Патриотизм «горя от ума»
— Василий Васильевич, вы, наверное, хорошо помните тот год и те месяцы, когда мы впервые приступили к работе над«Горе от ума», — обратился К. С. Станиславский к В. В. Лужскому.
В. В. Лужский. Как не помнить! Если я не ошибаюсь, мы решили вопрос о возобновлении репетиции «Горя от ума», находясь еще в нашей первой гастрольной поездке, в 1906 году, за границей. Может быть, стосковались по родным местам, и даже «дым отечества» нам показался «сладок и приятен...»[23].
К. С. Совершенно верно. На наше решение поставить «Горе от ума», конечно, отчасти повлияло и то, что мы были несколько месяцев оторваны от России. Теперь о самой пьесе. «Горе от ума» считается комедией; ряд сцен, разумеется, оправдывают
всецело этот жанр. Но есть в этом величайшем произведении та горькая скорбь писателя за свою родину, свой народ, печатью которой отмечены «Ревизор» и «Мертвые души» Гоголя, многие комедии (подчеркнул интонацией К. С.) Островского, сатирические пьесы Сухово-Кобылина. Эти скрытые за смехом, за жанром комедии гоголевские «слезы» рождены великим чувством любви наших гениальных классиков-драматургов к своей родине.
В 1906 году мы уезжали из Москвы с горьким чувством несбывшихся надежд политического и общественного характера, и поэтому, когда на режиссерском совещании (кажется, во Франкфурте) Владимир Иванович предложил поставить по возвращении в Москву первой новой премьерой не «Бранда» и не «Драму жизни», а «Горе от ума», все с восторгом единодушно согласились.
Нам почудилось, что через бессмертный текст «Горя от ума» мы сможем донести до зрителя те мысли и чувства, которые волновали нас в те дни.
Я помню, как все наперебой стали вспоминать на этом совещании отдельные стихи комедии, кто с горечью, кто с упреком, кто страстно, кто с надеждой. На все наши мысли и чувства у Грибоедова оказались припасены замечательные выражения. Помните, Василий Васильевич?
В. В. Лужский. Как же, как же... в труппе, как только узнали, что мы будем снова работать над «Горе от ума», все без устали повторяли: «Что нового покажет нам Москва»...
К. С. Да, и как горько нам было, что не имеем мы права сказать полным голосом:
Нет, нынче свет уж не таков...
Вольнее всякий дышит...
В. В. Лужский. Василий Иванович[24] и в спектакле эту фразу произносил с каким-то особенным выражением: этого, мол, сейчас нет, но так будет!
Последовала некоторая пауза. И Константин Сергеевич и Василий Васильевич задумались на несколько секунд о чем-то вместе пережитом, о том, что оставило глубокий след в их памяти. Молчание, которое мы не смели нарушить, прервал сам К. С.
— Думаю, что вам, молодым режиссерам, — сказал он, — полезно знать, чем мы жили, о чем думали в дни первых наших мечтаний и замыслов постановки «Горя от ума». Времена сейчас не те. Поистине «свет уж не таков!» И не мне вам объяснять, кто сегодня составляет «свет» нашего общества и как случилось,
что «вольнее всякий дышит»! Тут вам, как говорится, карты в руки! Впрочем, по разговору, который у нас сейчас произошел с Василием Васильевичем, вы легко можете догадаться, что важнейшей чертой комедии Грибоедова я считал и считаю патриотизм, глубокую любовь автора к своему, русскому народу, к своему отечеству.
И мы вместе с автором видели возможность в «Горе от ума» жить и волноваться, с одной стороны, чувством любви к своему народу, а с другой стороны, осуждать все то, что тогда, по условиям цензуры, не могли бы осудить ни в какой другой пьесе.
В «Горе от ума» мы могли даже призывать открыто к тому, что еще
...взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна...
Монологи Чацкого казались нам форточкой, через которую в зрительный зал повеет свежим, бодрящим, вселяющим надежду воздухом грибоедовских мыслей о будущем России.
Возобновляя сейчас «Горе от ума», мы знаем, что наш зал будет полон такими патриотами, которых нет ни в какой другой стране. Мы знаем, что и молодая часть нашей труппы и наши старики преданно, горячо любят свою прекрасную родину и хотят сделать ее вместе со всем народом новой, невиданной по своим общественным устремлениям страной, хотят, чтобы наш пример — борьба русского, советского народа за свой государственный строй, за свои идеалы — стал примером для всех народов мира, стремящихся к истинной свободе, стремящихся освободиться от власти денег, от эксплуатации бедного богатым, слабого сильным. Все эти чувства наши актеры могут вложить в комедию Грибоедова. Русский актер всегда был и будет патриотом, как бы он ни ругался, ни проклинал сгоряча все неполадки каждого своего отдельного дня. А этих неполадок у нас еще сегодня, ох, как много!
И о них тоже ярко, сатирически остро говорится в «Горе от ума». Надо жить и ненавистью к ним, к не изжитым еще в нашем быту и в наших характерах подленьким мыслям, поступкам и намерениям.
Но эта естественная, справедливая критика себя и окружающего тебя мира неотделима от любви к своему, отечественному, родному.
«Горе от ума» нельзя играть только в одном «ключе», в одном состоянии духа: равнодушно! Бойтесь этого холодного, пагубного для всякого художника чувства. Оно глубоко чуждо духу и характеру русского человека.
На Западе художники умеют каким-то образом быть виртуозами в своих профессиях, оставаясь сдержанными и холодными людьми. Русские писатели, художники, артисты, музыканты, к великому их счастью, не умеют так работать. Они сгорают в работе. Они терзаются, как Чацкий, миллионом терзаний, они пытаются, подобно Чацкому, сдвинуть глыбы, которые оказываются им часто не под силу. Но зато если им это удается, то возникают величайшие произведения русского гения. Когда русского художника одушевляет на такой подвиг великая любовь к истории своего народа, рождаются картины Сурикова и Репина; когда он влюблен в русскую природу, появляются Левитан, Васнецов, Поленов. О русском человеке, о необыкновенном богатстве его духовного мира пишут Гоголь, Пушкин, Толстой, Чехов, Горький. Любовь к русскому театру, как реалистическому, правдивому отображению русской жизни, родила великого Щепкина, О. О. Садовскую, М. Н. Ермолову; в музыке — гениальных композиторов Глинку, Мусоргского, Чайковского.
Это все имена великих патриотов! К ним я присоединяю Грибоедова. На их творчестве надо воспитывать молодежь, потому что патриотизм является подлинной неиссякаемой силой, чистым и живительным источником для творчества каждого художника.
В. В. Лужский. А профессия? Вы же всегда учили нас, Константин Сергеевич, выше всего ставить, любить наше театральное дело, нашу актерскую работу?
— А для чего надо любить свою профессию? — ответил вопросом на вопрос Константин Сергеевич. — Разве ради нее самое или тех выгод, той славы, которую она вам приносит? Нет, только ради служения в этой профессии обществу, народу, отечеству. Вы это отлично знаете, Василий Васильевич, и свой вопрос задали, конечно, не от имени тех ваших товарищей, которые вместе с нами строили Общедоступный Художественный театр, а от имени некоторой части нынешней театральной молодежи. Да, я знаю, что сейчас часто пытаются профессионализмом[25] подменить более важные цели в искусстве. Поэтому мы и хотим с Владимиром Ивановичем, чтобы у нас сегодня в театре из всей русской классики в первую очередь прозвучала на сцене патриотическая пьеса — патриотическая тема. Профессионализм в искусстве необходим, но он не заменяет цели, которой должно служить искусство; вспомните слова Гоголя: театр есть кафедра, с которой надлежит воспитывать зрителя.
Константин Сергеевич заглянул на секунду в свой блокнот и вычеркнул в нем привычным движением карандаша строчку вверху страницы.
— Как и в 1906 году, мы решили вернуться сегодня после нашей заграничной поездки к «Горю от ума», — продолжал он, — не только потому, что это великолепная, острая политическая сатира на прошлое, на дворянство, на быт и нравы московских бар. Не только потому, что монологи Чацкого заставят зрительный зал еще глубже оценить завоеванную нашим народом свободу. Нет, не только поэтому. Сила «Горя от ума» в том, что в нем ярко выражен дух русского народа, который открыто готов всегда признать свои недостатки, но делает это с полным ощущением чувства своего достоинства. В «Горе от ума» нет мелкого зубоскальства над русскими людьми и характерами, оно ставит вопросы преобразования общества смело, уверенно. Автор знает, что таким, каким он изобразил современное ему общество, оно не останется навсегда. Это делает «Горе от ума» прогрессивной, свободолюбивой, высокой комедией. Такой нет ни у одного народа. Шеридан в Англии, Мольер во Франции, сатиры Гейне критиковали общество и нравы своего времени. Но им недоставало того гражданского темперамента, того чувства ответственности за взятую тему, которой отличается сатира Грибоедова.
В этом я вижу ее огромное воспитательное значение. «Горе от ума» воспитывает зрителей и, я бы добавил, актеров, театры в трех направлениях: патриотическом, национальном и художественном.
Идея политического порядка совершенно очевидна, хотя и сказана в пьесе Фамусовым: «Он вольность хочет проповедать»,— снова подчеркивает слова интонацией К. С.
— Идеи национального осознания русскими своей самобытности, своего достоинства, — продолжает К. С, — выражены во многих местах пьесы и тоже ясны. «Воскреснем ли когда от чужевластья мод?..» и так далее.
Когда я говорю о художественном воспитательном воздействии «Горя от ума» на зрителей и актеров, я имею в виду не только исполнителей ролей в этой комедии, но всех актеров того театра, который ставит «Горе от ума», а иногда и соседние театры в городе.
Голос Грибоедова, его слово необычайно сильно и надолго запечатлеваются в памяти тех, кто его слышит. Когда в театре репетируют «Горе от ума», весь состав актеров, рабочих, служащих театра в своих житейских делах и рядовых разговорах начинает пользоваться мыслями — образами Грибоедова.
Иногда это доходит до анекдота.
Я помню, как наш парикмахер-гример, завивая нашу молодую, но уже игравшую большие роли актрису, нечаянно подпалил ее локоны. На бурный монолог несколько истерически настроенной в этот вечер актрисы он невозмутимо ответил: «Пожар способствовал ей много к украшенью!» В ужасе от его «дерзости» актриса явилась ко мне, заявляя, что гример нарушил, по ее мнению, все этические традиции нашего театра. Мне стоило большого труда доказать ей, что Яша был лишь всецело в плену грибоедовского текста и ничем не хотел ее обидеть!
В. В. Лужский. Это анекдот, а случались и драматические казусы. Помню, в те же дни мне пришлось по вашему же, кажется, поручению снять одного молодого актера с небольшой роли в «Горе от ума» и назначить на эту роль его приятеля.
...О боже мой! Кого мне предпочли?!
Зачем меня надеждой завлекли?... —
при всей труппе воскликнул в отчаянии юноша и... залился горькими слезами.
К. С. (смеясь). Ну, это уже чересчур вольное переложение стихов Грибоедова на свой лад.
В. В. Лужский. Но чувства-то были искренние, грибоедовские! На все мои утешения он отвечал:
Не образумлюсь... виноват...
и так далее.
К. С. Язык Грибоедова действительно настолько живой, жизненный, что невольно тянет отвечать именно его словами, выражать свои чувства в образных оборотах речи Грибоедова. Словарь Грибоедова необычайно богат и разнообразен. К одному основному слову, понятию «любовь» Грибоедов в нескольких строках гениально присоединяет страсть, чувство, пылкость, биение сердца, преданность душе, угождение... Помните:
Но есть ли в нем та страсть? то чувство? пылкость та?
Чтоб кроме вас ему мир целый
Казался прах и суета.
Чтоб сердца каждое биенье
Любовью ускорялось к вам?
Чтоб мыслям были всем, и всем его делам
Душою — вы? вам угожденье?
Об языке Грибоедова надо говорить отдельно и подробно. Я хочу вернуться к вопросу значения «Горя от ума» в репертуаре театра.