С народным творчеством

Американским музыкантам должно быть ясно, что между музыкой многих величайших европейских мастеров и народной музыкой их родных стран существует тесная и близкая связь. Не то, чтобы композиторы эти брали народные темы и пересаживали их в свои сочинения (хотя и это нередко случается во многих произведениях) ; но они так проникались духом мелодий, свойственных их родному народу, что все их сочинения получали облик столь же отличный и характерный для данной народности, как вкус национального вина или фруктов.

Возьмем такое сочинение, как наиболее популярная из опер Римского-Корсакова — «Золотой петушок». Оно глубоко проникнуто духом русской народной песни, и его русский характер выражен очень ярко. Оно русское, и никакое больше. Римский-Корсаков, которого я очень хорошо знал, тщательно стремился к тому, чтобы сохранить дух русской песни в своей опере.

И, действительно, за исключением нескольких модернистов, все русские композиторы глубоко впитали дух русской народной песни. Правда, Рубинштейн проявляет ярко выраженные германские черты во многих своих произведениях, но, тем не менее, и в его музыке есть немало русских влияний. Чайковский, которого, как мне кажется, некоторые американские критики склонны считать последователем скорее немецких и общеевропейских традиций и образцов, чем русских,— свободно

и широко пользовался русскими темами и был близок к национальной музыке.

Глинка считается первым из русских композиторов, использовавшим в своём творчестве русские темы. Чайковский сравнивает его с желудем, из которого выросла русская музыка.

Большие композиторы всегда и прежде всего обращали внимание на мелодию, как на ведущее начало в музыке. Мелодия — это музыка, главная основа всей музыки, поскольку совершенная мелодия подразумевает и вызывает к жизни свое гармоническое оформление... Мелодическая изобретательность, в высшем смысле этого слова, — главная жизненная цель композитора. Если он неспособен создавать мелодии, имеющие право на длительное существование,—то у него мало шансов на овладение композиторским мастерством. По этой причине великие композиторы прошлого проявляли столько интереса к народным мелодиям своих стран. Римский-Корсаков, Дворжак, Григ и другие обращались к народному мелосу, как к естественному источнику вдохновения.

Футуристы, напротив, открыто заявляют о своей ненависти ко всему, что хотя бы отдаленно напоминает мелодию. Они требуют «краски», «атмосферы» и, игнорируя все правила нормального построения музыки, создают произведения бесформенные, как туман, и столь же недолговечные.

Когда я говорю «современные композиторы», — я не имею в виду футуристов. Я мало ценю тех, кто отказывается от мелодии и гармонии ради погружения в оргию шума и диссонансов, являющихся самоцелью. Русские футуристы повернулись спиной к простой народной песне своей родины, и, вероятно, потому их творчество вымучено, ходульно и неестественно. Это справедливо в отношении не только русских футуристов, но и всяких других. Они стали отщепенцами, людьми без родины — в надежде, что смогут стать интернациональными. Но в этом они ошибаются, ибо, если мы когда-нибудь придем к музыкальному эсперанто, то это произойдет не путем игнорирования народной музыки той или иной страны, но через слияние музыкальных языков разных национальностей в единый язык; не через некий апофеоз эксцентрических музыкальных высказываний отдельных

индивидуумов, но путем соединения музыки народов всех стран в одно целое, подобно водам разных рек, текущим в одно море.

Композитором, в наибольшей мере использовавшим русские народные темы, является безусловно Римский-Корсаков, хотя и музыка Мусоргского насквозь пропитана духом русской песни. Бородин, Мусоргский и многие другие — типично русские. С другой стороны, Скрябин— совсем не русский. Его ранние произведения — шопеновские по характеру; многие из них изысканно прекрасны. Его поздние произведения, однако, находятся на музыкальной «ничьей земле». И хотя они в большой степени способствовали созданию ему репутации оригинального композитора, они не увеличили его славы, как мастера подлинной музыкальной архитектоники. Некоторые близорукие критики имели дерзость указывать на Мусоргского как на композитора, бедного мелодиями, — тогда как его творчество изобилует превосходными мелодиями исключительной оригинальности, хотя он и пользовался несколько усложненными приемами их разработки.

Я глубоко убежден, что, за немногими исключениями, произведения футуристов не будут долговечны. Футуризм — это своего рода грибок, непрочный, неспособный выдержать испытание временем. И это не потому, что приверженцы этой школы — «модернисты». В общепринятом смысле слова — произведения такого композитора, как Метнер (которого, к сожалению, мало знают в Америке), изумительно свежи и современны, а между тем в его музыке нет ничего футуристического. В действительности Метнер ненавидит футуристов. Америка должна лучше узнать произведения этого действительно великого композитора. Россия уже начинает понимать, что он занял свое место в ряду наших «бессмертных». Штрауса, Шёнберга, Регера и др. широко пропагандировали в Америке; почему игнорируют Метнера — я не в состоянии понять.

Разнообразие народного песенного материала в России почти беспредельно. На огромных просторах страны объединены разные народы. У них различные языки и различные песни. Крестьянская музыка Кавказа или Крыма, например, едва ли может считаться русской. Она — типично восточная. Это понял Бородин и с огромным

успехом использовал песни этих народов в некоторых своих произведениях восточного характера.

Наиболее известны и часто используются в музыке народные песни центральной России и Поволжья. Россия обладает огромной территорией, однако далеко не все население ее славянского происхождения. Причина этого та, что в давно прошедшие времена в стране побывало много различных народов: готы, гуны, авары, болгары, мадьяры, хозары; влияние их осталось, но оно никогда полностью не заглушало славянский склад, характерный для сегодняшней России и для имеющей мировое значение музыки великих русских мастеров.

У меня создалось убеждение, что в тех странах, которые особенно богаты народными песнями, естественно развивается великая музыка. Но я с удивлением обнаружил, что в Испании, столь богатой изумительной народной музыкой, так мало композиторов, приобретших мировую известность. С другой стороны, вспомним те литературные шедевры, которые дала Испания, начиная от Сервантеса и до наших дней. А вот, например, небольшая группа таких стран, как Скандинавия, с ее сравнительно редким населением, дала таких композиторов, как Григ, Свендсен, Синдинг.

Создалось впечатление, будто русская церковь оказала глубокое влияние на русскую музыку. Это не совсем верно. Церковные композиторы сами обращались к сборникам старинных мелодий. Я считаю, что, в целом, в отношении нашей музыки влияние церкви переоценено.

Меня иногда спрашивают, не считаю ли я, что произошедший в России коренной переворот окажет влияние на будущее русской музыки. Правда, в настоящее время неспокойная обстановка тормозит всю творческую работу.

России потребуется некоторое время для того, чтобы оправиться от разрухи, явившейся результатом мировой войны. Но я глубоко убежден, однако, что музыкальное будущее России безгранично.

Царь делал немного такого, что могло бы способствовать развитию музыки. Вспомним, что в большинстве великие русские композиторы вынуждены были сочинять музыку между делом, а средства к существованию добывать другой работой. Последнего царя — Николая — редко видали на концертах, и он почти совсем

не интересовался достижениями в области музыки своей страны. Уровень его музыкального развития станет ясен, если вспомнить, что его любимым музыкальным развлечением был оркестр балалаечников под управлением Андреева. Этот ансамбль превосходных народных музыкантов был хорош сам по себе, но в смысле музыкальной ценности — это примерно то же, что американский мандолинный оркестр или ансамбль банджо по сравнению с симфоническим оркестром.

По моему мнению, американскому композитору следует скорее искать выражение в музыке космополитического типа, чем стремиться развивать чисто национальный стиль. Америка молода, но с течением времени в ней появятся собственные народные песни, а пока это произойдет, музыка ее будет, естественно, так же многоязычна, как и многонационален народ, ее населяющий.

Я недавно был на концерте Иосифа Гофмана, прошедшем с большим успехом; программа состояла целиком из произведений американских композиторов. Произведения были очень хорошие, но я не слышал американской музыки. Это была французская, немецкая, итальянская музыка, — совсем, как если бы она была создана в этих странах!

Америка обладает яркой особенностью, являющейся порождением ее демократии и огромного количества представленных в ней национальностей: это какая-то космополитическая черта, которую композиторы должны схватить и передать в своей музыке. Как это будет сделано, где и когда,— никто не знает. Я, однако, убежден, что использование индейских и негритянских напевов едва ли даст настоящую, большую, самостоятельную американскую музыку, разве только что развивать эти напевы будут сами индейские или негритянские композиторы.

Самое высокое качество всякого искусства — это его искренность.

Мак Доуэлл — единственный американский композитор, которого в какой-то мере знают в России, где некоторые его произведения пользуются большой и заслуженной популярностью. Он обладал большим мелодическим чутьем и очень музыкально подходил к материалу.

Я сейчас потому нахожусь в Америке, что нигде во всем мире нет такой музыкальной жизни, как в современной Америке. Здесь лучшие оркестры и наиболее чуткая публика, здесь больше возможности услышать хорошие оркестровые произведения и поиграть самому. Вот, например, Филадельфийский оркестр: рост его коллектива и его руководителя Стоковского происходил не постепенно, а каким-то скачком.

За последние десять лет музыкальная жизнь Америки получила такое развитие, что мне это кажется просто невероятным.

Во многих городах американские студенты лишены возможности, которая считается правом каждого учащегося музыкально-учебного заведения в России,— возможности слушать музыку: в Америке билеты на симфонические концерты дороги, и немногие студенты могут их покупать. Насколько мне известно, концерты здесь запродаются вперед, и потому лишь немногие могут попасть на них. В России наоборот: если студент проявляет способности хоть немного выше средних, его рекомендуют директору консерватории как заслуживающего права посещать бесплатно все генеральные репетиции симфонических оркестров. В России обычно бывает не меньше трех репетиций, а последняя, генеральная, по существу,— законченное исполнение. Подумайте, как эта было бы полезно для американских студентов! Почему американские консерватории не могут это сделать?

Меня спрашивают, думаю ли я, что интерес к фортепиано ослабевает? Зачем задавать такой вопрос? Мастерство в области фортепианной игры всегда представляло большой художественный интерес для всех, кто не совсем безразличен к музыке.

По моему мнению, ни один современный пианист даже не приближается к великому Рубинштейну, которого мне приходилось не раз слышать. Возможности фортепиано далеко не исчерпаны; пока это произойдет, перед пианистами настоящего и будущего будет стоять огромная цель: сравниться в своем искусстве с Рубинштейном и другими великими мастерами фортепиано.

Верно, что общий уровень пианизма поразительно поднялся; он был достаточно высок и во времена Рубинштейна. И это мне напоминает не лишенные сарказма

слова маэстро. Однажды Рубинштейн играл в Москве, на концерте «присутствовали все» и все места были проданы за несколько недель вперед. Вскоре после своего концерта Рубинштейн пошел послушать нового пианиста, который уже прославился своим талантом. Когда после концерта Рубинштейна спросили, что он думает об игре нового исполнителя, он, нахмурив свои густые брови, очень серьезно сказал: «О, теперь все хорошо играют на рояле!»

Так вот в чем дело, — «играют все хорошо». Но как немного, как мало исполнителей, хотя бы приближающихся к великому Рубинштейну.

СЕРГЕЙ РАХМАНИНОВ —

ОДИН ИЗ ВЫДАЮЩИХСЯ