АНИСИМОВ Е. ПЕРВЫЕ ПЕТЕРБУРЖЦЫ.(фрагменты из книги»Царь и город»)
Какой же была городская толпа на улицах петровского Петербурга? А она, несомненно, уже была - город рос быстро, численность населения непрерывно увеличивалась. В 1717 году в Петербурге насчитывалось около 15 тысяч жителей, через пять лет число их увеличилось вдвое, а к 1725 году численность населения достигла 40 тысяч человек.
Эти данные считаются общепризнанными, они попали во все справочные издания и вроде бы не могут быть изменены кардинально. Однако есть все-таки некоторые сомнения в их точности.
Первое поколение петербуржцев - вольных и невольных сподвижников Петра Великого — сложилось из самых разных групп, основной из которых были служилые люди (под этим термином в то время понимали всех, состоявших на государевой службе, начиная с фельдмаршала и боярина и кончая казаками и татарами). Больше всего в Петербурге было солдат и офицеров гарнизонных и гвардейских полков. В петровское время в Петербурге размещались четыре пехотных полка и два гвардейских - Преображенский и Семеновский.
Считается, что солдат и офицеров в петровском Петербурге было не менее 14,5 тысячи, то есть они составляли около трети жителей 40-тысячного города. Но думаю, что на самом деле военнослужащих в городе было гораздо больше. В середине 1720-х годов кроме солдат гарнизонных и гвардейских полков, размещенных в городе (всего - более 12 тысяч человек), в Петербурге квартировалось еще немало других воинских соединений, в том числе: сенатская рота, батальон Канцелярии от строений, артиллерийская рота (всего около 500 человек). При Адмиралтействе и корабельном флоте служило около 3 тысяч матросов и офицеров. Всего сухопутных и морских военнослужащих получается больше 15,5 тысячи человек.
Но и на этом мы остановиться не можем, ведь Кронштадт - часть Петербурга, тесно с ним связанная. В Кронштадте же квартировалось около 14 тысяч офицеров, солдат и матросов. Вместе с теми военными, кто размещался в Петербурге, налицо более 29 тысяч человек, то есть в два раза больше, чем принято считать. Если признать, что в Петербурге жило 40 тысяч человек, то военных в нем было три четверти! Но это представляется маловероятным. Очевидно, при подсчете общего количества жителей города либо вовсе не учитывали размещенных в нем военнослужащих, либо не считали тех, кто служил в Кронштадте.
Подьячие, канцеляристы, приказные - разве без них может жить государство, столица? Они сразу же завелись в городе, который первые 80 лет не имел выборного управления. Подьячие ехали в Петербург со своими приказами, канцеляриями, бумагами тоже без радости. Брали они с собой на берега Невы и свои семьи. Обычно чиновники удобнее других устраиваются на новом месте, а всякая канцелярская работа - это «серебряные копи», только умей их разрабатывать, да не жадничай, делись с вышестоящими и будешь сам молодец! Словом, «крапивное семя» бюрократов быстро прорастало в скудной петербургской почве. Всего к концу петровского царствования в коллегиях и канцеляриях трудилось не меньше двух тысяч человек. Крючкотворы обживали Мокрушу - там, где ныне стоит Князь-Владимирский собор и где было в те времена городское управление, - а потом и Васильевский остров.
Почти сразу же в Петербург хлынули «сыны Азии». Татары, калмыки и башкиры, служившие во вспомогательных войсках русской армии, вставали на постой на Городской стороне, где образовалась Татарская слобода. Потом в Татарской слободе стали селиться работные люди из татар, черемис, мордвы, а еще позже - купцы: персы, индусы, армяне, китайцы.
Особо следует сказать о шведских военнопленных и их роли в строительстве нашего города. Их стало особенно много после Полтавского сражения и битвы под Переволочной, когда на милость победителей сдались 16 тысяч солдат и офицеров! Все они были вывезены в Россию и распределены по разным городам. Судьба многих из них была печальна. Опасаясь побегов, власти держали их взаперти, в кандалах. Конца войне видно не было, и поэтому часть пленников откликнулась на приглашение русских властей поработать в невоенной сфере. Некоторые перешли в православие, женились, стали подданными России.
Но большинство шведов-военнопленных все же предпочитало быть верными данной когда-то присяге и вере отцов. Они работали кузнецами, плотниками, монтировали вместе с русскими купол Петропавловского собора, строили мосты и набережные, прокладывали «Большую Прешпективную» (Невский проспект) и другие дороги, копали землю в Петербурге, Стрельне, Кронштадте, потом их в нее же и зарывали — из партии пленных, пригнанной в Петербург в 1712 году, к концу Северной войны выжила лишь половина.
В 1721 году был наконец заключен Ништадтский мир со Швецией, согласно которому производился обмен военнопленными. Однако русские власти затягивали эту процедуру. Сенат втайне постановил, что в первую очередь следует отправить в Швецию 112 человек из «больных, которых не вылечить», поскольку «за дряхлостию и за старостию оным служить не можно». Остальных, работоспособных, решили до времени придержать.
Те же, кто перешли в православие, право на отъезд потеряли навсегда. Оно осталось только за пленными, веру не менявшими, поэтому в их челобитных об освобождении мы читаем: «А я, нижайший, в бытность здесь не крестился, а родина моя в Стекгольме». Таких со скрипом, но все же отпускали. Об этом вышло особое постановление Сената от 13 сентября 1721 года. Режим строгого караула для них был отменен, шведов разрешили содержать «уже под свободным караулом» (одна из типичных «формул русской свободы», как и две другие: «вольный с паспортом» или «свободный без выезда»).
Несколько слов о местном населении. Представлять себе дело так, что Ингерманландия в результате русского завоевания обезлюдела, нельзя. В окрестностях города по-прежнему жили ижоры и финны, хотя смена населения из-за постоянного притока русских переселенцев шла быстро. Да и в Петербурге финнов было много. Они селились на Адмиралтейском острове, и это место стали называть «Финскими шхерами».