Салон графини Евдокии Петровны Ростопчиной

Е.П. Ростопчина (1811/12-1858), графиня, русская писательница, была знакома со многими выдающимися современниками[191].

В 1833 г. Евдокия Петровна выходит замуж за графа Андрея Федоровича Ростопчина, сына известного московского градоначальника. Сразу после женитьбы молодые уехали в деревню, где прожили до осени 1836 года. За эти годы несколько стихотворений Е.П. Ростопчиной появилось в московской печати. Но большинство ее сочинений ходило в рукописном варианте и имело успех. Сфера общения, безусловно, влияла на жизнь и творчество писательницы. Немаловажно и то, каким вырисовывается «портрет» Ростопчиной в этом общении. Сам факт, что Ростопчину ценили такие выдающиеся современники, как В.А. Жуковский, Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь, П.Я. Чаадаев, весьма примечателен. С большим уважением к ее творчеству Ростопчиной относились А.В. Дружинин, П.А. Плетнев, С.П. Шевырев, А.В. Никитенко, П.А. Полевой. Любопытно творческое взаимодействие Ростопчиной с Грибоедовым. Она написала продолжение комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» - «Возвращение Чацкого в Москву».

Е.П. Ростопчина - одно из самых блестящих украшений высшего общества, о поэте, имя которой, несмотря на ее талант, пока неизвестно в нашей литературе.

Осенью 1836 года Ростопчины приехали в Петербург. Ростопчина уже прославилась как поэтесса. К этому присоединялись ее красота, общительность, ум и искусство вести исполненную смысла беседу. На ее вечерах бывают Жуковский, Крылов, Пушкин, Гоголь, Одоевский, Плетнев, Соллогуб, Александр Тургенев, у нее играют братья Виельгорские, Лист, поют приезжие итальянские певцы. Частые гости у нее Даргомыжский и Глинка.

Но более всего она сблизилась с М.Ю. Лермонтовым. После смерти гениального А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтов для Е.В. Ростопчиной - «единый луч на небосклоне русском». М.Ю. Лермонтов и Е.П. Ростопчина были ровесниками, общим было их окружение. Е.П. Ростопчина была сестрой товарища М.Ю. Лермонтова по пансиону С.П. Сушкова, кузиной Е.А. Сушковой.

Е.П. Ростопчина и М.Ю. Лермонтов были духовно близки. Сам Лермонтов указывал на это: «Я верю, под одной звездою //Мы с вами были рождены...»[192]. На духовную общность указывают и словесные пейзажные зарисовки, сделанные Ростопчиной, которые можно прочитать в ее альбоме (хранится в РГАЛИ)[193]. Они перекликаются с дневником Печорина. Альбом Ростопчиной в очередной раз доказывает, что поэтесса была хранительницей стихов великих поэтов, в том числе и Лермонтова.

Поэзия Ростопчиной, посвященная Пушкину и Лермонтову, - это поэзия-дневник. Исповедальность характерна для Ростопчиной (одно из произведений писательницы даже так и называется - «Дневник девушки»). Стихотворения, посвященные знаменитым современникам, - это документ эпохи, написанный женщиной, сумевшей заглянуть в тайны души современников. Важно также и то, что Ростопчина была во многом вдохновительницей и наследницей пушкинско-лермонтовских традиций, так и хранительницей их поэзии. Для нее важно каждое слово великих поэтов, и благодаря ей, а также благодаря влиянию ее современниц на великих поэтов, записям в их альбомах, возможно найти то, что было утрачено нашей литературой - художественные тексты и документальные историко-литературные и историко-культурные свидетельства эпохи. Выдающиеся современницы знаменитых поэтов более бережно относились к сохранению их наследия. Часть этого наследия находится в альбомах, особо модных в начале XIX в., и эти альбомы далеко не всегда наивны, как это представлялось тогда многим современникам. Свидетельство этому - альбом Е.П. Ростопчиной.

Удивительно, что Пушкин и Лермонтов с пониманием относились к поэзии Е.П. Ростопчиной, в отличие от следующего поколения авторов. А.Н. Островский, ценивший поэтессу, относился к ней иронично, неуютно было Ростопчиной в кругу И.С. Тургенева. Скорее всего, это связано с тем, что Е.П. Ростопчина продолжала жить духовными ценностями 20-30-х годов XIX в., так и не привыкнув к новому укладу, который уже в 1850-е годы резко отличался от начала века.

Ростопчины переехали в Москву. Месту проживания семьи Ростопчиных в Москве соответствует современный адрес: Садовая-Кудринская улица, д. 15. Дом Ростопчиных на Садовой был великолепно отделан - в нем были мраморные лестницы, статуи работы итальянских мастеров, картины известнейших художников Европы, громадная библиотека с. собранием гравюр.

В Москве Евдокия Ростопчина также решила «завести у себя литературные вечера» по субботам, в воспоминание петербургских суббот»[194]. Но в общении с московской литературной элитой ее постигла неудача. В 1848 году графиня писала В.Ф. Одоевскому: «Я решительно похоронена в грязи, ссоре и запустении того, что смеют звать московской жизнью. Хороша жизнь! Стоит смерти, но не имеет ее выгод - уединения и молчания! Недавно я было отдохнула умственно и расправила крылья мысли в беседе Чихачева (географа и путешественника.); он прожил здесь неделю, ежедневно бывал у меня, и мы с ним толковали об Европе, о которой здесь хотя и имеют некоторые понятия, но вообще очень сбивчивые и неопределенные для Хомякова и его шумливых, нечесаных, немытых приверженцев - бедный заграничный мир только сцена, на которую они поглядывают спокойно с своего тепленького местечка, зеваючи и припеваючи, покуда бедные арлекины и паяцы, действующие единственно для вящей их, зрителей, забавы, стукаются, дерутся и суетятся, а славяне глядят презрительно да поглаживают свою бородку».

Резкое неприятие Е.П. Ростопчиной славянофильской идеологии, возможно, в некоторой степени объяснялось и тем, что сами славянофилы не любили посещать салон Евдокии Петровны. «Графиня долго не знала, что ей делать, из каких литераторов составить кружок для своих «литературных вечеров по субботам» - кружок удобный, приличный, нескучный. К славянофилам сердце ее не лежало вовсе. На них смотрело тогдашнее общество иронично. Да и то сказать: для литературных вечеров светской дамы они, как люди серьезные, дорожившие своим временем, не годились: соскучились бы в неделю и баста ездить. Графиня более или менее угадывала такой конeц»[195].

Но в мнениях своих «она была, так сказать, космополитка, и потому у нее стали собираться люди всевозможных лагерей и профессий. На этих вечерах было чрезвычайно оживленно и весело»[196].

Основу кружка, собиравшегося у Е.П. Ростопчиной, составляла молодая редакция «Москвитянина» (куда входили литераторы Островский, Мей, Филиппов, Эдельсон, Ап. Григорьев), а также актеры Щепкин, Лешетицкий, Бауер и Самарин. Koe-когда заглядывали историк Соболевский и натуралист Северцов. Из петербургских знаменитостей бывали Григорович, Тургенев, Майков. Из иностранцев у графини показывались во время пребывания в Москве Лист, Шульгоф, Рашель, Виардо-Гарсиа, Фанни Эльслер.

Салон графини Ростопчиной в Москве уже далек от его петербургской атмосферы. Хозяйка сознательно стремится к созданию такого салона для литераторов, где им будет прививаться умение держаться в обществе.

Кто знает, насколько полно реализовались чаяния Ростопчиной в устройстве салона! Во всяком случае, некоторое влияние на начинающее поколение московских литераторов (особенно молодую редакцию «Москвитянина») он, безусловно, имел. Так, например, рассказы Евдокии Петровны о жизни петербургского высшего круга, в котором благодаря своему положению в свете и удивительной когда-то красоте она имела обширные знакомства, возбуждали любопытство слушателей. Но несравненно интереснее для них были воспоминания графини о А.С. Пушкине и М.Ю. Лермонтове, которых она лично знала.

По свидетельству С.М. Загоскина, молодые люди очень ценили общество Ростопчиной, всегда с большой охотой посещая ее вечера: «Графиня любила общество и особенно молодежь, которая, в свою очередь, платила ей величайшей взаимностью. Люди старые, ученые и литераторы, бывшие у нее на вечерах, считали ее пустою и легкомысленною женщиной вследствие того, что, будучи уже не первой молодости, она любила светские увеселения, увлекалась ими подобно юной девице, хотя в действительности любила их только потому, что в вихре света забывала на время угнетающую ее домашнюю жизнь»[197].

Салон Ростопчиной весьма отличался от других московских салонов (Елагиной, Павловых, Свербеевых). В нем не увлекались философскими спорами. Фрагменты вечеров у графини, запечатленные в воспоминаниях современников, рисуют феерию развлекательно-курьезных картин, где серьезные беседы существуют постольку, - поскольку, вплетаясь в откровенно светское времяпрепровождение.

Так, например, «в эпоху «верчения столов», когда московский митрополит Филарет счел нужным произнести с амвона в Успенском соборе увещательную проповедь, графиня Ростопчина принадлежала к обществу самых неутомимых вертунов»[198].

Один из современников, несмотря на то, что был благожелательно принят Евдокией Петровной, послал в один из петербургских юмористических листков следующую карикатуру: Ростопчина что-то читает, обложившись книгами. Книги лежат даже на полу, около кресла: все это предполагается прочесть залпом. Вокруг наиболее известные посетители «суббот» графини. Подпись гласит: «Чтобы чтение вполне удалось и никто не ушел, не дослушав пьесы, приняты надежные меры». Под «надежными мерами» подразумевались два огромных бульдога, лежащие у запертых дверей.

Карикатура в целом верно отражала общий недоброжелательный настрой литературной среды того времени к позднему творчеству графини. По воспоминаниям дочери Евдокии Петровны, «гонения критики, нападки и насмешки славянофильский партии заставляли ее более смеяться, чем негодовать. Почти всеобщее гонение, заменившее прежние восторженные похвалы ее лирическому дарованию, было начато Белинским.

С течением времени недоброжелателей становилось все больше, особенно из среды разночинных писателей. Так постепенно распался кружок Е.П. Ростопчиной, чему способствовала и ее серьезная болезнь. Однако в памяти он остался заметным литературно-художественным явлением. Ведь именно в гостиной Е.П. Ростопчиной в мрачную эпоху Николая I мыслящие люди могли высказываться относительно откровенно, чувствовать себя легко и непринужденно.

У Ростопчиной был своеобразный и первостепенный творческий дар, лишенный подражательности, но естественно вписывавшийся в поэтический стиль эпохи. Наряду с Анной Буниной, Елизаветой Кульман и Каролиной Павловой она одна из крупнейших поэтесс первой половины XIX века. Ее сочинения - живое достояние нашей литературы.

Подведем итоги.

1.Типология салонов может проводиться по разным основаниям. Одним из таких оснований выступает социальный состав участников салона. По этому основанию выделяются: аристократические салоны, где большинство составляли представители дворянской аристократии, и демократические салоны, в которых на равных допускались представители разночинной интеллигенции. Вместе с тем такое деление достаточно условно, поскольку и в те, и в другие салоны в качестве гостей приглашались профессиональные поэты, писатели, художники и пр., которые, как правило, не являлись представителями дворянского сословия. Более того, начиная с первой половины XIX века и в последующем, состав салонов становится все более разночинным.

Как правило, демократический салон ориентировался на тип профессионала - профессионального художника, философа, музыканта или литератора.

Разделение на аристократический и демократический салоны отнюдь не всегда находилось в зависимости от происхождения и социального статуса хозяина. Так, в доме князя В.Ф. Одоевского было два салона - демократический и аристократический. Первый держал князь, второй - его супруга, крайне недовольная тем, что в доме бывают разночинные художники и музыканты, чиновники, ученые и литераторы.

2. По своей направленности выделяются отдельные виды салонов, например, литературные, музыкальные, философские. Однако опять же, в деятельности многих салонов трудно было выделить одну какую-либо направленность. Большая их часть носила смешанный характер: литературно-музыкальный, художественно-философский и пр. Вместе с тем анализ наиболее известных салонов показал, что, к примеру, салон Шувалова имел в общем литературную направленность, а салон Михаила Юрьевича Виельгорского - музыкальный.

3. Любой салон выделялся своим хозяином (хозяйкой) и именно от его (ее) интересов зависела направленность салона. Анализировать салон вообще, безотносительно к личности его основателя, нельзя. Вот почему в исследовании салонов такое значение придается личностным характеристикам его создателя.

В салоне Шувалова встречались выдающиеся государственные сановники того времени. Он был известен как покровитель писателей и поэтов, владелец богатейших коллекций картин и художественных изделий.

Музыкальный салон графа М.Ю. Виельгорского, который сам был выдающимся композитором и музыкантом, славился своими концертами, где выступали известные певцы, композиторы, музыканты.

Е.М. Хитрово имела типичный великосветский салон в Петербурге в начале XIX в. Огромная эрудиция, образованность, воспринятая на Западе европейская манера общения - качества, присущие хозяйке салона Е.М. Хитровой. Вся животрепещущая жизнь, европейская и русская, политическая, литературная и общественная имела отголоски в салоне Елизаветы Михайловны.

В.Ф. Одоевский, государственный чиновник, беллетрист, публицист, механик-изобретатель, композитор и музыкальный общественный деятель был известен своим литературно-философским салоном в Санкт-Петербурге и Москве. Салоны Одоевского на долгие годы сделались примечательностью отнюдь не одной светской столичной жизни. Интеллектуальные беседы, множество тем и широта господствующих интересов были преобладающими в салоне князя В.Ф. Одоевского.

Княгиня З.А. Волконская, поэт, композитор, писатель, певица, меценат. Салон ее был символом культуры и имел исключительно литературно-музыкальный характер. Ею была написана опера «Иоанна Д’Арк», кантата «Памяти Александра I», романсы и литературные произведения, изданные во Франции.

А.П. Ростопчина, графиня, русская писательница, поэтесса - хозяйка литературного салона. Большое влияние на формирование поэтического ее поэтического вкуса оказали личные встречи с А.С. Пушкиным и М.Ю. Лермонтовым. Ее салоны носили сугубо литературно-светский характер.

4. Анализ деятельности салонов первой половины XIX века показал, что возрастание именно общественной роли литературных салонов как неофициальной незарегламентированной формы человеческого общения в этот период обусловлено наступлением реакции во внутренней политике Николая I.

Литературные салоны Москвы, где сосредоточивались в 1830-40-е годы основные силы двух главных прогрессивных направлений общественной мысли того времени - западничества и славянофильства, «служили выражением господствующих в русской интеллигенции литературных направлений, научных и философских взглядов»[199].

Московские литературные салоны Елагиной, Свербеевых, Павловых сыграли немалую роль в идейном развитии русского общества, а так же они способствовали в известном смысле взаимообогащению и взаимовлиянию идей западничества и славянофильства. Обращение московских западников через славянофилов к проблематике основ народного быта (общины, артели и т. п.) привело к большей умеренности воззрений Герцена, Грановского и других крупных представителей западничества в Москве; с другой стороны, в салонной полемике с западниками выкристаллизовывались взгляды славянофилов.

5. Литературные салоны Москвы стояли у истоков славянофильства. Они способствовали складыванию славянофильского кружка, знакомили представителей высшего общества с историко-философскими и социально-политическими воззрениями западников и славянофилов, вовлекая в их ряды все новых участников.

Одна из причин развития славянофильства именно в салонах - обширные родственные связи, объединяющие многих славянофилов с хозяевами салонов, а их, в свою очередь, между собой. Значимость московских салонов в развитии славянофильства ярко иллюстрирует ироничный афоризм В.О. Ключевского: «Славянофильство - история двух-трех гостиных в Москве...»[200]. Характерно, что мемуаристы при описании московских салонов, в первую очередь отмечают направления общественной мысли, представленные в них[201], тем самым открывая нам, что в сознании современников эти салоны были неотделимы от развития общественной мысли России.

Активное участие в деятельности славянофилов принимали женщины: А.П. Елагина, О.С. Аксакова, Е.А. Свербеева, А.П. Зонтаг, Н.П. Киреевская, М.В. Киреевская, Е.М. Хомякова, Е.И. Попова, В.С. Аксакова, Л.С. Аксакова и другие. «Они вели беседы в салонах, спорили, обсуждали политические известия, литературные новости, философские статьи. Они много переводили и переписывали. Нередко через них шел обмен письмами - важнейшее средство поддержания внутреннего единства славянофильского кружка. Женщины хранили традиции славянофильства, их интерес к вопросам общественным был неподделен»[202]. Участие женщин в славянофильском движении до некоторой степени способствовало развитию славянофильства именно в салонах.

Хозяйки московских литературных салонов - А.П. Елагина, Е.А. Свербеева, К.К. Павлова - ярчайшие представительницы плеяды женщин, участвовавших в славянофильском движении.