О потенциале искусства и ответственности артистов

Л а с л о : Мы заговорили сейчас о способности, характерной для людей искусства и других чувстви­тельных и творческих людей. В этой связи возникает интригующий вопрос: может ли артист — поэт, живо­писец или музыкант — внести вклад в раскрытие того вида сенситивности, который так необходим сейчас для ускорения эволюции в сознании людей? Если это дей­ствительно так, то отсюда, как мне кажется, следует, что создание произведения искусства сопряжено с об­щественной и человеческой ответственностью. Разуме­ется, эта дилемма обсуждается уже многие столетия. С одной стороны, есть принцип "l'art pour I'art" — ис­кусство ради самого себя, а с другой — соображение о том, что различные виды искусства способны делать для отдельного человека и даже ради человечества в целом.

Г р о ф : Последнее соображение безусловно пред­полагает ответственность артиста, однако не следует за­бывать, что для того чтобы оценить то, что может пред­ложить артист, и поддерживать искусство в целом, тре­буется весьма определенная аудитория. Артист — лишь одна часть уравнения; другой его частью являются чув-

ствительность а восприимчивость аудитории, и их необ­ходимо культивировать. Меня очень тревожит то, как низко в этой стране ценится гуманитарная деятельность и особенно искусство. Это то, что первым приносится в жертву всякий раз, когда возникает нехватка денег. Не­обходимо изменить приоритеты в нашей системе про­свещения в сторону большего развития и воспитания аудитории и взращивания индивидуальных творческих способностей.

Р а с с е л : В нашем обществе не учат ценить ис­кусство или слушать музыку. Вам просто предлагают искусство, и оно либо вам нравится, либо нет. Вы не учитесь на тщательно продуманных курсах художест­венной оценки, которые помогли бы вам понимать то, что делают артисты, и осознавать важность их работы. Люди искусства вкладывают в свои творения сердце и душу, что-то, что имеет для них глубочайшее значение, но мы не умеем ни понять, ни оценить то, чем они пы­таются с нами поделиться.

Л а с л о : Всегда есть отправитель, и есть получа­тель, даже если в конкретном опыте они могут быть в одном лице. Получатель, “воссоздающий” произведение искусства через собственное восприятие, в каком-то смысле тоже является артистом. Однако в современном мире существует тенденция отчуждать искусство и весь его мир от публики. Таким образом, искусство фактиче­ски хранится лишь для узкого круга избранных и посвя­щенных.

Г р о ф : Эрвин, в своей книге “Творческий космос” вы цитируете высказывание композитора Шенберга отом, что подлинное произведение искусства предназна­чено не для всех, а такое произведение, которое дейст­вительно создано для всех и каждого, не является ис­кусством.

Л а с л о : Действительно, Шенберг и многие другие артисты мыслили в терминах I'art pour I'art. Многие из них, хотя и не все, склонны к интровертности и не при­знают никаких обязательств, кроме как по отношению к своей деятельности. Они утверждают, что у искусства собственные законы и что оно несет ответственность лишь по отношению к самому себе. Тем не менее, искус­ство является и элементом человеческой культуры и, как таковое, способно служить компонентой культурной трансформации. Я считаю, что сообщество артистов должно вносить в нее свой вклад, так же как и сообщест­во ученых и просветителей.

Р а с с е л : Артисты уже вносят свой вклад.

Л а с л о : Но относятся ли они к нему достаточно серьезно?

Р а с с е л : Полагаю, большинство артистов отно­сятся к своей работе чрезвычайно серьезно. По какой еще причине столь многие из них избирают образ жизни, в котором так мало финансового вознаграждения?

Л а с л о : Я говорю о серьезном отношении не к тому, что они делают, а к их роли в решении гранди­озных задач, о которых мы здесь говорим, к их потен­циальной способности ускорить культурную эволю­цию.

Р а с с е л : Яуверен, что некоторые относятся к этому вполне серьезно, но я также уверен и в том, что многие отнюдь не рассматривают свою работу в контек­сте изменения сознания на глобальном уровне. В целом же, как я полагаю, артисты очень серьезно относятся к своим обязательствам по отношению к собственной ра­боте, и мне не кажется так уж важным, осуществляют ли они свою деятельность в контексте культурной транс­формации. Важно, что они делают именно то, к чему ис­пытывают сильное влечение. Таким образом, каждый по-своему способствует развитию сознания.

Л а с л о : В принципе, великое искусство, почти по

определению, постигает и доносит до других какие-то формы прозрения, и это необязательно должны быть рациональные открытия, как в науке. Обычно это про­зрения, для которых необходима художественная чув­ствительность. Благодаря ей артисты способны вытяги­вать свою “антенну” и воспринимать настроение и дух окружающего мира — его лейтмотив, а также значи­тельные отклонения от него. Но артисты не только эм­пирические исследователи, они и коммуникаторы. А это значит, что их ответственность выходит за рамки лишь их собственного внутреннего мира и распространяется и на более широкий мир, разделяемый другими. Их ау­диторией потенциально является любое созревшее че­ловеческое существо, поскольку- каждый человек спо­собен извлекать пользу из эстетического видения, по­средством которого люди искусства воспринимают свое время.

Г р о ф : Внимательный взгляд на историю челове­чества в целом и особенно на самые замечательные ееэпизоды убеждает в том, какую важную роль играют в ней визионерские состояния. Это верно не только в об­ласти искусства и религии, но также и в таких “жестких” науках, как химия, физика и даже математика. В своей замечательной книге “Высшее творчество” Уиллис Хар­ман приводит множество примеров, иллюстрирующих это утверждение. Подлинное искусство не является про­дуктом человеческой деятельности в обычном смысле этого выражения, оно происходит из более глубоких ду­ховных источников.

Р а с с е л : Утверждаете ли вы, что искусство про­исходит из трансцендентального уровня сознания?

Г р о ф : Да, по крайней мере лучшие его образцы. Именно поэтому артисты и способны создавать своим искусством мост, с помощью которого другие люди мо­гут достичь трансцендентальных областей. Этот меха­низм напоминает тот, который используется в коанах дзена или в тибетских мандалах. Для создания коана или мандалы учитель должен находиться в особом со­стоянии сознания. А будучи созданными, они, в свою очередь, предоставляют доступ к этому состоянию и другим.

Л а с л о : Мне кажется, артистам важно начать осознавать потенциал своего искусства.

Р а с с е л : Зачем? Разве без этого они займутся чем-то другим? Если артист выражает свою душу, меня­ется ли что-то оттого, осознает он воздействие своей деятельности на других или нет? Он в любом случае бу­дет стремиться к самовыражению.

Л а с л о : Я имею в виду не совсем эту сторону во­проса. Если артисты начнут осознавать, насколько в кри­тической ситуации находятся они сами и их современни­ки, и признавать способность искусства ускорить столь необходимую в наши дни эволюцию сознания, то из их гуманизма, чувства солидарности и ответственности вы­растет новый вид искусства, более сконцентрированный и ориентированный на направления, благотворные для индивидуального и коллективного благополучия и раз­вития.

Р а с с е л : Вот только будет ли это великое искус­ство?

Л а с л о : Это зависит от определения “великого”. Я не призываю к искусству, создаваемому по команде “сверху”, вроде социалистического реализма или пропа­гандистских плакатов. Я призываю к тому, чтобы сами артисты осознавали свою ответственность. Именно ее демонстрировали такие великие художники, как Бальзак, Дюренматт, Ионеско, Пикассо и другие. Многие артисты не идут дальше ответственности перед своим искусст­вом, но сегодня этого мало. Как мы только что сказали, искусство является элементом культуры, культура — элементом человеческого сообщества, а человеческое сообщество нуждается в новом сознании. Таким обра­зом, в том, что касается эволюции нынешнего сознания, общество нуждается в искусстве.

Р а с с е л : Это утверждение возвращает нас к од­ной из основных тем этого обсуждения. Изменения про­исходят в результате личного переживания — будь то определенные неординарные состояния сознания, лич-ный опыт или какие-либо другие факторы. Это верно для артиста в той же мере, как и для любого другого чело­века. Артисты, как и все остальные, вовлечены во внут­ренний процесс, ведущий к большей зрелости и мудро­сти. И по мере того, как они продвигаются вперед в своем собственном внутреннем путешествии, они делят свой прогресс с другими. Я думаю, мы должны поло­житься на них в том, что на своем пути они делают то, что кажется им самым правильным. Нашей задачей яв­ляется наша собственная внутренняя работа, которую мы стараемся сделать наилучшим образом. Как я уже говорил, легко указывать другим на то, что им следует делать лучше, чем они делают сейчас, но мы должны помнить, что в чужих глазах и мы сами являемся “дру­гими”.

Г р о ф : В этом отношении я хотел бы в качестве примера ситуаций, обеспечивающих благоприятный контекст как для обмена информацией, так и для пере­живаний, сослаться на семинары, которые проводит Ме­ждународная Трансперсональная Ассоциация. Они регу­лярно проводятся в разных частях света, сводя вместе представителей самых разнообразных дисциплин, при­держивающихся трансперсональной ориентации или по крайней мере питающих интерес к трансперсональной области. Среди участников семинаров есть психиатры, психологи, ученые, педагоги, священнослужители, ду­ховные учителя, экономисты и даже политики. Пяти­дневная программа семинара включает в себя лекции, дискуссии, ритуалы, эмпирические сессии, дансинг и различные культурные мероприятия. В них принимают участие многие деятели искусств; кроме того, что они получают доступ к широкому диапазону трансперсо-

нальных идеи, из которых могут черпать вдохновения, у них появляется уникальная возможность получить мощ­ные личные переживания. Никто никого не старается убедить в чем-то или наставить. Семинары осуществля­ются благодаря личной заинтересованности участников, а не рекламе.

Л а с л о : В искусстве общение тоже не должно ос­новываться на наставлениях. В конце концов, артист — это человек, переживающий свою жизнь и вносящий в это переживание особенно обостренную чувствитель­ность. Это естественно находит свое выражение в произ­ведениях искусства, порождаемых его эстетическим опытом.

Моя идея заключается в том, что если у артиста дей­ствительно есть такая чувствительность, то он несет от­ветственность за ее воплощение в жизнь. Речь идет не только о его личном спасении или индивидуальном эго — на чашу весов поставлено также благополучие других людей и развитие общества.

Г р о ф : Искусство не обязано делать однозначные и всеобъемлющие высказывания для того, чтобы апел­лировать к своему времени. Вспомните поразительный успех фильма “Звездные войны”, в котором отнюдь не рассматривались актуальные вопросы нашей эпохи. Это была научная фантастика с глубоко архетипическими мотивами: борьба добра со злом, сообщество людей с высокими идеалами, защищающее свою свободу от по­сягательств со стороны империи зла, духовные ценности против дегуманизированного технократического обще­ства, использование Силы... Все это происходит “когда-то, в некой отдельной галактике”, и тем не менее, какнетрудно видеть, все это актуально и для нашей нынеш­ней ситуации.

Л а с л о : Таких примеров немало. Например, серия фильмов о Планете Обезьян. Публика живо откликалась на них, потому что они рассказывают о том, как над человеческим семейством в целом нависает угроза. Со­вершенно неожиданно наш биологический вид из-за собственной недальновидности оказывается порабощен другим. Через этот сюжет создатели фильма смогли пе­редать ощущение принадлежности ко всему человече­ству. Есть и другие захватывающие образцы научной фантастики, но я не вижу их непосредственной умест­ности по отношению к конкретным проблемам нашей планеты. Существуют темы, куда более актуальные и отнюдь не менее интересные, чем межпланетные путе­шествия.

Р а с с е л : Конкретный сюжет таких фильмов, как “Звездные войны”, возможно, и не касается злободнев­ных вопросов современности, но лежащие в их основе идеи весьма злободневны. Не только идея “Да будет с тобой Сила”, но и многие другие: “гнев бесполезен”, “ты должен преодолеть свои страхи”. Эти идеи универ­сальны и актуальны для любых времен. Сходные серьез­ные сообщения, приложимые не только для персонажей в их вымышленной ситуации, но и для нас в нашем сего­дняшнем дне, можно найти и во многих других удачных научно-фантастических фильмах. Возможно, это одна из причин их ошеломляющего успеха: в них сказывается глубокое постижение человеческой души.

Значимо и то, почему вообще такие идеи просачи­ваются в кинематограф. Люди, пишущие сценарии и ста-

вящие фильмы, тоже являются человеческими сущест­вами, находящимися на своем личном пути самораскры­тия. Когда они обнаруживают какую-то жизненную муд­рость, они, естественно, стремятся сообщить ее осталь­ному миру и стараются сделать это в таком формате, ко­торый в наибольшей степени способен донести их идеи до самой широкой аудитории. Этот вид коммуникации весьма тонок — если вы будете слишком явно пропове­довать, люди не станут вас слушать. Сообщение должно быть оформлено правильным образом, и для этого тре­буется изрядное мастерство.

Однако, возвращаясь к вашему, Эрвин, вопросу о том, следует ли убеждать артистов, я думаю, что многие из них уже убеждены.

Л а с л о : Мой вопрос состоял в том, можно ли как-то убедить артистов настроить правильным образом свою сенситивность, вытянуть свои антенны и взять на себя сознательную ответственность по отношению к на­шему времени.

Р а с с е л : В постановке вопроса таится допущение, что они пока этого не делают.

Л а с л о : Я не думаю, что никто из них этого не де­лает. Разумеется, некоторые делают. Но я совершенно уверен, что люди искусства могли бы делать намного больше, чем сейчас, и что число тех, кто берет на себя ответственность, может быть намного шире, чем теперь.

Р а с с е л : Я все-таки слышу в этих словах предпо­ложение, что мы неким образом лучше их или знаем больше, чем они.Л а с л о : Такой вывод не является неизбежным. Как сказал Бернард Шоу, для того чтобы судить о каче­стве омлета, необязательно уметь снести яйцо. Мы в со­стоянии ценить художественную продукцию, не умея производить ее самостоятельно. Мы можем взглянуть на то, что предлагает нам искусство, и сказать: Боже мой, если бы такая творческая способность в большей степе­ни была направлена на переживаемые нами проблемы, как это могло бы помочь людям яснее понимать свои неприятности и свои задачи, а также справляться с ними. В этом отношении есть что улучшать.

Г р о ф : Мы говорим о том, что могли бы и долж­ны были бы делать различные группы — ученые, эко­номисты, политики, а также артисты, и о том, как мож­но ускорить их деятельность. Я верю, что многого можно достичь, просто способствуя обмену информа­цией и поощряя открытый диалог как внутри каждой из этих групп, так и между ними. Кроме того, настоятель­но необходимо системное мышление, сводящее мозаику разрозненных открытий и прозрений во всеобъемлющее целое.

Л а с л о : Возможно, существует не только науче­ние, но и самообучение. Разве артисты не могли бы со­вместно обсудить свою роль в искусстве и цивилизации, в упадке нынешней фазы западной культуры и зарожде­нии на ее месте чего-то нового? Это была бы величайшая задача, которую когда-либо решали люди искусства и не только они.

Г р о ф : Я действительно считаю, что очень многого можно было бы достичь с помощью той разновидно-

сти диалога, которую рекомендовал Дэвид Бом. В нем приняли бы участие разные категории артистов, иссле­дующих свою позицию по отношению к ситуации. Люди искусства стали бы более сознательными, стали бы луч­ше осознавать наши общие проблемы и в конечном счете определили бы собственный способ отношения к ним и выражения их в своем искусстве.

Р а с с е л : Думаю, что это ключевой момент. Как мы можем вдохновлять друг друга? Как можем служить друг для друга катализаторами?

Г р о ф : Согласно моему опыту, одним из таких мощных катализаторов является ответственная работа с неординарными состояниями сознания. В те годы, когда я проводил психоделическое исследование в Чехослова­кии, там не было жестких ограничений на профессио­нальное использование соответствующих препаратов. Многие артисты в Праге, услышав или прочитав про на­шу работу, вступали с нами в контакт и просили провес­ти с ними психоделические сессии. Мы соглашались, поскольку нам казался очень интересным вопрос о воз­действии изменяющих сознание веществ на художест­венное выражение.

После своей эмиграции в США я в течение двадцати лет не мог посетить родную страну, поскольку мое пре­бывание в Америке расценивалось чешскими властями как противозаконное. По прошествии этого времени я наконец посетил Прагу, и там у меня появилась возмож­ность побывать на выставках художников, которые неко­гда участвовали в психоделических сессиях по нашей программе. Картины располагались в хронологическом порядке, поэтому сразу можно было определить, когдаименно у них были эти переживания. С того момента в их искусстве происходил квантовый скачок.

Мы сами никак не пытались повлиять на их искусст­во; они были заинтригованы нашей работой и спонтанно выражали свой интерес к ней, а затем по-своему исполь­зовали приобретенный опыт.

Л а с л о : Похожий опыт был у нас в Будапештском Клубе. Одним из наших творческих членов была англий­ская леди Маргарет Смитуайт. У нее были белоснежные волосы и прекрасные голубые глаза. Много лет она ра­ботала с детьми, уча их медитировать. Сначала она пока­зывала им, как входить в медитативное состояние, затем давала задание нарисовать картину безмятежного мира, в котором дети и все остальные прекрасно ладят друг с другом, мира, в котором они хотели бы жить. Она рабо­тала с ними примерно неделю, снова и снова проводя медитации и занятия по рисованию. В конце этой недели она наблюдала огромную разницу, которую претерпева­ли рисунки детей. Мы пригласили ее провести такую неделю в одной из будапештских школ, а затем устроили выставку детских рисунков. Посетившие ее родители были потрясены.

Сегодня у нас несколько сот таких рисунков, вы­полненных детьми, которые живут в разных частях све­та и принадлежат к разным культурам. Маргарет зани­малась медитацией и рисованием с детьми австралий­ских аборигенов, американских индейцев, с детьми лю­дей, уцелевших в чернобыльской аварии, с детьми из самых разных мест — близких и далеких. Несмотря на то, что каждому ребенку и каждой культуре свойствен­но собственное видение, в картинах проявлялись общие архетипические элементы. А в эволюции картин явст-

венно прослеживалось огромное влияние опыта меди­тации.

Еще одним членом Будапештского Клуба является Нато Фраска, художник, преподающий изобразительное искусство в римской Академии Изящных Искусств. В течение последних двадцати лет он дает своим студен­там одно и то же задание: сделайте несколько автомати­ческих набросков, находясь в легком медитативном со­стоянии; вообразите, что вы находитесь в материнской матке, просил он своих студентов, и позвольте своей ру­ке двигаться по бумаге по собственной воле. На сего­дняшний день у него набралось много тысяч таких на­бросков, которые он систематически анализирует. В ре­зультате Фраска разработал систему, позволяющую из­влекать смысл из этих переплетений линий и пятен. Они сообщают ему сведения о том, когда именно произошло травматическое событие в период созревания в материн­ской утробе. (Добавлю, что травматическими для плода событиями считаются те периоды, когда он может быть отторгнут материнским организмом). Как обнаружили и вы, Стэн, оказывается, источник страха сохраняется в подсознании индивида в течение всей его жизни. Со­гласно опыту Нато, на набросках присутствие этого страха выражается в резких вертикальных линиях, слов­но падающих в пространство рисунка, что соответствует конкретным периодам созревания. Нато анализирует на­броски и затем опрашивает мать студента, чтобы выяс­нить, на самом ли деле она переживала что-то необычное и травматическое в указанный период своей беременно­сти. Более девяноста процентов опрошенных матерей подтверждают его интерпретацию.Пересмотренные ценности и этика

Л а с л о : Теперь я предлагаю вернуться к вопросу о ценностях, поскольку в конечном счете он имеет огром­ное значение для нашей жизни и нашего будущего.

Г р о ф : Имеете ли вы в виду ценности, возникаю­щие у людей в результате неординарные переживаний, или ценности вообще?

Л а с л о : И то, и другое. Но давайте сначала рас­смотрим собственно природу ценностей. Существует традиция, по крайней мере в западных философских школах, считать ценности чисто субъективным явлени­ем. Но что из этого следует? Каков статус ценностей? В этом случае они становятся игрой непостижимых лич­ностных факторов, чисто субъективным капризом. Од­нако ценности — это нечто большее. Они объективно участвуют в жизни мира, управляют поведением людей, служат фактором их взаимодействия. Ценности пред­ставляют собой и личное, и общественное явление, они влияют на ход эволюции сообщества и на то, как люди относятся к своему окружению. Но если ценности явля­ются частью объективного мира, то их надо принимать всерьез, так же как мы принимаем всерьез здоровье, бо­лезнь или любое другое явление, от которого зависят наша жизнь и благополучие.

Г р о ф : Это безусловно так. Я верю, что существу­ет система наиболее сущностных ценностей трансперсо­нального характера, которые выходят за пределы ценно­стей конкретных культур. Это этическая система, спон-

танно зарождающаяся из глубоких мистических пережи­ваний. Она содержит ценности, в отношении которых могут прийти к согласию люди из самых разных куль­тур, если у них был опыт таких переживаний. Я неодно­кратно сталкивался с этим явлением в нашей работе. Один из родоначальников гуманистической психологии, Эйбрахам Маслоу, описывал его в связи с наблюдениями за людьми, имевшими опыт спонтанных мистических, или, согласно его терминологии, “пиковых пережива­ний”. Маслоу называет эти ценности “мета-ценностя­ми”, а импульсы, заставляющие действовать в согласии с ними, — “мета-мотивациями”.

Л а с л о : Говоря о надличностных ценностях, имее­те ли вы в виду ценности, отличные от универсальных или транскультурных ценностей?

Г р о ф : Хороший вопрос. Предположительно, не­которые ценности могут быть одновременно и надлич­ностными, и специфичными для определенных культур. Возможно, их лучше называть “универсальными” или “транскультурными”. В частности, это относится к по­читанию жизни как чего-то священного, к ощущению, что убийство является дурным действием, к состраданию к другим чувствующим существам и т.д.

Л а с л о : Что может служить-примером надлично­стной, или универсальной, ценности, которая присутст­вует в уме у большинство людей?

Р а с с е л : Думаю, Стэн только что привел такой пример: ощущение того, что убивать неправильно. Для нас эта ценность уже ассоциируется с более высокимсостоянием сознания. Ведь вы не ждете, что святой ста­нет оправдывать лишение людей жизни. Вы удивитесь даже если он будет выступать за убийство животных для нашего пропитания. Люди, чувствующие, что в убийстве нет ничего запретного, скорее всего рассуждают, исходя из непросветленного состояния, которым все еще правит эгоистический способ мышления: “мои потребности важнее всего”. Любое оправдание лишения другого су­щества жизни всегда зиждется на некой автоцентричнои системе ценностей. Когда люди учатся избавляться от своего эгоцентрического способа бытия, они естествен­ным образом начинают больше почитать жизнь. Для них отказ от убийства уже не требует никакого рационально­го обоснования — просто убийство ощущается как нечто неправильное.

Л а с л о : В философии мейнстрима наша мораль­ная ответственность распространяется лишь на людей. Мы ответственны за свое поведение по отношению к дру­гим человеческим существам на том основании, что люди, дескать, обладают неким “внутренним” измерением — они страдают, когда с ними плохо обращаются. Принци­пом “поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы дру­гие поступали с тобой” философы сообщают нам, что мы должны принимать на себя ответственность в отношении других людей. Но в действительности это ограничение области моральной ответственности лишь человеческими существами весьма произвольно: оно слишком узко. Есть веские основания полагать, что внутреннее измерение —г разновидность чувствования или субъективности — име­ется у всех форм жизни. Если мы в это верим, то область нашей моральной ответственности должна распростра­няться на все формы жизни в биосфере.

Р а с с е л : Давайте ненадолго вернемся на шаг на­зад и рассмотрим используемые нами термины. Для ме­ня есть различие между ценностями и моралью. Ценно­сти у каждого свои — это то, что мы “ценим”, что счи­таем важным для себя. Они могут очень значительно варьироваться от человека к человеку. Кроме того, как мы уже говорили, по мере того как меняется способ мышления личности, меняются и ее ценности. Что же касается морали, то это, как я полагаю, свод кодов, раз­деляемых обществом и определяющих поведение лич­ности. Это набор правил, которые связывают сообщест­во воедино и позволяют его членам сосуществовать друг с другом.

Многие из этих нравственных правил являются попытками сдерживать нашу автоцентричность, и все же они сами по себе не приходят из более высоких со­стояний сознания. В большинстве обществ существу­ют моральные предписания, запрещающие убийство, воровство и изнасилование, но это совсем необязатель­но происходит по причине того, что речь идет о глубо­ких ценностях. Обычно причина в том, что общество заинтересовано, чтобы его члены придерживались та­ких принципов. Нравственные правила нужны, чтобы люди могли сосуществовать, несмотря на свой эгоцен­тризм.

По мере повышения человеческой осознанности по­требность в этих нравственных правилах уменьшается, и обществу в меньшей степени приходится навязывать свой набор ценностей. Чем больше у людей опыта пере­живаний, о которых говорит Стэн, тем меньше они обу­словлены старым эгоцентрическим состоянием сознания. Они вступают в более тесный контакт со своими собст­венными глубочайшими ценностями и проживают ихспонтанно. Их ценности происходят из их внутреннего мира, а не из социального кода.

Л а с л о : Тем не менее, потребность в ощущении нравственного сохраняется. Нам все еще необходима способность отличать моральные действия от амо­ральных.

Р а с с е л : Я не уверен, что такое различение может стать универсальным. Моральные предписания очень относительны и сильно варьируются в зависимости от конкретного общества. То, что аморально для одной группы людей, может оказаться вполне моральным для другой. Люди, пребывающие в контакте с собой и свои­ми глубочайшими ценностями, естественно, будут дей­ствовать так, чтобы причинять другим как можно мень­ше вреда. Но не исключено, что в терминах того или иного конкретного набора кодов их действия все равно будут классифицированы как аморальные.

Л а с л о : Иными словами, вы утверждаете, что мо­раль зависит от ожиданий, принятых в данной конкрет­ной культуре.

Р а с с е л : Совершенно верно.

Г р о ф : До тех пор, пока мы остаемся в сфере кон­кретных культур, мы находим этические ценности весь­ма идиосинкразическими, непоследовательными и ка­призными. То, что шокирует одну человеческую группу, вполне приемлемо и нормально для другой. То, что одно общество считает обязательным и неоспоримым импера­тивом, вообще не находится в фокусе внимания другого

общества. Это верно и в отношении различных субкуль­тур — социальных, религиозных и политических — в одной и той же культуре.

Рассмотрим в качестве примера отношение к сексу­альности. Если нам удается освободиться от оков своих собственных культурных предубеждений и взглянуть на вопрос с транскультурной, универсальной точки зрения, мы сразу убеждаемся в том, насколько относительны и произвольны любые ценностные суждения на эту тему. В Новой Каледонии в одном племени было принято уби­вать новорожденных близнецов, если один из них был мальчиком, а другой — девочкой, поскольку они, разделляя пространство одной и той же матки, нарушили табу на инцест. Зато в аристократических кругах древних об­ществ Египта и Перу брак между братом и сестрой был священной обязанностью. В некоторых культурах суп­ружеская неверность карается смертью, но эскимосский обычай гостеприимства предписывает хозяину предла­гать гостю-мужчине свою жену. В некоторых культурах обнаженное тело считается совершенно естественным для представителей обоих полов, в других женщины обязаны покрывать все свое тело, включая некоторые части лица. Для одних культур полигамия, как и полиан­дрия, считается совершенно естественным и понятным явлением. В то время как в одних культурах гомосексуа­лизм воспринимается как богохульство, преступление, наказуемое смертной казнью, форма морального увечья или болезнь, в других он считается вполне нормальным и приемлемым, а порой — даже превосходящим гетеро-сексуальность.

Однако есть и постконвенциональная мораль, пре­одолевающая границы предписаний и ограничений, ко­торые накладывает на нас наша культура. Это нечто со-всем иное, то, что личность переживает очень глубоко, почти на клеточном уровне, нечто, основанное на неот­разимом личном опыте надличностной природы.

Л а с л о : Стэн, мне кажется, что необычайные пе­реживания ваших пациентов, в которых они отождеств­ляются даже с неживыми объектами, со всей планетой или со всем космосом, соотносятся с иной, неординар­ной ценностной системой.

До сих пор ценностные системы отличались высоким уровнем эгоистичности. Мы привыкли к высказыванию: “Я не хочу, чтобы меня обижали, поэтому я сам не обижаю других”. В значительной степени на этом же основана и христианская мораль, и вообще любая западная мораль. В отличие от нее, буддистская система ценностей преодоле­вает ограничения эгоцентричной ориентации, поскольку ее заботой является все сущее. Люди, о которых вы рассказы­ваете, тоже выходят в своих переживаниях за рамки эгои­стичных интересов и начинают ценить мир в целом таким, какой он есть. Вероятно, это происходит потому, что те, у кого есть опыт таких переживаний, ощущают мир как про­должение самих себя: они — часть мира, и мир — часть их. Поэтому они движутся к внесоциальным и даже внечело-веческим ценностям, лежащим далеко за пределами тех ценностей, которые обычно ассоциируются с моралью.

Г р о ф : Да, вы абсолютно правы! Это становится очевидным в результате систематической духовной практики с личными переживаниями, когда часто на­блюдаются этическое развитие и эволюция человека. В этом процессе можно выделить несколько стадий. Сначала человек отказывается от определенных действий в силу примитивного страха быть схваченным и наказан-

ным. На следующем уровне его поведение уже диктуется глубоко усвоенной системой заповедей или предписа­ний. Это то, что Фрейд называет супер-эго. Следующая стадия связана с осознанием закона кармы. Человек на­чинает понимать, что конкретные поступки влекут за собой конкретные последствия. Высшая форма нравст­венности проявляется в эмпирическом признании един­ства, объемлющего все мироздание, ощущении идентич­ности с другими чувствующими существами и осознании собственной божественности. В такой психодуховной эволюции изменение нашей морали отражает изменение в нашем понимании себя, мира и собственного места и роли в этом мире.

Л а с л о : Расширяются ли ценностные горизонты людей во время таких переживаний? Что говорит об этом ваш опыт, Стэн? Растут ли при этом люди? Эволю­ционируют ли они?

Г р о ф : Да. В некоторых формах эмпатии все еще присутствует элемент отдельности, различение между мной, как наблюдателем, и другим, тем, кто страдает. Есть разница между этой обычной жалостью и искрен­ним состраданием, которое порождается чувством един­ства и тождественности с другими.

Л а с л о : Последнее, вероятно, глубже, нежели ра­циональное понимание. Видимо, это интуитивное пере­живание своей сопричастности.

Р а с с е л : Я согласен с этим. Рассмотрим, к приме­ру, отказ от причинения страдания другим. Эту идею можно обнаружить в большинстве духовных традиций.По мере эволюции своего сознания люди начинают спонтанно тяготеть к ней. Вы знаете, что сами не хотите страдать, и теперь вы уже не желаете причинять страда­ние другим.

Это один из аспектов сострадания — сопереживать другому так же, как переживаем из-за самих себя, забо­титься о другом, как если бы это был я сам. Эта способ­ность возникает спонтанно, когда мы освобождаем свой ум от различных убеждений и концепций, отделяющих нас от других, и начинаем испытывать более глубокое сопереживание с ними.

Г р о ф : В необычных состояниях мы можем осоз­нанно переживать отождествление со всем, что является частью мироздания, — с людьми, с животными, с расте­ниями, с архетипическими существами. Возможно, для всего, что мы способны воспринимать как внешний объ­ект, существует соответствующее субъективное пережи­вание. Вы можете почувствовать, например, что стали секвойей. Вы ощущаете свое тело как дерево вместе с его корнями, с процессами движения микроэлементов и воды в корневой системе, даже с переживанием фото­синтеза в хвое. Это не просто гипотетический пример, я рассказываю о том, что произошло с одним из тех, с кем я работал. Да и у меня самого бывало такое. Это что-то невероятное!

Л а с л о : Как по-вашему, до какой разделительной черты доходит подлинная способность переживать стра­дание, радость и другие эмоции? Ограничена ли возмож­ность испытывать чувства и эмоции только человеком, или же на это способны и другие существа — животные, растения, может быть, вся биосфера?...

Рассел: Я не знаю насчет растений; вроде бы у них нет нервной системы, как у животных. И мне неиз­вестно, зависит ли способность к страданию от наличия нервной системы, означает ли ее отсутствие, что они не могут испытывать боль? Не знаю. Но я без колебаний опустил бы эту черту ниже уровня позвоночных. У меня нет сомнений в том, что касается насекомых. Мне бы не пришло в голову оторвать пауку конечности, потому что, как мне кажется, ему это причинит боль.

Л а с л о : Любопытно, не служит ли связь между листьями и ветками дерева с его стволом для фиксации каких-то ощущений, вроде боли. Возникает ли в расте­нии некое качественное ощущение, когда отрывают его листья или ветви?

Рассел: Я на самом деле этого не знаю, ведь опираться я могу лишь на собственный опыт. Отрывание ног у паука я ощущаю как нечто неправильное, но со­рвать лист с дерева могу без особых терзаний. Вероятно, я провожу некую умозрительную границу между пауком и деревом.

Л а с л о : Пожалуй, у меня это не так. Я склонен полагать, что даже атом кислорода, когда его бомбарди­руют лучами, “чувствует” нечто качественное, подобное самым элементарным формам боли.-

Г р о ф : Возможно, существует бесконечное разно­образие проявлений дискомфорта, связанных с процес­сами, которые протекают на всех уровнях бытия. Мы говорили здесь об Уайтхеде. Я считаю, что его открытия не покрывают сколь-либо полного диапазона надлично-стных переживаний. В частности, потому что он считает сознание самой последней стадией в процессе биологи­ческого сращения.

Р а с с е л : Пожалуй. Но, с другой стороны, разве Уйтхед не считал, что некая внутренняя жизнь — не обя­зательно сознание в той форме, в которой оно нам зна­комо, а некий внутренний мир — простирается по. всему эволюционному древу, достигая са