Перу выводить строки, а голосу моему звучать для вас одной, будьте тайной

основой моей жизни, моей звездою! Согласитесь быть моей супругой только при

Условии, если я стану министром, пэром Франции, герцогом... Я сделаюсь всем,

Чем только вы хотите.

-- Недаром вы обучались у хорошего адвоката, -- сказала она с улыбкой,

-- в ваших речах есть жар.

-- За тобой настоящее, -- воскликнул я, -- за мной будущее! Я теряю

только женщину, ты же теряешь имя и семью. Время чревато местью за меня:

Тебе оно принесет безобразие и одинокую смерть, мне -- славу.

-- Благодарю за красноречивое заключение, -- сказала она, едва

Удерживая зевок и всем своим существом выказывая желание больше меня не

Видеть.

Эти слова заставили меня умолкнуть. Я выразил во взгляде свою ненависть

К ней и убежал. Мне нужно было забыть Феодору, образумиться, вернуться к

Трудовому уединению -- или умереть. И вот я поставил перед собой огромную

Задачу: я решил закончить свои произведения. Две недели не сходил я с

Мансарды и ночи напролет проводил за работой. Несмотря на все свое мужество,

Вдохновляемое отчаянием, работал я с трудом, порывами. Муза покидала меня. Я

Не мог отогнать от себя блестящий и насмешливый призрак Феодоры. Каждая моя

Мысль сопровождалась другой, болезненной мыслью, неким желанием,

Мучительным, как упреки совести. Я подражал отшельникам из Фиваиды. Правда,

Я не молился, как они, но, как они, жил в пустыне; вместо того чтобы рыть

Пещеры, я рылся у себя в душе. Я готов был опоясать себе чресла поясом с

Шипами, чтобы физической болью укротить душевную боль.

Однажды вечером ко мне вошла Полина.

-- Вы губите себя, -- умоляющим голосом сказала она. -- Вам нужно

Гулять, встречаться с друзьями.

-- Ах, Полина, ваше пророчество сбывается! Феодора убивает меня, я хочу

Умереть. Жизнь для меня невыносима.

-- Разве одна только женщина на свете? -- улыбаясь, спросила она. --

Зачем вы вечно себя мучаете? Ведь жизнь и так коротка.

Я устремил на Полину невидящий взгляд. Она оставила меня одного. Я не

Заметил, как она ушла, я слышал ее голос, но не улавливал смысла ее слов.

Вскоре после этого я собрался отнести рукопись к моему литературному

Подрядчику. Поглощенный страстью, я не думал о том, каким образом я живу без

Денег, я знал только, что четырехсот пятидесяти франков, которые я должен

Был получить, хватит на расплату с долгами; итак, я отправился за гонораром

И встретил Растиньяка, -- он нашел, что я изменился, похудел.

-- Из какой ты вышел больницы? -- спросил он.

-- Эта женщина убивает меня, -- отвечал я. -- Ни презирать ее, ни

Забыть я не могу.

-- Лучше уж убей ее, тогда ты, может быть, перестанешь о ней мечтать!

-- смеясь, воскликнул он.

-- Я об этом думал, -- признался я. -- Иной раз я тешил душу мыслью о

Преступлении, насилии или убийстве, или о том и о другом зараз, но я

Убедился, что не способен на это. Графиня -- очаровательное чудовище, она

Будет умолять о помиловании, а ведь не всякий из нас Отелло.

-- Она такая же, как все женщины, которые нам недоступны, -- прервал

Меня Растиньяк.

-- Я схожу с ума! -- вскричал я. -- По временам я слышу, как безумие

Воет у меня в мозгу. Мысли мои -- словно призраки: они танцуют предо мной, и

Я не могу их схватить. Я предпочту умереть, чем влачить такую жизнь. Поэтому

Я добросовестно ищу наилучшего средства прекратить эту борьбу. Дело уже не в

Феодоре живой, в Феодоре из предместья Сент-Оноре, а в моей Феодоре, которая

вот здесь! -- сказал я, ударяя себя по лбу. -- Какого ты мнения об опиуме?

-- Что ты! Страшные мучения, -- отвечал Растияьяк.

-- А угарный газ?

-- Гадость!

-- А Сена?

-- И сети и морг очень уж грязны.

-- Выстрел из пистолета?

-- Промахнешься и останешься уродом. Послушай, -- сказал он, -- как все

Молодые люди, я тоже когда-то думал о самоубийстве. Кто из нас к тридцати

Годам не убивал себя два-три раза? Однако я ничего лучше не нашел, как

Изнурить себя в наслаждениях. Погрузившись в глубочайший разгул, ты убьешь

Свою страсть... или самого себя. Невоздержанность, милый мой, -- царица всех

Смертей. Разве не от нее исходит апоплексический удар? Апоплексия -- это

Пистолетный выстрел без промаха. Оргии даруют нам все физические

Наслаждения: разве это не тот же опиум, только в мелкой монете? Принуждая

Нас пить сверх меры, кутеж вызывает нас на смертный бой. Разве бочка

мальвазии герцога Кларенса[*] не вкуснее, чем ил на дне

Сены? И всякий раз, когда мы честно валимся под стол, не легкий ли это

Обморок от угара? А если нас подбирает патруль и мы вытягиваемся на холодных

Нарах в кордегардии, то разве тут не все удовольствия морга, минус

Вспученный, вздутый, синий, зеленый живот, плюс сознание кризиса? Ах, --

Продолжал он, -- это длительное самоубийство не то, что смерть

обанкротившегося бакалейщика! Лавочники опозорили реку, -- они бросаются в

Воду, чтобы растрогать своих кредиторов. На твоем месте я постарался бы

Умереть изящно. Если хочешь создать новый вид смерти, сражайся на поединке с

Жизнью так, как я тебе говорил, -- я буду твоим секундантом. Мне скучно, я

Разочарован. У эльзаски, которую мне предложили в жены, шесть пальцев на

левой ноге, -- я не могу жить с шестипалой женой! Про это узнают, я стану

Посмешищем. У нее только восемнадцать тысяч франков дохода, -- состояние ее

уменьшается, а число пальцев увеличивается. К черту!.. Будем вести безумную

жизнь -- может быть, случайно и найдем счастье!