Метаплазмы и метаграфы

До сих пор мы говорили о слове как чисто фонетическом явлении. Но сообщение часто поступает к нам через другого посредника, через письмо. Хотя орфография, если подходить к ней только с психологической или исторической точек зрения, и является всего лишь эпифеноменом (пассивным отражением) языка, она играет существенную роль в формировании представления о языке у его носителей¹. В процессе обучения французскому языку

¹ Вероятно, именно эту мысль в довольно образной форме хотел выразить Ж. Галише: «Орфография, таким образом, не является чистой формальностью, простой условностью языка: она во многом является языковой необходимостью» (Galichet 1964, с.32). Ранее Ф. де Соссюр уже отметил этот факт: «В конце концов на-

особое внимание уделяется орфографии, и часто именно через письмо обучаемый получает представление о содержании текста. Даже если письменность, строго говоря, и не является «составной частью языка», как это утверждается в одном сочинении, где мы находим целый ряд опасных заблуждений (см. Thimonnier 1967, с. 71), следует все-таки признать, что языковая форма может проявляться и в графической субстанции, ориентированной только на зрительное восприятие: можно знать язык и не уметь говорить на нем. Ельмслев в свое время встал на защиту языкового статуса графической субстанции: по его словам, «не всегда можно установить, что является производным, а что — первичным», и кроме того, «факты диахронии не релевантны при описании синхронии» (Hjelmslev 1968, с. 142 — 143)². Все эти замечания наводят нас на мысль о том, что следует различать метаплазматические отклонения по способу их образования. И в самом деле, метаболы могут применяться к звуковой субстанции (уровень p), где действует определение слова, сформулированное нами выше, но они могут также осуществляться и на графическом уровне (уровень q). Теперь надо дать новое определение слова, применимое к графической субстанции. Его можно было бы сформулировать так: слово — это заданная дискретная единица, представляющая собой набор графических знаков, упорядоченных определенным образом, набор, допускающий повтор. Мы будем называть типографские знаки графемами, поскольку они являются носителями значения. Но из факта наличия двух уровней p и q, еще не следует, что они противопоставлены друг другу, поскольку они имеют область пересечения. Преобразования типа p, воздействующие на звуковую форму слова, почти всегда меняют и его графическое оформление. Одним словом, почти все, что относится к p, относится и к q. Но здесь имеются в виду только значимые преобразования, и именно поэтому мы говорим, что рассматриваемая нами закономерность охватывает «почти» все случаи. Например, замена апикально-денталь-

чинают забывать о том, что говорить научаются раньше, чем писать, и естественное соотношение оказывается перевернутым» (Saussure 1967, с. 47. Цит. по русск. переводу: Соссюр де Ф. Курс общей лингвистики. М., «Прогресс», 1981, с. 64).

² См. русск. перевод: Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка. — В кн.: «Новое в лингвистике», вып. 1. М., «Прогресс», 1960. Ту же точку зрения мы находим в Ruwet 1964, с. 289.

ного R дорсальным r не влияет ни на содержание высказывания, ни на форму его выражения. Но тем не менее выбор R, r или информативен, поскольку оно дает возможность судить, например, о социальном происхождении говорящего, о том, где он родился и вырос, или уловить его намерение пародировать то или иное произношение. Эти незначимые фоностилистические вариации не находят своего отражения в письменной форме высказывания ( ) в отличие, например, от дефектного произношения, которое свойственно, в частности, некоторым героям Бальзака: Горио произносит ormoires вместо armoires 'шкафы', мадам Воке говорит tieuilles вместо tilleules 'липы' [1]. Именно поэтому мы отмечаем лишь частичное совпадение классов р и q. Если речь идет о пересечении, а не о включении, то должны быть случаи, когда имеет место q, но нет р ( ). Французская орфография, действительно, не является точной транскрипцией произносимой звуковой цепи: довольно часто это просто последовательность знаков, существующих независимо от отображаемой ими звуковой материи. Именно данное обстоятельство позволяет применять к графическому ряду операции, которые при устном декодировании не затрагивают фонетической реализации слова. Можно произнести New York на французский манер, но отношение, связывающее это произношение с его графическим стимулом, не является взаимно-однозначным, поскольку Селин [2] писал Nouilleyork (от nouille 'слабак'), а еще один критик предложил писать Nouillorque.

Таким образом, мы будем рассматривать отдельно метаграфы, или операции, изменяющие графическую, но не звуковую форму слова. Однако раздел, посвященный метаграфам, следует рассматривать только как дополнение к сказанному о метаплазмах. И нет ничего удивительного в том, что клетки таблиц метаплазмов и метаграфов не всегда удается заполнить симметричным образом: это свидетельствует не столько о несовершенстве риторической модели, сколько о недостаточной упорядоченности графической формы французского языка³.

³ Представители классической риторики уже отмечали, что метаплазмы могут найти свое выражение и в письменной форме и что, с другой стороны, некоторые значимые изменения не могут быть выражены на графическом уровне. Но латинская орфография по ряду параметров сильно отличается от французской. С одной стороны, латинская письменность лучше отражает фонетику, и по-

Рис. 5

Уровни

«Фигуры умолчания», использованные нами при определении слова, вынуждают нас внести еще один, третий по счету, тип уточнений. Речь идет об уровне, к которому относится рассматриваемая нами главная лексическая единица: необходимо выделить минимальные элементы, несущие смысловую нагрузку, не подлежащие дальнейшему членению. В первой главе мы напомнили об основных положениях теории уровней и о двух типах отношений, связывающих элементы этих уровней. Некоторые элементы по своему размеру меньше слова, другие больше. В речевой цепи как французского, так и любого другого языка, последовательности единиц могут объединяться, образуя при этом более крупные единства. Последовательность, элементы которой наиболее тесно связаны друг с другом и которая обладает наибольшей устойчивостью, и есть

этому возможность варьировать графемы, не меняя при этом смысла, там невелика. Но, с другой стороны, некоторые фонологически значимые элементы не имеют в латыни графического выражения: ударение, долгота и т. д.

слово. Но любая последовательность может примыкать более или менее плотно к предшествующим и последующим последовательностям.

Перечислим основные теоретические положения, принятые нами в ходе исследования. Мы будем говорить о трех планах, для которых характерна различная степень сложности. Первый план мы назовем инфраязыковым. Это уровень различительных признаков, не имеющих самостоятельного выражения в языке. С точки зрения фонетики эти различительные признаки являются фемами (если пользоваться общепринятой терминологией) [1], или меризмами (в системе терминов Бенвениста *): глухость/звонкость, лабиальность и т. д., взрыв, фрикативность и пр. В области графики это формальные характеристики графем, которые, по всей видимости, были хорошо изучены специалистами по вычислительной технике с крупных предприятий, производящих электронное оборудование, создавшими считывающее устройство: прямые, кривые, петлеобразные наклоны, закрытый/открытый контур и т. д. Второй план мы назовем элементарным: это уровень фонем. Фонемы могут группироваться в морфемы и в монемы, если подходить к этому вопросу с позиций синтагматики, или в слоги, если выбран чисто формальный подход, и лишь затем объединяться в слова. Третий, или комплексный, план — это уровень синтагм, или групп слов, образующих некоторое единство. Синтагмы в свою очередь могут объединяться в предложения. Совершенно очевидно, что граница между метаплазмами и метатаксисом не является сплошной и незыблемой. Мы будем считать, что к этому комплексному уровню относятся все метапластические операции, которые изменяют слово (как мы его определили выше) и охватывают две и больше лексические единицы, будь то в качестве исходных или в качестве результирующих⁴. Предложенное трехчастное деление, об общетеоретической значимости которого мы уже говорили выше⁵, позволит нам провести достаточно тонкую классификацию всевозможных типов метаплазмов.

* См. русск. перевод: Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., «Прогресс», 1974, с. 131. — Прим. ред.

⁴Именно здесь замыкается граница между метаплазмами и метатаксисом: метатаксис, нарушая отношения между словами, не влияет на их субстанцию.

⁵ Мы здесь не воспроизводим таблицу, где фиксируется совместимость или несовместимость каждого оператора с тем или иным типом единиц.

Еще один критерий, на сей раз чисто эмпирический, поможет нам дать еще более дифференцированную классификацию. Если некоторая совокупность элементов имеет линейную протяженность или может быть представлена в виде линейной последовательности (таким свойством обладают единицы второго и третьего уровней), можно с точностью указать то место в этой совокупности, где происходит субстанциальная модификация. Например, сокращение или добавление может осуществляться в начале, в конце или в середине слова. Кроме того, в процессе описания метаплазмов и метатаксиса мы будем иногда рассматривать явления, свойственные лишь поэзии. Поэзию можно понимать как некоторый вторичный код внутри языка — подкод, накладывающий дополнительные формальные ограничения на сообщение с точки зрения его получателя.

Вооружившись таким арсеналом всевозможных средств, мы можем приступить к описанию метапластических явлений, хотя предложенное ниже описание и не претендует на полноту. Для простоты изложения метаболы классифицируются в соответствии с типом примененной операции. Этого принципа мы будем придерживаться и в последующих главах.

1. СОКРАЩЕНИЕ

1.1. Операция сокращения может производиться на инфраязыковом уровне. Она сводится к отделению от фонемы одной из ее фем, причем это отделение не препятствует реализации самой фонемы; тут меняется лишь артикуляционная оболочка слова.

В таком предложении, как Fous n'afes pas te feine *, снятие звонкости позволяет получить подражание немецкому произношению⁶.

На элементарном уровне сокращение может затрагивать большее или меньшее число составляющих и осуществляться либо в начале, либо в конце, либо в середине

* Это предложение получено путем оглушения звонких согласных v и d в предложении Vous n'avez pas de veine 'Вам не везет'. — Прим. перев.

⁶ Отметим, что сокращение признака всегда является полным. Поскольку операция производится на уровне нечленимых элементов, она может быть либо полной, либо ее не должно быть вообще.

слова. Таким образом мы получаем соответственно аферезис (las вместо hélas 'увы', 'man вместо maman 'мама' и т. д.) и апокопу (fac, pérpète вместо faculté 'факультет', pérpétuité 'пожизненное (заключение)')*. Изменения в середине слова (abscisio de médio) представлены синкопой **: ma'ame, la v'la, çui-ci вместо madame 'мадам', là voilà 'вот она', celui-ci 'этот'⁷.

Апокопа может принимать достаточно внушительные размеры, как, например, в случае «La P... respectueuse» («Добродетельная ш...»). Мы часто сталкиваемся с этим явлением, когда неблагопристойные восклицания сокращаются в угоду правилам хорошего тона (m..., b... de D... b... de f... и т. д.; пусть читатель сам продолжит этот список).

Синерезис [1], который в поэзии используют как прием версификации, может в равной степени рассматриваться как сокращение: слово diamant 'бриллиант', в котором обычно насчитывается три слога, может быть укорочено до двух: происходит перераспределение фонетических единиц в соответствии с правилами, уменьшающими число групп, то есть слогов в слове. В античной поэзии использовались систола (укорочение долгого слога) и синезис (слияние гласных).

1.2. Сокращение, как мы уже говорили выше, может быть полным. В этом случае слово просто исчезает из предложения, в результате чего происходит изменение мелодики фразы, которое на письме передается многоточием⁸. Процитируем пример, заимствованный у Селина:

* Ср. русское зав вместо заведующий, преп и фак вместо преподаватель и факультет. — Прим. перев.

** Ср. русское здрасьте вместо здравствуйте. — Прим. перев.

⁷ Здесь следует проявлять особую осторожность, когда мы имеем дело с лексикализацией производных форм. Слово cinéma 'кино' нельзя рассматривать как результат применения операции сокращения к слову cinématographe 'кинематограф'. Создается даже впечатление, что скорее последнее является метаплазмой через добавление. Слово ciné пока еще можно считать результатом сокращения, но как долго это еще продлится?

⁸ Наличие пунктуации, разумеется, не является в поэзии обязательным. Примером может служить цитируемое ниже стихотворение Клоделя:

Quand je comprendrais tous les êtres

Aucun d'eux n'est une fin en soi ni

Le moyen pour qu'il soit il le faut

(Этот пример цитируется и обсуждается в Morier 1961, с. 55 — 56.)

Je crois que je serais emporté tout doucement... J'ai idée ainsi... foi dans l'ombre... 'Я думаю, что я покину этот мир совсем тихо... мне так кажется... вера в мрак...'. Напомним также начало «Le petit» Жоржа Батайя: ...fête à laquelle je m'invite seul, où je casse à n'en plus finir le lien qui me lie aux autres '...праздник, на который я приглашаю себя одного, на котором я рву до самого конца связи, соединяющие меня с другими'. Очевидно, что о сокращении можно говорить лишь в том случае, когда избыточность достаточно велика, чтобы компенсировать отсутствующий элемент. С другой стороны, как уже отмечалось выше, операция полного сокращения приводит к одинаковым результатам в каждой из четырех граф [см. общую табл. — Прим. ред.]: сокращение — это в то же время и эллипсис, и асемия, и пауза. Можно даже утверждать, что в данном случае речь идет скорее о фигуре содержания, чем о метаболе формы, поскольку ее применение часто основывается на использовании семантической избыточности.

2. ДОБАВЛЕНИЕ

2.1. На инфраязыковом уровне эта операция тоже достаточно проста: при выполнении некоторых условий (сочетаемость различительных признаков подчиняется довольно строгим правилам) к уже имеющейся фонеме прибавляется лишняя фема. Результат этой операции в точности противоположен результату операции сокращения: к явлениям такого рода относится замена le cœur 'сердце' на le gœur, где взрывной звук становится звонким [1].

На элементарном уровне операция добавления может применяться как в начале, так и в конце слова. В первом случае мы имеем дело с различными видами протез (таких, например, как esquelette — от squelette 'скелет', или esqirituel — от spirituel 'духовный' [2], или в строке из стихотворения Р. Кено: Les nrous nretiennent les nracleurs букв. 'Колеса удерживают скрепер', где в начале каждого полнозначного слова добавлен согласный n) и с присоединением различных префиксов, если добавленный элемент — морфема. Так, у любителей архаики мы находим détrancher, s'entre-regarder, a y A. Жида — prévespéral, suracuité, surraisonnable, inépanché, réassoiffer. Во втором случае добавление является парагогой * [3]

* Курсив наш. — Прим. ред.

(avec que) или присоединением суффиксов, если добавленная единица — морфема: bedondaine, pointelet, tristouillet, trucmuche и все сложные слова с суффиксом -rama, которые были так дороги Бальзаку [1].

Если добавление относится к середине слова, то речь идет об эпентезе [2] (merdre и mirlitaire) или инфиксации (здесь опять-таки можно привести пример из «Одиль» Р. Кено: Ainsi pensotai-je en me rendant chez Marcel 'Так подумывал я, идучи к Марселю').

Обратная операция по отношению к синерезису, диереза * [3], может рассматриваться как добавление, поскольку она приводит к увеличению числа единиц внутри слова путем преобразования односложной цепочки в двусложную. Рассмотрим два примера:

De la Louisiane aux deux sœurs Carolines

(Виньи)

Car le Maître est allé puiser l'eau du Styx

(Малларме).

По правилам скандирования в слове Louisiane должно быть четыре слога (в то время как при нормальном произнесении этого слова их только три, если вообще не два), а в слове puiser — три (вместо двух). В классическом стихосложении известно явление подобного рода — энтазис, то есть удлинение краткого гласного. В поэзии часто приходится сталкиваться с добавлением, заключающимся в произнесении немого звука е (е muet), но это возможно и в нестихотворных текстах. Такая операция используется, в частности, у Селина: Ça sera tout ce que vous y metterez 'Там будет все, что вы туда вложите'.

На сложном уровне операция добавления порождает очень интересное явление, которое с тех пор, как известен Шалтай-Болтай (Humpty Dumpty), называют «складным словом» (mot-valise буке, 'слово-чемодан'). Это частичное слияние двух слов, имеющих общую часть, и их реинтерпретация. Слова évolution и volupté имеют общую часть volu. Следовательно, можно создать новое слово évo-luption, содержащее оба эти слова [4]. Здесь речь идет именно о добавлении, поскольку одно из этих двух слов является главным, и когда Р. Кено, описывая ситуацию, где подвыпивший герой в торжественной обстановке целует другого персонажа, употребляет выражение donner l'al-

* Курсив наш. — Прим. ред.

coolade [donner l'accolade — 'обнять', 'расцеловать'; alcool — 'алкоголь'. — Прим, перев.], то здесь слово accolade является главным, поскольку превалирует именно его семантическая и грамматическая функции. Синтагматические отношения также влияют на выбор одного из этих слов: donner требует accolade, a не alcool 'алкоголь'. Приведем несколько примеров, принадлежащих перу Филиппа де Марникса де Сент Альдегонд [1], который в своем знаменитом памфлете с ненавистью обрушивается на богословские факультеты университетов: cluniversité (где clunis 'ягодица' + université 'университет'), humeversité (humer 'пить'), luneversité (lune 'луна') и т. п. [2]. Что касается особого вида складных слов, названных доктором Фердьером, большим специалистом в этой области, «словами-сэндвичами» (mot-sandwiches), то их особенность заключается в том, что одно слово вкладывается целиком в другое, разрывая его на две части. Вот очень удачный пример такого рода: прилагательное rajolivissant [3], очень популярное в Тулузе в 40-х гг. (см. Ferdière 1964, с. 138).

2.2. И наконец, не следует забывать о том, что добавление может применяться многократно. Мы не имеем в виду случай, когда слово или словосочетание повторяется в предложении несколько раз, поскольку тогда фигура не меняет самое форму слова (geminatio). Но редупликация слова имеет прямое отношение к рассматриваемому явлению, если в результате мы получаем новое слово: так происходит, например, в случае foufou (fou — 'сумасшедший'). Мы сталкиваемся с этим явлением в некоторых разновидностях детской речи, когда все слова в предложении повторяются дважды. Разумеется, итеративное добавление может затрагивать только часть того или иного слова. Если речь идет о фонеме, мы имеем дело с приемом выделения или подчеркивания: il est bêêêêête 'он глу-у-уп'. Или другой пример: C'est dans ce lit, qui ne se distingue pas précisément par ses proportions gigantesques, que le soldat frrrançais rêve de l'amour et de la gloire 'Именно в этой постели, не отличающейся гигантскими размерами, фррранцузский солдат мечтает о любви и славе' (P. Larousse. Dictionnaire universel). Повторяющимся элементом может быть слог: таким образом могут быть получены слова с ласкательным оттенком, такие, как, например, fefemme (от femme 'женщина'). Известно, что в XVI в. многие

авторы, и прежде всего дю Варта, прославились «усложненными» образованиями такого типа (floflotter от flotter 'плавать' и т. д.).

Приведенные выше примеры, вообще говоря, не блещут изяществом... Но именно такие добавления положены в основу самых характерных особенностей любой, и в частности французской, поэзии.

И в самом деле, рифма есть не что иное, как упорядоченный повтор одинаковых звуковых элементов, поскольку ее можно определить как «омофонию последней ударной гласной, а также — в некоторых случаях — последующих фонем» (Morier 1961, статья «Rime»). Ассонанс, понимаемый как омофония последней ударной гласной в ограниченной группе слов (синтагмы, строфы), также относится к приемам такого типа. Явление итеративного добавления особенно хорошо прослеживается на примере «рифмы-эхо» (rime écho) '[1]:

О toi qui dans mes fautes mêmes

m'aimes

Viens vite, si tu te souviens,

viens

T'étendre à ma droite, endormie

mie

Car on a froid dans le linceul

seul

(В. Гюго).

В этом примере редупликация становится еще более заметной за счет смежности повторяющихся звуковых элементов. То же самое происходит и в случае «увенчанной» рифмы (rime couronnée) :

La blanche colombelle belle

Souvant je vais priant criant

(Mapo)

или «сквозной» рифмы (rime emperière) :

Que ce remord, Mort, mord!

A! oui, ris-t'en, tant! [2]

(Цит. по: Морье).

Последняя — всего лишь частный случай внутренней рифмы (rime interne) [3]:

Je promène au hasard mes regards sur a plaine

(Ламартин).

Отсюда можно получить все виды аллитераций, конкатенированных рифм (rime concaténées), ветвящихся рифм (rimes sénées) и т. д. [1].

Cerise cuve de candeur

Digitale cristal soyeux

Bergamotte berceau de miel

Penséeimmense aux yeux de paon

(Элюар).

Заметим, что редупликация может быть графической. Так, например, в первой из цитированных строф повторяются, вообще говоря, только две начальные согласные, но три начальные графемы.

Разумеется, можно пойти и дальше по этому пути. Явление омофонии, рассмотренное только с метапластической точки зрения, не объясняет в полном объеме действенности этого риторического явления. Ибо очевидно, что на уровне контекстуального этоса (см. гл. VI) получаемый от такой редупликации эффект зависит также от означаемых соответствующих единиц (грамматикализованность или неграмматикализованность рифмы, контрастивность значений, знакомая специалистам по парономазии и т. д.). Прекрасным примером сдвига в «сцеплении» между звуковой и семантической последовательностью может служить известное стихотворение с омонимической рифмой (holorime), сочиненное Альфонсом Алле и цитируемое Шарлем Кро:

Où, dure, Eve d'efforts sa langue irrite (erreur!)

Ou du rêve des forts alanguis rit (terreur!) [2].

В данном примере при полном совпадении двух звуковых последовательностей наблюдается совершенно различное членение на знаки в соссюровском смысле слова. Означаемое в этом случае теряет смыслоразличительную силу. Наше восприятие блокируется в синтагматическом плане полным или почти полным совпадением двух звуковых последовательностей. Когда же мы соединяем эти две последовательности с их означаемыми, то обнаруживаем существующее между ними отличие на более высоком уровне дистрибуции.

Заметим, что противопоставление графемы и фонемы, о котором мы говорили выше, и здесь дает о себе знать. Рифма, безусловно, создавалась для слуха, но в рамках классической поэзии ей надлежало также быть приятной

для глаза. Знаменитые замечания Ракана [1] напоминают нам об этом. Так зародилась «рифма для глаза» (rime pour l'œil): ее мы находим у Ламартина (mer — aimer), равно как и у Бодлера (hiver — élever) [2].

3. СОКРАЩЕНИЕ С ДОБАВЛЕНИЕМ

3.1. Эта операция может затрагивать некоторые различительные признаки. Например, в просторечьи часто можно услышать cintième (вместо cinquième) étage 'пятый этаж' — здесь гутуральность взрывного согласного заменяется дентальностью. Сюда же относится явление диссимиляции в таких случаях, как collidor (вместо corridor 'коридор' [3]) или célébrai (вместо cérébral 'мозговой').

Сокращению с добавлением может подвергаться не один какой-то различительный признак, а несколько фем, а следовательно, и несколько фонем в слове. Именно таким способом могут быть получены oneille папаши Юбю * и vuvurrer Зази **, а также многие явления, свойственные детской речи. Если эта операция затрагивает в речевой цепи все звуки, обладающие каким-то общим свойством, то в результате получается, например, что-то вроде пародии на произношение с пришепетыванием, приписываемое обычно жителям Оверни (Un chacheur chachant chacher... вместо Un chasseur sachant chasser 'Охотник, умеющий охотиться...'). Можно также привести образчик забавных народных песенок, известных в фольклоре многих народов мира, где все гласные сведены к одной (французский популярный рефрен: Buvons un coup, ma serpette est perdue, или испанская песня: Cuando Fernando septimo usaba paleton, и т. д.), или что-то вроде эротического стихотворения, принадлежащего перу Марка де Папильон де Лафриза:

Je me veux regardé en tes beaux yeux luysans:

Car ce sont les misoirs des Amouseux enfans,

Apres je modesay ta goge ma menonne.

* Герой комедии А. Жарри «Царь Юбю» («Ubu-roi»). — Прим. перев.

** Героиня романа Р. Кено «Зази в метро». («Zazie dans le métro»). — Прим. перев.

Soudain je laichesay ton joliet tetin,

Puis je chatouillesay ton beau petit tounin⁹.

Но вернемся к более серьезным примерам. Субституции, или замене, может подвергаться целая морфема. Это имеет место, например, в единственном числе слова fardal (от fardeau 'ноша'), образованном по аналогии с существительным на -al с суффиксом -aux во множественном числе [1], или в обессмертившем Мольера сабире из турецких эпизодов «Мещанина во дворянстве»: Si ti sabir, ti respondir... Именно при помощи замены суффиксов Шарль де Костер, автор замечательной «Легенды о Тиле Уленшпигеле», создает существительные prédicastre, guenaille u chicherie [2].

3.2. Ранее мы уже говорили о том, что сокращение с добавлением может быть и полным. В области метаплазмов результатом применения этой операции является не что иное, как синонимия¹⁰. Полное сокращение с добавлением по своему действию в целом не отличается от замены части слова, хотя может показаться, что результаты в этих случаях несоизмеримы. Тип связи в парах синонимов partir/s'en aller 'отправляться/уезжать, уходить' и désespoir/désespérance 'отчаяние/безнадежность' один и тот же. Во втором случае сокращение с добавлением реально ощутимо, в то время как в первом — нет. Но синонимию можно интерпретировать следующим образом: при одном и том же означаемом все составные элементы означающего сокращаются и заменяются другими. Иными словами, при неизменном понятии производится замена на уровне обозначения. Но многие лексические единицы, семические толкования которых совпадают, не являются в полном смысле слова тождественными. Например, bailler 'отдавать', 'вручать' и donner 'давать' или группа слов mourir 'умереть', décéder 'скончаться', crever 'подохнуть' ¹¹.

⁹ В этом сонете из «L'Amour passionnée de Noémie» детский стиль (ср. последнюю строку Car l'Amour se fait mieux en langage enfançon) выражается главным образом в сокращении г (Si tu n'accode à moy le folâte Gaçon) или его замене на свистящий.

¹⁰ Здесь мы имеем в виду синонимию слов, не имеющих общей морфологической основы (синонимия типа А, без общей морфологической основы). Мы противопоставляем ее синонимии с общей морфологической основой (синонимия типа В).

¹¹ Первые исследователи в области лексической семантики упрощали суть дела, поскольку рассматривали лишь специально подобранные, удобные для разбора примеры; таково описание значения лексемы fauteuil 'кресло' у Бернара Поттье (Pollier 1964,

Эти слова, обнаруживающие одно и то же семическое содержание, различаются на уровне коннотации, которая в традиционном семантическом анализе обычно не учитывается ¹². Таким образом, создается впечатление, что каждой семе, входящей в состав лексической единицы, соответствует некоторый набор маркеров другого типа, предназначенных для различения функциональных уровней речи или эмоциональной окраски, по которым одни слова противопоставляются другим. Так, глаголы cacher 'прятать' и celer 'таить, скрывать' с точки зрения семического анализа эквивалентны, но при этом celer имеет маркер, отсутствующий у cacher ¹³. Отметим, что семическое ядро у них общее. Таким образом, синонимия является частным случаем сокращения с добавлением: при более или менее полном совпадении семического ядра производится замена формообразующих элементов означающего, и эта субституция сопровождается изменениями на уровне коннотации.

Метаплазматический статус синонимии типа А (без общей морфологической основы) не так четко очерчен, как для морфологической синонимии (типа В). В случае замены суффиксов для получения инварианта достаточно обратиться к означающему. Этот прием вообще применим в тех случаях, когда отклонение проявляется на более низких уровнях (на уровне различительных признаков, фонем или даже аффиксов): оно всегда реализуется через отношение «воспринятая единица (unité perçue) vs понятая единица (unité conçue) » — например, когда мы слышим слово chacheur вместо chasseur 'охотник', мы воспринимаем фонему |š|, но понимаем ее как |s|. Даже

с. 107 — 138). В разборах подобного рода отправной точкой на самом деле является референт, экстралингвистическая реальность, а не смысл, поскольку каждой семе ставится в соответствие реальная пространственная характеристика. В этом случае вполне естественно сопоставлять каждому означенному объекту единственное семическое толкование, и наоборот. Но подобный метод не применим к перечисленным выше примерам. Принцип взаимооднозначного соответствия между семическими толкованиями и лексическими единицами себя не оправдывает.

¹² Самые придирчивые теоретики часто оставляют без внимания или попросту исключают из рассмотрения коннотацию (Lеfebvre 1966, с. 120).

¹³ Именно здесь с особой очевидностью прослеживается преобладание дистрибутивного критерия над семическим: celer и cacher могут быть истолкованы одинаково, но сочетаемость у них тем не менее разная.

если редукция отклонения распространяется на несколько уровней (в том числе и семантический), она всегда захватывает через элементарное отношение уровень означающего. Но в случае синонимии типа А инвариант воспринимается, наоборот, через означаемое. Это становится очевидным, если учесть, что, рассматривая явления, имеющие место на более низких уровнях, мы переходим при их интерпретации от фонем к единицам, включающим их в качестве составных частей. Именно на этом более сложном уровне мы осознаем сам факт отклонения, или разрыва между произнесенным и понятым означающим, и, двигаясь в обратном направлении, мы сводим отклонение целого к отклонению части, то есть сводим отклонение слова к отклонению фонемы. И естественно, мы поступаем точно так же, когда речь идет о метаплазмах, полученных путем полного сокращения с добавлением, причем синонимия без общей морфологической основы является лишь частным случаем таких метаплазмов. Для синонимов такого тина «включающее» множество, позволяющее редуцировать отклонение, естественно, следует искать выше, на уровне синтагмы или предложения. Именно поэтому здесь мы почти всегда имеем дело с семантической редукцией. Все высказанные соображения, казалось бы, говорят в пользу того, что синонимию надо описывать в терминах метасемем: и в самом деле, можно провести некоторую аналогию между заменой penser 'думать' на cuider устар. 'думать, предполагать, верить' и приемом, лежащим в основе метафоры и метонимии. Но тем не менее синонимия, несмотря на всю сложность этого явления, обусловленную сложностью уровня, к которому оно относится, полностью описывается через означающее. Мы еще вкратце вернемся к этому вопросу (гл. IV, 0.2).

В своей работе, посвященной синонимии, Б. Поттье показал, что лексические единицы языка могут быть описаны в терминах лексических классов в зависимости от наличия/отсутствия в них той или иной семы (Роttier 1964, приложение). Возможны четыре случая: 1. Отсутствие общих сем (как, например, bateau 'судно' — mercure 'ртуть') ; 2. Частичное пересечение множеств сем, когда уже наблюдается некоторое сходство (слова bateau 'судно' и train 'поезд' имеют общую сему — 'транспортное средство'); 3. Полное включение: это «частичная синонимия» (например, bateau 'судно', navire 'корабль') ; 4. Совпадение множеств сем. Этот четвертый теоретически воз-

можный случай представляет собой полную синонимию: автор считает, что на практике он вообще не встречается. Следует ли нам принять точку зрения Б. Поттье? Действительно, синонимия представляет собой включение одного множества в другое. Несколько расширим сказанное выше. Включенное слово немаркированно, оно употребляется в самых разных контекстах, в то время как маркированным является включающее слово. Имеющееся между ними более или менее важное различие затрагивает несущественные семы коннотации.

К частным случаям стилистической синонимии относятся архаизмы и неологизмы. В парах bailler — donner 'давать', battre — dauber 'бить, колотить', bouter — mettre 'ставить' один член немаркирован, а другой имеет маркер «архаизм» ¹⁴. Итак, к архаизмам мы будем относить лексические единицы, которые могут быть противопоставлены по признаку «употреблительное/устаревшее» другим синонимичным им немаркированным лексическим единицам. Слово bailler относится к хронологическому пласту А французского языка, слово donner относится к более позднему пласту В. Понятие, соответствовавшее слову bailler в период А, не претерпело изменений в период В: изменились только отношения означаемого и означающего. Иначе говоря, для одного и того же понятия была произведена замена означающих. С этого момента появление слова, соответствующего понятию «давать» и относящегося к периоду А в речевом акте, имеющем место в период В, воспринимается как отклонение. Но это в большей степени связано с используемым лексическим материалом, чем просто с наличием фигуры. Ниже мы еще вернемся к данному вопросу.

Mutatis mutandis, механизм неологии¹⁵ работает по тому же принципу: мы фиксируем отношение синонимии и одновременно с этим отмечаем «непрочность» связи между новым словом и соответствующим состоянием языка ¹⁶.

¹⁴ Эти стилистические маркеры можно было бы назвать стилемами. Подобные пары существуют, разумеется, только в литературном языке. В плане чистой синхронии такие оппозиции столь же маловероятны, как и пары синонимов типа civitatem vs cité 'город' или think vs penser ' думать' и т. д. См. об архаизмах: Кlinkenberg 1969.

¹⁵ Под неологией имеется в виду «новое употребление».

¹⁶ Мы рассматриваем здесь только чистые архаизмы и чистые неологизмы, то есть те, которые могут быть получены в результате полного сокращения с добавлением. Другие архаизмы или нео-

Неологизм может быть полным, и тогда, например, мы имеем дело со словотворчеством (forgerie) [1]. Самой лучшей иллюстрацией здесь было бы знаменитое стихотворение А. Мишо:

II l'emparouille et l'endosque contre terre;

II le rague et le roupète jusqu'à son drâle;

II le pratèle et le libucque et lui baruffle les ouillais...