Одиночество» и «свобода» в поэзии М.Ю. Лермонтова
(стихотворения «Утес», «Узник», «Желанье»)
Эта особенность художественного почерка М.Ю. Лермонтова - многократное возвращение к одним и тем же, излюбленным, мотивам, образам, поэтическим сюжетам, их варьирование, переосмысление, причудливое соотнесение между собой - дает нам возможность, обращаясь к анализу его произведений в разных классах, на разном возрастном уровне, донести до детей феномен единства художественного мира поэта, его неразрывной целостности и в то же время - его богатейшего многообразия. Наверное, из всего богатства лирики Лермонтова следует выбирать для анализа именно те стихотворения, которые объединяются этой общностью мотивов и образов и несут в себе какие-то основополагающие признаки его художественного мира.
Едва ли не в начальной школе дети знакомятся с одним из самых знаменитых лермонтовских шедевров - стихотворением «Утес», а затем неоднократно возвращаются к нему, изучая в старших классах как поэзию самого М.Ю. Лермонтова, так и другие произведения русской литературы (в частности, повесть А. Приставкина «Ночевала тучка золотая»). Поэтому вряд ли допустимо использовать этот текст лишь для знакомства с теоретическим понятием «антитеза», как это сделано в «Хрестоматии» для 6 класса В.П. Полухиной. Гораздо важнее поставить его в общий контекст творчества Лермонтова, помочь детям почувствовать его общечеловеческий (а в старших классах - и философский) смысл.
Ночевала тучка золотая
На груди утеса-великана,
Утром в путь она умчалась рано,
По лазури весело играя.
Но остался влажный след в морщине
Старого утеса. Одиноко
Он стоит. Задумался глубоко
И тихонько плачет он в пустыне.
(1841)
Попробуйте спросить учащихся 5-6 классов, о чем эти стихи (в программе А.Г. Кутузова «Утес» изучается в 5-м, Т.Ф. Курдюмовой - в 6-м). Большинство попытаются пересказать «сюжет», некоторые скажут: о природе. И лишь немногие, эмоционально восприимчивые, тонко чувствующие, с развитым воображением, ответят: «об одиночестве». Наша задача - развить это чувство Слова-Образа в том самом, пока еще часто «глухом», большинстве.
Прежде всего предложим детям назвать два главных «действующих лица» стихотворения. Задание легкое: конечно же, это «тучка» и «утес». Дети, несомненно, поймут (и в этом им помогут многочисленные олицетворения), что речь здесь идет не о природных явлениях, а - как всегда в поэзии - о душах и судьбах человеческих.
Можно ли считать эти два образа теми противоположными «полюсами» текста, о которых мы говорили, вырабатывая алгоритм анализа? На этот вопрос ответить уже труднее: и то и другое - предметы единого природного мира, и в реальности никак не противостоят друг другу. Но они антонимичны в данном контексте, причем не конкретным своим значением, а теми эмоциями и ассоциациями, которые вызывают у читателя.
Какие ассоциации вызывает образ тучки в первой строфе? Поначалу она нам симпатична, и дети, анализируя текст на элементарном уровне, обнаружат, что это ощущение намеренно создается автором с помощью определенных изобразительных средств. Они отметят светлую, «радостную» цветовую гамму: «золотая», «по лазури». Выделят и образ «утра», ассоциативно соотносимый с образом солнца: это его лучи «золотят» «тучку» на фоне яркой «лазури» неба. «Утро» - это еще и «молодость», «утро жизни» - такая ассоциация поддерживается и сочетанием «весело играя», и стремительным «умчалась». Вся строфа как бы пронизана этими солнечными лучами, ощущением молодости, радости и легкости земного бытия, и ассоциации, ею вызываемые, такие же радостные и «легкие». Образ «утеса-великана» пока противостоит лишь уменьшительно-ласковому «тучка» и никаких отрицательных эмоций не вызывает.
Однако вторая строфа, начинающаяся противительным союзом «но»,как раз и вводит тот самый - противоположный - эмоциональный полюс, который определяет не просто «печальное» (как считает А.Г. Кутузов), а трагическое звучание стиха.
«Утес-великан», казавшийся нам молодым и счастливым от близости юной «тучки», оказался «старым», с «морщинами», а главное - одиноким! Видимо, еще более одиноким, чем был до случайной встречи с «тучкой». Словосочетание «влажный след», вызывающее прямую ассоциацию «тучка - дождь - влага…», в соотнесении с «морщиной» рождает иную, более сложную и печальную ассоциацию: «слеза - старость - одиночество - горе». И ощущение радости и симпатии к «тучке» сменяется чувством жалости к старому «утесу». А оно, это великое чувство, в свою очередь, рождает следующий - этически важный вопрос: а как мы теперь относимся к «тучке»? Все так же любуемся ею, радуемся ее радости, может быть, даже завидуем ее абсолютной свободе? Или сочувствие «утесу» рождает и более сложное, неоднозначное отношение к «тучке»? Может быть, кто-то из детей ее безоговорочно осудит, а кто-то задумается о неразрешимости противоречий между юностью и старостью... Не правда ли, у нас, педагогов - совершенно естественно, в процессе анализа поэтического текста - появляется возможность поговорить с детьми о важнейших проблемах реальной жизни, о доброте и милосердии, об ответственности за тех, «кого приручили», о сложном соотнесении понятий «свобода» и «одиночество».
Стихотворение «Утес» дает богатейший материал для развития ассоциативного, образного мышления. Можно предложить ребятам пофантазировать, представить себе, что будет дальше с «тучкой», куда она «умчалась», долго ли будет «весело играть» в бескрайнем лазурном небе. Можно попросить их составить устный коллективный рассказ или написать маленькие сочинения-эссе от имени «утеса-великана». О чем он «задумался глубоко», оставшись один в бескрайней пустыне? Пусть вживутся в этот образ, попробуют представить себе горькое одиночество всеми забытой старости. Это может быть словесное рисование, но еще лучше, если на помощь придут средства изобразительного искусства: цвет, линия, рисунок компенсируют еще недостаточно высокий уровень речевой культуры пяти-шестиклассников, позволят передать невыразимые словом оттенки чувств.
Анализ художественной системы логично приведет детей к ключевому слову «одиноко», но и без него этот главный смысл стихотворения достаточно ясен: ту же ассоциацию полного, безнадежного одиночества вызывают слова «и тихонько плачет он в пустыне». Почему «тихонько»? - Да потому, что все равно никто не услышит. И еще потому, что настоящее горе - негромко… Пустыня мира и одиночество в ней человека - вот подлинный, философский смысл стихотворения, который будет все глубже постигаться взрослеющими школьниками при каждом новом обращении к этой поэтической миниатюре.
К той же важнейшей в творчестве М.Ю.Лермонтова теме одиночества, нередко соотносимой у него с темой трагического противостояния свободы и неволи, мы будем неоднократно возвращаться, анализируя и другие произведения поэта.
В 8 классе (программа Т.Ф. Курдюмовой) - это стихотворение «Узник».
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня!
Я красавицу младую
Прежде сладко поцелую,
На коня потом вскочу,
В степь, как ветер, улечу.
Но окно тюрьмы высоко,
Дверь тяжелая с замком;
Черноокая далеко,
В пышном тереме своем;
Добрый конь в зеленом поле
Без узды, один, по воле
Скачет весел и игрив,
Хвост по ветру распустив.
Одинок я - нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями,
Звучномерными шагами,
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.
(1837)
Анализ этого стихотворения будет более интересным и полным, если провести его в сопоставлении с более ранним произведением Лермонтова «Желанье», первые четыре строки которого без изменений перенесены в начало «Узника».
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноглазую девицу,
Черногривого коня.
Дайте раз по синю полю
Проскакать на том коне;
Дайте раз на жизнь и волю,
Как на чуждую мне долю,
Посмотреть поближе мне.
Дайте мне челнок дощатый
С полусгнившею скамьей,
Парус серый и косматый,
Ознакомленный с грозой.
Я тогда пущуся в море
Беззаботен и один,
Разгуляюсь на просторе
И потешусь в буйном споре
С дикой прихотью пучин.
Дайте мне дворец высокой
И кругом зеленый сад,
Чтоб в тени его широкой
Зрел янтарный виноград;
Чтоб фонтан, не умолкая,
В зале мраморном журчал
И меня б в мечтаньях рая,
Хладной пылью орошая,
Усыплял и пробуждал…
(1832)
Видимо, в данном случае целесообразно этот «шаг» алгоритмаанализа сделать первым, так как именно в сопоставлении становится ясной логика развития поэтической мысли, а само стихотворение воспринимается как неотъемлемая часть единого художественного мира Лермонтова.
В трех строфах «Желанья» нам как бы предлагаются три образных варианта мечты о счастье: это «воля», без которой для лирического героя нет «жизни» («дайте раз на жизнь и волю… посмотреть»); это «гроза», с которой можно «потешиться в споре»; и, наконец, это «мечтанья рая» - душевный покой, который - и это неповторимая особенность именно Лермонтова - всегда парадоксально неотделим для него от «бури» и «грозы» (вспомним в «Парусе» - «как будто в бурях есть покой»). Причем каждый из этих образов неоднократным эхом откликается в творчестве Лермонтова на всем его протяжении.
Подготовленному классуможно дать интересное задание - самим найти у поэта произведения, так или иначе соотносимые с этим ранним стихотворением - мечтой. И они тут же откроют для себя, что образная система второй строфы, несомненно, выводит все на тот же «Парус» - наиболее совершенное воплощение мятежности и стремления к «буре». А третья строфа, с ее пока еще романтическим «мечтаньем рая», обретающего черты то ли восточной сказки, то ли реального российского юга («дворец» и «фонтан», «сад» и «виноград» - традиционные признаки и того и другого), - заставит их обратиться к картине «божьего сада» в «Мцыри», вспомнить «надзвездные края», которые предлагает мятежный Демон Тамаре. А быть может, - более опосредованно и ассоциативно - поставят они в тот же ряд и стихотворение «Выхожу один я на дорогу…» с его желаньем «свободы и покоя» - гениальный итог поэтического пути, в котором -- наконец-то! - сольются в долгожданной гармонии эти два полюса-мотива всего творчества Лермонтова.
Однако предметом более пристального внимания должна стать первая строфа, из которой, как уже говорилось, непосредственно «выросло» стихотворение «Узник». Уже здесь возникают те два эмоциональных и образных полюса, которые станут источником движения поэтической мысли в «Узнике»: «темница» и «сиянье дня», тьма и свет, заточенье и воля, одиночество и радость общения.
Но в «Желанье» образ «темницы» обозначен лишь самим этим единственным словом, а все остальное стихотворение - это, как мы видели, разные образные воплощения «воли» и «сиянья дня». В «Узнике» же, написанном пятью годами позже, вскоре после гибели Пушкина, отражаются иные отношения поэта с миром. Известно, что Лермонтов переработал «Желанье», сам находясь «в темнице» - под арестом после написания знаменитого стихотворения «Смерть поэта». И образ «темницы» в «Узнике», наоборот, расширяется, конкретизируется, абсолютизируется, постепенно как бы заполняя все художественное пространство и перерастая в символ.
Если в первой строфе «Узника» мечта о воле кажется реальной («Отворите мне темницу…!») и вся строфа представляет собой как бы воплощение этой мечты, подробное описание счастливой жизни лирического героя на воле, то во второй, отделенной от первой «безнадежным» противительным союзом «но», вольный мир существует уже сам по себе, лирическое «Я» исчезает вовсе, чтобы возникнуть вновь в третьей, заключительной, самой «темной» строфе: «Одинок я - нет отрады».
При этом каждый «светлый», радостный образ первой строфы повторяется во второй, но с «обратным» знаком (предложите детямсамим найти эти повторы). «Черноглазая девица», которую, казалось, сейчас подхвачу на коня и «сладко поцелую», - оказывается «далёко», и недостижимый «пышный терем» ее, - это, может быть, тот самый «дворец высокой», о котором мечталось в «Желанье». «Добрый конь», главное воплощение вольнолюбивой мечты, - «без узды, один, по воле скачет». И «ветер», со свободным полетом которого мог бы соперничать герой (в степь, как ветер, полечу»), теперь лишь треплет хвост «веселого» коня.
Интересно обратить внимание еще на одну образную эмоционально противоположную «пару» - слова «одинок» и «один». Этот элемент лингвистического анализа позволит продемонстрировать учащимся значение смысловых оттенков слова в создании поэтического образа.
Слово «одинок» сомнений не вызывает - мотив одиночества (в данном случае - насильственного отторжения лирического героя от всего остального мира) - один из центральных в творчестве Лермонтова. А вот слово «один» в контексте большинства стихотворений поэта обретает противоположный, «положительный» смысл. Один - значит, независим, никем и ничем не связан, абсолютно свободен! Потому-то в «Желанье» - «Я тогда пущуся в море беззаботен и один».Потому-тов«Узнике» «одинок я - нет отрады», а «добрый конь…один, на волескачетвесел и игрив».[10]
Вся художественная система стихотворения построена на антитезе двух миров, противоположных во всех своих проявлениях. Пусть дети попробуют выявить эти антитезы на разных уровнях текста.
Если на воле - «сиянье дня» и, видимо (ассоциативно), обилие звуков, то действие в темнице происходит «в тишине ночной»; да и само «действие», столь динамичное в свободном необъятном мире, сводится здесь лишь к монотонным, ограниченным тюремными стенами «звучномерным» шагам часового (как выразителен и точен этот лермонтовский эпитет!). На «воле» красавица - «младая», поцелуй - «сладкий», конь - «добрый», «весел и игрив», поле - «зеленое», терем - «пышный», - с помощью эмоционально окрашенных эпитетов создается мир света, радости, ярких красок.
Противостоит же ему мир «темницы», и изобразительные средства, с помощью которых он создается, призваны как бы вернуть этому слову его первозданный «темный» смысл. Это уже не романтическая отвлеченная «темница», а реальная «тюрьма», изображенная в конкретных деталях. Здесь «стены голые кругом» и «за дверями…безответный[11] часовой». «Окно тюрьмы высоко» и не дает увидеть «сиянье дня»; «луч лампады» светит «тускло» (ощущение усиливается оксюмороном - несовместимостью «яркого» слова «луч» со словом «тускло»). «Дверь тяжелая с замком» лишает надежды на то, что «в степь, как ветер, улечу». Наконец, «умирающий огонь» лампады дополняет «безотрадную» и бесцветную картину мотивом смерти. Все это нагнетает ощущение безнадежности, давящей тяжести, «темное» чувство «неволи». Кажется, «воли» нет и «за дверями», она осталась в каком-то ином, нереальном мире. Многократно повторенный «тяжелый» округлый звук «о» как бы кольцом окружает «узника», усиливая ощущение одиночества лирического героя, безнадежной замкнутости этого темного круга.
Если сопоставление «Узника» с ранним «Желаньем» позволяет открыть какие-то новые грани в художественном мире Лермонтова, то поиск тематических и образных аналогий в более широком контексте русской поэзии, конечно же, снова приводит к Пушкину. Уже само название стихотворения подсказывает возможность еще раз вернуться к пушкинскому «Узнику». Аналогии обнаруживаются и в образном воплощении мотива свободы у обоих поэтов: сравним «давай улетим… туда, где гуляем лишь ветер да я» - и «в степь, как ветер, улечу». Еще более явственной была перекличка (и в какой-то степени спор) с Пушкиным в черновом варианте первой строфы лермонтовского «Узника», которая заканчивалась так: «…Чтоб я с ней по синю полю// Ускакал на том коне.// Дайте волю - волю - волю -// И не надо счастья мне!» (вспомним пушкинское «На свете счастья нет, но есть покойиволя»).
Однако если у пушкинского «узника» есть «верный товарищ», с которым он объединен местоимением «мы» и общей мечтой «давай улетим», то у Лермонтова второе «действующее лицо» стихотворения - это не «товарищ», а «безответный часовой», который как раз и лишает его свободы. Важнейшей особенностью этого стихотворения - и художественного мира Лермонтова в целом - оказывается неотделимость от темы неволи и «узничества» мотива одиночества - одного из ведущих мотивов всего его творчества.