Очаровательным ребенком, а теперь госпожа Годэн была спокойна, видя, что

Полина занимается целыми днями. Так как к ее услугам было только мое

Фортепьяно, ей приходилось пользоваться для упражнений моими отлучками.

Возвращаясь, я заставал у себя в комнате Полину, одетую самым скромным

Образом, но при малейшем движении гибкая талия и вся ее прелестная фигура

Вырисовывались под грубой тканью. Как у героини сказки про Ослиную кожу,

Крошечные ее ножки были обуты в грубые башмаки. Но все эти милые сокровища,

Все это богатство, вся прелесть девичьей красоты как бы не существовали для

Меня. Я заставлял себя видеть в Полине только сестру, мне было страшно

Обмануть доверие ее матери; я любовался обворожительной девушкой, как

Картиной, как портретом умершей возлюбленной; словом, она была моим

ребенком, моей статуей. Новый Пигмалион[*], я хотел обратить

В мрамор живую деву, с горячей кровью в жилах, чувствующую и говорящую; я

Бывал с нею очень суров, но чем больше я проявлял свой учительский

Деcпотизм, тем мягче и покорнее становилась она. Сдержанностью и скромностью

Я был обязан благородству моих чувств, но тут не было недостатка и в

Рассуждениях, достойных прокурора. Я не представляю себе честности и в

Денежных делах без честности в мыслях. Обмануть женщину или разорить

Кого-либо для меня всегда было равносильно. Полюбить молодую девушку или

Поощрять ее любовь -- это все равно, что подписать настоящий брачный

Контракт, условия которого следует определить заранее. Мы вправе бросить

Продажную женщину, но нельзя покинуть молодую девушку, которая отдалась нам,

Ибо она не понимает всех последствий своей жертвы. Конечно, я мог бы

Жениться на Полине, но это было бы безумием. Не значило ли это подвергать

Нежную и девственную душу ужасающим мукам? Моя бедность говорила на

Эгоистическом языке и постоянно протягивала железную свою лапу между мною и

Этим добрым созданием. Притом, сознаюсь к стыду своему, я не понимаю любви в

Нищете. Пусть это от моей испорченности, которою я обязан болезни

Человечества, именуемой цивилизацией, но женщина -- будь она привлекательна,

Как прекрасная Елена, эта Галатея Гомера, -- не может покорить мое сердце,

Если она хоть чуть-чуть замарашка. Ах, да здравствует любовь в шелках и

Кашемире, окруженная чудесами роскоши, которые потому так чудесно украшают

ее, что и сама она, может быть, роскошь! Мне нравится комкать в порыве

Страсти изысканные туалеты, мять цветы, заносить дерзновенную руку над

Красивым сооружением благоуханной прически. Горящие глаза, которые

Пронизывают скрывающую их кружевную вуаль, подобно тому как пламя

Прорывается сквозь пушечный дым, фантастически привлекательны для меня. Моей

Любви нужны шелковые лестницы, по которым возлюбленный безмолвно взбирается

Зимней ночью. Какое это наслаждение -- весь в снегу, ты входишь в комнату,

Слабо озаренную курильницами, обтянутую разрисованным шелком, и видишь

Женщину, тоже стряхивающую с себя снег, ибо как иначе назвать покровы из

Сладострастного муслина, сквозь которые она чуть заметно обрисовывается, как

Ангел сквозь облако, и из которых она сейчас высвободится? А еще мне

Необходимы и боязливое счастье и дерзкая уверенность. Наконец я хочу увидеть

Эту же таинственную женщину, но в полном блеске, в светском кругу,

Добродетельную, вызывающую всеобщее поклонение, одетую в кружева и

Блистающую бриллиантами, повелевающую целым городом, занимающую положение

Столь высокое, внушающую к себе такое уважение, что никто не осмелится

Поведать ей свои чувства. Окруженная своей свитой, она украдкой бросает на

Меня взгляд -- взгляд, ниспровергающий все эти условности, взгляд, говорящий

о том, что ради меня она готова пожертвовать и светом и людьми! Разумеется,

Я столько раз сам смеялся над своим пристрастием к блондам, бархату, тонкому

Батисту, к фокусам парикмахера, к свечам, карете, титулу, геральдическим

Коронам на хрустале, на золотых и серебряных вещах -- словом, над

Пристрастием ко всему деланному и наименее женственному в женщине; я

глумился над собой, разубеждая себя, -- все было напрасно! Меня пленяет

Женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство

Собственного достоинства; воздвигая преграду между собою и людьми, она

Пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь

Предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую

Сладость. Если моя любовница в своем быту отличается от других женщин, если

Она не ходит пешком, если живет она иначе, чем они, если на ней манто,

Какого у них быть не может, если от нее исходит благоухание, свойственное ей

Одной, -- она мне нравится гораздо больше; и чем дальше она от земли даже в

Том, что есть в любви земного, тем прекраснее становится она в моих глазах.

На мое счастье, во Франции уже двадцать лет нет королевы, иначе я влюбился

бы в королеву! А чтобы иметь замашки принцессы, женщине нужно быть богатой.

При таких романтических фантазиях чем могла быть для меня Полина? Могла ли

Она подарить мне ночи, которые стоят целой жизни, любовь, которая убивает и