Танцевальный турнир «Полнолуние»

Когда Уайти начал рассказывать нам о танцевальном турнире «Осеннее полнолуние», мы все обратились в слух: просто сидели в уголке «Савоя» и слушали. Газета «Нью-Йорк Дэйли Ньюс» подала идею подбодрить павших духом горожан. Газетчики собирались спонсировать танцевальный турнир «Осеннее полнолуние», который должен был собрать на одном танцполе лучших танцоров из пяти округов.

Безусловно, это звучало восхитительно. Все дети заговорили одновременно. Уайти хотел добыть для «Савоя» лавры линди хопа. От нас он хотел, чтобы немедленно начали тренироваться как проклятые. Каждому нужно было выбрать себе партнера, придумать схемы и нацелиться на победу в состязании. Его речи звучали воодушевляющее и пробуждали боевой дух.

Танцевальный турнир «Полнолуние» был объявлен самым большим соревнованием в мире по бальным танцам. Это был Олимп танцевального мира. В программе соревнований значились вальс, танго, румба, фокстрот и линди хоп.

Туры соревнований должны были проходить в каждом из пяти округов, а затем победители должны были встретиться в финале, где должны были определиться окончательные победители. Подготовка к турниру «Полнолуние» отнимала у нас все время. Мы все слегка страшились будущего. В первый раз нас должны были судить люди не из числа наших зрителей. Мы должны были танцевать по правилам, которые должны были установить для нас члены танцевальной комиссии. Это выматывало до предела, потому что не было четко установленных, писаных законов. Нам предстояло сделать то, чего мы не делали никогда в жизни. Вот так обстояли дела. Это был новый вид танцевальных соревнований. Оценки должны были выставляться по балльной системе: за грациозность, исполнение, оригинальность и внешний вид.

Полуфиналы.

В ночь проведения полуфинала «Савой» был забит под завязку. Все были разряжены во фраки и шикарные платья. Все танцоры были в белых галстуках и фраках, дамы – в изящных платьях; очень элегантные. Линдихоперы же были одеты в туфли на плоской резиновой подошве (чтобы лучше чувствовать пол), а юбки у девушек были совсем короткими, чтобы не мешать быстрым движениям.

Линдихоперы пришли в танцзал рано, чтобы не потеряться в огромной толпе зрителей. Мы собрались для прохода участников в дальнем углу танцзала, выходящем на 140-ю улиц. Заиграла музыка, и выход начался. Зрители и судьи увидели соревнующихся в первый раз.

Мы все были словно в эйфории, все происходило так быстро… Выход участников закончился, настала очередь соревнований. Оркестр Чика Уэбба играл, как никогда раньше, все кружилось и вертелось. Зал взорвался от воплей, когда на танцпол вышли линдихоперы. Вместо того, чтобы выпускать по одной паре, как обычно, Уайти выпустил сразу четыре пары. Первый свингаут был совершенно безумным. И все танцоры линди вышли в финал!

На следующий день газеты пестрели сообщениями о соревнованиях, а мы собрались в «Савое» посмотреть на фото. Мы больше не ворчали по поводу усиленных репетиций. Все, что требовал от нас Уайти – исполнялось. Финал соревнований должен был пройти через неделю в галерее Центрального парка. Нам предстояло танцевать при свете звезд и полной луны.

Опустошены и разочарованы.

В ночь перед финалом мы должны были встретиться в «Савое» в пять часов вечера. Нас должны были накормить и отвезти в парк на автобусе. Все соревнующиеся были белыми, кроме нас, из «Савоя». Мы все нервничали, но вместе с тем улыбались от переполнявших нас эмоций. Пока мы обедали, прошел слух, что парк забит народом и автобус просто не сможет проехать. Там было столько людей, что соревнования пришлось перенести на другой день. Нас снова отвезли в «Савой», и к тому времени мы были опустошены и разочарованы.

А поскольку было совершенно неясно, когда же состоится финал, мама договорилась, что я поеду в лагерь в Коннектикут – щедрый дар некоей богатой женщины. Она предоставляла свое жилище бедным детям из Гарлема, чтобы они могли провести две недели на природе. Раньше я ездила туда каждое лето, но этот год был особенным. Никогда не забуду: 23 августа я была в лагере, и кто-то из старших девочек крикнул мне: «Эй, Норма! Про тебя написали в газете!»

Я не обратила на это внимания, потому что я не поверила им. Поэтому они подошли и показали мне газету. Ее заголовок гласил: «18 500 посетителей на танцевальных соревнованиях!». Вот оно что! Финалы «Полнолуния» пройдут в Мэдисон-сквер-гарден, а статья посвящена линдихоперам: «Мы не помним каждую из 82 пар, но некоторых мы не в силах забыть. Для начала – Норму Миллер и Билла Хилла. Норма и Билл – два фаворита из Гарлема. Эти молодые люди родились с синкопами в крови, а страттинг – их вторая натура».

Пока я читала, вокруг меня все заговорили одновременно: «Ты должна вернуться! Они думают, ты можешь победить!»

Сомнений не было – я должна была вернуться.

Мэдисон-сквер-гарден.

На самом деле мама никогда не одобряла мое увлечение линди хопом: она надеялась, что я все-таки выберу более респектабельную танцевальную карьеру. Она не понимала, как я могу заработать себе на жизнь, танцуя только линди. Она думала, что я должна стать балериной или даже артисткой кордебалета. Но когда она забирала меня из лагеря, по ее улыбке я поняла, что она гордится мной. И я отправилась обратно в Гарлем.

В «Савое» Уайти поцеловал меня и сказал: «Эй, милашка, я рад, что ты вернулась. Я все думал, пойдешь ты на соревнования или нет».

С каждым днем репетиции становились все серьезнее. И наконец, после недели бесконечных тренировок, мы были готовы.

- Сегодня вечером, – сказал он нам, – вам предстоит настоящее испытание. Вы должны показать им всем, что такое линди хоп. Мы – чемпионы. Понимаете?»

- Понимаем! – ответили мы хором.

Когда мы приехали в сад, нас выстроили в цепочку у сцены. Должны были соревноваться четыре пары. Одна пара заканчивает выступление – тут же начинает следующая. Мы должны были выступать последними из наших четырех пар. Мы с трудом могли дождаться своей очереди. Сначала выступали белые линдихоперы. Нам они казались ужасно неуклюжими. Мы наблюдали за ними и сходили с ума. К нашему выходу мы готовы были лопнуть от волнения. Дирижер Флетчер Хендерсон поднял палочку и… началось танцевальное буйство, самое буйное буйство, которое только можно себе представить.

Когда объявили победителей, вся публика как с цепи сорвалась. Я запрыгала, когда объявили мое имя. Уайти сиял от счастья. Билли вышел ко мне на сцену.

- Мы сделали это! – заорали мы.

Мы завоевали третье место. Фрэнки Мэннинг и Фрида Вашингтон заняли второе, Леон Джеймс и Эдит Мэтьюз стали победителями. Линдихоперы из «Савоя» стали лучшими!

Мы – чемпионы! Мы едем в Европу.

Устроители соревнований «Полнолуние» хотели, чтобы пары, занявшие первое и второе места, поехали в турне в Европу. Но Фрэнки не мог, потому что у него была работа. Тогда они спросили Билли и меня, сможем ли мы поехать, и мы сказали «Да».

И теперь мне предстояло добиться у мамы разрешения на поездку. Мне было всего пятнадцать лет, и она должна была дать свое согласие. Я решила действовать без обиняков и, войдя в квартиру, заявила:

- Мама, у меня есть возможность поехать в Европу. Можно, я поеду?

Мама лежала в кровати и дремала.

- Да, – ответила она, – постираешь белье в раковине и можешь ехать в свою Европу.

Поэтому я постирала и развесила белье и спросила:

- Мама, я все постирала и развесила. Теперь мне можно поехать в Европу?

Мама ответила:

- Да, теперь можно, – и снова заснула.

Так все и решилось.

Через месяц она получила формы разрешения, которые ей нужно было подписать. Тут-то и началась буря. Но Уайти успокоил ее. Он объяснил, что у нас будет опекун, и что все будет в порядке.

И вот в возрасте пятнадцати лет я поехала в Европу. Было это в 1935 году. В один прекрасный день я вышла из школы в три часа пополудни, а ночью была уже на корабле. Мы изучали историю Европы, и вот я плыву в Европу! Нас было четверо: Леон и Эдит, Билли и я. И мы были победителями турнира «Полнолуние».

Мама привезла меня на такси к причалу. Она зашла на борт и спустя некоторое время заснула в каюте, приготовленной для нас с Эдит. Нам пришлось будить ее, потому что провожающих просили покинуть корабль. Она еле-еле успела сойти на берег, а я махала ей потом с палубы.

Той ночью я спала как младенец. Наши каюты размешались на палубе, которую можно было бы назвать третьим классом. Возможно, это был самый дешевый способ путешествовать, но это было мое место. У меня была моя собственная кровать. С тех пор, как я родилась, я спала вместе с сестрой.

На следующее утро я вышла к завтраку и делала вид, что знаю, как себя вести. Официант с салфеткой, перекинутой через руку, подал мне булочку-улитку. Я попыталась разрезать ее и намазать маслом. Но булка с жесткой корочкой выскочила у меня из рук. Подпрыгнула и угодила в потолок столовой. Приземлившись, она покатилась – и катилась так, словно не думала останавливаться. Я была совершенно смущена: все обернулись и смотрели на меня. Я была самой младшей из присутствующих. Все молчали. Было невыносимо тихо. Официант подошел ко мне, словно ничего не произошло, и поставил передо мной тарелку с другой булочкой. Больше я не повторяла этой ошибки.

Семь дивных дней.

На пароходе «Беренгария» мы должны были развлекать пассажиров первого и второго классов. Мы переходили из одной столовой в другую. Мы должны были танцевать, чтобы заработать себе на ужин. Но оркестр был слабенький, и первый раз в жизни я поняла, множество людей не способны играть нашу музыку. Им требуется время, чтобы привыкнуть к ней.

Так я прожила семь дивных дней: столько заняло путешествие от Нью-Йорка до английского Дувра. В октябре океан был спокоен, и я не страдала от морской болезни. Когда я сошла с парохода, я не знала, что и думать, потому что ничего особенного я не увидела. Просто порт со множеством лодок и пароходов. Нам надо было сесть на поезд, идущий в Лондон, и только я в поезде я поняла, что очутилась в другой стране. Поезда в Британии были шикарнее всех, что я когда-либо видела. В них было больше деревянных деталей и, хотя мы ехали вторым классом, мы устроились с удобствами.

В Лондоне мы выступали в театре Пикадилли. Это было нашим первым выступлением. На публику в театре. Мы выступали вместе со знаменитым оркестром «Кентукки сингерз». В то время в Европе выступало много американцев.

Когда мы приехали в Париж, я начала прислушиваться к разговорам о расизме. Это дало мне некоторое представление о том, что происходило в Америке. Оказалось, многие черные тэперы, которые провели в Европе долгое время, не собирались возвращаться в Америку из-за дискриминации. Мне не довелось испытать на себе того, о чем они говорят, но со временем я начала их понимать.