На медную статую Икара, стоящую в бане

Перевод Ю. Шульца

Воском погублен ты был, о Икар; и при помощи воска

Прежний твой облик сумел ныне ваятель создать.

Но не пытайся взлететь, а не то этим баням, как морю,

Падая с выси небес, имя «Икаровых» дашь.

АГАФИЙ[599]

Посвящение Афродите

Перевод Л. Блуменау

Мы — девять Дафновых книг[600], от Агафия. Наш сочинитель

Всех, о Киприда, тебе нас посвящает одной;

Ибо не столько о музах печемся мы, как об Эроте,

Будучи все целиком оргий любовных полны.

Сам же он просит тебя за труды, чтоб дано ему было

Иль никого не любить, или доступных легко.

«Смерти ль страшиться, о други?..»

Перевод Д. Дашкова

Смерти ль страшиться, о други? Она спокойствия матерь,

В горе — отрада, бедам, тяжким болезням — конец.

Раз к человекам приходит, не боле, и день разрушенья

Нам обречен лишь один, дважды не гибнул никто.

Скорби ж с недугами жизнь на земле отравляют всечасно,

Туча минует — за ней новая буря грозит!

«Влажные девичьи губы под вечер меня целовали…»

Перевод Л. Блуменау

Влажные девичьи губы под вечер меня целовали.

Нектар уста выдыхали, и нектаром были лобзанья;

И опьянили меня, потому что я выпил их много.

«Я не любитель вина…»

Перевод Л. Блуменау

Я не любитель вина; если ж ты напоить меня хочешь.

Прежде чем мне поднести, выпей из кубка сама.

Только губами коснись, и уж трудно остаться мне трезвым,

Трудно тогда избежать милого кравчего чар.

Мне поцелуй принесет с собой от тебя этот кубок,

Ласки, полученной им, вестником будет он мне.

Виноделы

Перевод Л. Блуменау

Гроздья, несметные Вакха дары, мы давили ногами,

В Вакховой пляске кружась, руки с руками сплетя.

Сок уже лился широким потоком, и винные кубки

Стали, как в море ладьи, плавать по сладким струям.

Черпая ими, мы пили еще не готовый напиток

И не нуждались притом в помощи теплых наяд[601].

К чану тогда подойдя, наклонилась над краном Роданфа

И осветила струю блеском своей красоты.

Сердце у всех застучало сильнее. Кого между нами

Не подчинила себе Вакха и Пафии[602]власть?

Но, между тем как дары одного изливались обильно,

Льстила другая, увы, только надеждой одной.

Новый Полемон[603]

Перевод Л. Блуменау

Взяв в образец Полемона, остригшего в сцене Менандра

Пряди роскошных волос грешной подруге своей,

Новый, второй Полемон, окорнал беспощадной рукою

Кудри Роданфы, причем не ограничился тем,

Но, перейдя от комических действий к трагическим мукам,

Нежные члены ее плетью еще отхлестал.

Ревность безумная! Разве уж так согрешила девица,

Если страданья мои в ней сожаленье нашли?

Нас между тем разлучил он, жестокий, настолько, что даже

Жгучая ревность его видеть ее не дает.

Стал он и впрямь «Ненавистным» за то. Я же сделался «Хмурым»,

Так как не вижу ее, «Стриженой», больше нигде.

Жалоба женщин

Перевод Л. Блуменау

Юношам легче живется на свете, чем нам, горемычным,

Женщинам, кротким душой. Нет недостатка у них

В сверстниках верных, которым они в откровенной беседе

Могут тревоги свои, боли души поверять,

Или устраивать игры, дающие сердцу утеху,

Или, гуляя, глаза красками тешить картин.

Нам же нельзя и на свет поглядеть, но должны мы скрываться

Вечно под кровом жилищ, жертвы унылых забот.

На статую Плутарха

Перевод Л. Блуменау

Славный твой образ поставлен сынами могучего Рима,

О херонеец Плутарх[604], в вознагражденье за то,

Что в параллельных своих описаниях жизни ты римлян,

Победоносных в войне, с цветом Эллады сравнил.

Но ты сам бы не мог в параллель своей жизни другую

Чью-либо жизнь описать, так как подобной ей нет.

«Некий рыбак трудился на ловле…»

Перевод Ю. Шульца

Некий рыбак трудился на ловле. Его заприметив,

Девушка знатной семьи стала томиться по нем.

Сделала мужем своим, а рыбак после нищенской жизни

От перемены такой стал непомерно спесив.

Но посмеялась над ним Судьба и сказала Киприде:

«Рук это дело моих — ты здесь совсем ни при чем».

МАКЕДОНИЙ[605]

«Из года в год виноград собирают и, гроздья срезая…»

Перевод Ф. Петровского

Из года в год виноград собирают и, гроздья срезая,

Вовсе не смотрят на то, что изморщилась лоза;

Я ж твоих розовых рук, краса ты моя и забота,

Не покидаю вовек, с ними в объятьях сплетясь.

Я пожинаю любовь, ничего ни весною, ни летом

Больше не надобно мне: ты мне любезна одна.

Будь же цветущей всегда! А если когда-нибудь станут

Видны бороздки морщин, что мне до них? Я люблю.

«Льющую слезы Ниобу увидев…»

Перевод Ю. Шульца

Льющую слезы Ниобу увидев, пастух удивлялся:

Как это? Камень, а вот… тоже роняет слезу.

Только Эвгиппа, сей камень живой, меня не жалела,

Хоть я во мраке стенал всю эту долгую ночь.

Тут виновата любовь. От нее и страданья обоим:

Ты ведь любила детей, я же тебя полюбил.

«Ночью привиделось мне…»

Перевод Ф. Петровского

Ночью привиделось мне, что со мной, улыбаясь лукаво,

Милая рядом, и я крепко ее обнимал.

Все позволяла она и совсем не стеснялась со мною

В игры Киприды играть в тесных объятьях моих.

Но взревновавший Эрот, даже ночью пустившись на козни,

Нашу расстроил любовь, сладкий мой сон разогнав.

Вот как завистлив Эрот! Он даже в моих сновиденьях

Мне насладиться не даст счастьем взаимной любви.

«Верность — имя тебе…»

Перевод Ф. Петровского

«Верность» — имя тебе. Вот я и поверил, но тщетно

Я понадеялся: ты стала мне горше, чем смерть.

Ты от влюбленных бежишь, а спешишь к тому, кто не любит.

Чтобы, лишь он полюбил, тотчас опять убежать.

Губы твои — приманка коварная: только я клюнул,

Сразу на остром крючке розовых губ я повис.

«Благословенны да будут равно и Забвенье и Память…»

Перевод Л. Блуменау

Благословенны да будут равно и Забвенье и Память:

Счастию Память мила, горю Забвение друг.

«Был нездоров я вчера…»

Перевод Ю. Шульца

Был нездоров я вчера, и предстал предо мною зловредный

Врач-погубитель и мне нектар вина запретил.

Воду он пить приказал. Слова твои на́ ветер, неуч!

Сам ведь Гомер говорил: «Сила людская в вине».[606]

«Скряга какой-то, заснув…»

Перевод Ф. Петровского

Скряга какой-то, заснув, на несметный клад натолкнулся

И в сновиденье своем до смерти был ему рад.

Но, лишь проснулся и вновь, после всей этой прибыли сонной,

Бедность увидел свою, с горя опять он уснул.

На дом в Кибире[607]

Перевод Л. Блуменау

Каждому гостю я рад, земляку и чужому. Не дело

Гостеприимству пытать: кто ты, откуда и чей?

«Золотом я привлекаю Эрота…»

Перевод Ф. Петровского

Золотом я привлекаю Эрота: совсем не от плуга

Или мотыги кривой пчелок зависят труды,

Но от росистой весны; а для меда Пеннорожденной

Ловким добытчиком нам золото служит всегда.

«Меч мне зачем обнажать?..»

Перевод Ф. Петровского

Меч мне зачем обнажать? Клянусь тебе, милая, право,

Не для того, чтобы с ним против Киприды пойти,

Но чтоб тебе показать, что Арея, как ни свиреп он,

Можно заставить легко нежной Киприде служить.

Он мне, влюбленному, спутник, не надобно мне никакого

Зеркала: в нем я всегда вижу себя самого.

Как он прекрасен в любви! Но если меня ты покинешь,

В лоно глубоко мое этот опустится меч.

ПАВЕЛ СИЛЕНЦИАРИЙ[608]

Золото и женщины[609]

Перевод Л. Блуменау

В золото Зевс обратился, когда захотел он с Данаи

Девичий пояс совлечь, в медный проникнув чертог.

Миф этот нам говорит, что и медные стены, и цепи —

Все подчиняет себе золота мощная власть.

Золото все расслабляет ремни, всякий ключ бесполезным

Делает; золото гнет женщин с надменным челом

Так же, как душу Данаи согнуло. Кто деньги приносит,

Вовсе тому не нужна помощь Киприды в любви.

Запретная любовь[610]

Перевод Л. Блуменау

Будем, Родопа, мы красть поцелуи и милую сердцу,

Но возбраненную нам службу Киприде скрывать.

Сладко, таясь, избегать сторожей неусыпного взгляда;

Ласки запретной любви слаще дозволенных ласк.

«Слово «прости» тебе молвить хотел я…»

Перевод Л. Блуменау

Слово «прости» тебе молвить хотел я. Но с уст не слетевший

Звук задержал я в груди и остаюсь у тебя

Снова, по-прежнему твой, — потому что разлука с тобою

Мне тяжела и страшна, как ахеронская ночь.

С светом дневным я сравнил бы тебя. Свет, однако, безгласен,

Ты же еще и мой слух радуешь речью живой,

Более сладкой, чем пенье сирен; этой речью одною

Держатся в сердце моем все упованья мои.

«Сеткой ли волосы стянешь…»[611]

Перевод Л. Блуменау

Сеткой ли волосы стянешь — и я уже таю от страсти:

Вижу я Реи самой башней увенчанный лик.

Голову ль вовсе открытой оставишь — от золота прядей,

Вся растопясь, из груди вылиться хочет душа.

Белый покров ли себе на упавшие кудри накинешь —

Пламя сильнейшее вновь сердце объемлет мое…

Три этих вида различных с триадой харит неразлучны;

Каждый из них на меня льет свой особый огонь.

«Кто был однажды укушен собакою бешеной…»

Перевод Л. Блуменау

Кто был однажды укушен собакою бешеной, всюду

Видит потом, говорят, призрак звериный в воде.

Бешеный также, быть может, Эрот мне свой зуб ядовитый

В сердце вонзил и мою душу недугам обрек.

Только твой образ любимый повсюду мне чудится — в море,

В заводи каждой реки, в каждом бокале вина.

«Больше пугать не должны никого уже стрелы Эрота…»

Перевод Л. Блуменау

Больше пугать не должны никого уже стрелы Эрота;

Он, неудержный, в меня выпустил весь свой колчан.

Пусть не боится никто посещенья крылатого бога!

Как он ступил мне на грудь маленькой ножкой своей,

Так и засел в моем сердце с тех пор неподвижно и прочно —

С места нейдет и себе крылышки даже остриг.

«Видел я мучимых страстью…»

Перевод Л. Блуменау

Видел я мучимых страстью. Любовным охвачены пылом,

Губы с губами сомкнув в долгом лобзанье, они

Все не могли охладить этот пыл, и, казалось, охотно

Каждый из них, если б мог, в сердце другому проник.

Чтобы хоть сколько-нибудь утолить эту жажду слиянья,

Стали меняться они мягкой одеждою. Он

Сделался очень похож на Ахилла, когда, приютившись

У Ликомеда[612], герой в девичьем жил терему.

Дева ж, хитон подобрав высоко до бедер блестящих,

На Артемиду теперь видом похожа была.

После устами опять сочетались они, ибо голод

Неутолимой любви начал их снова терзать.

Легче бы было разнять две лозы виноградных, стволами

Гибкими с давней поры сросшихся между собой,

Чем эту пару влюбленных и связанных нежно друг с другом

Узами собственных рук в крепком объятье любви.

Милая, трижды блаженны, кто этими узами связан.

Трижды блаженны… А мы розно с тобою горим.

Стареющей подруге[613]

Перевод Л. Блуменау

Краше, Филинна, морщины твои, чем цветущая свежесть

Девичьих лиц; и сильней будят желанье во мне,

Руки к себе привлекая, повисшие яблоки персей,

Нежели дев молодых прямо стоящая грудь.

Ибо милей, чем иная весна, до сих пор твоя осень,

Зимнее время твое лета мне много теплей.

Заколдованный венок

Перевод Л. Блуменау

После того как, играя со мной на пирушке, украдкой

Бросила мне Харикло на волоса свой венок,

Жжет меня адское пламя. Знать, было в венке этом что-то,

Что и Креонтову дочь, Главку[614], когда-то сожгло.

На сады Юстиниана[615]

Перевод Л. Блуменау

Спорят о том нереиды, с наядами гамадриады,[616]

Кто это место своим более вправе назвать.

Судит харита их спор, но решенья сама не находит —

Так им обязана всем местность своей красотой.

«Долго ли будем с тобой распаленные взоры украдкой…»

Перевод Д. Усов

Долго ли будем с тобой распаленные взоры украдкой

Друг на друга бросать, пламя желанья тая?

Молви, какая забота томит тебя — кто нам помехой,

Чтобы мы нежно сплелись, горе в объятьях забыв?

Если же так, только меч исцелить нас обоих возможет,

Ибо слаще пребыть в жизни и в смерти вдвоем.

«Ох, даже всласть поболтать не дает нам злобная зависть…»

Перевод Ф. Петровского

Ох, даже всласть поболтать не дает нам злобная зависть,

Ни обменяться тайком знаками наших ресниц!

Смотрит упорно на нас стоящая рядом старуха,

Как многоокий пастух, дочери Инаха страж[617].

Стой, и высматривай нас, и терзай себе попусту сердце:

Как ни гляди, все равно в душу глазами не влезть.

«Как-то, вздремнув вечерком и закинув за голову руку…»

Перевод Ф. Петровского

Как-то, вздремнув вечерком и закинув за голову руку,

Менократида моя сладко забылась во сне.

Я и посмел к ней прилечь, но лишь по дороге Киприды

Мне полпути удалось сладостно тут завершить,

Как пробудилось дитя и, белыми сразу руками

Голову цепко схватив, стало мне волосы рвать.

Все ж, как ни билась она, завершили мы дело Эрота,

Но залилась она вся слезным потоком, сказав:

«Вот, негодяй, своего ты даром добился, а я-то

Воли тебе не давать даже за деньги клялась.

Ты вот уйдешь и сожмешь другую сейчас же в объятьях:

Все ненасытны вы, жадной Киприды рабы».

«Имя мне… Это зачем?..»

Перевод Ф. Петровского

Имя мне… — Это зачем? — Отчизна мне… — Это к чему же?

— Славного рода я сын. — Если ж ничтожного ты?

Прожил достойно я жизнь. — А если отнюдь не достойно?

— Здесь я покоюсь теперь. — Мне-то зачем это знать?