имениях и являлись в замок только по вызову, но когда воинское и крестьянское сословия разделились, то первые отправились жить в города, которые начали образовываться вокруг замков, чтобы дать пристанище людям, занятым изготовлением товаров и предоставлением услуг. Когда самурайское сословие перебралось в ёкамати – призамковые посады, их размеры и влияние возросли, и они постепенно превратились в самую обычную форму городских застроек в Японии. Вся деятельность в таких городах была сосредоточена вокруг замка и контролировалась им, и атмосфера здесь резко отличалась от той, что была в Киото, где доминировал императорский двор, а еще больше – от Осаки, основного торгового города, в котором Хидэёси выстроил дворец, позднее ставший резиденцией представителя сёгуна, но которому тем не менее удалось сохранить значительную независимость.

Обычно город окружали внешние рвы замка. Например, в Эдо существовавшие в то время рвы, заполненные водой, располагались так, что образовывали множество относительно прямоугольных участков, в центральном был замок, в промежуточных находились резиденции чиновников, а в самых удаленных от центра, протянувшихся к заливу, жили купцы и ремесленники. Функция внешних рвов состояла в том, чтобы замедлить продвижение противника, заставив его воспользоваться существующими мостами, и таким образом воспрепятствовать свободе его передвижения.

Замок обычно воздвигался на естественной возвышенности или искусственной, которая была выложена камнем, отдельные валуны зачастую были очень большого размера и глубоко погружены в почву. Такая земляная насыпь имела характерные изогнутые очертания за счет наличия ската у основания (для придания устойчивости) и крутого, почти вертикального склона, по которому нападающим трудно было забраться наверх. При возведении многих замков использовали преимущества ландшафта, чтобы они доминировали на местности, и исключительный пример тому – Гифу, который воздвигнут на крутом холме, возвышающемся на несколько сотен футов над городом, и единственным доступом к которому в прошлом была крутая, почти отвесная дорога, ведущая вверх.

Земляные насыпи укрепляли стенами из оштукатуренного дерева с черепичными двускатными крышами. Вход через ворота всегда был устроен таким образом, чтобы при приближении нападающие попадали под огонь. Там была башня – тэнсю в несколько ярусов, тоже деревянной конструкции, с толстым слоем штукатурки и решетчатыми окнами. Для стрельбы из лука и мушкетов были предусмотрены щели и амбразуры; обращенные книзу щели часто располагались под окнами, через которые можно было метать на нападавших снаряды. Башни увенчивали изящными, крытыми черепицей крышами, зачастую украшенными узорами с позолотой.

Жилые помещения находились не в башне, а в отдельных строениях, входящих в замковый комплекс.

Когда строились замки, предполагалось, что они должны выдерживать мечи и копья, стрелы и стенобитные орудия, а также огнестрельное оружие, но определенно никак не тяжелую артиллерию. Оружие, ввезенное португальцами и другими иноземцами, – это мушкеты, пистоли и немногочисленные маленькие пушки. Оборонительным целям служили укрепленные железом ворота, округлые амбразуры для мушкетов и бойницы, необходимые лучникам, – этого было вполне достаточно. Сёгун, естественно, старался, как мог, чтобы никакое усовершенствованное оружие не попало в руки его потенциальных противников. Более того, кроме функций обороны от соседей-феодалов, эти замки в большей степени предназначались для защиты от возможного нападения взбунтовавшихся горожан или недовольных крестьян, которые вряд ли подчинялись строгой дисциплине или были вооружены лишь своими орудиями труда. Таким образом, не требовалось ничего, кроме крепких ворот и крутых дорог.

Одним из самых великолепных замков является тот, что построил Иэясу в Киото в первом десятилетии XVII века. Скорее дворец, чем крепость, он использовался как жилище сёгуна, когда тот приезжал в Киото; он был построен в претенциозном стиле, соперничающем и с императорским двором, и с великолепием дворца Хидэёси (который позднее разрушил Иэясу) за пределами Киото. Замок Нидзё до сих пор окружен стеной и рвом, и холм, на котором была построена башня, сохранился, хотя сама она разрушилась. Замок представлял собой в основном ряд помещений с полами, покрытыми татами – толстыми соломенными циновками, отделанными вплетенной травой, стандартным половым покрытием в домах состоятельных людей. Покои отделены раздвижными перегородками от коридоров, а коридоры отделялись от внешнего мира фусума из деревянных решеток, обтянутых бумагой, пропускающей свет, а потом еще и тяжелыми деревянными створками, похожими на ставни, – ситоми, которые задвигались по ночам и в плохую погоду. Комнаты, ближайшие к входу, предназначались для гостей, и чем большим доверием пользовался человек, тем ближе предоставляемое ему помещение находилось к залу аудиенций и императорской опочивальне. Рядом с местом сёгуна в зале для приемов были предусмотрены несколько отсеков, которые скрывали воинов, стоявших там на посту и готовых броситься в бой в случае необходимости, причем приближение потенциального врага можно было определить благодаря особой конструкции дощатых полов – «соловьиной» тропы: доски «пели», когда на них ступали.

К услугам самурая, доход которого измерялся в коку, прибегали в разнообразных обстоятельствах. Тем, кто был статусом ниже даймё с их минимальным доходом в 10 000 коку, площадь надела, на котором самураю разрешалось строить, определялась величиной рисового пайка. Например, паек 8000 коку давал право самураю на земельный участок площадью около двух акров, 2000 коку – около одного акра, в то время как самый низкий доход в пять тюков риса давал право на площадь строительства около 280 квадратных ярдов^[13]. Фактически представители самых низших рангов жили более или менее коллективно в «длинных домах», разделенных на комнаты с определенной степенью общих удобств. Типичное устройство такого дома заключалось в том, что над входом располагался ряд комнат, занимая верхний этаж. Наконец, были некоторые самураи, которые совсем не имели официального дохода и права на жилье. Они были самураями без господина, ронинами^[14], которые либо пренебрегали обязанностями вассала, либо их покровителя лишили статуса. Ронины были одними из самых свободных жителей Японии, поскольку поддерживали свой статус самурая без бремени обязанностей, но и без гарантированных средств существования. Они, как могли, зарабатывали себе на жизнь: одни становились писателями, учеными-конфуцианцами или школьными учителями; другие учили фехтованию кэндо^[15] или становились наставниками в других военных искусствах; некоторые продавали свое оружие и нанимались телохранителями к богатым купцам, улаживали возникающие неприятности.

Пока у них был какой-то доход, они могли позволить себе удобное жилище; когда дела шли хуже, им приходилось в лучшем случае жить в храмах, в худшем – в любом убежище, какое возможно было найти.

Рис. 3. Самурай в нагабакама

Рис. 4. Самурай в камисимо

Чину соответствовала определенная одежда. Для церемониальных случаев и при исполнении служебных обязанностей самураи надевали парадное платье – камисимо, то есть верхнюю накидку без рукавов (катагина) с накрахмаленными плечами и шаровары (хакама), больше похожие на современную юбку-брюки; такие шаровары были очень широкими и длинными, с разрезами по бокам и держались с помощью имеющихся спереди и сзади завязок, оборачиваемых вокруг талии. Обычные, повседневные хакама у самураев всех рангов не доходили до земли, но воины высшего ранга на особых церемониях носили очень длинные шаровары, которые волочились по полу, целиком скрывая ступни. Ношение этих нагабакама^[16] требовало особого умения; любая смена направления должна была сопровождаться резкими движениями стопы, чтобы волочащаяся часть оказывалась позади, в противном случае это грозило падением. Одновременно самурай должен был подхватывать каждую штанину, подтягивая ее вверх при каждом шаге, чтобы дать место ноге для движения. В нагабакама даже можно было бегать, но требовалась чрезвычайно хорошая координация движений рук и ног. Очевидно, это была непрактичная одежда, хотя и очень впечатляющая. Она символизировала статус, демонстрируя, что ее обладатель имел досуг, чтобы научиться справляться с ней, но есть мнение, что правители приказывали ее носить, потому что она помешает любому, кто попытается совершить покушение на их жизнь. Обычно на улице нагабакама не носили.

Под камисимо надевались белое исподнее кимоно и обычное кимоно^[17] с поясом, под который засовывались полы накидки. Мечи в ножнах удерживались тоже этим поясом. Наряд дополнялся белыми таби – носками с утолщенной подошвой и разделением между большим и маленькими пальцами для того, чтобы просунуть перемычку обуви, если ее надевали. Сам сёгун и даймё, когда не находились на публике, не носили камисимо, а надевали роскошные одежды, похожие на обычное кимоно. Для редких, очень грандиозных церемоний сёгун и его окружение облачались в императорское церемониальное платье с шапкой, которая была показателем их ранга.

Во время официальных походов конные самураи носили хакама с хаори – курткой с широкими рукавами длиной в три четверти кимоно вместо накидки; полы куртки удерживались завязками на уровне груди. Плоская круглая шапка, слегка конической формы для защиты от солнца и дождя, также была характерным предметом одежды. Пешие мужчины носили нечто похожее на бриджи, стянутые под коленом, с крагами. Кафтан приподнимался на спине мечом, что придавало самураю характерный силуэт, когда он был в походе.

Рис. 5. Самураи в походе

Вообще-то цвета одежды самураев были очень строгими, в основном тускло-синие, серые и коричневые, однотонные, с мелким рисунком или в полоску. Накидка и кимоно, надеваемое под нее, обычно украшались фамильным гербом владельца, его моном. Штаны на подкладке носили зимой, а без подкладки – летом, было установлено время смены одежды – пятый день пятой луны и первый день девятой луны. Одеждой во внеслужебное время служило кимоно без хаори и хакама. Самурай, отправляющийся в город для развлечений, чтобы не быть узнанным, поскольку мог нарушить устои мест, где он проживал, часто прятал свое лицо под глубоко надвинутой на лицо шапкой, которая представляла собой довольно комичное, похожее на корзину сооружение.

Другой характерной особенностью была прическа. Макушка выбривалась, а оставшиеся волосы сзади и с боков собирали вместе в «хвост», смазывали маслом, а потом складывали вдвое, вверху на макушке, и перевязывали в месте двойного сложения. Концы волос в пучке подрезались очень аккуратно и ровно. Для самурая было очень важно, чтобы прическа не растрепалась, и, если завязка развязывалась или ее перерезали мечом в боевой схватке, это считалось большим позором, еще большим, чем если бы срезали мечом весь пучок. Во время болезни самурай обычно переставал брить голову, и волосы росли беспорядочно, но на людях в таком виде он не появлялся.

Бо́льшую часть времени самурай посвящал управлению имением, к которому был приписан, или, если он состоял на службе в центральном военном правительстве, – управлению Эдо и всей страной. Обязанности были разнообразны, начиная от не слишком важных, например дежурство в карауле у ворот замка, до исполнения обязанностей старшего советника даймё. Если он получал довольствие из того, что произрастало на земле, владельцем которой был самурай, он к тому же должен был заниматься и своим хозяйством. В дополнение к своим обычным обязанностям, самураю было необходимо участвовать в церемониях. Поскольку самурай высшего ранга в основном был занят работой внутри замка или в правительственных учреждениях, его нечасто видели люди других сословий – разве только в походе или в роли судьи.

Даймё приходилось оставаться на год в столичном Эдо, а следующий проводить в своих имениях. Когда князья были в дороге, они и их сопровождающие представляли собой внушительное зрелище; однако населению не позволялось наблюдать эту картину, поскольку ехавшие во главе процессии кричали: «Ниц! Ниц!» – и все должны были падать ниц и ждать, пока шествие не проследует мимо. Непосредственно в конце эпохи Токугава, в 1861 году, когда были проделаны первые бреши в самоизоляции Японии, случилось одно происшествие, которое может служить примером того, какое почтение нужно было оказывать в таких случаях. Властелин Сацумы возвращался в свое имение, и когда он со своей свитой приближался к Йокогаме, где тогда уже находилось поселение заморских купцов, четыре британских подданных попытались проехать через процессию. Самураи обнажили свои мечи, и один из дерзких иноземцев был убит, а двое ранены. Такой поступок был вызван незнанием обычаев страны, и тогда в соответствии с духом того времени последовали репрессии, город Рагосима подвергся бомбардировке, и в конце концов Британии была выплачена большая компенсация. Случались и неприятности иного рода, особенно в Киото: даймё мог быть ниже по рангу, чем аристократ из императорского дворца, хотя последний не обладал политической властью. Появление такой личности вблизи процессии могло вызвать немалое замешательство: ведь даймё пришлось бы вылезти из своего паланкина, чтобы упасть ниц на дороге. Однако аристократия находилась в очень стесненных обстоятельствах, и многие из них были не прочь пополнить свой скудный официальный доход, поэтому некоторые не стеснялись намекнуть, что уладить сословный инцидент можно за вознаграждения.