Логическое отношение внеположенности. Слабая дифференциация. Метонимическая дифференциация

Понятия характеризуются как внеположенные, если их объемы полностью исключают друг друга, т.е. нет ни одного объекта, ко­торый бы подпадал и под понятие А и под понятие Д как это случается при перекрещивании. Пересечение внеположенных по­нятий образует пустой класс. Внеположенными могут быть как понятия об объектах в пределах одной предметной области, на­пример дуб, сосна, клен и т.п., входящие в предметную область растения, так и понятия, относящиеся к разным предметным об­ластям, например кофе и дверь. Понятия могут одновременно входить в несколько предметных областей. Так, кофе, чай войдут в предметную область напитки вместе с понятиями молоко и водка. Они же войдут вместе с понятием молоко в предметную область безалкогольные напитки и окажутся отделенными от понятия мо­локо в предметной области напитки растительного происхождения. В то же время все эти понятия оказываются внеположенными по отношению друг к другу.

пальма + сосна =

Отношения внеположенности на диаграммах Венна представ­лены в виде двух непересекающихся окружностей, а предметный класс, в который они могут входить, — в виде прямоугольника, включающего в себя обе окружности:

Рассмотрим пример перевода названия рассказа А.П.Чехова «Дом с мезонином» на английский язык — «The house with the man­sard».

Русское слово мезонин, произошедшее от итальянского mez-zanino (полуэтаж), обозначает надстройку над средней частью жилого (обычно небольшого) дома. Английское же слово mansard, образованное, как и русское слово мансарда, от французского — mansarde {от имени архитектора Mansart), обозначает жилое поме­щение на чердаке с наклонным потолком или наклонной стеной. При этом предполагается определенная форма кровли — «лома­ная крыша», т.е. некоторый внешний признак.

Английский вариант перевода названия рассказа дает читате­лю представление о совсем иной постройке. В английском языке нет слова, которое точно соответствовало бы типу русской пост­ройки — дом с мезонином. Само определение с мезонином раз­лично употребляется в русском и других языках. Во французском языке, где оно, так же как и в русском, заимствовано из итальян­ского, оно обозначает определенные элементы строительной кон­струкции, но не с внешней стороны здания, а внутри. По-фран­цузски mezzanine — это небольшой полуэтаж, оборудованный внутри здания между двумя высокими этажами, бельэтаж в театре или антресоль в высоком помещении.

Русское словосочетание дом с мезонином позволяет увидеть внешний вид постройки, сооружение особого типа, над средней частью которого возвышается небольшая надстройка. Это имя вызывает в памяти кокетливые московские домики, сохранившие­ся кое-где в старых московских кварталах, с семью окнами на фа­саде первого этажа, над средней частью которых возвышаются мезонины с тремя окнами на фасаде, или помещичьи усадьбы, имеющие аналогичные внешние очертания.

Переводчик на английский язык учитывает именно внешний признак описываемого предмета. Английское mansard — это тоже нечто надстроенное, причем характеризующее как внутренний признак здания (помещение), так и внешний. Но дом предстает совсем иным. Данную замену трудно назвать эквивалентной: ман­сарда и мезонин суть различные сооружения, мансарда располага­ется по всей площади дома. Если провести компонентный анализ данного переводческого случая, то можно заметить, что число совпадающих сем в русском и английском именах невелико. Од­нако некий минимум общих сем у русского слова мезонин и анг­лийского mansard есть: 1) конструктивная особенность постройки; 2) надстройка здания, нечто возвышающееся над основным корпу­сом здания. Этот «семантический минимум» и дает переводчику основание использовать для обозначения одного предмета имя другого. Можно ли считать такую замену адекватной? Пожалуй, да. Разумеется, английский читатель не получит возможности по­знакомиться с особенностями русской архитектуры. Но для того чтобы сообщение выполнило данную когнитивную функцию, пе­реводчику пришлось бы дать описательный перевод названия со­оружения или какой-либо комментарий, что противоречило бы реализации основной функции художественного текста — поэти­ческой. У английского читателя, не знакомого со старой русской архитектурой, вряд ли возникли бы какие-нибудь ассоциации при упоминании о данном типе сооружений. То есть эффект, аналогичный тому, какой мог бы вызвать данный образ у русского

читателя, в любом случае достигнут бы не был. Это и позволяет считать утрату малосущественной.

С точки зрения теории переводческих преобразований дан­ная замена предстает именно как дифференциация, ведь значе­ния столкнувшихся в переводе русского и английского слов раз­личаются своими дифференциальными семами, однако оба поня­тия подчинены понятиям более высокого уровня, т.е. объединены архисемами.

Дифференциацию иллюстрирует еще один пример из того же перевода рассказа Чехова:

Я легко перелез через изгородь и пошел по этой аллее, скользя по еловым иголкам, которые тут на вершок покрывали землю.

I climbed easily over some railings and made my way along this walk, my feel slipping on the carpet of pine-needles which lay an inch thick on the ground.

Русские еловые иголки в английском переводе превращаются в сосновые. В основе данной транспозиции с изменением диф­ференциальной семы (переводческая парабола) лежит архисема хвоя. В русском языке словосочетание еловые иголки столь же воз­можно, как и словосочетание сосновые иголки. Эти словосочетания предполагают соотнесенность с различными ситуациями реаль­ной действительности. В английском же языке образ сосновых иголок (pine-needles) доминирует над образом еловых иголок. Вы­ражение сосновые иголки принимает на себя собирательно-обоб­щающую функцию обозначения опавшей хвои и сосны, и ели. Английское pine-needles оказывается неким речевым штампом, который и используется переводчиком как естественный эквива­лент. Данный пример убедительно показывает, что дифференциа­ция в данном случае никак не связана с конкретизацией. Напро­тив, данный тип дифференциальной транспозиции, скорее, тяготеет к генерализации. Обратимся теперь к другому виду переноса, не­редко практикуемому в переводе, а именно метонимии. С точки зрения производимых логических операций над понятиями мето­нимия существенно отличается от метафоры. Сами понятия об объектах, уподобляемых в ходе метонимического переноса, как и в случае метафорического переноса, оказываются в отношениях внеположенности.

Вернемся к примеру описания римского легата Булгаковым и переводам этого фрагмента текста на английский и французский языки.

Затем перед прокуратором предстал стройный, светлобородый красавец со сверкающими на груди львиными мордами, с орлиными перьями на гребне шлема, с -золотыми бляшками на портупее меча, в

зашнурованной до колен обуви на тройной подошве, в наброшенном на левое плечо багряном плаще.

Next to appear before the procurator was a handsome, blond-bearded man with eagle feathers in the crest of his helmet, gold lion heads gleaming on his chest, gold studs on his sword belt, triple-soled sandals laced up to his knees, and a crimson cloak thrown over his left shoulder.

Ensuite se presenta devant le procurateur un bel homme a barbe blonde. Des plumes d'aigle ornaient la crete de son casque, des tetes de lion d'or brillaient sur so. poitrine, le baudrier qui soutenait son glaive etait egalement plaque d'or. II portait des souliers a triple semelle laces jusqu'aux genoux, un manteau de pourpre etait jete sur son epaule gauche.

В переводах этого фрагмента в результате синекдохи (замены названия части названием целого) львиные морды превращаются в львиные головы. Данное преобразование вряд ли может быть опре­делено в полном смысле слова как переводческое, так как в анг­лийском и французском языках украшения в виде морд живот­ных, т.е. передней части головы, где расположена пасть, традици­онно передаются синекдохой — голова. Так, во французском язы­ке словом tete (голова) обозначаются профили, изображенные на медалях, например: Tete d'une medaille. В результате только мето­нимического переноса слово tete превращается в обозначение че­репа (Forme de la tete, букв, форма головы, tete de mort, букв, голова мертвого], лица (line tete sympathique, букв, симпатичная голова), выражения лица (Une tete d'enterrement. букв, похоронная голова), волос (Chercher des poux dans la tete a qqn, букв, искать вшей в го­лове у кого-либо), маски (Un bal de tetes, букв, бал голов), разума (Une tete pensante, букв, думающая голова), психологического со­стояния (Avoir la tete chaudelfroide, букв, иметь горячую/холодную голову), человека (Р rend re une chose sur sa tete, букв, брать что-либо на свою голову, т.е. принимать на себя ответственность', Une tete соиюппёе, букв, коронованная голова] и даже жизни (Uaccuse a sauve sa tete, букв, осужденный спас свою голову}.

Нетрудно заметить, что аналогичные метонимические пере­носы есть и русском, и в английском, и в других языках. Разумеет­ся, не все они симметричны. При переводе на русский язык таких, например, выражений, как une tete sympathique, une tete d'enterre­ment, une tete соиюппёе, нам придется устранять метонимические переносы французского языка, т.е. нейтрализовывать образные высказывания, придавая им естественную логическую форму — приятное лщо, похоронное выражение лица, коронованные особы.

Английское выражение the wine went to my head мы можем пе­редать симметричной метонимической формой вино ударило мне в голову (head~ голова], а вот при переводе выражения blood rushed to his head мы, пожалуй, осуществим метонимическую трансфор­мацию кровь бросилась ему в лицо, кровь прилила к лицу (head -> лицо). Мы можем передать симметричной метонимией выраже­ние a clear head — светлая голова, но произведем метонимическую трансформацию выражений to count in one's head — считать в уме (head —» ум), he has a strong head for drink — он может много вы­пить (head —> свойство человека, его устойчивость к алкоголю), on your head be it — пусть это будет на твоей совести (head -» со­весть) и др.

Вспомним фрагмент из повести Мопассана «Пышка», кото­рый мы приводили в качестве примера повторной номинации.

«Mais Loiseau devorait des yeux la terrine de poulct. II dit: «A la bonne heure, madame a eu plus de precaution que nous. II у a des personnes qui savent toujours penser a tout». Elle leva la tete vers lui. «Si vous en desirez, monsieur? C'est dur dejeuner depuis le matin». Tl salua: «Ma foi, franchement, je ne refuse pas, j'en peux plus. A la guerre comme a la guerre, n'est-ce pas, madame?»

«Но Луазо пожирал глазами миску с цыплятами. Он прого­ворил:

— Вот это умно! Мадам предусмотрительнее нас. Есть люди,
которые всегда обо всем позаботятся.

Пышка взглянула на него.

— Не угодно ли, сударь? Ведь нелегко поститься с самого
утра.

Луазо поклонился.

— Да... по совести говоря, не откажусь. На войне как на вой­
не, не так ли, мадам?»

Переводчик осуществляет метонимическую трансформацию: Elle leva la tete vers lui (букв, она подняла к нему голову) -» Пышка взглянула на него. Автор оригинального текста обращает внимание на движение головы героини: она поднимает ее, чтобы взглянуть на собеседника, т.е. до того ее голова должна была быть опушена к еде. Переводчик производит одновременно несколько транс­формационных операций: 1) она подняла к нему голову -> она под­няла на него глаза (метонимический перенос); 2) она подняла на него глаза = она устремила на него глаза = она взглянула на него (семантическое перераспределение). Он не показывает движение головы, но описывает действие глаз, которые так и не возникают в русском тексте, они избыточны в связи с тем, что глагол взгля­нуть содержит в себе сему глаза, ведь взглянуть — это устремить глаза.

Рассмотрим другие случаи переводческой метонимии, для чего обратимся к фрагменту из рассказа Хемингуэя «Белые слоны».

The girl looked at the ground the table legs rested on. Девушка посмотрела вниз на ножку стола.

The girl looked at the bead curtain, put her hand ut and took hold of two of the strings of beads.

Девушка взглянула на занавес и, протянув руку, захватана две бамбуковые палочки.

В первом случае переводчик избирает ножку стола в качестве объекта, на который смотрела девушка. У автора оригинала де­вушка смотрела скорее на пол, на то место, где стояли ножки стола. Но такая неуклюжая парафраза «место, где стояли ножки стола», справедливо кажется переводчику неприемлемой для ху­дожественного текста. Поэтому переводчик производит метони­мическую трансформационную операцию, и в тексте перевода возникает ножка стола. Переводчик уходит и от формы множе­ственного числа legs -> ножки. И эта трансформация справедли­ва, так как в противном случае создалось бы впечатление, что взгляд девушки рассеян. Но переводчик понял из оригинала, что ее взгляд был сосредоточен, как у людей, которые напряженно думают о чем-то другом.

Во втором примере мы видим, что две ниточки бамбуковой за­навески превращаются в переводе в две бамбуковые палочки. Здесь мы снова встречаемся с переводческой синекдохой — вместо ни­тей бамбуковых палочек (целое) в переводе возникают только па­лочки (часть). Видимо, переводчик посчитал, что понятие бамбу­ковая нить оказывается размытым, его содержание не совсем ясно. Парафраза нить бамбуковой занавески — неуклюжа и неуме­стна, ведь в тексте уже говорится о том, что она смотрела на эту занавеску, поэтому и происходит синекдохическая трансформация.

Все объекты, которые фигурируют в приведенных выше при­мерах, отражены в понятиях, находящихся друг с другом в отно­шении внеположенности. В самом деле, не может быть голова глазами, ножка стола — полом и т.п. Однако они возможны не только в силу образности человеческого мышления, но и потому, что внеположенные понятия могут замещать друг друга в результа­те довольно сложных логических операций, но уже не с понятия­ми, а с суждениями, и представлять собой результат силлогизмов, т.е. умозаключений. Такие логические операции вполне возможны как в пределах системы понятий, выраженных одним языком, так и при переходе от одной лексико-понятийной системы к другой, т.е. в переводе. Переводчик, столкнувшись с понятием, которое по тем или иным причинам не может быть эквивалентно передано лексическими средствами переводящего языка, производит транс-

формацию понятия по одной из описанных моделей, а затем об­лекает это новое понятие в соответствующую языковую форму.

Мы видели также, что метонимические трансформационные операции могут вестись в двух направлениях: переводчик либо осуществляет собственный метонимический перенос (strings of beads —> beads ~ бамбуковые палочки}, либо, напротив, нейтрализу­ет авторскую метонимию, заменяя менее строгое понятие более строгим, т.е. с содержанием, более соответствующим объекту (ип visage sympathique -» ипе tete sympathique [внутриязыковая синек­доха] = приятное лицо).

В некоторых случаях метонимическая трансформационная операция имеет целью уточнение описания. Это происходит тог­да, когда в исходном языке метонимический перенос настолько закрепился в сознании носителей языка, что уже и не восприни­мается как таковой.

Так, французское высказывание Madame Colette examina Vheure a son poignet (M. Brice, Brigade mondaine. La panthere des palaces.) содержит сообщение о том, что некая мадам Колет внимательно посмотрела на время на своем запястье. Во французском выска­зывании мы видим стертый, т.е. закрепившийся в языке, метони­мический перенос: на запястье у мадам Колет были наручные часы, которые и показывали время. Метонимия, привычная для фран­цузского языкового сознания, оказывается совершенно неприем­лемой для русского. Это и обусловливает трансформацию, устра­няющую метонимию:

Мадам Колет пристально посмотрела на часы на руке.

Рассмотрим первую фразу из романа «Мастер и Маргарита» — «Б час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан» и ее переводы на разные языки:

— английский: «One hot spring evening, just as the sun was going
down, two men appeared at Patriarch's Ponds».

— немецкий: «Aneinem heisen Friihlingsabend erschienen bei
Sonnenuntergang auf dem Moskauer Patriarchenteichboulevard zwei
Manner».

— французский: «C'etait a Moscou аи declin d'une journee prin-
taniere particulierement chaude. Deux citoyens firent leur apparition sur
la promenade de I'etang du Patriarche*».

* He следует обращать внимание на то, что в немецкой и французской версиях возникает в том или ином виде топоним Москва. Дело в том, что в разное время разными издательствами были опубликованы разные варианты романа. Один из вариантов содержит первую фразу в следующем виде: «Однаж­ды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». Переводчики могли основываться либо на одном, либо па другом варианте.

— чешский: «У dusnem jarnim podveceru se vynorili па Patriar-sich rybnicich dva muzi».

В русском языковом сознании выражения на пруду, на море, на реке уже давно не воспринимаются как метонимические фор­мы. Все понимают, что быть на пруду — это не только находиться на самой глади воды, но и на берегу, рядом с прудом. Аналогич­ным образом воспринимается, видимо, это понятие и носителями английского и чешского языков. Они не производят никакой трансформации понятия на Патриарших прудах. При сравнении русского текста с немецким и французским переводами эта стер­тая метонимия отчетливо проявляется. В немецкой и француз­ской версиях переводчики устраняют двусмысленное понятие и нейтрализуют метонимию. У них возникает бульвар Патриарших прудов или набережная Патриарших прудов. Данные трансформа­ционные операции обусловлены асимметрией лексико-понятий-ных систем языков. Французский и немецкий языки описывают действительность иначе, нежели русский и другие языки, приве­денные в качестве примеров. В них четко разделяется то, что происходит на воде, и то, что происходит около воды. Интересный пример обратной трансформации, т.е. собственно метонимии, в обозначении данного фрагмента действительности мы обнаружи­ваем в переводе на русский язык названия рассказа Мопассана «5мг Геаи» (букв, на воде), где речь идет о любителе гребного спорта, который находился всегда у воды, всегда на воде, всегда в воде (toujours pres de Геаи, toujours sur Геаи, toujours dans Геаи). Этот человек рассказывает историю, которая с ним приключи­лась, когда он однажды плыл на лодке по реке, т.е. находился на воде. В переводе на русский язык рассказ называется «На реке». Переводчик предпринимает метонимическую трансформацию именно потому, что русское выражение на реке включает в себя оба метонимически связанных понятия: на воде и у воды.

Рассмотрим еще один пример дифференциации, которая мо­жет быть квалифицирована как метонимическая замена.

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петер-бургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Пе­тербургу (Достоевский. Идиот).

At about 9 o'clock one morning in late November, during a thaw, a train on the St. Petersburg-Warsaw railway was approaching St. Peters­burg at full speed.

На всех парах — at full speed.

В английском переводе происходит стилистическая нейтра­лизация: образное выражение в русском тексте, в основе которо­го лежит перенос причинно-следственного характера, что можно

рассматривать как отношение смежности, т.е. метонимию (коли­чество пара — причина, скорость — следствие), заменяется фор­мой прямого выражения скорости. Приведем пример из перевода рассказа испанского писателя Камило Хосе «Галисиец и его квад-рилья» (Gallego у su cuadrilla): «El Gallego pide permiso у se queda en camiseta» — «Галисиец, попросив разрешения, снимает куртку».

В испанском высказывании содержится информация о том, что персонаж просит у публики разрешения остаться в рубашке. Такое высказывание представляется переводчику недостаточно логичным: как можно остаться в рубашке, если до того матадор был в куртке? Переводчик восстанавливает логическую последо­вательность действий и заменяет «остаться в рубашке» на «снять куртку». Данный пример в сочетании с примерами модуляций при переводе с русского языка на английский показывает инте­ресную закономерность переводческих решений: переводчики не­зависимо от того, с какой парой языков они работают, часто ста­раются быть более логичными, более полными, чем сам автор. Иначе говоря, на первом, герменевтическом этапе перевода, вы­являя смыслы, зашифрованные в тексте оригинала, переводчик строит для себя некую объективную, нейтральную модель описы­ваемой в тексте ситуации. В этой модели восстанавливаются все логические связи, существующие между действующими в той или иной референтной ситуации актантами и сирконстантами. Затем, на втором этапе уже при создании текста на языке перевода, часть этих связей оказывается выраженной, т.е. эксплицированной.

Отношения внеположенности понятий иногда выходят за рамки метафорических или метонимических переносов.

Приведем еще один пример уточняющей метонимии. Вновь обратимся к рассказу Моэма «Источник вдохновения». Миссис Булфинч предлагает проводить гостя до парадного, сопровождая свое предложение следующим объяснением: «One has to be careful of the carpet if one doesn 't exactly know where the holes are». В переводе на русский язык это объяснение выглядит следующим образом: «Там дорожка рваная. Недолго и споткнуться». Переведенное бук­вально английское высказывание могло бы выглядеть так: «Тот, кто не знает точно, где дырки, должен быть осторожен с ковром». Переводчик уточняет, что дырки были в ковре, но они могли быть и в полу, так как речь идет об очень ветхом жилище, т.е. прикрыты ковром, ведь слово holes вполне может обозначать и то и другое. Переводчик снимает двусмысленность английского выражения и переносит дыры на ковровую дорожку, хотя такие дыры посети­тель и сам смог бы увидеть, просто глядя себе под ноги.

В этом же произведении мы встречаемся еще с одним приме­ром использования внеположенных понятий. Один из персонажей,

мистер Форрестер, одет в брюки, расцветка которых определена как pepper-and-salt, т.е. брюки в черную и белую крапинки. Во фран­цузском языке аналогичная метафора (poivre et sel) обозначает черные волосы с проседью. Сочетание белых и черных крапинок создает впечатление серого цвета. Переводчик «стирает» метафору и предлагает более строгое понятие — серые брюки, но неожи­данно добавляет «в полоску». Брюки в крапинку превращаются в брюки в полоску, а персонаж начинает напоминать традиционно­го «Дядю Сэма» в полосатых брюках, хотя автор показывает его совсем иначе.

Такая трансформация, в процессе которой понятие, содержа­щееся в оригинальном тексте, заменяется внеположенным поня­тием, скорее, может быть отнесена к переводческим ошибкам, деформирующим систему смыслов оригинала, так как в этом слу­чае объекту приписывается признак, которым он не обладает.

Однако внеположенные понятия довольно часто встречаются при сравнении текстов оригинала с переводом. Это свидетель­ствует о том, что переводчики активно используют внеположен­ные понятия для создания метафор или выбора метафорического обозначения, уже закрепившегося в языке перевода, для обозна­чения тех или иных понятий. Но в метафорах, построенных толь­ко на внеположенности, отношения между понятиями иные, не­жели в метафорах, построенных на перекрещивании. В метафоре с перекрещиванием понятий, как мы видели, внеположенные по­нятия (человек — заяц) оказываются в пересекающейся области не между собой, а с третьим понятием, не покрывающим полностью их объемов. В метафоре, построенной на отношении внеполо­женности, третье, объединяющее понятие обозначает предметную область, т.е. класс, полностью покрывающий объемы внеполо-женных понятий.

Рассмотрим следующие примеры из того же рассказа Моэма:

Now I see what a gulf separates us, she said... There is anabyss between us.

Теперь я вижу, какая пропастьнас разделяет, — сказала она. — Мы живем на разных планетах.

Эти два высказывания говорят об одном и том же — о невоз­можности преодолеть нечто, что их разделяет. Вторая фраза явля­ется усилением первой: степень разделения нарастает. В англий­ском тексте мы видим последовательное использование метафор, традиционно обозначающих это нечто разделяющее — gulf (залив, пропасть) = abyss (пропасть, бездна). В переводе понятие «пропас­ти» сохраняется в первом случае gutf=> пропасть. Во втором выска­зывании переводчик также усиливает степень разделения, но бездна после пропасти кажется ему не способной выразить это нараста-

ние, и он использует метонимическую конструкцию, закрепив­шуюся в русском языке: жить на разных планетах значит быть разделенным огромным, непреодолимыми расстоянием (метони­мический перенос: две планеты -* расстояние между ними). Все эти понятия находятся в отношении внеположенности, но все они входят в один класс: нечто, что создает непреодолимое пре­пятствие.

Внеположенность понятий не позволяет переводчику добить­ся эквивалентности, так как при подобных переносах референты исходного высказывания и переводного не совпадают. Но эти ре­ференты объединяются в некую предметную область, которая и составляет основу их взаимозаменяемости.

Частными случаями отношения внеположенности понятий являются отношения контрарности и контрадикторное™. Эти подтипы отношений между понятиями также лежат в основе не­которых трансформационных операций.

§ 10. Отношения контрарности и контрадикторности. Антонимические преобразования

Особый интерес для теории перевода представляют частные случаи отношения внеположенности — контрарность и контра-дикторность. Эти отношения связывают между собой понятия, в содержании которых есть взаимоисключающие признаки. Степень противоположности признаков может быть различной. Контрар­ностью называют отношение между такими понятиями, которые имеют предельно противоположные признаки. Коитрарность объе­диняет понятия, фиксирующие два предельных класса в некото­ром упорядоченном множестве, часто на одной шкале оценки. Так, контрарными будут понятия умный и глупый, красивый и уродливый, горячий и холодный. Между этими понятиями на шкале оценки могут располагаться иные понятия, обозначающие не пре­дельные, а промежуточные классы, например: горячий — теплый — тепловатый — прохладный — холодноватый — холодный.

В переводческой практике учет отношения контрарности оказывается важным при выборе синонимов. Может быть пред­ложена следующая процедура выбора эквивалента, основанная на контрарности. Переводчик строит более или менее четко опреде­ленную шкалу оценок, разместив между некоторыми заданными понятиями, отражающими противоположные признаки, серию промежуточных понятий, с тем чтобы уяснить, какое из них ока­зывается ближе к понятию исходного текста, принятому за одно из полярных. Максимальная близость и определяет его выбор. В качестве илдюстации приведем пример синонимической заме­ны. В переводе французского высказывания La lumiere du couchant

rougit la campagne мы предложили сделать синонимическую заме­ну красный —> розовый в силу того, что расположение в одном высказывании в непосредственной близости глагола окрашивать и прилагательного красный нежелательно: Свет заходящего солнца окрасил деревню в розовый цвет. Для выбора этого синонима была построена условная шкала оценки цвета красный — белый, на ко­торой оказались размещенными промежуточные понятия: крас­ный — красноватый — розовый — розоватый — светло-розовый — светлый — бесцветный. Возникает закономерный вопрос, почему в качестве противоположного было выбрано понятие бесцветный а не, скажем, белый, зеленый или черный. Выбор контрарного по­нятия подсказан контекстом, т.е. самой описываемой предметной ситуацией. Днем солнце не окрашивает предметы на земле, они не изменяют своих цветов. Окрашивание начинается с заходом солнца.

На этой шкале мы сразу же отбрасываем первое промежуточ­ное понятие красноватый, расположенное непосредственно за по­лярным красный, так как в нем тоже есть мешающая нам морфема крас, и останавливаемся на следующим за ним — розовый.

Разумеется, наш выбор шкалы оценок весьма субъективен и условен. Неопределенность и субъективность шкалы оценок между контрарными понятиями, ее зависимость от контекста отмечается многими логиками. Поэтому некоторые исследования по логике ее вовсе не рассматривают. Но в речи, особенно в речи художе­ственной, этот тип отношений во всей своей субъективности и неопределенности встречается довольно часто. На нем построены такие стилистические фигуры, как оксюморон и антитеза. Авто­ры нередко выбирают в качестве контрарных самые неожиданные понятия, поражая воображение читателя. В качестве иллюстра­ции контрастирующих элементов, расположенных на полюсах оценочной шкалы, в художественной речи нередко приводят пуш­кинские строки, в которых поэт дает характеристики Онегину и Ленскому:

Они сошлись. Волна и камень. Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой¹.

Интересный пример переводческого преобразования, в кото­ром проявляются отношения контрарности, мы обнаружили в rie-реводе на русский язык названия французского фильма «A la folie, pas du tout» (букв. До безумия, вовсе нет). Это высказывание представляет собой финальную часть французской считалки, на­поминающей русскую «любит — не любит...» Французская счи-

См., напр.: Свинцов В.И. Указ. соч. С. 48.

талка построена таким образом, что в ней промежуточные поня­тия расположены по нарастающей: «Je t'aime ип реи (я тебя люб­лю немножко), Ьеаисоир (очень), passionnement (страстно), a la folie (безумно), pas du tout (совсем нет). За самым сильным, поляр­ным понятием о высшей степени любви — a la folie — сразу идет контрарное понятие — pas du tout.

Переводчик правильно понял предметную ситуацию, выве­денную во французском высказывании, — это фрейм «гадания о любви», и попытался найти формы, закрепленные русской рече­вой традицией за этим фреймом. Найдя считалку «любит — не любит...», которая построена в виде серии контрарных понятий, он выбирает в качестве эквивалента французскому названию фильма первую оппозицию контрастов, а именно «любит — не любит...» С таким названием французский фильм и пошел в про­кат в России. Эквиваленция, предпринятая переводчиком, оказа­лось весьма удачной, хотя и не смогла в полной мере передать смысл «трагической развязки», угадываемой во французской счи­талке.

Несколько иначе выглядит логическое отношение контрадик-торности. Контрадикторность связывает между собой понятия, если одно из них содержит признаки, которые подвергаются от­рицанию в содержании другого. Этот тип отношения внегтоло-женности не предполагает выделения полярных классов. Для того чтобы составить оппозицию контрадикторных понятий, достаточ­но осуществить операцию логического отрицания. Если мы имеем какое либо понятие Р, то контрадикторным окажется понятие не-Р. В речи логическому отношению контрадикторное™ соответствует антонимия, а в переводческой практике — так называемый анто­нимический перевод.

Анализ переводов показывает, что антонимический перевод является довольно распространенным типом трансформационных операций. Разумеется, антонимический перевод — это средство достижения эквивалентности. Поэтому антонимический перевод выполняется по формуле двойного отрицания, двойной контрадик­торное™. Допустим, что в тексте оригинала использовано поня­тие Р. Переводчик по тем или иным причинам, о которых мы скажем чуть позднее, в качестве его эквивалента рассматривает понятие Q(Q = не-Р). Он производит операцию логического отри­цания над этим вторым понятием не-Q. Таким образом, логиче­ская формула антонимического перевода может быть представлена следующим образом: Р= не-Q, где Q = не-Р,

Причины, вызывающие необходимость антонимического пе­ревода, различны. Антонимический перевод может быть обуслов­лен асимметрией лексико-семантических систем, проявляющейся

в том, что какое-либо понятие не имеет средств выражения в од­ном из языков, сталкивающихся в переводе. Например, англий­скому глаголу keep offv русском языке могут соответствовать гла­голы противоположных значений с отрицанием не подпускать близко: the police kept the fans off the pitch — полиция не подпускала болельщиков к полю; keep off the grass — no газонам не ходить. Та­кие антонимические замены не вызывают особых трудностей, так как зарегистрированы в словарях.

Выбор антонимической формы может быть продиктован узу­сом, т.е. привычным употреблением в речи тех или иных форм. Приведем в качестве примера несколько фрагментов из перевода «Мастера и Маргариты» на английский и французский языки.

1. Невысокая стена белых тюльпанов — A low wall of white
tulips — Un petit mm de tulipes blanches.

2. Нет, мало, мало — No, not enough, not enough — Non, поп, се

n'est pas assez.

3. Молчу, молчу — I say no more, I say no more — Je me tais, je me

tais.

Мы видим, что в первом случае и английский и французский переводчики производят антонимическую замену, трасформировав понятие, в котором отрицается признак большой высоты, в про­тивоположное: невысокий -» низкий, маленький. Во втором приме­ре, наоборот, в переводе осуществляется отрицание признака, противоположного тому, который есть в содержании исходного понятия: мало -> немного. В третьем примере антонимическое преобразование предпринимает только переводчик на английский язык.

В переводе рассказа испанского писателя Камило Хосе «Гали­сиец и его квадрилъя» (Gallego у su cuadrilla) читаем фразу: El Gallego se callo. Испанский глагол callarse имеет значение замол­чать. Но переводчик осознает, что предшествующая реплика при­надлежит другому персонажу. А раз галисиец до того молчал, то он и не мог замолчать. Поэтому переводчик считает логичным использовать б переводном тексте слово, более соответствующее ситуации, — не ответил, хотя в этом случае возможно использо­вание глагола несовершенного вида молчать, т.е. без приставки, свидетельствующей о начале действия: галисиец молчал.

Этот пример иллюстрирует еще один важный аспект антони­мического перевода. Переводчик связывает противоположные по­нятия логической связкой следовательно. Если персонаж молчал, значит (следовательно), он не ответил.

Отношение коитрадикторности проявляется при сопоставле­нии некоторых пословиц и поговорок, которые могут использо­ваться переводчиками, предпринимающими эквивалентно, на-

пример: нет худа без добра — every cloud has a silver lining; не верь ушам, а верь глазам — il vaut mieux sefier a ses уеих, qu 'a sex oreilles, Особый интерес представляет антонимическое преобразова­ние, обусловленное разным видением мира, находящим свое от­ражение в языках. В «Собачьем сердце» есть фрагмент, описаваю-щий знакомство Шарика с профессором Преображенским. Там есть два высказывания, расположенные относительно близко друг от друга:

1. «Чувствую, знаю, в правом кармане шубы у него колбаса».

2. «Загадочный господин наклонился ко псу, сверкнул золо­
тыми ободками глаз и вытащил из правого кармана белый про­
долговатый сверток».

Мы видим, что в обоих высказываниях автор говорит о пра­вом кармане профессорской шубы. В одном из переводов на анг­лийский язык читаем:

1. «I feel it, I know it — in the left pocket of his fur coat there is a
stick of salami».

2. «The mysterious gentleman bent over the dog and... pulled from
his right-hand pocket a long, white packet».