Юрий михайлович лотман

«Семиосфера»

Ключ к фрагменту:Ю. Лотман указывает на то, что с тех пор, как в 60-х годах ХХ столетия семиотические исследования стали вестись в направлении не только языка, но и других систем знаков, в частности, культуры, пришло понимание того факта, что культура – это знаковая система особой сложности, для описания механизмов функционирования которой недостаточно простых схем, пригодных для описания знаковых систем более низкого уровня(язык). Культура, согласно Лотману, это континуум разноуровневых знаков, составляющий, по аналогии с биосферой и ноосферой у Вернадского, явление планетарного уровня – семиосферу. Внутри семиосферы создаются возможности для коммуникации, хранения и производства информации.

Современная семиотика переживает процесс пересмотра некоторых основных понятий. Общеизвестно, что у истоков семиотики лежат две научные традиции. Одна из них восходит Пирсу – Моррису и отправляется от понятия знака как первоэлемента всякой семиотической системы. Вторая основывается на тезисах Соссюра и Пражской школы и кладет в основу антиномию языка и речи (текста). Однако при всем отличии этих подходов в них есть одна существенная общность: за основу берется простейший, атомарный элемент, и все последующее рассматривается с точки зрения сходства с ним. Так, в первом случае в основу анализа кладется изолированный знак, а все последующие семиотические феномены рассматриваются как последовательности знаков. Вторая точка зрения, в частности, выразилась в стремлении рассматривать отдельный коммуникативный акт – обмен сообщением между адресантом и адресатом – как первоэлемент и модель всякого семиотического акта. В результате индивидуальный акт знакового обмена стал рассматриваться как модель естественного языка, а модели естественных языков – как универсальные семиотические модели, самое же семиотику стремились истолковать как распространение лингвистических методов на объекты не включающиеся в традиционную лингвистику. Эту точку зрения, восходящую к Соссюру, с предельной четкостью выразил покойный И. И. Ревзин, предложивший в прениях на второй Летней школе по вторичным моделирующим системам в Кяэрику (1966) такое определение: «Предметом семиотики является любой объект, поддающийся средствам лингвистического описания».

Такой подход отвечал известному правилу научного мышления: восходить от простого к сложному – и на первом этапе безусловно себя оправдал. Однако в нем таится и опасность: эвристическая целесообразность (удобство анализа) начинает восприниматься как онтологическое свойство объекта, которому приписывается структура, восходящая от простых и четко очерченных атомарных элементов к постепенному их усложнению. Сложный объект сводится к сумме простых.

Пройденный за последние двадцать пять лет путь семиотических исследований позволяет на многое взглянуть иначе. Как можно теперь предположить, четкие и функционально однозначные системы в реальном функционировании не существуют сами по себе, в изолированном виде. Вычленение их обусловлено лишь эвристической необходимостью. Ни одна из них, взятая отдельно, фактически не работоспособна. Они функционируют, лишь будучи погружены в некий семиотический континуум, заполненный разнотипными и находящимися на разном уровне организации семиотическими образованиями. Такой континуум мы, по аналогии с введенным В. И. Вернадским понятием «биосфера», называем семиосферой. Следует предупредить против смешения употребляемого В. И. Вернадским термина «ноосфера» и вводимого нами понятия «семиосфера». Ноосфера ‑ определенный этап в развитии биосферы, этап, связанный с разумной деятельностью человека. Биосфера Вернадского – космический механизм, занимающий определенное структурное место в планетарном единстве. Расположенная на поверхности нашей планеты и включающая в себя всю совокупность живого вещества, биосфера трансформирует лучистую энергию солнца в химическую и физическую, направленную на переработку «косной» неживой материи нашей планеты, ноосфера образуется, когда в этом процессе доминирующее значение приобретает разум человека. Если ноосфера имеет материально-пространственное бытие, охватывая часть нашей планеты, то пространство семиосферы носит абстрактный характер. Это, однако, отнюдь не означает, что понятие пространства употребляется здесь в метафорическом смысле. Мы имеем дело с определенной сферой, обладающей теми признаками, которые приписываются замкнутому в себе пространству. Только внутри такого пространства оказывается возможной реализация коммуникативных процессов и выработка новой информации.<…>

Можно рассматривать семиотический универсум как совокупность отдельных текстов и замкнутых по отношению друг к другу языков. Тогда все здание будет выглядеть как составленное из отдельных кирпичиков. Однако более плодотворным представляется противоположный подход: все семиотическое пространство может рассматриваться как единый механизм (если не организм). Тогда первичной окажется не тот или иной кирпичик, а «большая система», именуемая семиосферой. Семиосфера есть то семиотическое пространство, вне которого невозможно само существование семиозиса.

Подобно тому как, склеивая отдельные бифштексы, мы не получим теленка, но, разрезая теленка, можем получить бифштексы, – суммируя частные семиотические акты, мы не получим семиотического универсума. Напротив, только существование такого универсума – семиосферы – делает определенный знаковый акт реальностью. Семиосфера характеризуется рядом признаков.

Ключ к фрагменту:Семиосфера какпланетарное явление включает в себя многие частные семиосферы, каковыми выступают отдельные культуры. Семиосфера (как и ее сегменты – семиосферы различных культур, разделенных либо по времени, либо в пространстве) представляет собой знаковый континуум с четко установленными границами: все приходящее извне семиосферы обретает внутри нее свой смысл только в том случае, если проходит «пограничный контроль» – переводится в знаки и смыслы, которые считаются законными и приемлемыми в рамках выработанных внутри семиосферы критериев. Именно наличие семиотических границ разделяет культуры и позволяет им сохранять свою самобытность путем четкого отграничения «своих»(людей, смыслов) от« чужих».

Отграниченность.

Понятие семиосферы связано с определенной семиотической однородностью и индивидуальностью. Оба эти понятия (однородность и индивидуальность), как мы увидим, трудно определимы формально и зависят от системы описания, но это не отменяет их реальности и хорошей выделяемости на интуитивном уровне. Оба эти понятия подразумевают отграниченность семиосферы от окружающего ее внесемиотического или иносемиотического пространства.

Одним из фундаментальных понятий семиотической отграниченности является понятие границы. Поскольку пространство семиосферы имеет абстрактный характер, границу ее не следует представлять себе средствами конкретного воображения. Подобно тому как в математике границей называется множество точек, принадлежащее одновременно и внутреннему, и внешнему пространству, семиотическая граница – сумма билингвиальных переводческих «фильтров», переход сквозь которые переводит текст на другой язык (или языки), находящиеся вне данной семиосферы. «Замкнутость» семиосферы проявляется в том, что она не может соприкасаться с иносемиотическими текстами или с не-текстами. Для того чтобы они для нее получили реальность, ей необходимо перевести их на один из языков ее внутреннего пространства или семиотизировать факты. Таким образом, точки границы семиосферы можно уподобить чувственным рецепторам, переводящим внешние раздражители на язык нашей нервной системы, или блокам перевода, адаптирующим данной семиотической сфере внешний для нее мир.

Из сказанного, очевидно, что понятие границы соотносительно понятию семиотической индивидуальности. В этом смысле можно сказать, что семиосфера есть «семиотическая личность» и разделяет такое свойство личности, как соединение эмпирической бесспорности и интуитивной очевидности этого понятия с чрезвычайной трудностью его формального определения. Известно, что граница личности как явления историко-культурной семиотики зависит от способа кодирования. Так, например, жена, дети, несвободные слуги, вассалы могут в одних системах включаться в личность мужа, хозяина и патрона, не имея самостоятельной индивидуальности, а в других ‑ рассматриваться как отдельные личности. Это ясно обнаруживается в релятивности юридической семиотики. Когда Иван Грозный казнил вместе с опальным боярином не только семью, но и всех его слуг, это было продиктовано не мнимой боязнью мести (как будто холоп из провинциальной вотчины мог быть опасен царю!), а представлением о том, что юридически все они составляют одно лицо с главой дома и, следовательно, казнь естественно на них распространяется. Русские люди видели «грозу» – жестокость царя – в том, что он широко применял казни к своим людям, но включение в число опальной единицы всех представителей рода было для них естественным. Иностранцы же возмущались тем, что за вину одного человека страдает другой. <…>

<…> Функция любой границы и пленки – от мембраны живой клетки до биосферы как (по Вернадскому) пленки, покрывающей нашу планету, и границы семиосферы – сводится к ограничению проникновения, фильтрации и адаптирующей переработке внешнего во внутреннее. На разных уровнях эта инвариантная функция реализуется различным образом. На уровне семиосферы она означает отделение своего от чужого, фильтрацию внешних сообщений и перевод их на свой язык, равно как и превращение внешних не-сообщений в сообщения, т. е. семиотизацию поступающего извне и превращение его в информацию.

С этой точки зрения, все механизмы перевода, обслуживающие внешние контакты, принадлежат к структуре семиосферы. В случаях, когда культурное пространство имеет территориальный характер, граница обретает пространственный смысл в элементарном значении. Однако смысл буферного механизма, трансформирующего информацию, своеобразного блока перевода, она сохраняет и в этом случае. Так, например, когда семиосфера отождествляется с освоенным «культурным» пространством, а внешний по отношению к ней мир ‑ с царством хаотических, неупорядоченных стихий, то пространственное размещение семиотических образований в ряде случаев получает следующий вид: лица, которые в силу особого дарования (колдуны) или типа занятий (кузнец, мельник, палач) принадлежат двум мирам и являются как бы переводчиками, поселяются на территориальной периферии, на границе культурного и мифологического пространства, между тем как святилище «культурных», организующих мир божеств располагается в центре. <…>

<…> Надо иметь, однако, в виду, что если с точки зрения своего имманентного механизма граница соединяет две сферы семиозиса, то с позиции семиотического самосознания (самоописания на метауровне) данной семиосферы она их разделяет. Осознать себя в культурно-семиотическом отношении – значит осознать свою специфику, свою противо-поставленность другим сферам. Это заставляет акцентировать абсолютность той черты, которой данная сфера очерчена.

В разные исторические моменты развития семиосферы тот или иной аспект может доминировать, заглушая или полностью подавляя другой. Граница имеет и другую функцию в семиосфере: она ‑ область ускоренных семиотических процессов, которые всегда более активно протекают на периферии культурной ойкумены, чтобы оттуда устремиться в ядерные структуры и вытеснить их.

Поскольку граница – необходимая часть семиосферы, семиосфера нуждается в «неорганизованном» внешнем окружении и конструирует его себе в случае отсутствия. Культура создает не только свою внутреннюю организацию, но и свой тип внешней дезорганизации. Античность конструирует себе «варваров», а «сознание» – «подсознание». При этом безразлично, что эти «варвары», во-первых, могли обладать культурой значительно более древней и, во-вторых, конечно, не представляли единого целого, образуя культурную гамму от высочайших цивилизаций древности До племен, находящихся на весьма примитивной стадии развития. Тем не менее античная цивилизация могла осознать себя как культурное целое, только сконструировав этот якобы единый «варварский» мир, основным признаком которого было отсутствие общего языка с античной культурой.<…>

Ключ к фрагменту:Внутри семиосферы также можно наблюдать множество границ между составляющими ее элементами, поскольку она содержит как пространства семиотической прозрачности (понятности) так и периферию (окраины, где смыслы знаков размываются). Смыслы различных сегментов могут быть вообще непереводимы на язык друг друга – это допускается в рамках семиосферы как идеального целого. Важным фактором характеризующим семиосферу является динамический аспект: языки кодировки информации и тексты с их смыслами могут переходить с уровня на уровень, перемещаясь как во времени, так и в пространстве (или приходить в данную семиосферу-культуру извне, из иной семиосферы-культуры). Необходимость раскодировки появившейся в ходе таких разноуровневых или «гостевых» перемещений текстов внутри семиосферы понуждает ее приспосабливаться к новым условиям (новая информация) и изменяться.

<...> Семиотическая неравномерность. Из сказанного в первом пункте видно, что «не-семиотическое» пространство фактически может оказаться пространством другой семиотики. То, что с внутренней точки зрения данной культуры выглядит как внешний, не-семиотический мир, с позиции внешнего наблюдателя может представиться ее семиотической периферией. Таким образом, то, где проходит граница данной культуры, зависит от позиции наблюдателя.

Вопрос этот осложняется обязательной внутренней неравномерностью как законом организации семиосферы. Семиотическое пространство характеризуется наличием ядерных структур (чаще нескольких) с выявленной организацией и тяготеющего к периферии более аморфного семиотического мира, в который ядерные структуры погружены. Если одна из ядерных структур не только занимает доминирующее положение, но и возвышается до стадии самоописания и, следовательно, выделяет систему метаязыков, с помощью которых она описывает не только самое себя, но и периферийное пространство данной семиосферы, то над неравномерностью реальной семиотической карты надстраивается уровень идеального ее единства. Активное взаимодействие между этими уровнями становится одним из источников динамических процессов внутри семиосферы. Неравномерность на одном структурном уровне дополняется смешением уровней. В реальности семиосферы иерархия языков и текстов, как правило, нарушается: они сталкиваются как находящиеся на одном уровне. Тексты оказываются погружены в не соответствующие им языки, а дешифрующие их коды могут вовсе отсутствовать. Представим себе залу музея, где в разных витринах выставлены экспонаты разных веков, надписи на известных и неизвестных языках, инструкции по дешифровке, составленный методистами пояснительный текст к выставке, схемы маршрутов экскурсий и правила поведения посетителей. Если мы сюда поместим еще самих посетителей с их семиотическим миром, то получится нечто напоминающее картину семиосферы.<…>

<…> Таким образом, семиосфера многократно пересекается внутренними границами, специализирующими ее участки в семиотическом отношении. Информационная трансляция через эти границы, игра между различными структурами и подструктурами, направленные непрерывные семиотические «вторжения» той или иной структуры на «чужую территорию» образуют порождения смысла, возникновение новой информации.

Внутреннее разнообразие семиосферы подразумевает ее целостность. Части входят в целое не как механические детали, а как органы в организм.<…>

<…>Сознание без коммуникации невозможно. В этом смысле можно сказать, что диалог предшествует языку и порождает его. Именно это и лежит в основе представления о семиосфере: ансамбль семиотических образований предшествует (не эвристически, а функционально) отдельному изолированному языку и является условием существования последнего. Без семиосферы язык не только не работает, но и не существует. Различные субструктуры семиосферы связаны во взаимодействии и не могут работать без опоры друг на друга. В этом смысле семиосфера современного мира, которая, неуклонно расширяясь в пространстве на протяжении веков, приняла ныне глобальный характер, включает в себя и позывные спутников, и стихи поэтов, и крики животных. Взаимосвязь этих элементов семиотического пространства не метафора, а реальность.

Семиосфера имеет диахронную глубину, поскольку она наделена сложной системой памяти и без этой памяти функционировать не может. Механизмы памяти имеются не только в отдельных семиотических субструктурах, но и у семиосферы как целого. Несмотря на то что нам, погруженным в семиосферу, она может представляться хаотическим неурегулированным объектом, набором автономных элементов, следует предположить наличие у нее внутренней урегулированности и функциональной связанности частей, динамическое соотнесение которых образует поведение семиосферы. Предположение это отвечает принципу экономии, т. к. без него очевидный факт отдельных коммуникаций делается трудно объяснимым.

Динамическое развитие элементов семиосферы (субструктур) направлено в сторону их спецификации и, следовательно, увеличения ее внутреннего разнообразия. Однако целостность ее при этом не разрушается, поскольку в основе всех коммуникативных процессов лежит инвариантный принцип, делающий их подобными между собой. Этот принцип строится на сочетании симметрии-асимметрии (на уровне языка эта структурная черта была охарактеризована Соссюром как «механизм сходств и различий») с периодической сменой апогеев и затуханий в протекании всех жизненных процессов в любых их формах. По сути и эти два принципа могут быть сведены к более общему единству: симметрия-асимметрия может рассматриваться как расчленение некоторого единства плоскостью симметрии, в результате чего возникают зеркально отраженные структуры – основа последующего роста разнообразия и функциональной спецификации. Цикличность же имеет в основе своей вращательное движение вокруг оси симметрии.

Сочетание этих двух принципов наблюдается на самых разных уровнях ‑ от противопоставления цикличности (осевой симметрии) в мире космоса и атомного ядра однонаправленному движению, господствующему в животном мире и являющемуся результатом плоскостной симметрии, до антитезы мифологического (циклического) и исторического (направленного) времени.

Поскольку сочетание этих принципов имеет структурный характер, выходящий за рамки не только человеческого общества, но и живого мира, и позволяет установить подобие самых общих структур, например, поэтическому произведению, то, естественно, напрашивается вопрос: не является ли весь универсум сообщением, входящим в еще более общую семиосферу? Не подлежит ли вселенная прочтению? Ответить на этот вопрос мы вряд ли будем когда-либо способны. Возможность диалога подразумевает одновременно и разнородность, и однородность элементов. Разнородность семиотическая подразумевает разнородность структурную. В этом отношении структурное разнообразие семиосферы составляет основу ее механизма. Вероятно, так применительно к интересующей нас проблематике следует истолковать принцип, который В. И. Вернадский назвал «принципом П. Кюри-Пастера» и считал одним «из основных принципов логики науки – понимания природы»: «Диссимметрия может вызываться только причиной, которая сама уже обладает этой диссимметрией».

Наиболее простым и одновременно распространенным случаем соединения структурного тождества и различия является энантиоморфизм, зеркальная симметрия, при которой обе части зеркально равны, но неравны при наложении, т. е. относятся друг к другу как правое и левое. Такое отношение создает то соотносимое различение, которое отличается и от тождества, делающего диалог бесполезным, и от несоотносимого различия, делающего его невозможным. Если диалогические коммуникации – основа смыслообразования, то энантиоморфные разделения единого и сближения различного ‑ основа структурного соотношения частей в смыслопорождающем устройстве. <…>

<…> Такую же природу имеет и явление «текста в тексте». С этим же можно сопоставить рассмотренное нами в другом месте явление, наблюдаемое на уровне целостных национальных культур: процесс взаимного ознакомления и включения в некоторый общий культурный мир вызывает не только сближение отдельных культур, но и их специализацию – войдя в некоторую культурную общность, культура начинает резче культивировать свою самобытность. В свою очередь, и другие культуры кодируют ее как «особую», «необычную». Изолированная культура «для себя» всегда «естественна» и «обычна». Лишь сделавшись частью более обширного целого, она усваивает внешнюю точку зрения на себя как специфическую. При этом культурные общности типа «Запад» и «Восток» складываются в энантиоморфные пары с «работающей» функциональной асимметрией.

Поскольку все уровни семиосферы ‑ от личности человека или отдельного текста до глобальных семиотических единств ‑ являют собой как бы вложенные друг в друга семиосферы, каждая из них представляет собой одновременно и участника диалога (часть семиосферы) и правизны или левизны и включает в себя на более низком уровне правые и левые структуры.

Источник: Лотман Ю. М. Семиосфера // Лотман Ю.М. Избранные статьи в 3-х томах. Т.1. Статьи по семиотике и типологии культуры. – Таллин, 1992. ‑ С. 12–25.

Вопросы для самопроверки:

1. Какие принципы лингвистики и логики легли в основание науки о знаковых системах – семиотики?

2. Что является предметом исследования семиотики культуры?

3. Какой семиотический аспект современной западной культуры исследовал Р.Барт?

4. Что такое семиосфера и как семиосфера соотносится с культурой вообще и конкретными культурами?

5. Как на языке семиотики культуры можно описать контакт двух культур?

Дополнительная литература по теме:

Барт Р. Избранные работы: семиотика, поэтика. – М., 1989.

Гринев С.В. К уточнению некоторых основных понятий семиотики // Филологические науки. – 1997. –№ 7. – С. 67-75.

Егоров Б.Ф. Жизнь и творчество Ю.М.Лотмана. М., 1999.

Левин А.Е. Принципы семиологического анализа // Вопросы философии. –1974. –№ 9. – С.132-139.

Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы. – М., 1974 Лотман Ю.М. Культура как коллективный интеллект и проблемы искусственного разума. – М., 1977

Лотман Ю.М. Культура и взрыв. – М., 1992

Лотман Ю.М. Избранные статьи. В 3-х томах. – Таллинн, 1992–1993 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. – М., 1996

Ю.М.Лотман и Тартуско-московская семиотическая школа .– М., 1994

Парахонский Б.А. Семиотический субъект и субъект познания // Логика, психология и семиотика: аспекты взаимодействия. – Киев, 1990. – С. 59-70.

Себеок Т.А. «Семиотика» и родственные термины // Вопросы языкознания. – 1973. – № 6. – С.44-56.

Семиотика: Семиотика языка и литературы. – М., 1983.

Соссюр Ф. Де. Заметки по общей лингвистике. – М., 1977.

Успенский Б.А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. – М., 1994.

ГЕРМЕНЕВТИКА КУЛЬТУРЫ

Герменевтика, сферу компетенции которой составляет феномен понимания и истолкования текстов, не ограничивается своим предметом какой либо одной областью знания, а напротив – относится ко всей совокупности человеческого опыта в целом. Герменевтика культуры, как направление культурологических исследований, локализует свой интерес в пространстве проблематики исторического познания культуры, внутрикультурного и межкультурного диалога, соотнесения различных типов и практик интерпретаций культурных феноменов, существующих в современной гуманитаристике, правил транскрибирования смыслов одних культур на язык других.

Можно констатировать, что исторически герменевтика возникает, начинает развиваться и концептуально оформляться только в те моменты, когда для этого имеются определенные социальные условия, та или иная практическая целесообразность. Так, исключительно практическими мотивами обусловлен феномен возникновения герменевтики в Древней Греции – в рамках ее достаточно автономной культуры герменевтика первоначально понималась как искусство толкования изречений оракулов, древних текстов, смыслов чужих языков и т.п. Уже в деятельности софистов, первых филологов Греции, практические задачи, стоящие перед герменевтикой, значительным образом меняются: софисты по-новому истолковывают древние тексты Гомера для преподавания в школах, создавая первые подходы к артикуляции «научных» герменевтических программ. Используя отдельные приемы герменевтики, древнегреческое искусство толкования, однако, не сложилось в какую-либо законченную герменевтическую систему и, поэтому, о возникновении первых программных герменевтик можно говорить только начиная с эпохи проникновения в греческий мир христианства.

Стремясь обосновать принцип работы христианского богословского дискурса, крупнейший мыслитель раннего христианства на Западе Аврелий Августин (354‑430 гг.) впервые дает определение фундаментальной герменевтической категории «понимание», трактуя ее как переход от знака к значению, переход, во время которого происходит познание значения. Возможность понимания христианской истины, по Августину, гарантируется родственностью, аналогичностью сотворенных Богом и пользующихся знаками для коммуникации с Ним и себе подобными людских душ. В экзегезе (методе богословского истолкования) Августина выделяются два принципа герменевтического дискурса: принцип контекстуального подхода, гласящий что знаки понимаются человеком не изолированно, а в определенном контексте и принцип конгениальности, т.е. соразмерности творческих потенциалов исследователя какого либо текста и его создателя.

Господство в герменевтике идей Августина продолжалось вплоть до эпохи Реформации, когда возникшие новые социальные запросы и новая среда функционирования священных текстов поставили перед сторонниками Лютера задачу критики католицизма и обоснования протестантизма как нового религиозного движения. Это обоснование было проведено Матиасом Флациусом (1520‑1575 гг.), профессором еврейского языка из Витенбергского университета, который, среди прочего, впервые обозначил в качестве краеугольного принципа герменевтики принцип «герменевтического круга», т.е. положение об истолковании целого, исходя из смысла его частей.

В XVIII – XIX столетиях возникают герменевтические программы, которые прилагаются уже не только к священным текстам, но ко многим областям или сегментам того целого, которым является культура в ее мноогообразии. В частности, герменевтические идеи активно развиваются в филологии (Ф. Аст, А. Бэк), лингвистике (В. Гумбольт), философии (Ф. Шлейермахер).

Именно для философов герменевтика культуры становится актуальным направлением, достойным отдельного, пристального внимания. Так, уже Ф. Шлейермахер (1768‑1834 гг.) полагал, что предметом герменевтики выступают тексты – памятники, которые отделяются от исследователя большой временной, исторической, языковой и культурной дистанцией. Принадлежность памятников к далекой и чуждой исследователю культуре затрудняет непосредственное их понимание и делает необходимым их перевод, комментирование и интерпретацию. Большой заслугой Шлейермахера в деле становления герменевтики культуры стоит признать распространение им принципа «герменевтического круга» на систему текст-памятник – культура, в которой текст – памятник следует рассматривать как часть, а культуру, в которой он функционирует, как целое, для того чтобы претендовать на понимание как первого, так и второго.

Попытки наметить принципы понимания культуры как некоей духовной целостности, имеющей свое обязательное материальное воплощение в текстах, камне, мраморе, музыке, жестах, хозяйственных укладах, конституциях и т.п. уже после Ф. Шлейрмахера предпринял В. Дильтей (1833‑1911 гг.), отстаивающий идею существования «наук о духе» (история, филология и т.д.), абсолютно равноценных по своему статусу «наукам о внешнем мире» (естественным наукам). Трактуя «исследование исторического прошлого как расшифровку, а не как исторический опыт», Дильтей призвал гуманитариев к познанию культурных смыслов через «переживание» истории, в которой все, по его мнению, является понятным, ибо является текстом, доступным прочтению.

В первой половине ХХ столетия, после критики Э. Гуссерлем попыток Дильтея дать «наукам о духе» метод столь же объективный, как метод наук о природе, в герменевтике происходит так называемый «онтологический поворот», связанный с именем М. Хайдеггера (1879‑1976 гг.). По Хайдеггеру, понимание – это не просто функция или метод исторического познания прошлого, а экзистенциальная предструктура человеческого опыта, проявляющаяся в движении трансцендирования, возвышения над сущим, в частности, и над культурой. Вовсе не отрицая исторического предания при истолковании культурных текстов и феноменов, Хайдеггер в то же время предостерегает исследователей от превнесения в истолкование текста нераспознанных предрассудков, затемняющих его суть субъективными искажениями.

Идеи Хайдеггера, в свою очередь, получили развитие в проекте универсальной философской герменевтики Х.‑Г. Гадамера, который попытался доказать продуктивность для понимания укорененности познающего субъекта в истории.

Гадамер указал на культурообусловленность понимания историческим контекстом – его зависимость от «пред‑понимания», основной элемент которого «предрассудок» ‑ это не всегда только ложная предвзятость, но зачастую ‑ конструктивная возможность для понимания. Предубежденность против «предрассудков», по мнению Гадамера, сама относится к коренным предрассудкам, закрепившимся в европейской культуре со времен Просвещения. Гадамер указал на опасность подмены при исследовании прошлого, другой культуры и т.п. «иного» самоинтерпретацией субъекта, обращающегося к пониманию этого «иного». Историческое понимание ‑ «это диалог двух субъектов по поводу некоего общего и волнующего их обоих дела», причем это не просто контакт, но поиск «согласия» между двумя «понимающими» участниками диалога. Проводя реабилитацию предрассудка, традиции и авторитета как незаслуженно элиминированных в эпоху Просвещения факторов, влияющих на герменевтическую процедуру, Гадамер сближает понятие традиции с понятием культуры, призывая признать, что любой акт понимания включен в ту или иную традицию, в ту или иную культуру, выходящую в акте понимания на встречу другой культуре в пространстве единого символического мира, созданного человеком.

Хотя философская герменевтика разработала необходимый язык для экспликации целостной культурной традиции, проанализировав пред-структуру и общие условия понимания, почти сразу же выявились «мертвые зоны», недоступные для этого языка. Связать понимание как онтологический предикат здесь-бытия и понимание как конкретную интерпретационную практику попытался в своем проекте «длинного пути» от феноменологии к герменевтике французский философ П. Рикёр (1913 – 2005).

Фактически, Рикер продемонстрировал, что современный исследователь культуры сегодня имеет «на руках» целый арсенал интерпретационных практик (психоанализ, марксизм, структурализм и др)., которые находятся в определенном конфликтном состоянии друг с другом, но, в то же время, допускают свое использование при анализе структур понимания в культуре, позволяя исследователю получить доступ к ее смыслам во всей их многозначности и уникальности.

Гадамер Ханс-Георг (Hans-Georg Gadamer, 1900 – 2002 гг.) - немецкий философ, классик философской герменевтики. Учился и работал под руководством П. Наторпа, Н. Гартмана М. Шелера, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера. Гадамер - основоположник философской герменевтики. В отличие от предшествующей герменевтической традиции философская герменевтика не сводится к разработке методологии понимания текстов (и вообще не является такой разработкой), а представляет собой своего рода философию понимания. Ее предмет образуют не только «понимающие» (историко-гуманитарные) науки, но - в той мере, в какой феномену понимания придается универсальный характер, - вся совокупность человеческого знания о мире и бытия в нем. Основные работы Гадамера: «Диалектическая этика Платона» (1931), «Гете и философия» (1947), «Истина и метод» (1960), «Диалектика Гегеля» (1971), «Диалог и диалектика» (1980), «Хайдеггеровский путь» (1983), «Похвала теории» (1984) и др.

ХАНС–ГЕОРГ ГАДАМЕР

«Истина и метод»