Vi. логика и последовательность

Логика и последовательность как во внутренней, так и во внешней творческой работе имеют огромное значение. Вот почему большая часть нашей внутренней и внешней [сценической] техники опирается на них.

Вы должны были заметить это на протяжении всего изучаемого нами теперь курса. Во все моменты прохождения его я то и дело опирался и сносился на логику и последовательность как простого физического реального действия, так и сложного запутанного внутреннего переживания и действия.

Логичность и последовательность действия и чувствования одни из важных элементов творчества, которые мы теперь изучаем.

Как же пользоваться логикой и последовательностью в нашем искусстве?

Начну с внешнего действия, так как там нагляднее проявляется то, о чем теперь мне приходится говорить.

По усвоенной многолетней механической привычке, которая вошла в нашу двигательную мускульную систему, мы в реальной жизни действуем чрезвычайно логично и последовательно. Мало того, мы не можем действовать иначе, так как без надлежащей логики и последовательности нам не удалось бы выполнить многие необходимые нам в жизни действия. Вот, например, когда надо выпить стакан воды, необходимо сначала вынуть пробку из графина, подставить стакан, взять графин, наклонять его и лить воду в стакан. Если же мы вздумаем нарушать эту последовательность и начнем лить воду, не подставив стакана, или, если мы, не вынув стеклянной пробки из графина, будем наклонять его над стаканом, то случится катастрофа, то есть мы или прольем воду на поднос или на стол, на котором стоит графин, или разобьем стакан, в который упадет пробка наклоняемого нами графина.

Та же последовательность еще больше нужна в более сложных действиях.

Все это так элементарно и понятно, что в жизни мы об этом не задумываемся. По набитой привычке логика и последовательность сами собой являются и помогают нам.

Но как это ни странно, на сцене мы теряем логику и последовательность даже в самых простых действиях. Вспомните, как певцы и актеры размахивают бокалами, якобы доверху наполненными вином. Вспомните, как они одним махом опрокидывают в горло громадные кубки и не захлебываются от такой массы влаги, сразу вливаемой в горло.

Проделайте такую же операцию в жизни, и человек захлебнется и превратится в утопленника или же он выльет три четверти вина из кубка себе за воротник и на платье. Веками актеры проделывают такого рода невозможные в действительности действия, не замечая нелогичности и непоследовательности своих действий. Это происходит потому, что на сцене мы не собираемся по-настоящему пить вино из пустого картонного кубка. Нам не нужна там логика и последовательность производимого действия.

В жизни мы тоже не думаем о них, но тем не менее наши действия там логичны и последовательны. Почему же? Да потому, что они нам действительно нужны и мы по моторной привычке делаем все, что необходимо для их выполнения, и подсознательно чувствуем все, что необходимо для этого делать.

В реальной жизни в каждом действии, производимом нами подсознательно или механически, есть логика и последовательность. Они привычно, так сказать, подсознательно участвуют в том, что необходимо для нашей жизни.

Но сценические действия не нужны нашей человеческой природе; мы делаем лишь вид, что они необходимы нам.

Трудно делать то, к чему нет потребности. В таких случаях действуешь не по существу, а "вообще", но вы знаете, что на сцене это приводит к театральной условности, то есть ко лжи.

Как же быть? Надо из отдельных, маленьких действий, логически и последовательно подобранных друг к другу, складывать большое действие. Так было с Названовым в этюде "счета денег" и сжигания их.

Но тогда я руководил им и направлял каждое его малое, составное действие. Без меня он бы не смог выполнить данной ему задачи.

Почему же? Потому что он, как и огромное большинство людей, недостаточно наблюдателен и мало внимателен к мелочам и деталям жизни. Он не следил за ними, он не знает, из чего, из каких отдельных частей создаются наши действия; он не интересовался их логикой и последовательностью, а довольствовался тем, что они сами собой создавались.

Но я по опыту знаю, насколько это необходимо на сцене, и постоянно работаю в этом направлении, наблюдаю в самой жизни. Советую и вам последовать моему примеру. Тогда вам будет нетрудно вспоминать на сцене малые составные действия, их логику и последовательность, проверять и вновь складывать большие действия.

Стоит почувствовать логическую линию сценического действия, стоит несколько раз проделать его на подмостках в правильной последовательности и оно тотчас же оживет в вашей мускульной и иной памяти. Тогда вы ощутите подлинную правду вашего действия, а правда вызовет веру в подлинность того, что вы делаете.

Когда артист добьется этого, привыкнет к последовательности и к логичности своего действия, когда органическая природа узнает и примет его, тогда правильное действие войдет в жизнь роли и будет производиться, как и в реальной действительности, подсознательно. Старательно учитесь логике и последовательности физических действий.

-- Как же учиться-то? Как?..

-- Возьмите бумагу, перо и пишите то, что делаете:

1. Ищу бумагу в столе.

2. Берусь за ключ, поворачиваю замок, тяну на себя ящик стола. Отодвигаюсь со стулом, чтоб дать место выдвигаемому ящику.

3. Проверяю и вспоминаю, где, что и по какому общему плану разложены вещи в ящике. Понимаю, где искать бумагу. Нахожу, выбираю более подходящие листы, откладываю их на стол. Привожу на нем все в порядок.

4. Задвигаю ящик, придвигаюсь к столу.

Должен признаться вам, что подобного рода записи я произвожу в особых тетрадях. У меня накопилось большое количество их, и я нередко обращаюсь к ним за справками. Записи быстро оживляют память моих мускулов и очень помогают мне. Упоминаю об этом для вашего сведения.

* * *

...На протяжении наших занятий, если вы вспомните, мне приходилось на каждом шагу при изучении каждого из элементов обращаться к помощи логики и последовательности. Это доказывает, что они необходимы нам не только для действия, для чувствования, но и во все другие моменты творчества: в процессе мышления, хотения, видения, создания вымыслов воображения, задач и сквозного действия, беспрерывного общения и приспособления. Только при непрерывающихся линиях логики и последовательности во все моменты творчества создается в душе артиста правда, вызывающая искреннюю веру в подлинность своего чувствования на сцене.

Нельзя поверить искренно тому, что непоследовательно и нелогично, и когда это встречается в действительной жизни, то такое явление [бывает] исключением из общего правила, характерной особенностью отдельных [случаев]. В таком употреблении, конечно, непоследовательность и нелогичность приемлемы на сцене. В остальное же время необходимо с чрезвычайным вниманием и строгостью следить за тем, чтоб все было до последней степени логично и последовательно, так как без этого рискуешь впасть в передачу страстей, образов и действий "вообще". Вы знаете, что такая игра толкает на представление, на наигрыш, на ремесло.

* * *

[-- Как овладеть логикой и последовательностью действия -- вы]¹ узнаете со временем. Пока я могу рекомендовать вам лишь некоторую подготовительную работу; я могу дать вам некоторые указания.

-- В чем они заключаются?

-- В том, чтоб приучать свое внимание следить за работой своих внутренних и внешних творческих аппаратов.

Начните с более легкого, с внешнего беспредметного логического и последовательного действия вроде того, которое мы проделывали в упражнении счета денег, из начальной сцены этюда их "сжигания".

Такие упражнения приучают вникать в логику и последовательность отдельных составных, маленьких действий, создающих в совокупности одно большое действие.

Необходимо, что называется, набить себе руку в этих упражнениях, натренировать себя с помощью постоянного упражнения в самых разнообразных беспредметных действиях и целых сценок, какие только придут вам в голову. Когда вы разберетесь в них, уловите их логическую и последовательную линию, привыкнете к ней, то почувствуете правду. А где правда -- там и вера, где вера -- там близок и "порог подсознания".

После того как вы с помощью этих упражнений несколько дисциплинируете ваше внимание, приучайте себя направлять его внутрь вашей души. В этой области в еще большей степени необходимы логика и последовательность чувства. Не пугайтесь этих страшных слов. То, что я от вас требую, гораздо проще, чем кажется.

Вот в чем заключаются рекомендуемые мною упражнения.

Выберите какое-нибудь душевное состояние, настроение, а в конце концов и целую страсть и переведите ее на целый длинный ряд малых и больших внутренних и внешних действий. Что это значит?

Допустим, что вы выбираете состояние с_к_у_к_и. Осенний вечер, ранние сумерки, деревня, дождь и слякоть, одиночество, треск сухих веток и листьев. Место действия -- одно из знакомых имений, где вам приходилось жить или где вы могли бы, в вашем воображении, сейчас очутиться. Прибавьте как можно больше типичных для избранного места, времени и состояния предлагаемых обстоятельств.

-- Как же это делается?-- интересовался я.

-- Совершенно так же, как это делали вы сами на одном из давнишних уроков, в сцене "счета денег"². Тогда из отдельных моментов маленькой правды и веры в подлинность производимых маленьких физических действий (из которых складывается процесс счета денег) вы логично, последовательно и постепенно создавали большое физическое действие, большую правду и продолжительную веру в то, что делали на сцене.

Помните, тогда мы сравнили этот процесс с протаптыванием заросшей тропинки!

-- Помню, но не улавливаю в этой работе моментов подхода к "порогу подсознания",-- заметил я.

-- А все экспромты, которые тогда появились? Их, вероятно, подсказало подсознание.

-- Пусть так, но это мелочь!-- спорил я.

-- Эта мелочь приблизила вас к правде и вызвала веру в то, что вы делали. Одна большая правда потребовала другой, еще большей.

-- Какой же именно? -- не понимал я.

-- Вы захотели узнать о прошлом горбуна, вашей жены, изображаемого вами лица. Пришлось создать целый ряд волнующих вымыслов о прошлом. Это еще больше приблизило вас сначала к правдоподобию и вероятию, а потом и к правде, к вере и к самому "порогу подсознания".

-- Да, мне стало необходимо знать, для кого я работаю, для чего я забавляю горбуна,-- вспоминал я.

-- Вымысел сблизил вас с ним. Он создал вам семью, дом, уют, серьезную цель для ваших простых физических действий. Он создал на сцене то, что мы на нашем языке называем "я есмь".

Неужели вы думаете, что можно дойти до такого состояния без "порога подсознания"?

Вы стояли тогда на его линии, его волны поминутно окатывали вас. И всего этого вы добились через ничтожные, маленькие физические действия!

...И в области эмоции мы опять встречаемся с нашими вездесущими элементами -- л_о_г_и_к_о_й и п_о_с_л_е_д_о_в_а_т_е_л_ь_н_о_с_т_ь_ю.

Снова мне приходится временно отвлечься от объекта исследования и просмотреть, как влияют на эмоциональные чувствования логика и последовательность.

Короче говоря, я буду говорить о логике и последовательности чувствования в процессе творческого переживания.

Шутка сказать, логика и последовательность чувства!

Этот вопрос по силам лишь науке!! Как же мы, дилетанты и неучи, беремся за него?

Вот что извиняет нашу дерзость.

Во-первых, нам нет другого исхода. Необходимо так или иначе разрешить этот вопрос. В самом деле, не может же наше искусство, основанное на подлинном переживании, обойти вопрос логики и последовательности чувствования. Ведь без них нет правды, а следовательно, и веры, и "я есмь", и работы органической природы с ее подсознанием, на которых основано наше искусство, творчество, переживание.

Во-вторых, я подхожу к вопросу совсем не научным путем, который нам недоступен, а практическим.

Как вы, вероятно, заметили, во всех случаях, когда наука, техника не помогают нам, мы обращались к своей органической творческой природе, к ее подсознанию, к опыту и практике. И в данном случае предлагаю вам опять поступить так же. Переведем вопрос из плоскости науки в плоскость хорошо знакомой подлинной собственной жизни, которая дает нам огромный опыт, практические знания, богатейший неисчерпаемый эмоциональный материал, навыки, привычки и проч. и проч.

-- Как же перевести-то?-- волновался Вьюнцов.

-- Совершенно так же, как и раньше,-- успокаивал его Торцов.-- Спросите себя: "ч_т_о б_ы я с_т_а_л д_е_л_а_т_ь п_о-ч_е_л_о_в_е_ч_е_с_к_и, е_с_л_и б о_ч_у_т_и_л_с_я в п_р_е_д_л_а_г_а_е_м_ы_х о_б_с_т_о_я_т_е_л_ь_с_т_в_а_х и_з_о_б_р_а_ж_а_е_м_о_г_о л_и_ц_а?"

Ответьте на этот вопрос не как-нибудь, не формально, а со всей серьезностью и искренностью. Пусть не только ум, но главным образом чувство и воля участвуют и диктуют ответ. Не забывайте, что самое маленькое физическое подлинное действие способно создать правду и зародить естественным путем жизнь самого чувства.

Этого мало, мне нужно, чтоб вы передали ответ не в словах, а в ф_и_з_и_ч_е_с_к_и_х д_е_й_с_т_в_и_я_х.

Тут я опять напоминаю, что чем яснее, конкретнее, определеннее будут эти действия, тем меньше вы рискуете изнасиловать свое чувство³.

Таким образом, для того чтоб познать и определить логику и последовательность внутреннего, психического состояния и жизни человеческого духа, мы обращаемся не к мало устойчивым, плохо фиксируемым чувствам, не к сложной психике, а мы обращаемся к нашему телу, с его определенными, доступными нам конкретными, физическими действиями. Мы познаем, определяем и фиксируем их логику и последовательность не научными словами, не психологическими терминами, а простыми физи-ч скими действиями.

Если они подлинны, продуктивны и целесообразны, если они оправданы изнутри искренним человеческим переживанием, то между внешней и внутренней жизнью образуется неразрывная связь. Ею я и пользуюсь для своих творческих целей.

Вот видите, как естественно, просто, практически мы разрешили сложный, непосильный для нас вопрос о логике и последовательности чувства. Он разрешен вполне нам доступными, хорошо нам известными по жизненному опыту логическими и последовательными физическими действиями.

Значит, мой простой, не научный, а практический прием приводит к желаемой цели.

Вместо капризного, неуловимого чувства я обращаюсь к доступным мне физическим действиям, и_щ_у и_х в м_о_и_х в_н_у_т_р_е_н_н_и_х п_о_з_ы_в_а_х, черпаю необходимые мне сведения из своего близкого мне человеческого жизненного опыта. В эти моменты я отдаюсь своим воспоминаниям и самой своей природе. Она хорошо чует подлинную органическую правду и знает, чему можно поверить. Остается только слушаться ее. Вам, вероятно, понятно, что и в этом приеме дело не в самих физических действиях, а в тех внутренних оправданиях, которые мы создаем и которым искренно верим...

Когда вам надо передавать то или другое состояние, то или другое чувство, то прежде всего спросите: "что бы я стал делать в аналогичных условиях?" Запишите, переведите на действия и наложите их, точно кальку, на роль. Если пьеса талантлива и в ней настоящая жизнь, то окажется если не сплошное, то частичное совпадение.

Очень рекомендую вам записывать такие вопросы и ответы, касающиеся новой роли. Вот почему полезно это делать:

Для письменного вопроса или ответа приходится искать в себе подходящее меткое слово. Этого не сделаешь, не вникнув глубоко в вопрос. Это очень полезно для более углубленного познавания роли. Старайтесь при этом не как-нибудь, а хорошо, метко определить чувствования словесным наименованием. Это толкнет на еще больший анализ чувствования.

Существует и другая польза. Такие записи являются неоценимым творческим материалом для артиста.

Представьте себе, что у вас постепенно накопятся такого рода записи для всех внутренних состояний, настроений, с которыми вам придется встречаться в ролях и пьесах за время всей вашей артистической карьеры.

В самом деле, если б в нашем распоряжении были списки всех отдельных моментов, из которых создаются человеческие страсти, если б мы по этому списку логически и последовательно пережили каждую из составных частей создаваемой страсти, то мы не гонялись бы [за тем, чтобы] охватить ее сразу, как это делают актеры, а овладевали бы ею постепенно, по частям. Нельзя овладеть большой страстью роли сразу. А ведь именно этого добивается большинство актеров.

В эти записи вы внесете огромную часть душевного материала вашей эмоциональной памяти. Это огромно! Ведь это явится чрезвычайно ценным материалом при изучении вопроса логики чувств.

[Вот, например, любовь, -- начал объяснять Аркадий Николаевич.-- Из каких моментов складывается и какие действия вызывает эта человеческая страсть?

Встреча с ней или с ним.

Сразу или постепенно привлекается и все сильнее обостряется внимание будущих влюбленных.

Они живут воспоминаниями о каждом из моментов встречи.

Ищут предлога для нового свидания.

Вторая встреча. Желание связать себя друг с другом общим интересом, делом, требующим более частых встреч, и т. д. и т. д.

Потом:

Первая тайна, которая еще больше сближает.

Дружеские советы, требующие постоянных встреч и общения, и т. д. и т. д.

Потом:

Первая ссора, упреки, сомнения.

Новые встречи для разъяснения их.

Примирение. Еще более тесное сближение и т. д. и т. д.

Потом:

Препятствия к встречам.

Тайная переписка.

Тайные встречи.

Первый подарок.

Первый поцелуй и т. д. и т. д.

Потом:

Дружеская непринужденность в обращении.

Большая требовательность друг к другу.

Ревность.

Разрыв.

Расставание.

Опять встреча. Прощение и т. д. и т. д.

Все эти моменты и действия имеют внутреннее обоснование. Взятые вместе, они и отражают собой внутреннее чувство, страсть или состояние, которое мы называем одним словом "любовь".

Выполните мысленно правильно, обоснованно, вдумчиво, искренно и до конца каждое из этих действий, и вы сначала внешне, а потом и внутренне приблизитесь к аналогичному состоянию и действиям влюбленного человека. С такой подготовкой вам легче будет воспринять роль и пьесу, в которых заложена такая же человеческая страсть.

В хорошей, всеисчерпывающей пьесе все или главные из этих моментов проявляются в том или другом виде, в той или иной степени. Артист ищет и узнает их в своей роли. Они становятся этапными моментами, вехами на длинном пути пьесы и роли. При таких условиях мы выполняем на сцене ряд задач и действий, которые в своей совокупности и образуют то состояние, которое мы называем л_ю_б_о_в_ь_ю. Она создается по частям, а не сразу "вообще". Артист в этих случаях действует, а не наигрывает, по-человечески переживает, а не по-актерски ломается, он чувствует, а не передразнивает результаты чувства.

Но для большинства актеров, не вдумывающихся и не вникающих в природу тех чувств, которые они изображают, любовь представляется одним большим переживанием "вообще". Они пытаются сразу "объять необъятное"! Они забывают, что большие переживания складываются из множества отдельных эпизодов и моментов. Их надо хорошо знать, изучать, воспринимать и выполнять каждый из них в отдельности. Без этого артист обречен сделаться жертвой штампа и ремесла.

К сожалению, эта область логики и последовательности чувствования, очень важная для артиста, не применена еще к требованиям сцены. Поэтому нам остается только надеяться на то, что в будущем это будет сделано.

Выполните мне такую задачу и действие: заприте эту дверь на ключ, а потом пройдите через нее в соседнюю комнату,-- предложил нам Аркадий Николаевич.-- Не можете? В таком случае решите такой вопрос: е_с_л_и б здесь сейчас было совершенно темно, то как бы вы потушили эту лампочку?.. Тоже не можете?

Е_с_л_и б вы захотели передать мне по секрету вашу сокровенную тайну,-- как бы вы прокричали ее во все горло?

Почему в театрах в подавляющем большинстве случаев в течение пяти актов о_н и о_н_а всячески стремятся жениться, претерпевают всевозможные муки и испытания, отчаянно борются с препятствиями, а когда желанный момент наступает и после него они крепко поцелуются,-- сразу охладевают друг к другу, как будто бы все уже сделано, и спектакль уже до конца сыгран. Как зрители жалеют, что они весь вечер верили в искренность их чувств и стремлений, как разочаровывает холодность исполнителей главных ролей [и то], что у них такая плохая последовательность и нелогичный план роли!]

Видите, как просто мы разрешили вопрос о логике и последовательности чувства. Стоит спросить себя: "что бы я сделал, если б очутился в положении действующего лица?" На такой вопрос отвечает вам ваш собственный жизненный опыт, вами пережитый в реальной жизни и потому органически связанный с вашей внутренней природой.

Конечно, это не значит, что ваш опыт и стремления должны совпадать с таковым же опытом и стремлениями изображаемого лица. Тут может быть большое расхождение. Но важно, что вы будете судить о нем не как актер со стороны, как о чужом человеке. Вы будете судить его, как человек человека⁴.

Скажу в заключение только то, что вам уже хорошо известно, а именно, что логика и последовательность чрезвычайно нужны и важны в творческом процессе.

Особенно они были бы нам нужны на практике, в области ч_у_в_с_т_в_а. Правильность его логики и последовательности на сцене уберегла бы нас от больших ошибок, так часто встречающихся на сцене. Если бы мы знали логический и последовательный рост чувства, мы бы знали его составные части. Мы бы не пытались охватывать все большое чувство роли сразу, а логически и последовательно складывали бы его постепенно, по частям. Знание составных частей и их последовательность позволили бы нам овладеть жизнью нашей души.

VII. ХАРАКТЕРНОСТЬ

В начале урока я сказал Аркадию Николаевичу, что умом понимаю процесс переживания, то есть взращивания и воспитания в себе необходимых для изображаемого образа элементов, скрытых в душе творящего. Но для меня остается смутным вопрос физического воплощения внешности роли. Ведь если ничего не сделать со своим телом, голосом, манерой говорить, ходить, действовать, если не найти соответствующей образу характерности, то, пожалуй, не передашь жизни человеческого духа.

-- Да,-- согласился Торцов,-- без внешней формы как самая внутренняя характерность, так и склад души образа не дойдут до зрителя. Внешняя характерность объясняет, иллюстрирует и, таким образом, проводит в зрительный зал невидимый внутренний, душевный рисунок роли.

-- Вот-вот,-- поддакивали мы с Шустовым.-- Но как и где добыть эту внешнюю, физическую характерность?-- спрашивал я.

-- Чаще всего, особенно у людей талантливых, внешнее воплощение и характерность создаваемого образа рождаются сами собой от правильно созданного внутреннего склада души,-- объяснял Аркадий Николаевич.-- В книге "Моя жизнь в искусстве" приведено немало такого рода примеров. Хотя бы, например, случай с ролью доктора Штокмана Ибсена¹. Лишь только был установлен правильный склад души роли, правильная внутренняя характерность, сотканная из аналогичных с образом элементов, неизвестно откуда сами собой появились нервная порывистость Штокмана, разнобойная походка, вытянутые вперед шея и два пальца руки и другие типичные для образа действия.

-- А если не произойдет такой счастливой случайности? Как быть тогда?-- допрашивал я Аркадия Николаевича.

-- Как? Помните, что говорит в "Лесе" Островского жених Аксюши Петр, объясняя своей невесте, что нужно сделать, чтоб их не узнали при побеге: "Один глаз зажмурил, вот тебе и кривой".

Внешне укрыться от себя нетрудно, -- продолжал объяснять Аркадий Николаевич.-- Со мной произошел такой случай. У меня был хороший знакомый, говоривший густым басом, носивший длинные волосы и большую бороду с торчащими вперед усами. Вдруг он остригся, а бороду и усы сбрил. Под ними у него обнаружились мелкие черты лица, короткий подбородок и торчащие уши. Я встретился с ним, в его новом виде, у знакомых на семейном обеде. Мы сидели напротив, разговаривали. "Кого это он мне напоминает?" -- спрашивал я себя, не подозревая, что он напоминает мне его же самого. Шутник знакомый подделал свой голос и, чтоб скрыть свой бас, говорил на высоких нотах. Прошло пол-обеда, а я общался с ним, как с новым для меня лицом.

А вот вам и другой случай. Одну очень красивую женщину укусила пчела. У нее раздулась губа и перекривился рот. Это изменило до неузнаваемости не только ее внешность, но и дикцию. Встретясь случайно в коридоре, я проговорил с ней несколько минут, не подозревая о том, что это была моя хорошая знакомая.

Пока Аркадий Николаевич рассказывал нам примеры из своей жизни, он едва заметно прищурил один глаз, точно от начинающегося ячменя, а другой открыл более чем нужно и приподнял над ним бровь. Все это было сделано едва-едва заметно даже для стоявших рядом. От такого ничтожного изменения получилось что-то странное. Он, конечно, остался Аркадием Николаевичем, но... каким-то другим, которому не доверишься. В нем почудились плутоватость, хитринка и вульгарность, мало ему свойственные. Но лишь только он бросал игру глаз, то опять становился обычным нашим милым Торцовым. А прищурит глаз, опять появится подленькая хитринка, меняющая его лицо.

-- Замечаете ли вы,-- объяснял нам Аркадий Николаевич,-- что сам я внутренне все время остаюсь тем же Торцовым и все время говорю от собственного лица, независимо от того, прищурен у меня глаз или открыт, поднята ли или опущена моя бровь. Если б у меня начинался ячмень и от него прищурился бы глаз, я бы внутри тоже не изменился и продолжал бы жить своей естественной, нормальной жизнью. Почему же я должен душевно меняться от слегка прищуренного взгляда? Я тот же как с открытым, так и с закрытым глазом, как с приподнятой, так и с опущенной бровью.

Или допустим, что я укушен пчелой, как та моя знакомая красавица, и что у меня скривило рот.

Аркадий Николаевич с необыкновенным правдоподобием, легкостью, простотой и совершенством внешней техники передвинул рот направо, отчего соответственно изменились и его речь и произношение.

-- Разве от этого внешнего искажения не только лица, но и речи,-- продолжал он говорить с сильно измененным произношением слов,-- должна пострадать внутренняя сторона моей личности и естественного переживания? Разве я должен перестать быть самим собой? Как укус пчелы, так и техническое искривление рта не должны влиять на внутреннюю жизнь моего человеческого духа. А хромота ноги (Торцов захромал) или, например, паралич руки (в ту же минуту у него точно отнялись руки), сутуловатость (спина приняла соответствующий вид), вывернутые внутрь или наружу ступни ног (Торцов прошелся и так и сяк) или неверный постав рук, слишком вперед или слишком назад, за спиной (то и другое было показано тут же). Разве все эти внешние мелочи имеют отношение к переживанию, общению и воплощению?!

Достойны удивления та легкость, простота и естественность, с которыми Аркадий Николаевич моментально, без подготовки, сразу принимал те физические недостатки, то есть хромоту, паралич, сутуловатость, разные поставы рук и ног, о которых говорил в своем объяснении.

-- А какие необычайные внешние трюки, совершенно изменяющие исполнителя роли, можно проделать с голосом, речью и произношением, особенно согласных. Правда, голос требует при изменении [тесситуры] речи хорошей, правильной постановки и обработки. Без нее нельзя безнаказанно говорить долго на очень высоких или, наоборот, на очень низких нотах своего голоса. Что же касается изменения произношения, и особенно согласных букв, то это делается очень просто: втяните язык внутрь, то есть сделайте его короче (при этом Торцов сделал то, о чем говорил), и тотчас у вас получится особая манера говорить, напоминающая английское произношение согласных; или, напротив, удлините язык, выпустив его слегка вперед за зубы (Торцов сделал и это), и у вас получится выговор придурковато-шепелявый, при надлежащей доработке пригодный для Недоросля или Бальзаминова.

Или еще, попробуйте придать вашему рту иное, необычное положение, и у вас образуется новая манера говорить. Например, помните нашего общего знакомого англичанина, у него очень короткая верхняя губа и очень длинные заячьи передние зубы. Сделайте себе короткую губу и обнажите посильнее зубы.

-- Как же это сделать?-- пытался я проверить на себе то, что говорил Торцов.

-- Как? Очень просто! -- ответил Аркадий Николаевич, доставая из кармана платок и утирая им досуха нёбо верхних зубов и внутреннюю сторону верхней губы. Приподняв незаметно последнюю, в то время когда он якобы утирал губы платком, он отвел руку от рта, и мы увидели действительно заячьи зубы и короткую верхнюю губу, которая, приподнятая кверху, держалась потому, что слиплась с сухими деснами над зубами.

Этот внешний трюк скрыл от нас обычного, хорошо знакомого нам Аркадия Николаевича. Казалось, что перед нами тот подлинный знаменитый англичанин. Чудилось, что все в Аркадии Николаевиче изменилось вместе с этой глупой короткой губой и заячьими зубами: и произношение, и голос стали иными, и лицо, и глаза, и даже вся манера держаться, и походка, и руки, и ноги. Мало того, даже психология и душа точно переродились. А между тем Аркадий Николаевич ничего не делал с собой внутренне. Через секунду он бросил трюк с губой и продолжал говорить от своего имени.

Оказалось для него самого неожиданным, что почему-то одновременно с трюком с губой его тело, ноги, руки, шея, глаза и даже голос сами собой как-то изменили своему обычному состоянию и принимали соответствующую с укороченной губой и длинными зубами физическую характерность.

Это делалось интуитивно. Только после, когда мы сами проследили и проверили это явление, Аркадий Николаевич осознал его. Не Торцов сам, а мы объяснили ему (со стороны виднее), что все интуитивно появившиеся характерности соответствуют и дополняют образ господина с короткой губой и длинными зубами, явившийся от простого внешнего трюка.

Углубившись в себя и прислушиваясь к тому, что у него происходило внутри, Аркадий Николаевич заметил, что и в его психологии помимо воли произошел незаметный сдвиг, в котором ему трудно было сразу разобраться.

Несомненно, что и внутренняя сторона переродилась от создавшегося внешнего образа в соответствии с ним, так как слова, которые стал говорить Аркадий Николаевич, стали, по нашему наблюдению, не его, и речь изменила присущий ему стиль, хотя мысли, которые он объяснял нам, были его подлинные, настоящие...²

На сегодняшнем уроке Торцов наглядно показал нам, что внешняя характерность может создаваться интуитивно, а также и чисто технически, механически, от простого внешнего трюка.

Но где добыть эти трюки? Вот новый вопрос, который стал интриговать и беспокоить меня. Нужно ли их изучать, выдумывать, брать из жизни, случайно находить, вычитывать из книг, из анатомии?..

-- И то, и другое, и пятое, и десятое,-- объяснил нам Аркадий Николаевич.-- Пусть каждый добывает эту внешнюю характерность из себя, от других, из реальной и воображаемой жизни, по интуиции или из наблюдений над самим собой или другими, из житейского опыта, от знакомых, из картин, гравюр, рисунков, книг, повестей, романов или от простого случая -- все равно. Только при всех этих внешних исканиях не теряйте внутренне самого себя. Да, вот что мы сделаем,-- придумал тут же Аркадий Николаевич,-- на следующем уроке мы устроим м_а_с_к_а_р_а_д.

?!................... Общее недоумение.

-- Каждый из учеников должен создать внешний образ и скрыться за ним.

-- Маскарад? Внешний образ? Какой внешний образ??

-- Все равно! Тот, который вы сами выберете,-- пояснил Торцов.-- Купца, крестьянина, военного, испанца, аристократа, комара, лягушки или кого или что заблагорассудится. Гардероб, гримерская [будут] предупреждены. Идите туда, выбирайте костюмы, парики, наклейки.

Это заявление вызвало сначала недоумение, потом толки и догадки, наконец общий интерес и оживление.

Каждый про себя что-то придумывал, соображал, записывал, потихоньку рисовал, готовясь к выбору образа, костюма и грима.

Один Говорков, как всегда, оставался холодно-равнодушным.

Сегодня всем классом мы ходили в огромные костюмные склады театра, помещающиеся одни очень высоко над фойе, а другие, напротив,-- очень низко, под зрительным залом, в подвальном этаже.

Не прошло четверти часа, как Говорков выбрал все, что ему было нужно, и ушел. Другие тоже недолго задержались. Только Вельяминова да я не могли остановиться на определенном решении.

У нее как у женщины и кокетки разбежались глаза и закружилась голова от бесчисленного количества красивых нарядов. Что же касается меня, то я сам еще не знал, кого буду изображать, и рассчитывал при выборе на случай, на удачу.

Пересматривая внимательно все, что мне показывали, я надеялся напасть на костюм, который сам подсказал бы мне тот образ, который увлечет меня.

Мое внимание остановила простая современная визитка. Она была замечательна особой, никогда мною не виданной материей, из которой была сделана, песочно-зеленовато-серого цвета и казалась линялой, покрытой плесенью и пылью, перемешанной с золой. Мне чудилось, что человек в такой визитке будет казаться призраком. Что-то гадливое, гнилое, едва заметное, но вместе с тем и страшное, фатальное шевелилось у меня внутри, когда я смотрел на эту старую визитку.

Если подобрать "в тон ко всей паре шляпу, перчатки, нечищенную запыленную сероватую обувь, если сделать и грим и парик тоже серовато-желто-зеленоватые, линялые, неопределенные в соответствии с цветом и тоном материи, то получится что-то зловещее... знакомое...?! Но что это, я не мог тогда понять.

Выбранную тройку отложили, обувь, перчатки и цилиндр обещали подобрать, парик и бороду тоже, но я не удовольствовался этим и продолжал искать еще дальше, до последнего момента, когда, наконец, любезная заведующая гардеробом объявила мне, что ей пора готовиться к вечернему спектаклю.

Делать нечего, приходилось уходить, ничего определенного не решив, имея лишь в запасе заплесневелую визитку.

Встревоженный, недоуменный, я ушел из костюмерной, унося с собой загадку: кто тот, которого я одену в это платье с гнилью?

С этого момента и вплоть до маскарада, назначенного через три дня, со мной все время что-то творилось. Я был не я, каким обыкновенно себя чувствовал. Или, вернее, я был не один, а с кем-то, кого искал в себе, но не мог найти. Нет, не то!

Я жил своей обычной жизнью, но что-то мне мешало отдаться ей целиком, что-то разжижало мою обычную жизнь. Точно вместо крепкого вина мне поднесли [напиток], наполовину разбавленный чем-то непонятным. Разжиженный напиток напоминает о любимом вкусе, но лишь наполовину или на одну четверть. Я чувствовал лишь запах, аромат своей жизни, но не ее самое. Впрочем нет, и это не то, потому что я чувствовал не только свою обычную, но и какую-то другую происходившую во мне жизнь, но не сознавал ее в достаточной мере. Я раздвоился. Обычная жизнь ощущалась мной, но казалось, что она попала в полосу тумана. Я хоть и смотрел на то, что приковывало внимание, но видел не до конца, а лишь в общих чертах, "вообще", не докапываясь до глубокой внутренней сути. Я думал, но не додумывал, я слушал, но не дослушивал, нюхал и недонюхивал. Половина моей энергии и человеческой способности куда-то ушла, и эта утечка ослабляла и разжижала энергию и внимание. Я все не доканчивал то, что начинал делать. Казалось, что мне необходимо еще что-то совершить самое, самое важное. Но тут туман точно застилал мое сознание, и я уже не понимал дальнейшего, отвлекался и раздваивался.

Томительное и мучительное состояние! Оно не покидало меня целых три дня, а между тем вопрос о том, кого я буду изображать на маскараде, не двигался.

* * *