Литературы средней азии 1 страница

На территории Средней Азии XVII в. существовали три ханства — Бухарское, Хивинское и Каракалпакское. Внешнеполитическое положение Бухары и Хивы в XVII в. было весьма сложным. Бухарское и Хивинское ханства вели непрерывные войны между собой и с соседями — каракалпаками, туркменами, казахами.

Своеобразие литератур Средней Азии XVII в. может быть верно осмыслено и оценено, если рассматривать их место в том комплексе так называемой мусульманской культуры, в который они органически входили на протяжении всего средневекового периода, затянувшегося до XIX в. на Ближнем и Среднем Востоке, на территориальном ареале от Магриба до Малайи.

Именно в среде народов Средней Азии на территории Кипчакской степи, Трансоксианы, Хорезма и Хорасана зарождались и развивались основные жанры, признанные классическими в этом литературном комплексе; наглядным свидетельством тому служат тюрко- и фарсиязычные эпосы, творчество таких замечательных представителей поэзии на фарси, как Рудаки и Фирдоуси, или основоположника поэзии на тюрки, великого узбекского поэта Алишера Навои.

При всем языковом и этническом различии, существовавшем внутри упомянутого комплекса, в его развитии можно выявить общие особенности донациональной литературной эпохи, причем внутри нее обозначаются два периода интегрированности — VII—XV вв. и XVI—XVIII вв.

Период от VII до XV вв. — это классический период в развитии региональных литератур на языках арабском, фарси, тюрки (часто авторы писали одновременно на двух или даже на трех языках, хотя какой-либо один язык у них преобладал). В лучших образцах литературы классического периода воплощены общенародные гуманистические идеи, многие художественные произведения, созданные в это время, имеют, как известно, всемирное значение.

XVI—XVIII вв. — период, связанный, с одной стороны, с традициями классического периода, а с другой — с новыми тенденциями, которые созрели лишь в XIX в., когда ускоряется формирование национальных литератур.

По сравнению с классическим периодом, этот период отмечен в целом более низким уровнем развития литератур. Это касается прежде всего старых литератур (арабской и фарсиязычных — персидской и таджикской). Но в это время развиваются новые литературы — тюркоязычные, индоперсидские, курдская, афганская. В XVII в. в этих литературах зарождаются новые, прогрессивные тенденции прежде всего в художественном творчестве представителей городского населения и в первую очередь ремесленных кругов. В этот период широкое распространение получает поэзия так называемого «индийского стиля» (подробнее об этом см. в главе «Индийские литературы» наст. изд.).

*

Таджикская литература создавалась преимущественно на территории Бухарского ханства. В Бухаре, а также в Самарканде и Ходженте господствовала выспренняя придворная поэзия.

В этот период не появляется сколько-нибудь выдающегося произведения в области точных, естественных и философских наук. Продолжают только успешно развиваться архитектура, живопись и историография. Можно отметить, как пример, самаркандские медресе Ширдор и Тиллокори; 12 миниатюр, иллюстрирующих «Зафар-наме» («Книгу побед») Шарафиддина Язди; исторические произведения — «Бахр-ул-асрор фи манокиб-ул-ахбор» («Море тайн в достоинствах известий») Мухаммада ибн-Вали, «Тарих-и Мукимхони» («История Мукимхана») Мухаммадсуфа Мунши, «Убайдулло-наме» («Книга Убайдулло») Мухаммадамина Бухараи и др.

С конца XVI в. в творчестве передовых поэтов, преимущественно выходцев из городских кругов, из ремесленников, наблюдается заметный подъем. Усиливается также культурная связь Средней Азии с Индией, куда эмигрировали многие деятели таджикской культуры, что и содействовало развитию «индийского стиля». Его расцвет был обусловлен все более активным участием в литературной жизни городских, ремесленных кругов. В XVII в. появляются такие поэты, как палаточный мастер Мулхам,

412

позументщик Фитрат Зардуз, сапожник Боки Кашшоф, каллиграф Мумтоз, кузнец Малихо и многие другие. Над ними всеми возвышается фигура замечательного поэта-ткача Сайидо Насафи.

Миробид Сайидо Насафи (ум. между 1707—1711) родился в 30-х годах XVI в. в Насафе (ныне Карши), образование получил в Бухаре, где и жил до самой смерти. Сайидо писал на фарси газели, мухаммасы, касыды. По свидетельству современников, популярность Сайидо была огромна. Он снискал ее своим смелым, правдивым словом, беспощадной критикой жестокостей века и восторженным воспеванием людей труда. В аллегорических притчах о животных, в своем основном произведении — «Бахориёт» («Весенние мотивы») он эзоповым языком бичует пороки господствовавшей верхушки: победителем в споре с царем-львом он изображает муравья, символизирующего трудовой народ. «Муравьи, соединяясь, одолевают и льва», — эта таджикская поговорка легла в основу его сказания. По содержанию и художественному приему «Бахориёт» перекликается с басней Жана Лафонтена (XVII в.) «Звери, больные чумой». Язык Сайидо прост и близок к разговорному, изобилует народными пословицами и поговорками. До нас дошло около 17 тыс. созданных им стихотворных строк. Сайидо впервые в своем сборнике «Шахрошуб» («Возмутитель спокойствия») пишет касыды, восхваляющие не бога, не царей и вельмож, а простых ремесленников. В проникновенных газелях, которые противостоят трафаретно-канонизированным газелям суфийских авторов, Сайидо использует прием Хафиза: в любовную газель вплетает два-три бейта, содержащих сокровенную мысль поэта о бесправии в этом мире.

Иногда Сайидо дает волю своему гневу и возмущению: «С людьми сановитыми, точно горилла, будь! В пасти льва хребтом крокодила будь!»

В одной из газелей он пишет:

Управители мира так насосались крови,
Что на гранаты стали вокруг похожи.
На червей внутри своих коконов шелковичных
Богачи, надев цветной архалук, похожи.
Твои наставления о мире, о проповедник,
На комариный назойливый звук похожи.

(Перевод И. Сельвинского)

Из городских поэтов наряду с Сайидо почетное место занимает Саид Камоль Фитрат Зардуз Самарканди (род. 1657 — жил до начала XVIII в.), бухарский позументщик (в Бухару он переселился в 1685—1688 гг.). Творческое наследие Фитрата еще недостаточно изучено; из его произведений сохранились сборник стихов «Шахрошуб», суфийско-романтическое маснави «Козур-писар» («Юноша-прачка»), известное также под названием «Толибу матлуб» («Ищущий и искомый»), и отдельные газели в различных антологиях. В произведениях Фитрата отчетливо отражается идеология мелких ремесленников и их отношение к власть имущим. Поэт выступал также против лицемерия представителей исламского духовенства.

Следует отметить и творчество Мухаммадбади Малехо Самарканди (род. 1641). Ему, как гласит предание, отец разрешил посвятить себя поэзии лишь при условии, что он не будет писать касыды, прославляющие высокопоставленных лиц. Малехо стал поэтом. Но его главная заслуга — создание тазкире (антологии) «Музокир ула-схоб» («Словопрения друзей»). Малехо закончил его в 1692 г. Это произведение содержит сведения о 166 поэтах Средней Азии и Ирана XVII в., в приложении Малехо кратко упоминает о других 17 поэтах. Это тазкире интересно также тем, что в нем приводятся сведения о Сайидо и о ряде других поэтов, выходцев из низших слоев общества, о которых другие источники умалчивают.

Из книги Малехо мы узнаем, что поэты-ремесленники часто собирались в торговых рядах, в лавках, дома и вели жаркие научные и литературные споры.

О состоянии художественной прозы той эпохи можно судить по книге Ходжи Самандара «Дастур-ул-мулук» («Назидание государям»). Это дидактическое произведение создано в последней четверти XVII в. Оно состоит из 22 глав. Одна из них историческая, остальные — художественные повествования, синтезирующие черты, присущие таким творениям классического периода, как «Гулистан» Саади, «Бахористан» Джами и др. Ходжа Самандар излагает увлекательные и поучительные истории, расцвечивая их поэтическими строками. Привлекая внимание читателя, каждую главу, каждый раздел он неизменно начинает обращением «Мой дорогой!». Он проповедует благородные человеческие деяния, говорит о пользе путешествий. Особенно выделяются главы, посвященные справедливости, смелости, благородству. Автор предстает здесь как выдающийся гуманист своего времени. Книга написана простым языком, она сыграла заметную роль в развитии таджикской прозы.

Подъем литературной жизни продолжался до 80-х годов XVII в., затем наступила мрачная эпоха правления Аштарханида Субханкулихана (1680—1702), при котором чрезвычайно

413

усилился религиозный фанатизм. Положение писателей стало крайне тяжелым, и часть из них в поисках средств к жизни и возможностей заниматься творческим трудом эмигрировала в Индию, ко двору темуридских султанов. В их числе были Муфид Балхи, Мунъим Бухораи, Ломеч Насафи.

Прогрессивная социальная и политическая тематика всячески ограничивалась. В литературе усилились религиозные и упадочные мотивы, идеи ухода от действительности. Правители и духовенство решительно пресекали малейшие проявления свободомыслия и жизнелюбия. Поэты Негматулло Самарканди и Машраб Намангани за свои прогрессивные идеи поплатились жизнью: они были зверски убиты.

*

Выдающимся представителем узбекской поэзии XVII в. был Машраб Бабарахим (1657—1711). Он родился в семье бедного ткача в Андижане. Потом семья переехала в Наманган, и мальчика отдали на воспитание ишану. Обвиненный в непокорности и вольнодумстве, Машраб был вынужден покинуть родные места и проводил время в бесконечных скитаниях — в Ходженте, Ташкенте, Самарканде, Бухаре, Балхе, Индии. Поэт-дервиш проповедовал пантеистически-суфийские взгляды. Он заслужил в народе громкую славу заступника угнетенных, что вызвало ненависть к нему реакционной части мусульманского духовенства. В 1711 г. Машраб по приговору высших мусульманских улемов (богословов) был повешен в городе Балхе. О жизни Машраба рассказывает созданная неизвестным автором и изобилующая легендами повесть «О безумце Машрабе». В этой книге приводится много стихотворений Машраба, но часто трудно отличить подлинные его стихи от многочисленных интерполяций. Известна также книга Машраба «Источник света», состоящая из толкования стихов Джалал ад-Дина Руми и нравоучительных рассказов.

Машраб писал стихи на двух языках — на фарси и узбекском; его газели и мухаммаса пронизаны пантеистическим содержанием, поэт резко разоблачает ханжество мулл. Любовная и гражданская поэзия Машраба проникнута фольклорными мотивами; его стихи искренни, просты по языку:

Без вина и без любимой в Мекку для чего пойду?
Что мне храмы и мечети — лавки ветхие, старье!
Ад вдвойне иль пять Иремов^* мне предложат — все равно!
Если нет свиданья с милой, ад — гнилье и рай — гнилье!
Я, поправ престол Аллаха, в сущность тайн его проник.
В небе мрак. Так что же сказать мне про земное бытие?

(Перевод В. Липко)

В стихах Машраба полностью развернута пантеистическая система Навои с его символикой: «бутон» как «бытие в самом себе» и «роза» как «сущее бытие», т. е. действительность, живая природа. Эта символика заполняет всю поэзию Машраба и выражает радостное, живое мироощущение, венчающееся обожествлением совершенного человека, стоящего в центре Вселенной.

Поэт Турды, писавший иногда стихи и по-таджикски (под псевдонимом Фараги), жил во второй половине XVII в. Это был период жестоких феодальных междоусобиц, а в конце века — и страшного произвола аштарханидского хана Субханкули-хана. Сам Турды, происходивший из племени юз, числился в нем одним из влиятельных лиц. Против Субханкули-хана неоднократно поднимались восстания, в которых объединялись борьба некоторых непокорных племен и народные мятежи против ненавистного гнета. Повстанцы обращались за помощью к правителю Ходжента и Уратюбе — Рахим-бию, однако последний отказал в помощи. Под Самаркандом повстанцы потерпели поражение, и Турды бежал в Ходжент, где прожил в большой нужде до последних дней (предположительная дата его смерти — 1700—1701 гг.).

Единственная рукопись его стихов, дошедшая до нас, содержит лишь 17 стихотворений, из которых два написаны по-таджикски: всего четыреста строк стихов, состоящих из мухаммасов и полугазелей (кыта). По своим антидеспотическим мотивам стихи Турды в значительной мере перекликаются со стихами его выдающегося современника Сайидо Насафи. Разоблачая произвол Субханкули-хана, Турды писал:

Побором, воровством и тысячами бед
Он разорил страну, затмил в ней солнца свет.
Есть деньги или нет, одет ты иль раздет,
Плати ему налог вперед за много лет...

(Перевод Н. Гребнева)

Турды с большим сочувствием относился к народу, противопоставляя бекам простых людей:

Бедняк и гол, и бос, — от стужи хоть пляши,
На голове его ни волоска, ни вши —
Все взяли с бедняка вельможи-торгаши,
Все, кроме ран и слез, да разве что — души.

(Перевод Н. Гребнева)

414

В своих стихах Турды проповедует объединение узбекских племен в борьбе против ханской тирании:

Где ваша совесть, баи:
Хоть народ наш разобщен,
Но ведь это все узбеки девяноста двух племен.
Называемся мы разно — кровь у всех у нас одна.
Мы — один народ, и должен быть у нас один закон.
Полы, рукава и ворот — это все один халат.
Так един народ узбекский, да пребудет в мире он.
Беки, вы не превышайте вашей власти над людьми,
Мы хотим, чтоб наши судьбы не решал оружья звон.
Прекратите ваши распри, в них не ваша льется кровь...
Вместо ран на вас румяна, беки, облик ваш смешон.

(Перевод Н. Гребнева)

Наиболее интересным явлением таджикской и узбекской литератур, тесно связанных между собою, было развитие «индийского стиля», типологически близкого прециозному стилю эпохи барокко в европейских литературах. Исследователь «индийского стиля» — итальянский ученый А. Баузани исторически верно выделяет в нем две тенденции: распад давно установленной гармонии формы и конкретизацию абстрактных понятий. Так, например, поэты, культивирующие «индийский стиль», проявляют склонность к подробному описанию явлений природы, растений, животных, иногда или очень редко упоминаемых и описываемых в произведениях классического стиля, т. е. нарушается классическая гармония формы, увеличивается число предметов, могущих быть опоэтизированными. Одновременно стремление к конкретизации абстрактных понятий обращается в интеллектуальное «обыгрывание» полуперсонифицированных представлений, которое иногда может выражать и глубокие философские мысли.

«Индийский стиль» использовали и бездарные поэты, лишавшие стихи подлинного содержания под прикрытием непонятной сверхусложненной формы. Вместе с тем стихи, написанные «индийским стилем» подлинными, талантливыми поэтами, нередко содержат символически зашифрованную полемику вокруг философской системы Навои. Такие стихи представляют собой блестящую интеллектуальную поэзию.

*

В туркменской литературе до второй половины XVIII в. преобладала дидактическая тенденция, которая отражала исключительно исламско-суфийскую догматику. Язык этой литературы, среднеазиатско-тюркский (староузбекский, чагатайский), был далек от разговорного туркменского народного языка.

В XVII в. складывается эпос «Гёр-оглы» (развернутую историко-литературную характеристику этого произведения см. наст. изд., т. III). В основе этой эпопеи — образ удалого наездника и смелого защитника народных масс Гёр-оглы (в азербайджанских версиях — Кёр-оглы).

Гёр-оглы выступает в эпосе благородным, справедливым властителем. Он отправляется в далекие страны, сражается со страшными дивами и драконами, совершая героические подвиги, добывает себе красавицу и т. д. Жена Гёр-оглы не дочь бека и хана, как в азербайджанском варианте, а прекрасная пери из сказочной страны.

В туркменском эпосе «Гёр-оглы» проза преобладает над стихами. Стихи здесь являются своеобразными вставными лирическими песнями героя-певца, тогда как в вариантах других народов стихотворная форма преобладает над прозой, а таджикский эпос «Гургули» целиком стихотворный.

«Гёр-оглы» — ценнейший вклад в культуру всех народов Средней Азии. Позже, в XVIII в., в тесной связи с туркменскими версиями развивается народный героический эпос узбеков, а затем и таджиков. В эпосе с образом героя связываются народные идеи «справедливого царя» и социальной утопии о «счастливом крестьянском царстве».

К XVII в. восходят истоки туркменской письменной литературы. Сохранились в разных тезкире разрозненные фрагменты стихов некоторых туркменских поэтов и биографические сведения о них, но по этим данным нельзя восстановить картину туркменской литературы, тем более что написаны стихи не на общенародном туркменском языке, а на фарси и тюрки.

Самым крупным представителем зарождавшейся туркменской литературы был Бархудар Туркмен, который писал на фарси. Даты рождения и смерти Бархудара неизвестны. По происхождению поэт принадлежал к хорасанским туркменам. Родился он в местечке Феррах на территории Афганистана, но жил в основном в Исфагане. Бархудар был весьма образованным человеком. Его творчество тесно связано с туркменским фольклором. Самое крупное произведение Бархудара — прозаическая книга «Махбуб-ул-кулуб» («Возлюбленный сердец»). Книга состоит из введения, пяти глав и послесловия. Она написана в дестанной форме и пронизала проповедью гуманистических идей. Каждое событие раскрывается в ряде рассказов, по стилю она напоминает такие классические произведения Востока, как «Калила и Димна», «Рассказы попугая».

415

Бархудар верил в силу народных масс, призывал шахов, чтобы они почаще советовались с народом. Он считал шаха — деревом, а справедливость — плодами. Справедливое и доброе деяние Бархудар ставил выше, чем богоугодное дело со стократным паломничеством в Мекку.

Жизнь и творчество классика турецкой литературы Караджаоглана также тесно связаны с зарождением туркменской литературы. Караджаоглан происходил из туркмен Малой Азии и жил примерно в 1606—1689 гг. в Турции. Поэт был знаменитым музыкантом. Он много путешествовал. Караджаоглан изучал произведения поэтов — своих предшественников и широко использовал народно-поэтические традиции соотечественников. Поэтому его произведения тесно связаны с жизнью, бытом и местными условиями туркмен, которые жили в Малой Азии. Вместе с тем они широко распространились среди среднеазиатских туркмен, на территории Азербайджана и оставили большой след в развитии литературы многих тюркских народов.

Поэзия Караджаоглана проникла в широкие слои народных масс Туркменистана, она нашла отражение в репертуаре туркменских бахши (композиторов, певцов) и популярна среди туркменского народа не только как письменный памятник, но и как художественный образец песенно-музыкального искусства. У туркмен Средней Азии появился народный дестан «Караджаоглан», включавший ряд стихотворений поэта.

Сноски

Сноски к стр. 413

^* Ирем — райский сад.

Литературы Закавказья [XVII в.]

416

ВВЕДЕНИЕ

В XVI в. Закавказье становится ареной борьбы двух могущественных в ту пору военно-феодальных восточных деспотий — султанской Турции и шахского Ирана. Полчища воюющих сторон захватывали плодородные земли Грузии, Армении, Азербайджана, уничтожали памятники культуры, убивали или уводили в плен и рабство, вынуждали к бегству в другие страны тысячи и тысячи людей. Захватчики беспощадно грабили цветущие в прошлом города Закавказья. Конец этим изнурительным войнам был положен мирным договором между Ираном и Турцией в 1639 г., по которому территория Закавказья была вновь поделена между воюющими сторонами.

Вольнолюбивые народы Закавказья, пережившие ужас монгольского ига и военных походов Тамерлана, не покорялись иноземным захватчикам и поднимались на борьбу за свое освобождение, за восстановление своей государственной независимости. В разных местах Закавказья (в Баку, Гарни, Гори и др.) то и дело вспыхивали восстания. Яркое отражение в художественной литературе нашла, например, борьба против шахской деспотии в Грузии, возглавленная народным героем Георгием Саакадзе (поэма Иосифа Тбилели «Дидмоуравиани», XVII в., и др.).

Неустанно и упорно боролись народы Закавказья также и против местных эксплуататоров. В эти тяжелые для родины годы лучшие, передовые люди того времени все больше и больше обращали свои взоры к северу, где складывалось сильное централизованное Российское государство. В результате выхода России к Каспийскому морю, присоединения ею областей Северного Кавказа значительно расширились экономические и политические связи Закавказья с Россией.

Литературные взаимосвязи народов Закавказья, имеющие многовековую историю, полностью сохраняются и развиваются и в XVII в. Как и в прошлом, эти народы объединяют общие интересы, общая участь, общая борьба против угнетателей и общее стремление к освобождению от иноземного ига.

Достаточно сравнить исторические плачи на армянском и дастаны на азербайджанском языках, любовную лирику, занимавшую господствующее положение в поэзии всех трех народов Закавказья, или ашугскую поэзию, которая обладала общими характерными чертами (поэтическая импровизация, синкретизм, народность языка, манера исполнения, основное содержание, связанное с фольклором, музыкальное сопровождение и танцевальные приемы и т. д.).

История знает не один случай, когда ашуги-армяне создавали свои песни и на азербайджанском языке, а великий Саят-Нова в следующем, XVIII в. пел даже на трех языках народов-братьев. К этому можно добавить, что различные варианты героического эпоса «Кёр-оглы» бытовали как у азербайджанцев, так и у туркмен, армян и грузин; надо также отметить, что в любовном эпосе «Асли и Керем», осуждающем религиозную нетерпимость и воспевающем дружбу и братство народов, главной героиней является девушка-армянка, горячо полюбившая азербайджанского юношу и вместе с ним отдавшая жизнь во имя своей любви; что в эпосе «Ашуг-Гариб» часто с любовью упоминаются отдельные места Грузии, особенно ее столица Тбилиси, а о грузинах говорится восторженно. Упомянем еще об армянском поэте Овнатане Нагаше, который находился одно время при дворе грузинского царя Вахтанга, и азербайджанских ашугах Ашуг-Аббасе и Сары-ашуге, очень близких по настроенности поэзии к своему армянскому современнику. Общие мотивы проступают также в поэзии Саиба Табризи и Овнатана Нагаша, в стихотворных рассказах Мухаммеда Амани и армянских поэтов Минаса Токатци, Парсама Тагасаца и др., которые возродили в родных литературах жанр сатирических и юмористических бытовых рассказов.

В поэзии трех народов Закавказья можно проследить также определенную общность поэтической формы и изобразительных средств. Газели, гошмы, мухаммасы, рубаи, масневи создавались поэтами на протяжении многих веков на армянском, грузинском, азербайджанском языках. Поэзию на этих языках объединяли и общие поэтические образы — соловья и розы, свечи и мотылька, луны (лик возлюбленной) и полумесяца (бровь), кипариса (стан), плодов граната и шамамы (груди девушки), стрел ресниц и лука бровей, попугая — символа красноречия и др. К этому можно добавить и ставшие символами образы героев поэтических произведений —

417

таких, как Рустем и Зораб, Лейли и Меджнун, Фархад, Хосров и Ширин, Юсуф и Зулейха, а также принадлежащие фольклору образы воина-ашуга Кёр-оглы и мудреца-острослова Молла-Насреддина.

Отражая одни и те же исторические события, выдвигая те или иные передовые для своего времени гуманистические идеи, создавая образы героев и картины жизни и быта, грузинская, армянская и азербайджанская литературы нисколько не утрачивают национальной специфики. Оставаясь в своей основе литературой национальной, принадлежащей именно данному народу, каждая из этих литератур по-своему переосмысляет мотивы и черты, присущие другой национальной литературе.

Все сказанное приводит к выводу о том, что, изучая историю каждой из литератур народов Закавказья со всеми ее национальными особенностями в отдельности, весьма полезно и необходимо рассматривать их развитие в едином литературном процессе. Сравнительное изучение многовековой истории развития литератур трех народов помогает по-новому разрешить многие проблемы художественного и культурного развития Закавказья.

417

АЗЕРБАЙДЖАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Упадок халифата в X в. привел в Азербайджане к усилению власти местных феодалов. Однако в сложных социально-экономических условиях чужой для азербайджанцев арабский язык культуры был заменен другим, столь же чужим языком — фарси. Тем не менее, соприкоснувшись с другой культурой, азербайджанские поэты последующих веков не только подняли свою литературу на новую ступень, но повлияли и на другие литературы региона.

В первой половине XVII в. территория Азербайджана, как и всего Закавказья, была ареной битв между иранскими и турецкими правителями. В 1639 г. войны завершились в пользу сефевидского Ирана, и в период правления шаха Аббаса II (1642—1666) наступило относительное затишье. Войны и чужеземное иго тяжело сказывались на экономической и культурной жизни страны. В народе все больше ощущалась тяга к свободе и самостоятельности, росло национальное самосознание. Это находило свое отражение в литературном процессе, в частности в создании образов сильных героев, ведущих борьбу за справедливость, готовых на самопожертвование во имя любви.

XVII век для азербайджанской литературы характерен широким развитием наряду с письменной поэзией различных жанров устного народного творчества. Подъем ашугской поэзии, начавшийся в XVI в., продолжался. Именно в произведениях фольклора особенно ярко выражены чувства народа, терпевшего лишения и гнет местных феодалов и иноземных захватчиков. К концу XVI — началу XVII в. относится возникновение и окончательное формирование ряда выдающихся героических и любовно-романтических дастанов, эпического жанра народного творчества. Основное содержание событий в дастане обычно передается прозой, но часть монологов и диалогов героев дается в стихотворной форме.

Героический эпос «Кёр-оглы» — наиболее крупное по объему и по значению произведение народного творчества. Скудные сведения, сообщаемые историками, дают основание считать окончательной датой его завершения последнюю четверть XVI — начало XVII в. Однако есть немало научных предположений о более древнем происхождении дастана, что в значительной мере подтверждается запечатленными в нем древними верованиями, представлениями и топонимическими названиями.

Эпос «Кёр-оглы» пользуется огромной популярностью не только в Азербайджане, но и на всем Ближнем Востоке. Его многочисленные варианты и версии бытуют также среди турков, туркмен, таджиков, узбеков, армян, грузин и других народов.

До обнаружения в Тбилиси одного из вариантов «Кёр-оглы», состоящего из 28 частей (песен), был известен вариант, состоящий из 20 песен. Каждая из них представляет собой самостоятельное и законченное повествование. Но все они скреплены общей идеей, общей сюжетной линией, связанной с Кёр-оглы (сын слепого), с его борьбой против феодалов и чужеземных захватчиков. Большая часть песен посвящена различным походам Кёр-оглы. Размах действий народных мстителей широк, мы видим быструю перемену мест и стран: Кёр-оглы появляется то в Стамбуле, то в Туркмении, его можно встретить в Багдаде и в Дербенте, в Арзруме и Токате.

Образ Кёр-оглы — монументальный образ народного героя. Все его помыслы направлены на освобождение народа от гнета власть имущих. Он человек незаурядной силы и удальства, он не жесток, а скорее добр и даже кое в чем наивен;

418

Кёр-оглы уповает не только на силу — часто в трудную минуту ему помогают воображение, смекалка и песня. Кёр-оглы не только воин, наездник, герой, но и ашуг, поэт, импровизатор, слагающий свои песни по каждому случаю в боевой жизни и поющий эти песни под аккомпанемент своего саза.

Для понимания внутреннего облика Кёр-оглы показателен эпизод из последней части эпоса, когда герой узнает о существовании ружья. Кёр-оглы глубоко потрясен. Он удивлен и возмущен тем, что исподтишка, без соблюдения честных правил можно сразить противника. Подобно смелым витязям Востока и гордым рыцарям европейского Средневековья, Кёр-оглы привык к борьбе лицом к лицу. Он горько сетует на время, на изменившиеся нравы:

Я кончил свои боевые дела,
И смерть нежеланна, и жизнь тяжела,
Ружье появилось — отвага ушла.
То ль я постарел, то ли время такое.
Летал Кёр-оглы на Гырате орлом,
В кровавые сечи входил напролом,
Да, честная доблесть осталась в былом.
То ль я постарел, то ли время такое.

(Перевод В. Кафарова)

Однако финал дастана оптимистичен: Кёр-оглы собирает храбрецов и продолжает борьбу. Он говорит: «Видно, пока на свете властвуют шахи и султаны, паши и ханы, я не могу отказаться от битв! Останусь — и буду Кёр-оглы. Надо, как видно, таким быть! И стариться и умирать нельзя. Пока есть они, есть и мы!»

Соратники Кёр-оглы — Дали-Гасан, Эйваз, Демирчи-оглы, Баллы-Ахмад и др. — тоже подстать своему предводителю. Интересно задуманы женские образы. Жена Кёр-оглы — Нигяр-ханум, жена Демирчи-оглы — Телли-ханум, дочери влиятельных людей, по доброй воле принимают участие в борьбе народа. Они отважны, беззаветно преданы своим возлюбленным. Духовным вдохновителем движения, возглавляемого Кёр-оглы, выступает Ашуг-Джунун, образ которого, как и образ самого Кёр-оглы, символизирует идею единства оружия и искусства.