Основание (кауза) договора

Основание договора в некоторых странах романо-германской правовой семьи – одно из условий действительности договора. Такое требование закреплено во Французском гражданском кодексе 1804 г. (ст. 1108) и принятых под его влиянием кодексах Итальянского (1865) и Испанского (1889) королевств.

Представление о необходимости основания договора связывают с римским правом. Действительно, в высказываниях римских юристов в Дигестах кауза (основание) упоминается неоднократно. Однако, как отмечалось, она не имела значения юридического термина, поскольку употреблялась юристами в самых разных значениях (мотив, цель, основание), причем иногда в одном и том же высказывании. Основание как условие действительности договора восходит к интерпретации источников римского права в западноевропейских университетах в Средние века и Новое время.

Глоссаторы первыми столкнулись со словом «кауза» в Дигестах и попытались объяснить его значение. В работах глоссаторов получили развитие значения этого слова, о которых говорилось в связи с римским правом. Кауза сохраняет значение обстоятельства, предшествующего и обосновывающего неформальную передачу вещи, владение и приобретение ее в собственность по давности (в рамках вещного права). Средневековые правоведы не обошли вниманием связь каузы с различными договорами. Их объяснения отражают общую разрозненность первых теорий договорного права XII–XIII вв. Однако именно глоссаторы заложили фундамент последовательной доктрины основания договора во французской цивилистике Нового времени.

Рассуждения глоссаторов о каузе договоров основываются на текстах Свода Юстиниана, формально-логических приемах их толкования и общем для Средневековья (философском) мировоззрении о необходимости основания для существования любого явления.

Основной фрагмент.Как и в случае с пактами, в своих рассуждениях о каузе глоссаторы опирались на определенный основной фрагмент Текста. Таковым стало мнение римского юриста Аристона (пересказанное и поддержанное Ульпианом) о том, что цивильное обязательство существует, даже если действия сторон не подпадают под один из типичных контрактов римского права, но сохраняется основа (кауза) договорного обязательства (D. 2.14.7.2). Выбор пал на данный фрагмент, поскольку он помещен в титул Дигест «О пактах» и по форме напоминает общее правило.

«Основой» договора Аристон назвал действия сторон по обмену неким имуществом или совершением работ (оказанием услуг), которые другой римский юрист Лабеон обозначил греческим словом «синаллагма», т. е. обмен (D. 50.16.19), а Павел схематично объединил в четыре группы: «я даю, чтобы ты дал», «я даю, чтобы ты сделал», «я делаю, чтобы ты дал», «я делаю, чтобы ты сделал» (D. 19.5.5 рг.).

Кауза в смысле исполнения безымянных контрактов.Выбор основного фрагмента привел глоссаторов к выводу о том, что кауза в договорных отношениях является главным образом исполнением обязанности по одному из «безымянных» контрактов, предполагающих взаимовыгодный обмен, но не подходящих под какой-либо типовой римский контракт с собственным наименованием. Исполнение выражалось в передаче вещи («дать» что-либо) или совершении действия («сделать» что-либо) (datio vel factum).

Данный вывод сделали уже глоссаторы XII в., насколько можно судить по содержанию первой Суммы к Кодексу Юстиниана, так называемой «Суммы из Труа», и Суммы глоссатора Рогерия.

Анонимный автор утверждал: «…каузой мы называем предоставление [вещи] или совершенное действие либо контракт» (Summa Trecensis. II, 3 (8 in fine)).

Рогерий развил ту же мысль в Summa Codicis: «…[пакты], которые остаются с общим наименованием… сопровождаются или передачей [вещи] или совершением действия, как в безымянных контрактах, и [после этого] являются обязательными» (к титулу «О пактах»).

Данное понимание каузы сохранилось вплоть до итоговой работы школы глоссаторов – Глоссы Аккурсия, которая поясняет слово «кауза» в переданных Ульпианом словах Аристона (D. 2.14.7.4) как «предоставление [вещи] или совершенное действие, посредством которых одевается безымянный контракт „я даю, чтобы ты дал“».

Кауза как синоним одеяния безымянных контрактов.Из фрагмента Глоссы Аккурсия видно, что болонские доктора установили взаимосвязь каузы с наиболее важной частью своей теории договорного права – с доктриной «одеяния» пактов. Данная доктрина позволяла глоссаторам с конца XII в. объяснять порядок заключения различных контрактов и пактов, а также их юридическую обязательность. Поскольку договоры типа «я даю, чтобы ты дал/сделал» глоссаторы рассматривали как особую разновидность контрактов (со ссылкой все на те же слова Аристона и Ульпиана о делении пактов и «собственном наименовании» для некоторых контрактов, D. 2.14.7.1–4), порядок их заключения и юридическую силу глоссаторы стали объяснять с помощью вновь изобретенного способа заключения – «одеяния вмешательством вещи».

По сути «одеяние вмешательством вещи» представляло собой начало исполнения договорной обязанности одной из сторон безымянного контракта. В этом смысле данное «одеяние» совпадало с установленным смыслом каузы – передача вещи или совершение действия в соответствии с договором.

Логическое тождество «одеяния» (или способа заключения) безымянных контрактов с каузой было обусловлено тем, что глоссаторы разрабатывали понятие каузы в договорном праве главным образом в связи с высказыванием Аристона и Ульпиана (D. 2.14.7.1–4).

В частности, Ацо, которого считают одним из главных создателей доктрины «одеяния», утверждал, что «одеяние вмешательством вещи» превращает неисковое простое соглашение («голый» пакт) в защищенный иском безымянный контракт: «чтобы из безымянного контракта, который изначально не порождал никакого иска, после вмешательства и передачи вещи возник иск в пользу того, кто одел контракт передачей вещи, то есть иск из предписанных слов для истребования убытков и кондикция об основании для возврата переданного» (Сумма Кодекса, к титулу «О пактах». С. 2.3).

Кауза-мотив и кауза-цель.Однако многозначность слова «кауза» в Своде Юстиниана не позволила глоссаторам констатировать одно-единственное значение и проигнорировать все остальные. Одним из сложных моментов для глоссаторов стало объяснение разницы между близкими по смыслу латинскими выражениями «дать по поводу каузы» (dare ob causatri) и «дать по поводу вещи» (dare ob rem). Это деление всплывает в только что приведенной цитате Ацо, где глоссатор говорит о «кондикции об основании» (condictio ob causam), т. е. о личном иске, с помощью которого допускалось истребование имущества, переданного в обмен на некий результат, который так и не наступил (см. предыдущий абзац).

Появление вышеупомянутых формулировок в Дигестах и название рубрик в Дигестах и Кодексе (D. 12.4 и С. 4.6) связано с тем, что римские юристы классического периода различали предоставление некоего имущества другому лицу в силу мотивов, не имеющих юридического значения либо в расчете на определенный результат. В данном контексте «мотив» обозначался словом «кауза», а результат – словом «вещь» (res). Истребование переданного обратно допускалось только во втором случае: если ожидаемый результат (например, исполнение какого-либо действия со стороны получателя имущества) не наступил.

Глоссаторы рассматривали исполнение договорной обязанности в безымянных контрактах главным значением каузы и поставили знак равенства между выражениями «дать по поводу каузы» и «дать по поводу вещи». Однако как объяснить, почему в одних случаях переданное можно истребовать обратно посредством кондикционного иска, а в других – нет? Ответ на данный вопрос глоссаторы нашли в популярной среди средневековых ученых концепции причины (причинной обусловленности).

Опираясь на позицию Аристотеля, непререкаемого авторитета в области формальной логики и философии для теологов, а затем и юристов, средневековые ученые считали бесспорным, что в мире все явления объясняются взаимодействием четырех причин:

• материальная, или материя;

• формальная, или форма;

• производящая;

• конечная, или цель (Метафизика. V. 2).

Последние две причины имеют преимущественное значение для нематериальных объектов (концепций, институтов). Именно с их помощью глоссаторам удалось объяснить, каким образом выражения «дать по поводу каузы» и «дать по поводу вещи» одновременно обозначают «каузу» договора, приводя к разным юридическим последствиям.

Начиная с учителя Ацо глоссатора Иоанна Бассиана (ум. в 1197 г.) в Болонской школе стали различать производящую каузу (causa efficiens/impulsivd) и конечную (causa finalis). Производящая кауза означает мотив совершения действий (например, передачи имущества), а конечная – цель, ожидаемый результат действий (например, встречное исполнение в пользу передающего имущество). Истребование переданного обратно с помощью кондикционного иска возможно только в том случае, если не реализовалась кауза-цель (например, контрагент не исполнил обещанного или исполнение стало невозможным). Кауза-мотив, напротив, не может служить основанием для предъявления кондикционного иска.

Данное решение поддержали Ацо и Аккурсий. Комментируя титул Кодекса о кондикции по поводу каузы (С. 4.5), Ацо отмечал: «Отсутствие causa приводит к законному иску… если кауза конечная, то с ее прекращением или неосуществлением каждый желает вернуть обратно переданное. Наоборот, если кауза производящая, то есть находилась в сердце передающего [вещь], из-за которой он и исполнил свое намерение передать ее, то при ее недостижении [иск об] истребовании [переданной вещи обратно] не возникает».

Аккурсий повторил (а значит одобрил) позицию Ацо «что [правило] „с прекращением causa прекращается и эффект“ применяется, если кауза конечная, а не производящая» (Глосса к словам «(кауза) не наступила» в С. 4.6.6).

По сути, оба глоссатора заимствовали в своих целях правило схоластической философии. В важнейшем теологическом трактате зрелого Средневековья «Сумме теологии» Фома Аквинский утверждал, что «с прекращением (конечной) каузы прекращается и эффект», или производящая причина (ее латинское название производно от слова эффект; см.: «Сумма теологии», ч. 1, вопрос 96, ст. 3, возражение 3). Впрочем, у глоссаторов связь с философией Аристотеля не заметна, а Фома только начал писать свои произведения, когда Аккурсий заканчивал составление Большой глоссы.

Развивая идею о разнице производящей и конечной причин, глоссаторы пришли к выводу, что только предоставление ввиду конечной причины является безымянным контрактом. Именно на конечную причину (цель) указывает союз «чтобы» в описании всех безымянных контрактов. Более полно безымянный контракт можно было бы пояснить так: «Я даю или делаю что-либо для тебя только в расчете на то, чтобы ты дал или сделал нечто для меня».

Правовая квалификация передачи имущества или совершения действий в пользу другого ввиду производящей причины (мотива) вызывала у глоссаторов определенные сомнения. Некоторые считали такие действия договором дарения, поскольку даритель не ожидает никакого встречного исполнения в свою пользу (о соотношении каузы и дарения см. далее).

Впрочем, глоссаторы допускали присутствие в одном и том же безымянном контракте обеих разновидностей каузы. Так, в контракте «я даю, чтобы ты дал» производящей причиной (мотивом) является исполнение договорной обязанности первым контрагентом, а конечной – встречное исполнение в его пользу другим контрагентом. Первое исполнение в буквальном смысле порождает безымянный контракт, поскольку, с точки зрения глоссаторов, до начала исполнения он рассматривался как неформальное соглашение, лишенное исковой защиты. Второе (встречное) исполнение, несомненно, – конечная цель, к которой стремится первый контрагент.

Кауза стипуляции.Следующее препятствие для глоссаторской концепции каузы как основания и «одеяния» безымянных контрактов связано с каузой стипуляции. Стипуляция в форме устного вопроса кредитора и ответа на него должника («Обещаешь дать мне X?» – «Обещаю») была единственным контрактом с собственным наименованием («стипуляция»), каузу которого римские юристы-классики обсуждали (см. выше). Глоссаторы же разработали свое понимание каузы в связи с безымянными контрактами, в число которых стипуляция не входила.

До Аккурсия предпринимались попытки с помощью логических ухищрений отождествить каузу стипуляции и безымянных контрактов. В частности, ученик Ирнерия Мартин Гозиа (ум. ок. 1166 г.) рассматривал ситуацию, в которой стороны достигли соглашения о взаимовыгодном обмене. Средневековые юристы рассматривали такое соглашение как «голый» пакт без исковой зашиты. Чтобы придать ему юридическую обязательность, одна из сторон могла дать стипуляционное обещание исполнить свою обязанность. Возникает вопрос: может ли другая сторона требовать обещанного, не исполнив своей встречной обязанности по соглашению? Мартин ответил отрицательно, поскольку в данном случае отсутствует кауза в смысле передачи имущества или совершения действий.

Аккурсий выступил против отождествления кауз стипуляции и безымянных контрактов. По его мнению, кауза стипуляции может заключаться как в совершенном или совершаемом исполнении, так и в надежде на такое исполнение. Совпадение с каузой безымянных контрактов имеется только в первом случае. Свою позицию Аккурсий подтвердил ссылкой на императорский рескрипт, подтверждающий действительность стипуляции, совершенной в связи с еще неисполненным соглашением о мене (С. 4.64.3).

Своеобразие каузы стипуляции также связано с абстрактным характером данного контракта. В Своде Юстиниана чаще всего встречается стипуляция без упоминания каузы как в вопросе кредитора, так и в ответе должника: «Обещаешь дать X?» – «Обещаю». Почему? На каком основании? Поэтому среди профессоров Болонской школы раздавались голоса в пользу действительности стипуляции, в которой кауза не только не упоминается, но и не предполагается вовсе (ни как мотив, ни как цель). Однако наиболее авторитетные глоссаторы XIII в. Ацо и Аккурсий отвергли это мнение как необоснованное.

Комментируя конституцию византийского императора Юстина (518–527) о действительности письменных стипуляций (С. 4.30.13, см. далее), Ацо ссылается на устную форму данного контракта, не предполагающую указания основания: «…некоторые (глоссаторы) утверждали, что если кто-либо обещает и специально не назовет каузу, то стипуляция недействительна… Но они заблуждались, поскольку стипуляция заключается посредством слов из вопроса и ответа… оттого я заявляю, что стипуляция действительна».

Аккурсий подтвердил необходимость основания стипуляции словами Ульпиана (D. 44.4.2.1–3) о том, что на требование кредитора об исполнении стипуляции без указания каузы должник может выдвинуть возражение об обмане (exceptio doli) : «Но действительна ли стипуляция без каузы? Можно сказать, что по мнению некоторых, да, но если кауза не будет доказана, то ответчик освобождается от обязательства, как указано в D. 44.4.2.1» (Глосса к конституции Юстина, С. 4.30.13).

Впрочем, в произведениях глоссаторов примеры стипуляции без каузы обнаружить крайне трудно. Дело в том, что еще в середине XII в. получило распространение мнение, согласно которому тот, кто дает торжественное обещание другому, зная, что ничего ему не должен, совершает дарение. Эту позицию отражает «Сумма из Труа»: «Если же некто обещает, зная, что не обязан, то достаточной обязывающей каузой будет воля дарителя, и нет необходимости, чтобы для заключения обязательства присутствовала другая естественная кауза».

Аналогичного мнения придерживались Булгар и Гуголин. Наконец, Аккурсий, продолжая комментировать высказывание Ульпиана о возражении на стипуляцию без основания, замечает: «Но что если я обещаю без основания и знаю об этом? Отвечаю, что совершаю дарение и оттого буду обязан… Пожалуй, также если и ты знаешь, что [иного] основания [для моего обещания] нет». Таким образом, последний глоссатор склонен допускать дарение в качестве невыраженной каузы стипуляции только в том случае, если обеим сторонам известно об отсутствии какого-либо иного основания, и несмотря на это должник обязуется совершить определенные действия в пользу кредитора.

Попутно отметим, что глоссаторы проводили различие между отменяемым и неотменяемым дарением. Основанием деления служило уже знакомое различие производящей и конечной причины. Неотменяемое, или дарение в собственном смысле, основывалось на производящей причине, или на мотиве. Поскольку мотив не имел юридического значения, заблуждение дарителя насчет мотива не влияло на действительность совершенного дарения. Наоборот, дарение с определенной юридически значимой целью (конечная причина – causa finalis) , которой придана форма условия, может быть отменено посредством кондикционного иска об отпадении основания в случае недостижения этой цели. Как показано выше, кондикция равным образом позволяла получить обратно имущество, переданное в расчете на исполнение безымянного контракта.

Наряду с устной (классической) стипуляцией глоссаторы учитывали стипуляции в письменной форме. Подобная практика была известна еще римским юристам классического периода. Однако последние рассматривали документ лишь как письменное подтверждение устной стипуляции. Документ не мог стать основанием для взыскания долга, если будет доказано, что устной стипуляции на самом деле не было.

Однако в постклассический период (IV–V вв.) документ все чаще составляли без совершения устной стипуляции. Кроме того, императорские конституции все чаще требовали документального оформления договорных отношений. В частности, такова недатированная конституция императора Юстина (С. 4.30.13), запрещающая оспаривать документ, в котором должник письменно признает обоснованность стипуляции.

В Средние века римский классический смысл устной стипуляции был забыт и стипуляция превратилась исключительно в письменный договор. От прочих письменных договоров он отличался лишь упоминанием слова «стипуляция». Аккурсий, комментируя конституцию Юстина, добавил еще одно требование. В таком документе следовало ясно указать каузу стипуляции под угрозой утраты документом юридической силы: «Также обрати внимание, что кауза (должна быть) выражена (в документе); если же никакая не указана, то документ недействителен».

Кауза и поименованные контракты.Наконец, следует отметить, что сформулированная глоссаторами концепция каузы неприменима к поименованным контрактам, поскольку последние обязывают обе стороны, даже если ни одна из них не приступила к исполнению своих договорных обязанностей, а исполнив свою часть, не вправе требовать исполненное обратно посредством кондикционного иска. Ацо в Сумме Кодекса к титулу «О пактах» (С. 2.3), а Аккурсий – в глоссе к С. 4.64.6 единодушно заявляют, что кондикция в связи с (отпавшим) основанием не применяется к поименованным контрактам, за исключением договора дарения. Да и в дарениях кондикционный иск допускается лишь тогда, когда кауза имеет значение юридически значимой цели, условия действительности договора, а не побудительного мотива к его заключению.

Завершая обзор мнений первых болонских докторов о каузе, отметим, что глоссаторам не удалось добиться полной ясности в проблеме основания договора. Поиск общего значения каузы в текстах Свода Юстиниана осложнялся многозначностью слова «кауза», его непоследовательным употреблением в высказываниях римских юристов, а также отсутствием у глоссаторов ясной концепции договора.

Выбор как основного фрагмента высказывания Аристона и Ульпиана об обмене (синаллагме) в качестве некоторых контрактов привел глоссаторов к узкому пониманию каузы как исполнения договорной обязанности в безымянных контрактах. В то же время им пришлось признать наличие в Дигестах и Кодексе Юстиниана иных значений слова «кауза»: юридически безразличная кауза-мотив заключения безымянных контрактов и дарения, а также кауза устной и письменной стипуляции.