Межъязыковые лексико-семантические обмены

Сходно звучащие лексемы сопоставляемых языков, напри­мер, агрессия (руск.), aggression (англ.), agression (фр.), Aggression (нем.), agresión (исп.), aggressione (ит.), agresiune (рум.) и т.д. или амфибия (русск.), amphibian (англ.), Amphibie (нем.) amphibie (фр.), anfibio (исп.), amfibiu (рум.) и т.п. генетически восходят к латин­ской (aggressio) и греческой (amphibios) основам. Такие интерна­циональные лексические ряды весьма многочисленны.

Кроме того, сходные по форме лексемы возникают в резуль­тате межъязыковых контактов внутри определенной пары языков или же могут заимствоваться данной парой языков из какого-либо третьего языка. Таким образом в русском языке появились слова абажур, абордаж, авангард, авиация и многие другие, заим­ствованные из французского; аврал, автокар, акваланг и др. — из английского, абзац, автобус, аксельбант, альпеншток — из немец­кого, автострада, адажио, акварель — из итальянского, адмирал — из голландского, автор — из польского, алыча — из турецкого и т.п.

Немало слов заимствовано и европейскими языками из рус­ского. Например, из русского языка во французский пришли слова: казак (cosaque), аппаратчик (apparatchiks), космос, космо­дром, космонавт (cosmos, cosmodrome, cosmonaute), ура (hourra), хулиган (houligan), икона (icone), интеллигенция (intelligentsia), ма­монт (mammouth), мазут (mazout), лиман (liman) и др.

Процессы взаимного обогащения словаря сложны и многооб­разны. Так, слово cosmos греческого происхождения (kosmos), было зарегистрировано во французском языке еще в первой поло­вине XIX в., но только в значении Вселенной, рассматриваемой как хорошо организованная система. Во второй половине XX в. под влиянием русского слова космос, у которого философское значение совмещено с пространственным (космическое простран­ство), во французском языке слово cosmos стало употребляться, правда, довольно редко, для обозначения внеземного простран­ства. Вместе со словом космос пришли слова космонавт и космо­дром. Однако очень быстро, как только США начали запускать в космос свои пилотируемые корабли, у слова cosmonaute (космо­навт) появился дублет astronaute (астронавт), который, по дан­ным словарей, был известен во французском языке еще с 20-х гг. XX в., но вошел в регулярное употребление под влиянием англо­американского astronaut. Слово же cosmonaute стало употребляться

главным образом для обозначения советских космонавтов. Позд­нее, когда в космос полетели жители других стран, прежде всего Франции, появилось слово spationaute, которое, правда, считается малоупотребительным.

Первую француженку, отправившуюся в космическое про­странство — Клоди Энере, — во Франции называют астронавтом: Seule femme astronaute des pays membres de l'Agence Spatiale Euro­péenne... il s'agit bien sûr, de Claudie Haignéré. Но когда она появи­лась на экране Центра управления полетами вместе с другими членами экипажа российского космического корабля, то в том же тексте ее уже называют космонавтом: Voir apparaître et évoluer les cosmonautes en apesanteur arracha aux spectateurs un ah! d'admiration.

Слово cosaque, заимствованное французским языком из рус­ского еще в XVI в., оказывается словом тюркского происхожде­ния, как и многие другие слова русского языка. Но пришло оно именно из русского и обозначает определенную социально-исто­рическую реалию.

В XVI в. слово казак в русском языке означало сравнительно новую социальную категорию вольных людей из числа освобож­денных от податей крестьян, расселенных на окраинах Русского государства и несших сторожевую службу по охране границ. Быв­шие крестьяне становились воинами, защищавшими свои земли, а соответственно и границы от набегов завоевателей. Казаками становились также те, кто порывал устоявшиеся отношения с об­ществом и уходил на свободные окраинные земли, где жизнь хотя и сопряжена с постоянным риском, но была независимой. Для удержания этой независимости от каждого члена казачьего сообщества требовались мужество, решительность, строгое под­чинение законам клана, что нередко предполагало жестокость и даже грубость. В сознании современного человека, мыслящего и говорящего на русском языке, слово казак ассоциируется в ос­новном именно с этими качествами, а также с лихостью, некото­рой бесшабашностью. Существуют и внешние атрибуты образа, подкрепляемые литературой и фольклором. Казак — это обяза­тельно конный воин («казак без лошади — что без крыльев пти­ца»), непременно с шашкой в руке («только шашка казаку во степи подруга») и с папахой на голове. Наши «новые казаки», проживаю­щие, правда, в Москве и в других городах центра России (ср. словарное определение), стараются как можно более точно соот­ветствовать сложившемуся стереотипу внешнего облика казака. Сложность только с лошадьми в условиях современного города.

Французское слово cosaque обозначает «всадник, конный воин русской армии» (cavalier de l'armée russe).

Однако некоторые из качеств, приписываемых в русской куль­туре категории людей, именующих себя казаками, входят и в зна­чение французского слова cosaque. Это развитие семантики заим­ствованного слова от конкретного значения к абстрактному, обоб­щающему проявляется в устойчивом словосочетании à la cosaque, что означает «грубо», «жестоко».

Слова apparatchiks и intelligentsia (вариант: intelligentzia), со­хранив во французском языке непривычные для него русские суффиксальные формы, обозначает не только реалии русской культуры — влиятельных членов КПСС {аппаратчик) и опреде­ленную социальную прослойку главным образом дореволюцион­ной России (русская интеллигенция), но и предметы современной французской и общей культуры. Слово apparatchiks обозначает функционеров любой партии, в том числе и французских поли­тических партий, а слово intelligentsia нередко употребляется по отношению к французским интеллектуалам, причем иногда с от­рицательной коннотацией.

Приведенные примеры показывают, что слова, переходя из одного языка в другой, могут развивать и изменять свои значе­ния. Они не только фиксируют в новой культурно-языковой сре­де реалии чужой культуры, но и служат основой для образных выражений, выбирая из семантической системы заимствованного слова такие значения, которые находятся на самой периферии (казак → à la cosaque = [грубо, жестоко]). Они переносятся на новые денотаты, часто более конкретные, и тогда их значение сужается (космонавт [любой страны] > cosmonaute [советский, российский]). Иногда они получают и более широкое, обобщающее значение (аппаратчик [номенклатурный работник КПСС] < apparatchiks [влиятельные функционеры любой партии любой страны]).

Эти сходные по внешней форме лексемы двух языков В.В. Аку-ленко называет диалексемами¹. Такое определение представляется весьма удачным для теории перевода в связи с тем, что перевод­чик в процессе работы над конкретным текстом всегда сталкива­ется с конкретной парой языков, т.е. с лексическими единицами именно двух, а не более языков.

Однако обычно сознание переводчика «отягощено» не од­ним, а несколькими иностранными языками. Поэтому в некото­рых ситуациях влияние на выбор эквивалента может быть оказано не только анализом форм языков, непосредственно соприкасаю­щихся в переводе, но и какого-либо третьего языка. Но и в этом случае переводчик проводит сравнительный анализ языковых форм попарно.

¹ Акуленко В.В. Вопросы интернационализации словарного состава языка. Харьков, 1972. С. 135.

§ 2. Межъязыковая асимметрия плана содержания и аналогия формы

Среди диалексем языков, оказывающихся в соприкосновении в переводе, особую и довольно большую группу составляют лек­семы, значения которых не эквивалентны. A.A. Реформатский, приводя пример сходных по внешней форме слов близкород­ственных языков, имеющих разные значения (болгарское слово стол, означающее стул, чешское cerstvy chléb, означающее све­жий хлеб), предупреждал: «При сопоставлении языков не надо искать сходства. Оно, как правило, провокационно!»¹ В самом деле, межъязыковая асимметрия плана содержания подобных диа­лексем, заключающаяся в несовпадении объема значений, сти­листических, эмоционально-оценочных коннотаций, в различной денотативной соотнесенности и т.п., доставляет немало трудно­стей переводчикам. Именно поэтому данная категория языковых явлений хорошо известна в теории перевода также под именем «ложных друзей переводчика». Так назвали эту группу сходных по внешней форме слов разных языков еще в 20-е гг. XX столетия французские исследователи и переводчики М. Кеслер и Ж. Деро-киньи².

Подобие внешней оболочки диалексем, сталкивающихся в переводе, может быть фонетическим, когда в контакте оказыва­ются языки, имеющие различное письмо, как, например, англий­ский, французский, немецкий и другие западные языки, с одной стороны, и русский — с другой, или графическое для языков с одинаковой письменностью, как, например, английский и фран­цузский, русский и сербский и т.п. Однако в большинстве случа­ев речь идет не о полном подобии формы, т.е. тождестве, а об аналогии, близости форм, которая может иметь различную сте­пень. Это дает основания некоторым исследователям утверждать, что перенесение термина «омонимия» в межъязыковой план не­правомерно. Они предлагают определять явление межъязыковой асимметрии плана содержания диалексем как «межъязычную ана­логию», а слова с аналогичным звуковым оформлением при раз­личном значении — «межъязычными аналогизмами»³.

Однако термины «аналогия» и «аналогизм» не раскрывают сути данного языкового явления, более того, затушевывают ее,

' Реформатский A.A. О сопоставительном методе // Реформатский A.A. Лингвистика и поэтика. М., 1987. С. 47.

² Koesler M., Deroquigny J. Les faux amis ou les trahisons du vocabulaire
anglais. Conseils au traducteur. Paris, 1928.

³ См., напр.: Готлиб К.Г.М. Межъязычные аналогизмы французского про­
исхождения в немецком и русском языках. Кемерово, 1966. С. 5.

так как на первый план выдвигается аналогия форм, а асиммет­рия содержания, представляющая собой главную трудность для переводчика, остается скрытой. Что касается термина «межъязы­ковая омонимия», то при всей его условности, возникающей в результате неполного совпадения форм, он представляется нам предпочтительным, так как в нем делается акцент и на сходство форм, и на различие содержания. Ведь даже внутри одного языка омонимы могут быть полными и неполными, совпадая лишь в отдельных формах, например омоформы английского языка saw — существительное пила и saw — форма глагола to see — видеть, ан­глийские омографы lead [led] свинец и lead [li:d] вести, омофоны, такие как русские лук — луг и т.п.

В межъязыковом плане различия на формальном уровне еще более существенны. Если обратиться к английскому и француз­скому языкам, контакты которых имеют давнюю историю и осу­ществляются весьма регулярно, то и в этой паре языков, пользую­щихся одним и тем же западным алфавитом, аналогия форм не всегда абсолютна. Наряду с такими, полностью совпадающими графическими формами, как administration (фр. и англ.), не совпа­дающими фонетически, много и других слов, аналогия форм ко­торых частична, например: affaire (фр.) и affair (англ.), actuel (фр.) и actual (англ.), agressif (фр.) и aggressive (англ.), allée (фр.) и alley (англ.) и т.п.

При сравнении русских слов со словами близкородственных славянских языков, также использующих кириллицу, как, напри­мер, сербский, также отмечаются различия форм, ср.: в вечернем чистом небе — на чистом вечергьем небу,сияла — cujao и т.п. Через все различия форм отчетливо проступает тем не менее их анало­гия, обусловленная прежде всего этимологической общностью.

Межъязыковая асимметрия плана содержания множества диа-лексем также не абсолютна и может иметь несколько степеней, за которыми стоят различные типы отношений семантического, стилистического и даже, как это ни парадоксально на первый взгляд, структурного несоответствия.

Однако говорить о межъязыковой омонимии правомерно только тогда, когда сравниваемые слова двух языков с подобными внешними оболочками не имеют общих сем (элементов смысла) и не связаны ассоциативно, т.е. отвечают определению омонима.

Учитывая все эти противоречия, можно выделить из класса диалексем асимметричные диалексемы,подобие внешней формы которых сочетается с самыми различными типами несоответствий плана содержания. Эти асимметричные диалексемы и составляют категорию «ложных друзей переводчика».

Возникает вопрос: насколько проблема «ложных друзей пере­водчика» действительно актуальна в теории перевода? Ведь пере­водчик, если он сомневается в выборе той или иной формы в ка­честве эквивалента, может обратиться к словарю, где асимметрич­ные явления показаны полно и подробно, да и контекст может подсказать иногда правильное решение.

Но на самом деле проблема существует, и проблема довольно сложная. Она становится тем сложней, чем тоньше нюансы раз­личий значений сталкивающихся слов. Более того, не всегда сло­вари помогают различить эти нюансы, особенно когда речь идет о многозначных словах. И, наконец, сходство формы психологи­чески «давит» на переводчика, притупляет его бдительность, сло­вом, не стимулирует его обращение к словарю.

Приведу один пример: английское словосочетание с интерна­циональным словом secretary — Secretary of State и аналогичное французское словосочетание le secrétaire d'État нередко перево­дятся на русский язык одинаково с помощью кальки — государ­ственный секретарь. Особенно часто такие переводы возникают в текстах средств массовой коммуникации, авторы которых посто­янно работают в условиях ограниченного времени. Но американ­ский Secretary of State — это министр иностранных дел, Secretary of State for Defence — министр Обороны, a Secretary of State for Education — министр образования. Это, так сказать, главные мини­стры, министры «высшей категории», заправляющие государ­ственной политикой. Французский же le secrétaire d'État — это только еще заместитель министра и не более того. Но близость внешней формы словосочетаний подкупает и расхолаживает. Пе­реводчик не всегда вдумывается в различия и употребляет одну и ту же кальку для обозначения функционально различных денота­тов. В условиях устного перевода, когда переводчик помещен в очень жесткие временные рамки и не имеет никакой возможнос­ти обратиться к словарям и иной справочной литературе, вероят­ность ошибки еще больше.

P.A. Будагов в работе «Ложные друзья переводчика» наметил восемь основных типов несоответствий, выделяемых в сфере слов, относимой им к данной категории, внутри родственных и прежде всего близкородственных языков. Эти типы отношений, которые могут рассматриваться как проявления частной межъязыковой омонимии, сформулированы следующим образом: 1) в одном языке слово имеет более общее (менее специальное) значение, чем в другом языке; 2) родовое значение в одном языке, видовое — в другом; 3) однозначность в одном языке, многозначность — в другом; 4) межъязыковая стилистическая неэквивалентность слов и словосочетаний; 5) живое, неархаическое значение в одном

языке, архаическое (в большей или меньшей степени) — вдру­гом; 6) лексически свободное значение в одном языке, лексичес­ки несвободное значение — в другом языке; 7) термин в одном языке, нетермин — в другом языке; 8) слово в одном языке, сло­восочетание — в другом¹.

Данная классификация, охватывающая практически все типы отношений, существующих в сфере асимметричных диалексем, лишена, однако, единого основания, необходимого для построе­ния любой типологии. Семантические принципы (асимметрия частного и общего значений, видового и родового, многозначности иоднозначности) перемежаются со стилистическими (асиммет­рия живого и устаревшего, общего и специального, отнесенность слов к разным стилистическим регистрам) и структурными (про­тивопоставление слов словосочетаниям).

Для теории перевода и переводческой практики нужна иная классификация межъязыковых расхождений, построенная на тех же основаниях, что и типология переводческих преобразований текста. В самом деле, если четко представлять себе сущность того или иного асимметричного явления, можно избрать и наиболее приемлемый путь для перевода соответствующей единицы исход­ного текста.