Для драматургии, как свойство, обязательна современность. Можно сказать — что не современно, то на сцене и не художественно

Драматургия (от др.-греч. «сочинение или постановка драматических произведений») — теория и искусство построения драматического произведения, а также сюжетно-образная концепция драматического произведения.

Между всеми родами литературы, а их насчитывается три — эпос, лирика и драма — много общего. Прежде всего, у них общий предмет изображения — человек.

Литература — все ее роды — отличается от других родов и видов искусства тем, что она обладает единственным средством изображения — словом.

Взаимная близость всех трех родов литературы состоит и в том, что каждый из них как бы проникает в другой. Драма обладает рядом признаков эпоса и лирики, лирика зачастую облачает рядом признаков драмы, эпос тоже обладает рядом признаков драмы и лирики. Речь идет о том, как произведение данного рода литературы по преимуществу изображает человека.

Вспомним кратко отличительные признаки каждого из ролов литературы.

Эпос — слово древнегреческое. Оно означает — «песня». Эпос восходит к древним временам, когда не было письменности и когда исторические повествования о прошлом, связанные чаше всего с военными подвигами, сохранялись в памяти народа в мифах, вспоминались в песнях. Эпические песни древности знают, однако, и любовную, трудовую и даже спортивную тематику.

Предметом изображения эпоса является тот или иной насыщенный значительными событиями период общественного развития.

Как и во всех других случаях, — в искусстве вообще и в литературе, в частности.— время изображается не абстрактно, а через героев, через человека.

Итак. эпос воплощает в героях образ эпохи. Вспомним наиболее известные эпические произведения современности. Например, шолоховский «Тихий Дон». Никто не скажет, что что произведение посвящено описанию Григория Мелехова, хотя по и так. Григорий Мелехов и его судьба находятся в центре повествования, но произведение в целом изображает эпоху, заполненную событиями огромного значения — и довоенную жизнь казачьего Донского войска, и Первую мировую войну, и революцию. Описаны революционный Петроград и Москва, фронты гражданской войны. Герой как бы идет через время, а время как бы пропущено через душу героя.

Даже небольшие рассказы или повести через героев раскрывают образ времени, в котором те живут. Вспомним повесть Л. С. Пушкина «Капитанская дочка». Гам вроде бы все замкнуто на одном герое, на истории Гринева. Но через нее раскрывается время, эпоха пугачевского движения.

Термин «лирика» происходит также от древнегреческого слова, от названия струнного инструмента «лира». Лирика, в отличие от эпоса, создает преимущественно образ внутреннего состояния человека, изображает переживание, как правило, одномоментное, которое человек испытывает в данный момент.

Вспомним стихотворение М. Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». В нем изображено определенное состояние души, которое мы узнаем, потому что каждый из нас, вероятно, испытывал подобное философское настроение, находясь как бы один на один с огромным миром вселенной. Великий поэт тем и велик, что он вмещает в себя и может выразить те настроения, которые свойственны и понятны множеству людей.

Так же как эпос не лишен элементов лирики, философского созерцания души, личных переживаний, так и лирика не лишена элементов эпоса, описания окружающей человека среды, природы.

У драмы много общего и с эпосом, и с лирикой. Драма, как и эпос, изображает человека в ту или иную эпоху, создает образ времени. Но при этом драма имеет существенные отличия от эпоса и свои специфические особенности. Во-первых, драма в принципе лишена речи повествователя, авторских характеристик, авторских комментариев, авторских портретов. Это правило знает известные исключения. Например, в современной драматургии

все чаще появляется лицо от автора — ведущий, который берет на себя авторский комментарий к событиям, характеристику героев, где ведущий определяет композиционную структуру. Таким приемом воспользовался и автор этих строк. В пьесе «Правду! Ничего, кроме правды!!» Ведущий определяет весь ход действия, композицию, говорит от лица автора, комментирует. В подобных случаях мы имеем соседство драматического действия, драматургии, и элементов эпоса (прозы), которые сосуществуют, но не смешиваются. Говоря языком химии, это не «раствор», а «суспензия».

Если в драматургическом произведении ведущий займет настолько большое место, что основное внимание зрителя перейдет на него, драматургическая композиция разрушится.

Драматургия, так же как и эпос, изображает исторические события и события современности, происходящие в определенной социальной общности. Но предмет изображения драматургии всегда конкретизирован. Произведение драматургическое создает образ конкретного социального конфликта. Разумеется, образ социального конфликта лежит также в основе произведений эпических, в основе, например, любого современного романа. Однако конфликт в драматургическом произведении выстраивается автором на принципиально иной основе. Речь идет о взаимоотношении между действиями героев и движением конфликта. Обратимся опять же к «Тихому Дону». Герой романа — Григорий Мелехов — личность необычайно активная. Он — герой войны на русско-германском фронте. Он воюет вместе с белыми против красных. Он красный командир. Он активный участник контрреволюционного казачьего восстания. Он «зеленый» — участник антисоветской банды. Как бы, однако, он ни метался от одной воюющей стороны к другой — исход изображаемого в романе социального конфликта — гражданской войны — от него на зависит. Конфликт, изображаемый автором в эпическом произведении, носит, в отношении героя, объективный характер. Максимум, на что способен герой, — определять свое личное место, свою судьбу в водовороте событий. Да и в этом он не совеем волен.

В драматургическом произведении конфликт выстраивается от начала до конца как творение самих героев. Они ею начинают, ведут и заканчивают. Исход изображаемого конфликта целиком зависит от поведения, от образа мыслей и поступков героя. Социальный конфликт любого масштаба, скажем, та же гражданская война, раскрывается в драматургическом произведении отражением в «капле воды» — в данном столкновении героев, за начатом, ходом и исходом которого следит зритель.

Пьеса К. А. Тренева «Любовь Яровая» не дает, да и не может давать, панораму гражданской войны. В ней на примере данного человеческою конфликта — Любови Яровой и ее мужа — белогвардейскою поручика Ярового — драматург на «малом» пространстве, в пьесе, рассчитанной на три часа сценического воплощения, показывает бездонную глубину социальною раскола, который поставил даже близких, даже любящих друг друга людей по разным сторонам баррикад.

Непонимание принципиальной разницы между построением эпического и драматургического конфликтов, необходимости при инсценировании или экранизации эпического произведения (романа или повести) перевести эпический конфликт в драматургический — главная причина неудачи целого ряда инсценировок и экранизаций.

Многие авторы делают ошибку, полагая, что предметом драматургии может быть любое столкновение, в том числе и не социальное, скажем, столкновение человека с явлениями природы, например, с бушующим океаном. Это вовсе не значит, что нет драматургических произведений, в которых острые социальные конфликты разворачиваются в обстановке стихийных бедствий. Но суть такого произведения в том, чтобы показать, как себя ведут в отношении друг друга люди в экстремальных условиях. Стихийное бедствие, любой случай борьбы с природными явлениями играет в драматургическом произведении роль обстоятельств, в которых происходит столкновение между людьми. Оно не должно становиться стороной изображаемого конфликта.

Особенностью драматургии, ее органическим свойством является реализм изображения. Может возникнуть вопрос: разве мы не видим на сцене фантастических или сказочных сюжетов? Разве не действуют в произведениях драматургии сказочные герои, вымышленные богатыри? Разве не условна декорация? Разве не условно быстро течет сценическое время?

Речь идет о реалистической основе изображения, о реализме человеческих отношений, которые должны лежать в основе любого драматургического произведения. На сцене, например, в детском театре могут быть изображены говорящие зайцы и медведи, при том в самых необычных для подлинных зайцев и медведей отношениях. Но это будет интересно человеку, в том числе и маленькому, в той мере, в какой эти зайцы и медведи будут изображать человеческие отношения.

На этом же приеме строятся и басни. У Крылова играют квартет осел, козел, мартышка и косолапый мишка. Предметом сатирического изображения басни является, однако, характерное для некоторых людей отношение к своим возможностям,— попытки заниматься делом не по своим силам и способностям.

В основе драматургического произведения всегда лежит совершенно реальная человеческая ситуация. Это важно потому, что человек, который придет в театр, должен сопереживать тому, что происходит на сцене. А сопереживать можно только узнаваемому, реальному. Сопереживать нереальности, в которой зритель не находит аналогии знакомым ситуациям жизни, он не станет. Поэтому узнаваемость, а значит реальность человеческих отношений, изображаемых в представлении, является совершенно обязательным требованием драматургии.

Для драматургии, как свойство, обязательна современность. Можно сказать — что не современно, то на сцене и не художественно.

Современность произведения совсем не равна хронологической, календарной современности. Ни современные костюмы, ни современный жаргон, ни даже указание современной даты не делают пьесу современной. И, напротив, произведения, посвященные сюжетам историческим, далеко отстоящим от нашего времени, могут быть вполне современны.

Речь идет о современности проблематики, которой посвящено произведение. Сопереживать в театре можно опять же только живому, тому, что живет сегодня. Мертвому сопереживать невозможно. Поэтому зрителя взволнует, заставит сопереживать только то. что присутствует и в его сегодняшней жизни. С этой точки зрения пьеса историческая может быть вполне современной.

Когда Пушкин писал «Бориса Годунова», проблема — народ и царь, народ и власть была очень актуальна. Разумеется, он не мог ее решать на современном ему материале восстания 14 декабря 1825 года.

«Борис Годунов» не увидел в свое время сцены, настолько актуальным было это произведение, посвященное событиям конца XVI — начала XVII веков. Таких примеров можно привести много.

Итак, для пьесы обязателен конфликт, основанный на современной проблематике. Этого не учитывала в свое время так называемая теория бесконфликтности, утверждавшая, что поскольку в нашей стране ликвидированы антагонистические классы и негу непримиримых классовых противоречий, в советской драматургии не должно быть социальных конфликтов. Эта теория уже давно себя изжила, но рецидивы ее в практике драматургии встречаются в виде беспроблемности некоторых произведений.

Какой-то конфликт есть, разумеется, в каждой пьесе. Бывает, что есть в произведении и проблема, но «черствая», вчерашняя, уже решенная обществом или уже основательно раскрытая в предшествующих произведениях. Такая проблематика тоже Не может заинтересовать зрителя, оставит его холодным.

Произведения драматургии должны обладать общественной значимостью. Они могут быть воспроизведены только коллективно.Стихотворение способно существовать даже без записи, в голове поэта, который может по памяти прочитать его аудитории и таким образом передать свое произведение людям. Для того чтобы дошло до зрителя произведение драматургии, в работу включается целый коллектив театра, кино или телестудии. Десятки, а иногда и сотни людей работают в течение многих недель или месяцев для того, чтобы воспроизвести это произведение, дать ему жизнь. Чтобы вызвать к жизни работу такого большого коллектива, автору следует создать произведение достаточно общезначимое. С другой стороны, произведение драматургии исполняется для больших зрительских коллективов, воспринимается коллективно.Благодаря телевидению, сегодня драматургическое произведение одновременно смотрят десятки миллионов человек. Это накладывает на драматурга огромную ответственность за идейную и художественную значимость его произведения.

Драматургия имеет общую задачу со всем искусством, со всей литературой — воспитательного воздействия на человека способом эмоционального потрясения. Оно становится подчас значительно более сильным средством, чем прямая передача ему данной мысли.

Маркс говорил, что из всех крепостей самой неприступной является

человеческий череп. Для того чтобы в эту крепость «ворваться», существует мною способов. Искусство тоже служит этой задаче. Драматургия с помощью средств воспроизведения — театра, телевидения — одно из сильных средств воздействия на человека. Но овладение человеческим разумом, человеческими эмоциями возможно только при достаточной для этого художественной силе произведения.

Для лучшего уяснения специфики механизма воздействия драматургического произведения на воспринимающее сознание, на зрителя, вернемся на время к прозе и поэзии, к эпосу и лирике.

Принцип воздействия произведений прозы и поэзии на человека можно условно назвать — «клавишный метод». Автор прозаического или поэтического произведения адресуется к индивидуальному опыту читателя, «нажимает» в мозгу читающего определенную «клавишу», которая вызывает на основе ею собственного жизненного опыта определенную картину. Гёте говорил: «Кто я такой, знаю только я один». Можно сказать, несколько изменив эту мысль: то, что я вижу, читая книгу, вижу только я один. Не бывает так, чтобы два человека, читающие одну и ту же страницу, описание одного и того же события или героя, видели одно и то же. Каждый нарисует свой образ. Чем талантливее писатель, тем более адекватны будут все эти разные картины в головах разных людей, тем ближе будут эти образы к тому, что хотел показать автор. Возьмем в пример строки из стихотворения Вадима Шефнера «Лесной пожар».

«А утром ветер разогнал туманы

И ожил потухающий костер.

И, сыпля искры, посреди поляны

Багровые лохмотья распростер.

...И лес гудел от огненной метели,

С морозным треском падали стволы,

И, как снежинки, искры с них летели

Над серыми сугробами золы».

Казалось бы, соединяется несоединимое. Искры сравниваются со снежинками. Но как раз это позволяет ярче и лучше увидеть картину множества разлетающихся искр. «Багровые лохмотья» — яркий образ. Но каждый из прочитавших эти строки увидит костер по-разному. У одного справа будет более высокий взлет огня, у другого слева, у третьего «багровость» будет темнее, у четвертого светлее...

Иногда поэт рассчитывает на помощь читательского воображения в большей степени. Вспомним, какой сложный образ создает Маяковский в знаменитых стихах:

Парадом развернув

моих страниц войска,

я прохожу

по строчечному фронту. Стихи стоят

свинцово-тяжело, готовые и к смерти

и к бессмертной славе. Поэмы замерли,

к жерлу прижав жерло нацеленных

зияющих заглавий. Оружия

любимейшего

род, готовая

рвануться в гике застыла кавалерия острот, поднявши рифм

отточенные пики.

Автор сравнивает стихи с войском. Мы должны представить себе, как стоят пушки, прижав «к жерлу... жерло», представить себе кавалерию с отточенными пиками. От этого представления мы должны вернуться к представлению о стихах, об их четкой организации, о рифме, о ритме... Восприятие должно проделать сложную работу. Проделав ее, мы получаем образ, ту характеристику, которую Маяковский пожелал дать своему творчеству.

«Клавишным методом» воздействует на нас и проза. Автор дает нам описание и каждый из нас, мобилизуя свой опыт, нарисует себе собственный неповторимый образ. Возьмем, к примеру, знаменитый рассказ Чехова «Ванька». Вот как Ванька Жуков представляет себе своего дедушку Константина Макарыча: «Это маленький, тощенький, но необыкновенно юркий и подвижный старикашка, лет шестидесяти пяти, с вечно смеющимся лицом и пьяными глазами...»

Читатель видит этого дедушку, пьяненького, смеющегося... Тем не менее, каждый читатель увидит здесь какого-то «своего» дедушку. И сложится его образ у читателя из тех многочисленных дедушек, которые ему в жизни встречались.

В отличие от прозы и поэзии, воздействующих на воспринимающее сознание с помощью включения в работу его собственного опыта, включения читательского сознания на уровне соавтора, драматургическое произведение рассчитано на иной механизм воздействия. Оно воздействует на воспринимающее сознание по принципам воздействия самой жизни, окружающей среды. Оно воздействует на ощущения, на рефлексы, на чувства зрителя.

Произведение драматургическое убеждает зрителя сопереживанием. С этой точки зрения наиболее «податливые», лучшие зрители — дети. Для них эффект сопереживания, соприсутствия как бы при реально происходящем событии достигает абсолюта.

Когда появляются на сцене враждебные силы, угрожающие добрым героям, допустим, Бармалей, угрожающий Ванечке и Танечке, или злой волк, который хочет скушать Красную Шапочку, детский зал реагирует на это как па абсолютно реальные события. Дети кричат, предупреждают добрых героев, чтобы они спасались, спрятались.

Для «начинающего» человека весь мир предстает совершенно новым, для него еще все одинаково неожиданно и одинаково правдоподобно. Для него еще нет разницы между реальным событием и тем, что он видит на сцене. Взрослый зритель хорошо понимает, что жизнь — это одно, а сцена — другое. Для того, чтобы его взволновать, потрясти, для того, чтобы заставить его сопереживать

тому, что происходит на сцепе, нужны сильные средства. Тем более что необходимо добиться сопереживания коллективного. Если книгу каждый читает в одиночестве, то в зрительном зале должна возникнуть общая эмоциональная реакция на происходящее. Зал одновременно взрывается громким хохотом, или одновременно замирает в момент напряжения действия.

Существует условный термин — «зрительский пояс». Имеется в виду, что как бы все присутствующие в зрительном зале охвачены единым поясом. Психофизиологические основания возникновения коллективного сопереживания — пока недостаточно изучены.

Создать коллективное восприятие, коллективное внимание, коллективный интерес, коллективную увлеченность, коллективное потрясение, будь то веселое, будь то трагическое, конечно, непросто. Зритель приходит в зрительный зал погруженный в свои дела. Кто-то думает о работе, кто-то думает о семье, кто-то взволнован происшествием в транспорте по дороге в театр... Полный зал перед началом спектакля — это еще не публика, это «кворум», сумма единиц, сумма индивидуумов, каждый из которых живет тем, с чем он сюда пришел. Период такого пока еще просто скопления зрителей называется предкоммуникационным. Общая коммуникация в зале еще не возникла. После окончания спектакля можно наблюдать и так называемый посткоммуникационный период, когда спектакль окончился, а зрители не расходятся. Бывают случаи, когда зрительный зал некоторое время единодушно молчит, и только после паузы вдруг взрывается аплодисментами. Впечатление от спектакля было столь сильным, что зрители не сразу могут выйти из состояния сопереживания происходящему на сцене.

Но нас интересует то, что лежит между пред- и посткоммуникационными периодами, время непосредственной коммуникации зала со сценой, когда мы наблюдаем прямую связь сцены со зрительным залом и обратную связь. Зрительный зал в свою очередь воздействует на сцену. На исполнителей сильно действует, например, пустота в зале. Малое количество зрителей, да еще и рассеянных по залу, не создаст зрительского «пояса», единой реакции.

Актеры знают, что есть «тяжелый зал», публика, которую трудно раскачать, включить в коммуникацию Сцена — Зал, потому что не работает коммуникация Зал — Сцена.

В свое время в прологе к «Фаусту» Гёте жаловался на трудности воздействия на публику:

«Кто ваша публика, позвольте вас спросить?

Один приходит к нам, чтоб скуку утолить.

Другой, набив живот потуже, идет сюда переварить обед.

А третий, что для нас всего, пожалуй, хуже.

Приходит нас судить по толкам из газет».

Итак, в зрительном зале произведение драматургии должно вызвать коллективное сопереживание. При этом важно подчеркнуть, что речь идет о сопереживании глубоком, имеющем множество оттенков. Сопереживание зрителя и сопереживание «болельщика» на стадионе далеко не одно и то же. Болельщик запрограммирован на единообразное переживание. Его волнует

количество голов. Его переживание одноплановое, — ощущение азарта.

Зрителя только в одном смысле можно назвать «болельщиком». Он всегда «болельщик» команды добра, забивающей «голы» в ворога зла.

Какими же способами, конкретно, драматург с помощью театра, добивается эффекта соприсутствия и сопереживания, эмоционального потрясения? Он создает модель, действующую модель человеческих отношений. Я подчеркиваю, именно модель человеческих отношений. Это необязательно модель реальной жизненной ситуации, потому что на сцене могут действовать и фантастические герои, и мистические герои, и демоны, и колдуны, могут разговаривать животные, может разыгрываться сказочная ситуация.

В произведении драматурга потенциально должен содержаться тот эффект сопереживания, то волнение зрителя, которое возникнет позднее, в момент исполнения произведения. И если подходить к сказанному с точки зрения драматургического мастерства, драматург как бы списывает свое произведение с будущего, воображаемого им спектакля. Если он в момент работы над пьесой не видит написанное им на сцене, не понимает, как будет воплощено то, что он написал, ему не удастся написать драматургическое произведение. Таким образом, по самой природе своего творчества драматург должен быть режиссером — первым режиссером своего произведения.

Итак, задача драматурга — обеспечить сопереживание, эмоциональное волнение, потрясение зрителя в будущем спектакле по тем принципам, по которым происходит воздействие на человека событиями реальной жизни.

Существует, естественно, много возможностей добиться этого и ни одно драматургическое произведение не должно быть похоже на другое, каждое должно обладать своей художественной силой.

Тем не менее, мы может назвать некоторые основные условия, без соблюдения которых сопереживание не возникает. Прежде всего, узнаваемость происходящего; Именно в смысле реальности самих человеческих отношений. Второе. Это — интерес зрителя к тому, что происходит. «Незанимательная пьеса — это кладбище идей, мыслей и образов», —писал А. Н. Толстой2.

Интерес — понятие широкое. Для того, чтобы зрителю было интересно, должно происходить нечто, основанное на современной проблематике, острое но проблематике, наконец, просто интересное с точки зрения увлекательности. В свое время Станиславский советовал: сначала завлечь, а потом внушить идею.

Наконец, самое важное условие для того, чтобы произведение драматургии оказало художественное воздействие — это создание целостной картины, целостного образа события. Если в произведении эпическом, скажем, в романе, создается, как мы говорим, образ эпохи, образ времени, то этот временной образ может существовать без сюжетной законченности. Об этом многие авторы великих эпических произведений неоднократно говорили сами. Например, Сервантес, начиная писать «Дон Кихота», замышлял его гораздо короче, а потом по мере написания, автор включал все новые и новые события. Роман, как говорил Сервантес, раздвигался как раздвижной стол.

Гёте засвидетельствовал, что, приступая к созданию своего романа

«Страдания молодого Вертера», он не знал вначале, что Вертер покончит жизнь самоубийством. Логика событий, логика самого движения, развитие героя, его характера привели к тому, что автор увидел единственный конец, к которому должен придти герой.

В лирике, где создается образ настроения, образ состояния, тем более не требуется обязательного сюжетного завершения.

В драме создается образ конфликтного события, образ социального столкновения. Этот образ должен обладать тремя обязательными элементами, обусловливающими его целостность. Прежде всего, надо объяснить, что происходит, где, почему и отчего возникло столкновение. Без этого оно не будет понятно. Надо показать развитие столкновения, его существо. И, наконец, надо показать, к чему это развитие привело.

«К чему привело» не равноценно понятию «чем кончилось». Кончиться любое событие в жизни, а тем более под пером автора, может совершенно случайно, а не как результат данного развития, не как результат борьбы противоречий, которые в данном конфликте проявились.

Создание целостною образа события является обязательным художественным требованием к произведению драматургии. История драматургии показывает, что во всех случаях, когда эта целостность нарушена, произведение художественно слабее, чем оно могло бы быть, а иногда просто не состоятельно.

Можно сказать, что в основе каждого произведения драматургии лежит принципиальная схема, состоящая из этих трех элементов: начало борьбы, ход борьбы и результат борьбы.

Начинать пьесу, не зная, чем она кончится, не следует. Финал произведения должен быть автору ясен в замысле. Ясное понимание финала своего произведения есть понимание и того, ради чего автор взялся за свою работу.

К сожалению, очень многие авторы, которые берутся за перо драматурга, не могут преодолеть сложности этой, казалось бы, простой задачи. Нередко автора поражает тот или иной жизненный факт. Он пытается его записать, думая, что факт сам «сработает», тем более, если внутри факта есть какое-то столкновение. В частности, это относится к паразитическому пониманию документального искусства. Некоторые всерьез думают, что достаточно найти интересный документ, исполнить его на голоса участников, придать ведущего, снабдить диалог шумом падающей воды или громом орудий, и получится драматургическое произведение в жанре документализма. Это, разумеется, не так. Жизненный факт, как правило, не содержит готовой драматургической структуры.

Известный советский режиссер и теоретик театра Н.П. Акимов оставил в своих книгах и в памяти тех. кто с ним работал, целый ряд замечательных мыслей, выраженных в афористической форме. Он весьма удачно оценил то явление, о котором идет речь: «Я видел и читал очень много плохих пьес, — говорил он, — но среди них не помню ни одной, которая бы плохо начиналась». И в самом деле, почти все плохие пьесы начинаются интересно. Автор придумал или подсмотрел действительно интересный эпизод, а что с ним делать

дальше — не знает. Между тем, жизненный фаю, как правило, становится фактом драматургии только в том случае, если его поставить в конкретную драматургическую структуру, то есть использовать его в рамках развития социального конфликта, показав начало борьбы, ход борьбы, результат борьбы. Один и тот же факт, использованный драматургом, может образовать вокруг себя совершенно разные произведения не только по сюжету, но и по жанру, в зависимости от того места, которое он займет в структуре произведения. Например, факт — решение супругов развестись, помещенный в начале пьесы, способен образовать комедию с благополучным окончанием — радостным примирением. Тот же факт — решение супругов развестись, поставленный в финал, не подходит для завершения комедийного развития и предполагает драму.

Иначе говоря, факт, изображенный в драматургическом произведении,— всею лишь элемент художественной структуры — драматургической композиции, которую должен создавать автор.

3. КОМПОЗИЦИЯ ДРАМАТУРГИЧЕСКОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ.

ОСНОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ДРАМАТУРГИЧЕСКОЙ КОМПОЗИЦИИ

Слово «композиция» восходит к латинским словам «compositio» (составление) и «compositus» — хорошо расположенный, стройный, правильный.

Любое произведение искусства во всех его видах и жанрах должно создать целостный образ изображаемого.

Если цель художника — изобразить человека за работой, он обязательно покажет и орудия труда, и материал обработки, и рабочее движение труженика. Если же предметом изображения является характер человека, его внутренняя сущность — художнику порой достаточно изобразить одно лишь лицо человека. Вспомним, например, знаменитый портрет Рембрандта «Старик». Человек изображен здесь не целиком, но целостность образа от этого не только не пострадала, но, напротив, выиграла. Ведь предметом изображения в данном случае является не фигура старика, а его характер. Изобразив лицо старика, Рембрандт создает типичный образ человеческого характера, свойственного старым людям, прожившим долгую, наполненную переживаниями жизнь. Образ нот вполне законченный, целостный.

Предметом изображения в драматургическом произведении является, как мы уже знаем, социальный конфликт (того или иного масштаба), персонифицированный в героях произведения.

История драматургии показывает, что создать целостный художественный образ конфликтного события, соблюсти казалось бы простое условие, показать не только начало конфликта, но и его развитие и результат, — отнюдь не просто. Трудность заключается в том, чтобы найти единственно правильное драматургическое развитие, а затем и завершение начальной ситуации.

Когда начало пьесы остается наиболее интересной ее частью и дальнейшее развитие идет от начала не «вверх», а «вниз», автор ее вынужден подбрасывать в свой затухающий костер новые «поленья», подменяя развитие данного конфликта из его начальной ситуации завязыванием каких-то новых, дополнительных коллизий. Этот путь исключает завершение пьесы разрешением того конфликта, с показа которого она началась, и ведет, как правило, к искусственному завершению способом волевого распоряжения автора пьесы судьбами своих героев.

В основном из-за композиционной сложности создания драматургического произведения и появилось справедливое убеждение, что драматургия — самый сложный род литературы. К этому следует добавить: хорошая драматургия. Ибо написать семьдесят страниц плохой пьесы легче, чем девятьсот страниц плохого романа.

Для того чтобы справиться с композиционными трудностями, драматургу необходимо хорошо понимать свою художественную задачу, знать основные элементы драматургической композиции и представлять себе «типовую структуру» построения драматургического произведения. Слово структура не случайно поставлено здесь в кавычки. Разумеется, никакое художественное произведение не пишется по заранее заданной схеме. Чем оригинальнее данное сочинение, тем будет лучше.

«Схема» отнюдь не покушается ни на индивидуальное своеобразие каждой данной пьесы, ни на бесконечное разнообразие произведений драматургического творчества в целом. Она носит условный характер и служит для того, чтобы наглядно разъяснить, о каких композиционных требованиях идет речь. Полезной она будет и для анализа структуры драматургических произведений.

Вместе с тем. предлагаемая «типовая структура» объективно отражает композицию драматургического произведения как такового и, следовательно, обладает некоторой обязательностью.

Соотношение между условностью и обязательностью здесь таково: содержание пьесы и соотношение размеров ее частей в каждом данном произведении различны. По их наличие и последовательность расположения для всех произведений обязательны.

Суть этого соотношения можно проиллюстрировать на вполне убедительном примере.

Разнообразие человеческих индивидуальностей живших, живущих и будущих людей необозримо. Каждый человек индивидуален и неповторим. Тем не менее, всем людям присуща единая «структура» организма. Отклонения от нее болезнь или травма — большое несчастье. Было бы поэтому странно считать покушением на индивидуальность каждого отдельного человека «схему» человека вообще. Разумеется, такое его изображение является предельным упрощением объекта. Это, однако, не делает данную «схему» неправильной и хотя бы в малейшей степени спорной. Вряд ли найдется кто-нибудь, кто не согласится с тем, что всякое нарушение этой «схемы» «человека вообще» нежелательно абсолютно в каждом случае.

Человек, у которого отсутствует хотя бы один элемент общечеловеческой «конституции»,— хоть и может жить, но является инвалидом. В таком же соотношении находится общая «схема» драматургического произведения и неповторяемость каждой отдельной пьесы.

Пьес и сценариев, построенных без соблюдения необходимых композиционных требований, не мало. Некоторые из них живут — идут на сценах театров, иногда — с успехом. Но это тем не менее пьесы — «инвалиды». Они, несомненно, были бы значительно более полноценными, если бы «руки», «ноги» и «голова» были у них «целы» и на своих местах. Эго относится не только к заведомо плохим пьесам. Есть не мало пьес, шедших с большим успехом, оставивших заметный след в истории театра, которые, однако, могли бы быть лучше, если бы были их авторами более основательно художественно доработаны, «доведены до кондиции». Наиболее авторитетными тому подтверждениями являются высказывания самих драматургов. Так, например, П. Погодин, знаменитая пьеса которого «Аристократы» оканчивается митингом перековавшихся на Беломорканале уголовников, «вредителей» и прочих заключенных, признавался, что «при упорных и долгих поисках можно было найти для «Аристократов» финал более удачный. Финал, который бы красиво и мощно ставил последнюю точку... без утомительных речей на сцене». С этим нельзя не согласиться.

Недооценка и недопонимание первостепенного значения композиции при написании драматургического произведения весьма распространены. Многие-авторы всерьез убеждены, что пренебрежение композицией — признак свободного полета их творчества, путь к новаторству.

В основе подлинного новаторства лежит усовершенствование художественных средств, усиление их действенной силы, поднятие прежнего уровня мастерства художника на более высокую ступень. Облегчение творческой задачи путем отказа от выполнения элементарных требований своего искусства ведет к созданию неполноценного произведения. Разговоры о новаторстве призваны в таких случаях прикрывать творческую беспомощность автора.

Поскольку без основных элементов драматургической композиции — изображения начала борьбы, хода (развития) борьбы и результата борьбы — невозможно создание целостного образа конфликтного события, — их наличие и названная последовательность расположения в драматургическом произведении являются необходимым, в полном смысле этого слова, элементарным художественным требованием драматургическою искусства.

На необходимость присутствия в произведении драматургии трех названных основных элементов в свое время обратил внимание Гегель. Поэтому принципиальную схему, лежащую в основе драматического

произведения, принято называть гегелевской триадой.

Для наглядности принципиальная структура драматургического произведения — триада Гегеля — может быть изображена таким образом.

начало борьбы ход борьбы результат борьбы

Перечислим на основе принципиальной структуры произведения конкретные элементы драматургической композиции, а затем раскроем сущность и назначение каждого из них.