Книжно-письменная культура античной Греции
Создателями фонетического письма (каждая буква обозначает один звук) и алфавита в Древнем мире были финикийцы – народ, населявший средиземноморское побережье вдоль Ливанских гор. Отважные мореплаватели, они занимались также ремеслом и торговлей, бывали в Вавилоне, Египте, Галлии (современная Франция), Иберии (Испания), даже у Янтарного берега (на Балтике) и были знакомы с культурами разных народов.
Для успешного ведения делового учета финикийцам требовалось простое, удобное письмо, и они создали его, опираясь на пример египетской скорописи. Древнейшая надпись, сделанная с помощью финикийского алфавита, датируется предположительно Х в. до н.э.
В свою очередь финикийское письмо послужило основой для греческого.
Греки называли письменность «даром Кадма». Согласно мифу, Кадм – сын финикийского царя Агенора, – блуждая по свету в поисках своей сестры Европы, приплыл в Грецию. Ему очень понравился остров Фера. Кадм решил остаться там навсегда и научил его жителей греков различным ремеслам, а также финикийской азбуке. В древности на острове Фера действительно была финикийская колония, и самые ранние греческие надписи (VIII в. до н.э.) обнаружены именно там. Их буквы довольно похожи на финикийские. В дальнейшем греки постепенно видоизменяли это письмо, приспосабливая его к своему языку.
На рубеже VIII – VII в. до н.э. этруски – один из коренных народов, населявших Апеннинский полуостров, – взяли за основу письменность, которой пользовались греки, основавшие по соседству свои колонии. Позднее этрусский алфавит послужил образцом для римлян, которые использовали его при создании латиницы.1
Тексты самых важных государственных и юридических документов Античности вырезались либо на мраморных плитах (в Греции), либо на медных досках («Законы XII таблиц» в Риме – впрочем, каждый гражданин смолоду знал их наизусть). Что же касается оперативной, ежедневной информации, то сначала она по мере необходимости сообщалась на площади глашатаями или просто передавалась из уст в уста. Народная молва (репутация) даже олицетворялась в сознании людей Античности в образе богини по имени Фама (Молва).
Как видим, подобное средство массовой информации поэт оценивает довольно скептически. Его действительно нельзя признать абсолютно надежным и эффективным. И вот в Риме по приказу Юлия Цезаря (серед. I в. до н. э.) был предпринят интересный опыт «стенной газеты». На Форуме 3 ежедневно выставлялась доска, покрытая гипсом, по которому выцарапывались надписи, сообщавшие о правительственных актах и военных победах римлян, о громких судебных делах и различных небесных знамениях. Называлась эта «газета» «Acta diurna senatus ac populi» («Ежедневные протоколы сената и римского народа»). Она оказалась поистине одним из самых демократических деяний Цезаря, который, стремясь закрепить за собой поддержку народа, «более всего заботился об объективности информации, доходившей до граждан в различных уголках римской республики», и – что не менее важно – отнял у сенаторов «монополию на знание истинного положения дел» в стране, сделал его доступным широкому общественному мнению. Любопытно, что латинское прилагательное diurnalis (ежедневный) «легло в основу французского понятия jurnal, и, следовательно, от него ведет свое название журналистика».
Однако подобной «стенной газетой» могли пользоваться лишь те, кто находился в Риме, а не за его пределами. Чтобы передавать новости на большие расстояния, использовалась переписка. Причем «письма выдающихся людей, где они высказывали свои чувства и взгляды, читались, комментировались и переписывались. Посредством таких писем государственный человек защищал себя перед людьми, уважением которых он дорожил. Эпистолы, в которых содержалась какая-либо значительная новость, переходили из рук в руки и становились общественным достоянием. … Существовал и обычай открытых писем – in publico propositae, – текст которых размножали и развешивали в публичных местах». И тут с особой остротой вставала проблема писчего материала, удобного для такого обмена посланиями. Понятно, что мраморная плита, медная или деревянная доска были тут непригодны в силу своей громоздкости.
Для небольших частных записей и греки, и римляне использовали навощенные таблички, обычно из дерева. На мягкую восковую поверхность буквы наносились заостренным концом металлической палочки, которую называли «стилос», «стиль». Противоположным, закругленным концом стиля можно было заровнять надпись и затем вновь использовать дощечку. Латинское изречение «Saepe stilum vertas!» («Чаще поворачивай стиль!», т.е. исправляй, совершенствуй написанное) стало со времен Античности крылатым. В широком смысле оно призывает не останавливаться на достигнутом.
Соединение нескольких навощенных табличек в Риме называли церами. «Церы – это записные книжки. Две, три и больше деревянных табличек связывались шнурком, продетым в дырочку на верху каждой. Соответственно количеству табличек-страниц церы назывались диптихом, триптихом, полиптихом. …Когда консулы, двое избранных на год правителей страны, приступали к исполнению обязанностей, им торжественно вручали как один из атрибутов власти небольшие церы, сделанные из двух пластинок слоновой кости. Снаружи эти книжечки украшал нарядный орнамент, внутри они были покрыты воском, как обыкновенные церы». Такими письменными принадлежностями будут пользо- ваться и в Средние века.
В Греции в качестве материала для письма применялись даже осколки глиняной посуды. Нацарапать на таком черепке можно было только слово или несколько. Поэтому кусочки керамики (по-гречески «остраконы») широко использовались прежде всего как бюллетени для тайного голосования. В Аттике утвердилось понятие «остракизм» – «суд черепков», который решением большинства граждан мог обречь на изгнание человека, признанного опасным для общества. Ныне выражение «подвергнуть остракизму» употребляется в переносном смысле: «подвергнуть жестоким гонениям, всеобщему бойкоту». Главное преимущество описанных выше способов фиксации текста – компактность, но для записи литературных произведений и они неудобны. На церах можно уместить лишь фрагмент крупного сочинения, стихотворение или сравнительно короткое письмо, а остракон и вовсе ничтожно мал.
Для фиксации и тиражирования литературных текстов, а также научных трудов требовался материал, одновременно компактный и вместительный, как бумага, которой человечество с успехом пользуется уже не одно столетие. В Китае бумага была изобретена в конце I тысячелетия до н. э., но Античности секрет ее изготовления был недоступен.
Вместо писчей бумаги в древнем Средиземноморье использовался папирус. Делали его в Египте из растения, похожего на осоку или тростник и тоже называвшегося папирусом. Его длинные стебли разрезали вдоль, складывали в два слоя и спрессовывали. На готовый папирус письмена наносили черной и красной тушью. Для этого пользовались каламом – острой палочкой с расщепленным для письма концом. Делались каламы из тростника или камыша (самый качественный тростник опять-таки привозили из Египта). Папирус стоил дорого. Поэтому его иногда использовали несколько раз: старую запись смывали и потом писали снова. Такие рукописи называли палимпсестами.
Из-за хрупкости папирус нельзя было сгибать. Его сворачивали в свиток и наматывали на деревянный либо костяной валик (скалку). Так выглядела папирусная рукописная книга, широко распространенная в Античности. Например, когда мы говорим, что труд Тита Ливия «История от основания Рима» состоял из 142 книг (томов), то имеем в виду, что общий текст этого сочинения размещался на 142 подобных свитках. Объем текста, умещавшийся на одном таком папирусе, был равен примерно 40 страницам хорошо знакомой нам печатной книги. Папирусными свитками пользовались и писатели, создавая свои произведения. А размножить списки можно было в особых мастерских, где трудились грамотные рабы-переписчики. Первым известным нам книгоиздателем был богатый, влиятельный и просвещенный римлянин Тит Помпоний Аттик (I в. до н.э.), друг Цицерона, сам не чуждый сочинительства. Для переписывания литературных текстов он держал специально обученных рабов.
Позднее в качестве писчего материала начинают использовать пергамен («пергамент» – неточное, хотя и широко распространенное его наименование) – выделанную особым образом кожу.
По сравнению с папирусом он более прочен, эластичен; на нем можно писать с двух сторон, а также делать палимпсесты путем соскабливания старых текстов. Поначалу из пергамена тоже делали свитки, но его можно было и сгибать: и вот согнутые вдвое листы стали сшивать наподобие тетрадок. «Несколько таких тетрадок помещали между двумя дощечками. Позже переплет начали обтягивать кожей. Появилась новая форма книги, состоящей из многих страниц. Это так называемый кодекс, предшественник современной книги, просуществовавший в Европе на протяжении всего средневековья» .
Швейцарский ученый А.Боннар пишет, что пергамен был изобретен в городе Пергам (отсюда и название) во II в. до н.э. вследствие соперничества между Александрийской и Пергамской библиотеками – богатейшими во всем эллинистическом мире.
Александрийский царь Птолемей VIII, правитель эллинизированного Египта, вмешался в этот спор и запретил вывозить папирус в другие страны. Так он надеялся лишить соседей необходимого для издания книг материала. Ответом на его запрет и стало гениальное открытие, на века определившее европейскую книжную культуру.
Правда, некоторые специалисты считают эту историю всего лишь легендой, которую впервые изложил римский ученый и писатель Плиний Старший.
Античные библиотеки чаще всего создавались при храмах и при дворах правителей, как, например, упомянутая выше знаменитая библиотека в г.Александрия, основанная на рубеже IV – III в. до н.э. Первый царь эллинистического Египта Птолемей Сотер доверил ее устройство философу Деметрию Фалерскому, ученику Теофраста. В середине I в. до н.э. это книгохранилище насчитывало уже 700 тыс. папирусных томов. Просуществовала Александрийская библиотека не одно столетие, о ее судьбе читайте, например, в кн. А.Боннара6.
В Греции и особенно в Риме имелись также публичные, то есть общедоступные библиотеки. Создавались и весьма значительные частные собрания, как, например, библиотека Аристотеля. Шла книжная торговля. Таким образом, мы можем заключить, что люди древности ценили и умело сохраняли свое литературное достояние. Однако им далеко не всегда удавалось сдержать натиск разнообразных разрушительных сил. Сохранности античной литературы угрожали войны и катастрофы, наподобие извержения Везувия 24 августа 79 г. н.э., погубившего римские города Помпеи, Геркуланум и Стабии. Колоссальный урон всей древней культуре нанесло нашествие варваров на рубеже Античности и Средневековья.
Серьезной проблемой стало и разрушительное действие времени. Все имеет свой предел прочности, и папирусный свиток не был рассчитан на тысячелетия. Вот почему, например, мы не можем прочитать полностью комедию Менандра «Третейский суд»: папирусный свиток с ее текстом, чудом найденный археологами в середине ХХ в., местами испорчен. За давностью лет очень плохо сохранилась лирическая поэзия архаической Греции (VII – VI вв. до н. э.). Нередки случаи, когда от стихотворений Архилоха, Сапфо, Анакреонта уцелели одна – две или несколько строк. «Спасителями» этих бесценных строчек иногда оказывались грамматики поздней Античности, процитировавшие их в своих трудах в качестве лингвистических примеров. Большое количество фрагментов и выписок из различных произведений греческих и римских авторов содержит 20-томное творение римского популяризатора науки и образованности Авла Геллия «Аттические ночи» (II в. н.э.).
Многие использованные им в своей книге тексты известны нам только по этим цитатам, а полностью не уцелели. Вообще римская литература, как более молодая, сохранилась лучше, чем греческая. Стоит учесть и еще одно немаловажное обстоятельство: античная литература совершенно не известна нам в автографах, то есть в рукописях, сделанных самими авторами литературных произведений. Мы имеем дело только со списками, выполненными посторонними людьми и, как правило, значительно позже. Это существенно увеличивало опасность ошибок и искажений текста.
«Приключения» некоторых древних рукописей поистине поразительны. Взять хотя бы трактат Аристотеля «Поэтика», положивший начало мировому литературоведению. По мнению большинства специалистов, он был создан греческим мыслителем в конце жизни – между 336 и 322 гг. до н.э. Текст дошел до нас не полностью и сохранился в таком виде, что его можно скорее всего принять за отрывки из лекций Аристотеля, записанные кем-то из его учеников, либо за наброски, еще не совсем готовые к публикации. Уцелело несколько списков «Поэтики» на древнегреческом языке, из которых самый лучший и самый ранний был сделан, очевидно, в Византии в конце Х – начале ХI вв. Однако в западноевропейский научный обиход этот текст входил очень сложно. В начале эпохи Средневековья «Поэтика» в Западной Европе вообще не была известна, зато на Востоке, в сфере непосредственных культурных контактов с Византией, этот труд Аристотеля знали и живо им интересовались. В ІХ в. он был переведен на сирийский, около 930 г. – на арабский языки. С сирийского перевода сделал в 1174 г. свое арабское переложение «Поэтики» прославленный ученый Ибн Рушд, хорошо известный европейцам под именем Аверроэса. Вот это-то переложение, благодаря латинскому переводу, выполненному в 1256 г. Германом Аллеманом, и стало поначалу доступным ученым Западной Европы. С оригинальным, а не переработанным текстом «Поэтики» европейцы познакомились только на рубеже XV – XVI вв. В 1498 г. в Венеции был напечатан первый латинский перевод ее древнегреческого текста; там же в 1508 г. вышло в свет первое греческое издание трактата, сделанное с лучшего списка8.
С течением лет приходит в ветхость и может быть уничтожена не только материальная оболочка литературы – книга. «Все течет, все изменяется», – говорили древние греки. Изменяются и вкусы, пристрастия людей. Литературные произведения, которые некогда были интересны широкой публике, в дальнейшем могут утратить популярность, если новые поколения читателей (зрителей в театре) не найдут в них ничего созвучного своим настроениям и взглядам, изменившимся в условиях иной эпохи. Правда, возможен и обратный вариант: современники прохладно встретили трагедии Еврипида (2-я половина V в. до н.э.), зато потомки, греки эпохи эллинизма, приняли их очень близко к сердцу, восхищались мастерством автора. Может быть, и по этой причине литературное наследие Еврипида сохранилось относительно лучше. Считается, что этот поэт создал более 90 трагедий, из которых до нас дошли 17, а также одна сатировская драма. Для сравнения: из всего созданного Эсхилом и Софоклом – а их литературное наследие не меньше еврипидовского – уцелело по 7 трагедий.
Да, время является для искусства главным испытанием. Его выдерживают те произведения, которые в каждую новую эпоху не теряют значения, а напротив, обнаруживают все новые грани своего содержания, вызывают неизменный интерес и восхищение. Они-то и создают золотой фонд мировой классики, становятся общечеловеческим достоянием на все времена, тогда как большая часть литературной продукции постепенно уходит из поля зрения читающей публики.
Так происходит стихийный отбор художественных произведений. Осуществлялся он и в эпоху Античности: тексты, признанные классическими, активно переиздавались и, следовательно, получали больше шансов сохраниться – не быть потерянными или уничтоженными. Определенную роль сыграла здесь и устоявшаяся «школьная программа»: сравнительно небольшой круг литературных произведений, которые обязательно читали, изучали, заучивали наизусть в античных школах, тиражировались особенно широко и потому лучше уцелели. Возможно, именно в результате такого отбора из весьма обширного круга древнегреческих трагедий до нас дошли произведения лишь трех авторов – Эсхила, Софокла и Еврипида (да и то в немногочисленных образцах), тогда как сочинения других трагических поэтов «канули в Лету».
Настоящим испытанием для античной литературы стал период IV – V вв. Значительные изменения в сознании людей, вызванные широким распространением в Римской империи христианства, повлекли за собой критическую переоценку сторонниками новой религии философского и литературного наследия языческой Античности. В это же время (IV в. до н.э.) книга в виде пергаментного кодекса окончательно вытеснила из европейского обихода папирусный свиток. В результате произведения, сохранявшие свою популярность, были переписаны тогда на пергамен, а многое из того, что казалось менее интересным или не отвечало взглядам и вкусам ранних христиан, погибло вместе со старыми папирусами.
Античная история знает и печальные примеры целенаправленного уничтожения книг по идейным или политическим соображениям. Первый известный нам случай произошел в Греции, когда были преданы огню сочинения философа Протагора (V в. до н.э.), обвиненного в безбожии за следующее высказывание: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка». Сам Протагор был осужден на изгнание. В Риме были сожжены сочинения Публия Овидия Назона, репрессированного Октавианом Августом. Однако верные друзья сохранили несколько экземпляров книг поэта-изгнанника. В императорском Риме вошло в обычай казнить не только книги, но и их создателей. Так, при Тиберии был приговорен к смерти историк Кремуций Корд только за то, что в одном из трудов он одобрительно отозвался о Бруте и Кассии (убийцах Цезаря) как о защитниках римской свободы. Публий Корнелий Тацит писал по этому поводу в своих «Анналах»: «Сенаторы обязали эдилов сжечь его сочинения, но они уцелели, так как списки были тайно сохранены и впоследствии обнародованы. Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, кто, располагая властью в настоящем, рассчитывает, что можно отнять память даже у будущих поколений».
Таким образом, мы можем прийти к выводу о том, что из всего литературного наследия Античности нам известна лишь небольшая часть. В некоторой степени она отражает вкусы и интересы позднеантичной публики. Сохранились, прежде всего, те произведения, которые воспринимались образованными греками и римлянами как общая ценность, общее свое достояние (что опять-таки подтверждает факт единства античной литературы). Вместе с тем не надо думать, будто среди утраченной литературы – только «вздор нескладный, нелепица и бредни», как энергично выразился Гай Валерий Катулл (середина I в. до н.э.) в одном из своих насмешливых стихотворений («Хлам негодный, Волюзия анналы...…»). Там есть и подлинные шедевры, как, например, несохранившаяся часть «Анналов» Тацита. К сожалению, потери эти, скорее всего, безвозвратны. Однако некоторая надежда на открытие не известных ранее произведений античной литературы остается (вспомним, что последние находки были сделаны уже в ХХ в.). Кроме того, современная техника позволяет прочесть нижний слой палимпсеста. Именно так было открыто сочинение Марка Туллия Цицерона «De re publica» («О государстве»). Его текст был соскоблен на заре Средневековья – типичное для той поры явление – а на освобожденный пергамен был переписан трактат «De civitate Dei» («О граде Божием»), принадлежащий перу одного из отцов христианской церкви Блаженного Августина, жившего на рубеже IV – V вв. н.э.
Итак, можно сказать, что постижение, изучение античной литературы продолжается. И продолжается – как это ни покажется, на первый взгляд, странным – со времен самой Античности. Ведь именно в античной культуре литература решительно самоопределилась как особый вид искусства и – что особенно важно – смогла осмыслить основные законы своего бытия в науке, которая впоследствии будет названа литературоведением.
