Культурная среда столицы. петербург и москва
А.П.ШЕВЫРЕВ
Роль столицы в жизни страны определяется ее социальным и политическим назначением быть центром страны и одновременно воротами в другие страны. В соответствии с этим на столицу возлагается немало функций: репрезентативная, оборонительная, административная, экономическая, культурная и т. д. Набор этих функций во многом зависит от географического положения столицы. В допетровское время Москва была самой удаленной от границ столицей в мире. Это определяло доминирование в русской столице внутренних функций и необходимо поставило вопрос о новой столице при возникновении потребности в более открытой жизни и культуре.
С превращением Петербурга в новую столицу Россия стала двустоличной страной. Наличие двух столиц было не простой формальностью, каждая из них играла свою роль: в Петербурге доминировал внешний, репрезентативный характер, Москва же сохранила функции внутреннего центра. В XIX веке эта антиномия хорошо осознавалась современниками: Петербург воспринимался как искусственное образование, занимавшее неестественно окраинное положение, как город, не имеющий ни корней, ни связей с русской жизнью. Столица в геополитических представлениях того времени должна была занимать срединное положение, чтобы по праву играть роль национального центра. Характерно, что в декабристских проектах даже Москва признавалась несколько "смещенной" от центра и столицу предлагалось перенести в Нижний Новгород.
В течение XVIII века Петербург исполнял почти исключительно функцию "окна в Европу". Он немало помог России законно войти в число европейских держав. По быстроте и удобству сообщений новая столица оказалась гораздо ближе к европейским странам, нежели к большинству внутренних областей. С другой стороны, Петербург служил безупречной европейской витриной для приезжавших в столицу иностранцев.
Окраинное положение Петербурга требовало особых мер для его военной защиты. Он и возник как город-крепость, каковых было немало в этом регионе в XVII веке, но, в отличие от других крепостей Северо-Запада России, Петербург был еще и морской крепостью. В XIX веке защита столицы с моря обеспечивалась Кронштадтом и системой кронштадтских фортов, в Кронштадте же находилась и главная морская база Балтийского флота. Тем не менее Петербург сохранял наряду с Кронштадтом статус главного порта военного флота.
Несмотря на надежную защиту с моря, оборонительное положение столицы было довольно уязвимым: неприятель мог непосредственно угрожать ей десантами, высаженными до линии кронштадтский фортов. Поэтому в Петербурге изначально располагался значительный гарнизон. В XIX веке он перманентно увеличивался, но это было связано уже не с оборонительными потребностями, а с ростом числа гвардейских частей, игравших преимущественно репрезентативную роль. Петербург превратился в город с самым большим гарнизоном и по праву являлся военной столицей. Характерно, что за всю свою историю город ни разу не был взят ни штурмом, ни осадой, ни с суши, ни с моря.
<…> Столичный характер Петербурга определялся прежде всего его функцией резиденции императорского двора. В культуре русского двора переплетались две черты, которые делали эту культуру уникальной. С одной стороны, престиж империи требовал строгого следования европейским стандартам. С другой стороны, традиции сакрального восприятия царской власти и возможности неограниченного самодержавия позволяли демонстрировать невиданный в Европе блеск. В России сама столица оказалась творением монаршей власти, и в этом огромном городе житель постоянно встречал знаки присутствия и этой власти, и ее носителя.
Центральной осью Петербурга служил Петропавловский собор - императорская усыпальница. На противоположном берегу Невы тянулась анфилада императорских и великокняжеских дворцов, начинавшаяся от Летнего дворца и заканчивавшаяся Зимним. В центральной части города, в узловых ее точках находились другие великокняжеские дворцы (Михайловский замок, Михайловский, Сергиевский, Николаевский дворцы) и кафедральные соборы. В границах прямоугольника, включавшего в себя Адмиралтейскую, Казанскую и Спасскую части, встречи с императорскими или великокняжескими каретами были довольно регулярными. Топография же спорадических выездов монарха охватывала значительную часть города. Император через Царскосельский или Варшавский вокзал выезжал в загородные резиденции, через Петербургскую сторону он мог проехать на Острова, где находился Елагин дворец, в восточной части города местами монарших посещений были Смольный институт, Таврический дворец, Александро-Невская Лавра, в западной части города и на Васильевском острове члены императорской фамилии посещали судостроительные заводы, присутствуя на церемониях спуска на воду кораблей, наконец, в разных частях города находились казармы и манежи гвардейских полков - места наиболее частых визитов императоров и места службы многих членов их семей. Вплоть до конца 70-х годов публика могла видеть монархов, прогуливающихся по Дворцовой набережной или в Летнем саду. При этом следует заметить, что при значительной вероятности таких случайных встреч на церемониях, на улицах, в карете или на прогулке каждая из них обставлялась и представлялась таким образом, что прохожий чувствовал себя и зрителем, и участником театрального представления. Точно такая же роль была уготована и монарху. Даже частные прогулки, заведенные Александром I, или внезапные визиты в учреждения Николая I производили несомненный театральный эффект. При этом оба монарха не только играли свои роли, но и наслаждались произведенным эффектом. Другие же участники спектаклей либо играли роли пораженных громом, даже тогда, когда заранее знали о внезапной ревизии, либо демонстрировали случайный характер встреч с обожаемым монархом на набережной.
<…> Высокая степень репрезентативности культуры Петербурга еще более усиливалась присутствием в столице гвардии. По данным переписи населения 1897 г. о распределении жителей С.-Петербургской губернии по занятиям из 1109,1 тыс. чел. 88,5 тыс., т.е. 8,0 % состояли в вооруженных силах. Петербург по праву считался военной столицей. Топография военных объектов в городе необычно широка и одновременно густа. В центральной части столицы располагались целые комплексы военно-административных зданий: Военное и Морское министерства, Главный штаб и штаб Гвардейского корпуса, Главный военный суд и др. В этой же части города находились казармы 1-ого батальона Преображенского полка, Гвардейского экипажа, конногвардейцев. Центральную часть города полукругом, в пространстве между Фонтанкой и Обводным каналом опоясывали казармы других гвардейских полков: Кавалергардского, Преображенского, Казачьего, Семеновского, Измайловского. На Петербургском острове стоял л.-гв. Гренадерский полк, а на Выборгской стороне - Московский. Помимо гвардии и органов военного управления в городе находилось свыше 20 военно-учебных заведений, в том числе 7 академий. Если учесть, что каждый полк и каждое военное училище вместе с казармами, штабами, плацами, манежами, полковыми храмами, конюшнями, цейхгаузами занимали довольно обширную территорию, то можно представить, сколь велико было только территориальное присутствие армии в столице. К концу века рост стоимости земли и потребности города привели к значительному сокращению и затем к ликвидации большинства полковых плацев, тем не менее главный парадный плац города - Марсово поле - оставлял огромный пустырь в самой дорогой части города.
Присутствие армии в Петербурге проявлялось не только в архитектурных сооружениях военного назначения - армия жила в городе открытой жизнью. Ее можно было видеть на частых парадах, их которых самым грандиозным был ежегодный Майский парад на Царицыном лугу, на ежедневных разводах караулов, на похоронах военных, во время обычных передвижений по городу. Появление военных в строю на улицах города сопровождались звуками военного оркестра, поэтому в дореволюционном Петербурге звуки полкового марша составляли органичную часть повседневного звукового фона[i]. Движение гвардейских колонн зачастую в парадной форме в сопровождении военной музыки определяло довольно высокий уровень ритуализации повседневной жизни столицы. Не только приезжий, но и искушенный житель города обращал внимание на совершаемое действо, и темп жизни улицы менялся, подлаживаясь под ритм полкового барабана.
Военные, как уже отмечалось, составляли значительную часть петербургского населения. Офицерский мундир можно было встретить повсюду: на улице, в театре, в ресторане, в магазине, в заседании ученого общества, в библиотеке. На полотнах и гравюрах конца XVIII-первой половины XIX в. с изображением видов Петербурга почти неизменно можно найти фигуру военного - мундир был неотъемлемой частью петербургского пейзажа. До революции офицер не имел права показываться в обществе в партикулярном платье даже во внеслужебное время, поэтому степень присутствия военных в повседневной жизни города была гораздо выше, чем сегодня.
Гвардейское офицерство составляло важную часть столичного света. Помимо того, что в гвардию принимались, как правило, выходцы из хороших фамилий, само положение гвардейского офицера как человека, лично знакомого императору (а монархи знали поименно не только офицеров, но и многих нижних чинов гвардии), давало ему право принадлежности к высшему свету. Положение светского человека обязывало гвардейца посещать театр, где они занимали довольно дорогие места, делало его непременным участником балов всех уровней - от придворного до частного, давало ему возможность состоять в аристократических клубах, принимать участие в разнообразных светских развлечениях. Поступление в гвардейский полк требовало от кандидата не только блестящих успехов в учебе и безупречной репутации, но и знание тонкостей светского этикета, которые проверялись на полковом обеде, где за приглашенным кандидатом зорко наблюдали его потенциальные товарищи по полку. Гвардейца легко было распознать не только по мундиру. Безупречные светские манеры и характерный гвардейский акцент[ii] выдавали бывшего гвардейца и в армейском полковнике, и в генерале, носившем общевойсковой мундир.
Гвардия задавала тон в военной жизни Петербурга. С гвардейской элитой тесно связаны были офицеры Генерального Штаба, среди которых было не мало выходцев из гвардии. Гвардейские порядки и нормы поведения оказывали свое влияние и на юных кадет и юнкеров, обучавшихся в кадетских корпусах и военных училищах столицы. Выпускники петербургских академий также увозили в свои далекие гарнизоны впечатления от своей гвардейской жизни, с которой они в большей или меньшей степени знакомились в период обучения в академии. Культура гвардии была органичной частью культуры столицы, но культурное воздействие гвардии выходило далеко за пределы столицы.
<…> Петербург как столица являлся правительственным центром. В городе располагались высшие учреждения власти: Государственный Совет, Правительствующий Сенат, Святейший Синод, а также министерства, главные управления. Все правительственные учреждения располагались в центральной части города, а местом их наивысшей концентрации было пространство от Дворцовой до Сенатской площади. В самом здании Зимнего дворца заседал Государственный Совет, а также Комитет министров и Совет министров. На Дворцовой площади располагались Военное министерство и Министерство иностранных дел. На запад от Зимнего дворца тянулось здание Адмиралтейства, в котором работало Морское министерство и замыкался этот правительственный центр зданиями Сената и Синода. Правительственный центр представлял собой, таким образом, огромный и величественный архитектурный комплекс. Доминантной этого комплекса выступало не Адмиралтейство, хотя оно занимало центральное место в комплексе и в этой части города, а Дворцовая площадь. Ничто так не символизировало величие власти, как это огромное пространство, ограниченное с одной стороны пышным дворцом - резиденцией императора и его двора, а с другой - огромной подковой Главного штаба, в которой находилось средоточие внешней мощи России - Военное министерство и Министерство иностранных дел. В центре же площади возвышалась Александровская колонна - символ личной императорской власти. За широко раскинутыми крыльями Главного штаба простиралась Россия, которая хорошо была видна Ангелу, увенчивавшему колонну.
Правительственная жизнь не имела той повседневной уличной репрезентативности, какая была свойственна двору и гвардии. Высшее сановники принимали участие в наиболее торжественных церемониях, но в них они представляли двор императора, хотя бы и не обладали придворными чинами. Высшая бюрократия являла свое присутствие в уличной жизни лишь движением карет.
<…> По всем основным функциям столичного города только Петербург подходил под этот статус. Он имел и соответствующую столице среду обитания, которая характеризовалась атрибутами величия, культуры и комфорта. Все вместе они формировали образ столичного города, делали его отличным от провинции.
Образ города лаконичнее всего обрисован в путеводителях, назначение которых как раз и заключается в том, чтобы представить самые интересные его черты человеку, совершенно не знакомому с ним. Путеводители по Петербургу определяли его прежде всего как "столицу Российской империи и постоянную резиденцию императорского дома и высших государственных учреждений, а также высших ученых учреждений и учебных заведений"[iii] или как "столицу величайшей в Европе Империи, постоянную резиденцию Государя Императора и Царской Семьи, центр и средоточие высших государственных учреждений, важнейший умственный центр Империи, один из крупнейших пунктов отечественной торговли и промышленности, населеннейший город России и один из величайших городов мира"[iv]. Петербург представал предметом гордости всех подданных империи[v]. Самые интересные памятники, которые предлагалось осмотреть туристу, это памятники величия империи: дворцы, соборы, монументы. Лучшие виды Петербурга – это опять же виды столичного города[vi].
Петербург был привлекателен и своим европейским лоском[vii]. Туда, по уверению известного автора русских путеводителей Григория Москвича, "отправляются не только "по делам", [...] но и просто с целью окунуться в "европейскую жизнь", более нарядную, богатую, содержательную и разнообразную, чем жизнь нашей провинции"[viii]. Петербург должен был производить огромное впечатление на посещавших его провинциалов и уличной суетой, и городским шумом, и грандиозностью своих зданий[ix]. Даже контраст между образцовым центром и унылыми окраинами лишь подчеркивал неорганичность провинциальных черт в облике столицы[x].
Петербург предлагал приезжему туристу неограниченные возможности культурного досуга. К концу века число одних музеев перевалило за 25[xi], да и театров насчитывалось больше десятка[xii]. Как столичный город, Петербург аккумулировал в себе культурное достояние нации и щедро делился им со своими гостями. Не мог пожаловаться приезжий и на недостаток развлечений: он мог проводить время в ресторанах, кофейнях и трактирах, в магазинах и на рынках, в увеселительных садах и парках. Он мог поселиться в любой из многочисленных гостиниц или меблированных комнат, на улицах города его поджидали шикарные "лихачи" и простые "Ваньки", наконец, к его услугам были публичные дома и уличные проститутки.
<…> Петербург с самого момента своего основания мемориализировал свою роль в истории. К началу XIX в. он обладал уже немалым числом памятников и знаков, отмечавших государственную и военную славу России, причем не только XVIII века: Александро-Невская лавра, Петровские ворота и Ботный дом в Петропавловской крепости, Пантелеймоновская церковь, Чесменские дворец и церковь, два памятника Петру I, памятники А.В. Суворову и П.А. Румянцеву и др.[xiii]. В XIX веке петербургский ландшафт постоянно пополнялся новыми памятниками и мемориальными комплексами. Город отмечал победу над Наполеоном Нарвскими триумфальными воротами и памятниками М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю де Толли, Александровской колонной и Военной галереей в Зимнем дворце, победа над Турцией в 1829 г. была увековечена Московскими триумфальными воротами и оградой из трофейных орудий Спасо-Преображенского собора, воплощения в бронзе удостоились Екатерина II, Николай I и Александр II, храмы отметили места чудесного избавления от смерти и мученической кончины Александра II[xiv]. Во второй половине века стали появляться и памятники деятелям культуры. Петербургская городская среда была насыщена знаками истории города и страны.
<…> Стиль жизни как в Петербурге, так и в Москве определялся в значительной степени не их столичным статусом, а урбанистическими свойствами. В большом городе человеческое общение на улице становилось обезличенным, и приезжающему в столицу провинциалу труднее всего было адаптироваться именно к безразличной к нему толпе. Человек в большом городе, если он не совершал что-либо экстравагантное, терялся в этой толпе, становился незаметным в ней и сам не замечал встречных незнакомцев.
<…> Столичный стиль жизни подразумевал предельно высокую степень коммуникации. Именно в столичном городе быстрее всего развивались коммуникативные средства, здесь же сильнее всего были развиты стремления и возможности скопления больших групп и даже масс людей. Это было характерно как для ограниченного круга высшего света, так тем более и для городских сословий[xv].
Однако особенностью столичного общения было и то, что помимо непосредственных контактов не меньшую роль играли и взаимодействия косвенные, опосредственные. В столичном городе роль того, что Питирим Сорокин называл символическими проводниками социального взаимодействия, была неизмеримо выше, чем в провинции. Территория столицы была сверхнасыщена такими проводниками[xvi].
Светская жизнь Петербурга[xvii] не заключала в себе ничего, кроме того, что так или иначе обеспечивало возможности общения. При этом немалая часть времени, посвященного общению, уходила на демонстрацию и даже символическое обозначение этих связей. Примером того могут служить обязательные светские визиты, которыми весьма часто старались манкировать, выбирая для них то время, когда хозяина не было дома или он не принимал. Тогда можно было отделаться визиткой с загнутым уголком или записью в книге, превратив визит в сугубо символический акт.
Круг знакомств жителя столичного города был весьма широк, но с большинством своих знакомых он поддерживал связи именно на таком, символическом уровне. Культурная среда столичного города предоставляла широкие возможности для самых разных форм социального взаимодействия. Различные сословия и социальные круги общества имели свои коммуникативные центры и формы общения.
У светского Петербурга такими центрами были двор, театры и клубы. Придворные увеселения были самой ритуализированной, но и наиболее почетной частью светской жизни. В них принимал участие цвет высшего общества, и приглашения на придворные балы давали возможность не только делать карьеру, но и просто вращаться в "сферах"[xviii].
Придворные балы давались несколько раз в году, но самым большим был первый бал сезона, устраивавшийся в Николаевском зале Зимнего дворца и собиравший до 3000 гостей. На этот бал приглашались особы первых четырех классов, дипломатический корпус, гвардейские офицеры и некоторые лица по специальному указанию императора. Офицеры гвардии, как правило не получали личных приглашений, а назначались полковыми командирами по разнарядке Министерства императорского двора, но если кто-либо из них оказывался блестящим танцором, то мог быть внесенным в реестр Церемониальной части и получать впоследствии уже личные приглашения. Более скромными, но с другой стороны, не выходившими за пределы тесного круга "high life", были Концертные и Эрмитажные (по названию залов) балы, на которые приглашались соответственно по 700 и 200 персон[xix].
Придворные балы имели то преимущество перед остальными танцевальными празднествами, что на них присутствовал император и здесь можно было обратить на себя его внимание[xx]. Танцы обычно прерывались ужином, во время которого император обходил все столы и имел краткие беседы с некоторыми гостями[xxi]. Еще более важными с точки зрения светского человека были придворные приемы и, в особенности, званные завтраки и обеды, на которых помимо свиты присутствовали и приглашенные к столу. Само приглашение обозначало место человека в социальной иерархии, не говоря уже о тех возможностях проявить себя, которые предоставлялись как в светской беседе за столом, так и в более интимной обстановке за послеобеденным кофе.
Двор был самым важным центром светской жизни. Он определял состав света и его внутреннюю иерархию. Он же придавал светской жизни церемониальную строгость и диктовал ей строгий этикет. В конечном счете, свет служил двору и должен был соответствовать его блеску. Он и сам сиял отраженным светом придворного блеска. Его чопорность и недоступность, равно как однообразие и скука, вполне оправдывались тем, что его главным предназначением было служить достойным обрамлением русского императорского двора[xxii]. В столичном свете не могли пренебречь ни церемониалом, ни этикетом. Именно эти его качества делали высшее общество Петербурга по-настоящему высшим, а его представителей – светскими людьми[xxiii].
Своеобразным центром светского общения был театр. Он был не только формой культурного досуга, но и неотъемлемой частью светской жизни. Опера же в XIX столетии была необходимым атрибутом всякой столицы.
На протяжении почти всего столетия в Петербурге были открыты только императорские театры: Большой, Мариинский, Александрийский и Михайловский[xxiv]. Только в 1882 г. была разрешена свобода частной антрепризы в столицах, и в конце века появляются частные театры, такие как "Аквариум", Суворинский и др. Большой популярностью в свете пользовался также цирк Чинизелли, открытый в 1877 г. и имевший в зрительном зале царскую и свитскую ложи.
Театр был тем местом, где можно было бывать хоть ежедневно и, таким образом, регулярно показываться в свете. Обычно во время сезона светские люди ездили в театр один-два раза в неделю. Но были и завзятые театралы, которые бессменно сидели на одном и том же кресле по многу лет. Особенно крепко они держались за кресла первого ряда, абонемент на которые получить было весьма нелегко.
Наибольшей популярностью у светской публики пользовалась итальянская опера в Большом и балет в Мариинском театрах. Из драматических предпочитали французский Михайловский[xxv], Александрийский же посещался преимущественно публикой попроще[xxvi]. Театральная жизнь столицы была насыщенной, и билеты порой добывались с большим трудом[xxvii].
Петербургский свет занимал в театрах определенные, самые дорогие места: ложи бельэтажа и первые десять рядов партера. Хотя никаких формальных ограничений на приобретение билетов и абонементов на эти места не было, но в реальности существовала довольно жесткая иерархия распределения мест в театрах, особенно в опере. Лучшие ложи и кресла приобретались через Дирекцию императорских театров, и готовность заплатить приличные деньги отнюдь не гарантировала удовлетворение эстетических или честолюбивых запросов. Да и сам свет не терпел вторжения в свой круг непрошеных гостей[xxviii].
Этикет театра был менее строг, чем этикет бала, но и здесь роль условностей была велика. Этикетным было уже само посещение театра – постоянство скорее означало светскую обязанность, нежели преданную любовь к искусству[xxix]. Этикет требовал вечерних туалетов, поэтому свет демонстрировал себя здесь во всем блеске[xxx]. Но, в отличие от других форм светского времяпрепровождения, театр давал возможность свободного выражения эмоций аплодисментами, шиканьем и другими шумными знаками.
Театральная жизнь имела еще и ту особенность, что именно в театре публика всех сословий имела возможность видеть с близкого расстояния настоящую светскую жизнь[xxxi]. Высший свет демонстрировал здесь и утонченный вкус, и недоступную роскошь, и образцы comme il faut. Нигде, как под крышами столичных театров, не соприкасалась так близко с высшим светом империи обыкновенная городская публика.
Столичная культура стала в XIX веке основой для формирования культуры мещанской, которую можно определить как специфическое явление городской культуры, в которой происходит адаптация культуры элиты для рядового потребителя[xxxii]. Мещанская культура – это культура социального динамизма. Она ориентирует человека на культурное восхождение, создавая иллюзии приобщения к ценностям элиты. Мещанская культура – это явление больших городов, где дробная стратификация и культурная полицентричность создают реальную возможность такого восхождения. Столичный город обеспечивает в этом смысле еще большие возможности.
Одной из характерных форм мещанской культуры являлись народные гуляния, которые "не только собирали воедино “весь город”, но и показывали ему собранные воедино традицию и новацию, искусство “свое” и “чужое”, простонародное и барское, народное и казенное"[xxxiii]. Петербургские народные гуляния вбирали в себя черты народной, европейской и элитарной культур: "зрелищно-развлекательные формы календарных праздников, европейского ярмарочного карнавала и великосветских развлечений синтезировались применительно к петербургскому укладу, приобретая новый характер"[xxxiv]. В народных гуляниях участвовали не только городские низы – их непременным атрибутом были дорогие экипажи, из которых состоятельная публика взирала на веселящийся народ и демонстрировала себя перед народом[xxxv].
В первой половине века организаторами гуляний выступали преимущественно иностранные антрепренеры. Петербургское население "на балаганах" приобщалось к европейским формам городского досуга, сохраняя при этом прочную связь с народными корнями культуры веселья. Во второй же половине века "проявляется тенденция трансформировать профессиональное искусство в массовую культуру, а общий характер площадных и садовых театров эволюционирует в направлении усиления просветительского начала"[xxxvi]. В этой тенденции к большей "культурности" и проявлялась в значительной степени черта мещанской культуры.
Развитие мещанской культуры в столицах обусловливалось постоянным притоком сюда негородского населения. Коренное население и городские старожилы культурно отделяли себя от пришлых крестьян с их "отсталыми" деревенскими формами поведения. Это была и своеобразная форма защиты от непрекращающегося наплыва людей, доля которых в общей численности была преобладающей на протяжении всего столетия.
Культурная среда столичного города изобиловала контрастами. Ее наиболее привлекательными плодами могли воспользоваться лишь слои городской элиты. Для подавляющей части столичного населения жизнь в большом городе, особенно в конце века, доставляла более тягот, чем комфорта. Огромные расстояния при слабом развитии городского транспорта, теснота жилища, загрязненная атмосфера, отсутствие водопровода, канализации и других коммунальных услуг при высокой скученности обитателей во многих доходных домах, толкотня на оживленных улицах, высокая преступность, социальная отчужденность – это далеко не полный перечень тех проблем, которые существовали в больших городах в период индустриализации и урбанизации. Дискомфорт усиливался великими соблазнами сверкающих витрин магазинов, элегантных платьев прохожих, красивых и дорогих экипажей – роскошь была на виду, и ее было много. Соблазны эти отчасти превозмогались благодаря социальной сегрегации во многих сферах городской жизни, однако социальная напряженность в больших городах и, особенно в столицах, к началу XX века была наивысшей.
Но столичная среда содержала также в себе большие возможности социального развития и интеграции в свою культуру всех классов городского населения. Столичный город обладал немалыми коммунальными потенциями и постоянно расширял сферу общедоступного комфорта. Красивые дома, чистые улицы, театры и музеи с их роскошными интерьерами и настоящей, "барской" культурой, народные гуляния и уличные зрелища, вежливые и внимательные приказчики в магазинах и лакеи в трактирах – все это давало возможность жителю столицы идентифицировать себя как столичного жителя, обрести столичное достоинство и уверенность в себе и даже определенный снобизм. Но в XIX веке блага столичной жизни были довольно дороги, и обе столицы лишь готовились к тому, чтобы предоставить всем своим жителям и столичную культуру, и столичный комфорт.
[i] "О, до чего мне раздирали душу те траурные марши, которые [...] играли на ходу военные оркестры, инструменты которых были завернуты в черный флер. Бывало, я еще издали услышу глухое громыхание барабанов, визг флейт и мычание труб и с ужасом бегу к себе в детскую, где зарываюсь в подушки, только бы не слышать этих звуков".
"К майскому параду являлись в Петербург и гатчинские кирасиры, и казаки, и все-то они на чудесных лошадях шли шагом под звуки своих оркестров мимо наших окон" (Бенуа А.Н. Мои воспоминания. Т. 1. М., 1993. С. 17, 18).
[ii] "Гучков окончил. Государь ответил. После взволнованных слов А.И. голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой – гвардейский" (Шульгин В.В. Дни. 1920: Записки. М., 1989. С. 253).
[iii] Путеводитель по Петербургу. Описание С.-Петербурга и его достопримечательностей. (Соборы, церкви, дворцы, памятники, эрмитаж, музеи и т.д.). СПб., 1886. С. 1.
[iv] Москвич Г. Иллюстрированный практический путеводитель по С.-Петербургу и его окрестностям. СПб., 1912. С. 1.
[v] «Ежели каждое государство имеет свои памятники, более или менее свидетельствующие о его могуществе, богатстве и мудрости правителей, то русские преимущественно могут гордиться пред другими народами, называя Петербург своею столицею, своим представителем». (Пушкарев И. Путеводитель по Санкт-Петербургу и окрестностям его. СПб., 1843. С.19).
[vi] "Петербург, рассматриваемый со стороны характеристической, представляет теперь четыре как бы отдельных города: военный, торговый, губернский и столичный. Желаете ли увериться, войдите в одну из угольных башенок Петропавловской крепости и посвятите несколько минут наблюдениям. Из одного окна, обращенного к Адмиралтейству, вы увидите пышную, великолепную столицу.
[...] Въезд с Нарвского тракта вполне достоин Русской столицы: длинная, довольно широкая аллея Петергофской дороги, не уступающая аллее Елисейских полей в Париже, и превосходящая изяществом Лондонскую New-Road, ведет вас в город" (Там же. С. 70-72).
"Бесспорно лучший вид на Петербург открывается при въезде в Неву из Финского залива [...]. Тут перед приезжим развертывается величественная перспектива огромных зданий над гранитными берегами, купол Исаакия и Адмиралтейская игла справа, маяки биржи и, один из высочайших в свете, шпиц Петропавловского собора – слева, а прямо – смелая дуга Николаевского моста и голубая даль красавицы Невы". (Зарубин И. Альманах-путеводитель по С.-Петербургу. СПб., 1892. С. 10-11).
[vii] "Теперь, когда Москва все еще похожа только на большую деревню или в лучшем случае – на азиатский город, Петербург представляет собой тип Европейской столицы в лучшем смысле этого слова" (Зарубин И. Альманах-путеводитель по С.-Петербургу. СПб., 1892. С. 8-9).
[viii] Москвич Г. Указ. соч. С. 1.
[ix] "Лишь освоившись с подавляющим движением, привыкнув к неумолчному уличному шуму и беспрерывной смене впечатлений «улицы», растерявшийся на первых порах взор провинциала начинает разбираться и останавливаться на обстановке, в которую заключена сама "улица". На фоне мертво-туманного неба с густо нависшими свинцовыми облаками вырисовываются грандиозные фасады громадных зданий, поражающие стройной архитектурой и роскошью отделки – шлифованный гранит, роскошный мрамор, дорогое полированное дерево, бронза, зеркала и зеркальные стекла приятно ласкают глаз и дают ясное представление об успехах современного зодчества, изяществе вкуса, внешнем блеске и подчас безумной роскоши" (Там же. С. 34).
[x] "Отдаленные части города грубы и простонародны, особенно заречные: Петербургская и Выборгская, которые и теперь обстраиваются медленно; зато в центре все изящно, привлекательно своею стройностию и гармониею" (Пушкарев И. Путеводитель по Санкт-Петербургу и окрестностям его. СПб., 1843. С.125).
"Уклонитесь немного в сторону от центра, -- правда, очень обширного, -- и вам живо вспомнится родная провинция с тусклым керосиновым освещением, ухабистой булыжной мостовой (80 проц.), далеко не идеальной чистотой и проч. [...]Но все же современная культура и цивилизация на каждом шагу напоминают о себе и дают себя чувствовать. Электричество, газ, телефон, водопровод, прекрасные мостовые, удобные тротуары, грандиозные мосты, гранитные набережные, подтянувшаяся санитария и многочисленные прочие неизменные спутники культурной жизни, о которой провинция еще только мечтает, для счастливого петербуржца, в особенности центральных частей города, составляет обычное явление, непременные и ординарные условия жизни" (Москвич Г. Иллюстрированный практический путеводитель по С.-Петербургу и его окрестностям. СПб., 1912. С. 35).
[xi] В 1900 г. в Петербурге были открыты: Эрмитаж, Русский музей, музей Академии художеств, Художественно-промышленный , музей при Центральном училище технического рисования бар. Штиглица, музей при Имп. фарфоровом и стеклянном заводах, Артиллерийский исторический, Азиатский, Морской, Придворно-Конюшенный музеи, музеи М.И. Глинки, М.Ю.Лермонтова, Пушкинский, Зоологический музей, музеи: Ботанического сада, Сельскохозяйственный, Пчеловодный, Технический, Прикладных знаний, Гигиенический, Подания первой помощи в несчастных случаях, Русского Технического общества, Военно-Медицинской Академии, Института инженеров путей сообщения, Горного института, Николаевской Главной Астрономической Обсерватории, Педагогический музей военно-учебных заведений, Подвижной музей учебных пособий.
[xii] В 1900 г. работали театры: Мариинский, Александринский, Михайловский, Аквариум, Альказар, Америка, в саду Аркадия, Малый, Интернациональный, Новый Эрмитаж, Фарс, а также концертные, театральные, танцевальные залы и увеселительные сады для рабочих.
[xiii] Александро-Невская Лавра была основана в 1710 г. Петром I в честь победы новгородского князя Александра Ярославича в Невской битве 1240 г. Петровские ворота Петропавловской крепости воздвигнуты в 1717-1718 гг. (арх. Д.Трезини) и декорированы резным барельефом "Низвержение Симона-волхва апостолом Петром", прославляющим победы России в Северной войне. Ботный дом был сооружен в 1761-1762 гг. (арх. А.Ф.Вист) для хранения в нем "дедушки русского флота" – ботика Петра Великого. Церковь Св. Пантелеймона построена в 1735-1739 гг. в память побед русского флота при Гангуте и Гренгаме. Чесменский дворец (1774-1780) и Чесменская церковь (1777-1780) – памятники победы русского флота над турецким в Чесменской бухте. Памятники Петру I были воздвигнуты в 1782 г. ("Медный всадник", скульп. Э.М.Фальконе) и в 1800 г. ("Прадеду – правнук" – перед Михайловским замком, скульп. К.Б.Растрелли). Памятник П.А.Румянцеву (обелиск "Румянцова победам" или "Румянцевский обелиск", арх. В.Ф.Бренна) был сооружен в 1799 г. на Марсовом поле, а в 1818 г. был перенесен Румянцевскую площадь (ныне – Румянцевский сквер). Памятник А.В.Суворову (скульп. М.И.Козловский) также был первоначально установлен в 1801 г. на Марсовом поле, а в 1818 г. передвинут на Суворовскую площадь к северу от него.
[xiv] Нарвские триумфальные ворота сооружены в 1814 г. (арх. Дж.Кваренги) в честь Александра I, возвращавшегося в столицу после взятия Парижа. В 1827-1834 гг. они были заменены ка