Исторические хроники Шекспира
Бодрым призывом к борьбе и верорй в конечную победу пронизаны хроники Шекспира, где показано, каким путем Англия, после многих тяжелых испытаний, оздоровленная и окрепшая, пришла к могуществу и процветанию времен Елизаветы. Близко следуя, в отношении как фабулы, так и характеров Шекспир сохраняет известную своюоду в смысле выбора событий и их освещения. Основной темой его хроник являются феодальные смуты и династические распри, раздирающие Англию в 14-15в.в., особенно же война Алой и Белой розы, закончившаяся установлением власти Тюдоров и утверждением абсолютизма. Шекспир в своих пьесах дает широкие исторические полотна с множеством красочных подробностей и огромным количеством персонажей - королей, крупных феодалов, воинов, представителей буржуазии, народных масс. Действие, развивающееся быстрыми темпами, свободно перебрасывается из одного места в другое. Весьма обычны сцены сражений, поединков, выходов королей, совещаний лордов, восстаний и т.п., в которых все происшествия показаны наглядно, как в народном средневековом театре, в отличие от учено-гуманистической, классицизирующей драмы Возрождения. Изображая прошлое, Шекспир оттеняет в нем те моменты, которые перекликаются с живой современностью и могли бы помочь разрешению актуальных проблем. В хрониках Шекспира отражаются с большой полнотой его политические воззрения. Одна из основных проблем, занимающих здесь Шекспира, - значение абсолютизма. Величайшим злом и опасностью для страны, по его мнению, являются крупные феодалы, честолюбивые и безудержно своевольные.
Ричард 3 посредством убийств и преступлений достигает престола и обуздывает феодалов. Однако, свободный от всяких иллюзий, он вместе с тем наделен Шекспиром худшими чертами эпохи первоначального накопления и изображен совершеннейшим хищником-аморалистом. Накануне решительной битвы, после ночи, в течение которой ему являлись призраки замученных им жертв, Ричард 3 восклицает:
Да не смутят пустые сны наш дух:
Ведь совесть – слово, созданное трусом
Чтоб сильных запугать и остеречь,
Кулак – нам совесть, и закон нам – мечь.
Своими действиями Ричард 3 лишь усиливает анархию, и когда Ричмонд поднимает против него восстание, тиран не находит поддержки ни в дворянстве, ни в народе и быстро погибает.
Идеальный государь в глазах Шекспира – это Генрих5, который сломил феодалов и правит, опираясь на широкие массы. Он смел, энергичен, прост в обхождении, близок к народу, бьется с врагом об руку с простыми солдатами, ни на минуту не забывает о своем значении, своей ответственности перед родиной. Но такие короли, как Генрих5, по убеждению Шекспира, - редкое исключение. Обычно это – либо тираны, либо слабые правители, не способные дать стране мир и счастье.
Раскрытию Шекспиром подлинных сил, творящих историю, способствует то, что он вводит в свои хроники картины из жизни широких слоев. Населения. Такова, например, в Ричарде3 сцена избрания Ричарда королем, в которой участвует лондонский лорд-мэр и горожане.
Шекспир В. Ричард III. Краткий пересказ с сайта
Ричард III (Richard III) - Историческая хроника (1592)
Когда родился Ричард, бушевал ураган, крушивший деревья. Предвещая безвременье, кричала сова и плакал филин, выли псы, зловеще каркал ворон и стрекотали сороки. В тяжелейших родах появился на свет бесформенный комок, от которого в ужасе отшатнулась собственная мать. Младенец был горбат, кривобок, с ногами разной длины. Зато с зубами — чтобы грызть и терзать людей, как злобно скажут ему впоследствии. Он рос с клеймом урода, терпя унижения и насмешки. В лицо ему бросали слова «богомерзкий» и «безобразный», а от его вида начинали лаять собаки. Сын Плантагенета, при старших братьях он фактически был лишен надежд на престол и обречен довольствоваться ролью знатного шута. Однако он оказался наделен могучей волей, честолюбием, талантом политика и змеиным коварством. Ему довелось жить в эпоху кровавых войн, междоусобных распрей, когда шла беспощадная борьба за трон между Йорками и Ланкастерами, и в этой стихии вероломства, предательства и изощренной жестокости он быстро овладел всеми тонкостями придворных интриг. С активным участием Ричарда его старший брат Эдуард стал королем Эдуардом IV, одержав победу над Ланкастерами, Для достижения этой цели Ричард, герцог Глостер, убил вместе с братьями сподвижника Ланкастеров вельможу Уорика, прикончил наследника престола принца Эдуарда и затем в Тауэре лично заколол пленного короля Генриха VI, хладнокровно заметив над его трупом: «Сперва тебе, потом другим черед. / Пусть низок я, но ввысь мой путь ведет». Король Эдуард, который восклицал в конце предыдущей хроники: «Греми, труба! Прощайте, все невзгоды! / Счастливые нас ожидают годы!» — и не подозревал, какие дьявольские замыслы зреют в душе его родного брата.
Действие начинается через три месяца после коронования Эдуарда. Ричард презрительно говорит о том, что суровые дни борьбы сменились праздностью, развратом и скукой. Он называет свой «мирный» век тщедушным, пышным и болтливым и заявляет, что проклинает ленивые забавы. Всю мощь своей натуры он решает обратить на неуклонное продвижение к единоличной власти. «Решился стать я подлецом…» Первые шаги к этому уже сделаны, С помощью наветов Ричард добивается того, что король перестает доверять брату Георгу, герцогу Кларенсу, и отправляет его в тюрьму — как бы для его же безопасности. Встретив Кларенса, которого под стражей ведут в Тауэр, Ричард лицемерно сочувствует ему, а сам в душе ликует. От лорда-камергера Хестингса он узнает другую радостную для него весть: король болен и врачи серьезно опасаются за его жизнь. Сказалась тяга Эдуарда к пагубным развлечениям, истощавшим «царственное тело». Итак, устранение обоих братьев становится реальностью.
Ричард тем временем приступает к почти невероятной задаче: он мечтает жениться на Анне Уорик — дочери Уорика и вдове принца Эдуарда, которых он сам же убил. Он встречает Анну, когда та в глубоком трауре сопровождает гроб короля Генриха VI, и немедля начинает прямой разговор с ней. Эта беседа поразительна как пример стремительного завоевания женского сердца единственным оружием — словом. В начале разговора Анна ненавидит и проклинает Глостера, обзывает его колдуном, подлецом и палачом, плюет ему в лицо в ответ на вкрадчивые речи. Ричард терпит все её оскорбления, именует Анну ангелом и святой и выдвигает в свое оправдание единственный довод: он совершил все убийства только из любви к ней. То лестью, то остроумными увертками он парирует все её упреки. Она говорит, что даже звери испытывают жалость. Ричард соглашается, что ему жалость неведома, — стало быть, он не зверь. Она обвиняет его в убийстве мужа, который был «ласков, чист и милосерден», Ричард замечает, что в таком случае ему приличней быть на небесах. В результате он неопровержимо доказывает Анне, что причина гибели мужа — её собственная красота. Наконец, он обнажает грудь и требует, чтобы Анна убила его, если не желает простить. Анна роняет меч, постепенно смягчается, слушает Ричарда уже без прежнего содрогания и напоследок принимает от него кольцо, давая тем самым надежду на их брак…
Когда Анна удаляется, возбужденный Ричард не может прийти в себя от легкости одержанной над ней победы: «Как! Я, убивший мужа и отца, / Я ею овладел в час горшей злобы… / Против меня был бог, и суд, и совесть, / И не было друзей, чтоб мне помочь. / Один лишь дьявол да притворный вид… / И все ж она моя… Ха-ха!» И он в очередной раз убеждается в своей безграничной способности влиять на людей и подчинять их своей воле.
Далее Ричард, не дрогнув, осуществляет свой план убийства заточенного в Тауэр Кларенса: тайно нанимает двух головорезов и подсылает их в тюрьму. Простакам-вельможам Бекингему, Стенли, Хестингсу и другим он при этом внушает, что арест Кларенса — происки королевы Елизаветы и её родни, с которыми сам враждует. Лишь перед смертью Кларенс узнает от убийцы, что виновник его гибели — Глостер.
Больной король Эдуард в предчувствии скорой смерти собирает придворных и просит представителей двух враждующих лагерей — окружения короля и окружения королевы — заключить мир и поклясться в дальнейшей терпимости друг к другу. Пэры обмениваются обещаниями и рукопожатиями. Не хватает лишь Глостера. Но вот появляется и он сам. Узнав о перемирии, Ричард пылко заверяет, что ненавидит вражду, что в Англии у него врагов не больше, чем у новорожденного младенца, что он просит прощения у всех благородных лордов, если кого-то невзначай обидел, и тому подобное. Радостная Елизавета обращается к королю с просьбой в честь торжественного дня немедленно освободить Кларенса. Ричард сухо возражает ей: вернуть Кларенса нельзя, ибо «все знают — благородный герцог умер!». Наступает минута общего потрясения. Король допытывается, кто отдал приказ об умерщвлении брата, однако никто не может ему ответить. Эдуард горько сокрушается о случившемся и с трудом добирается до спальни. Ричард тихо обращает внимание Бекингема, как побледнели родные королевы, намекая, что в случившемся виновны именно они.
Не перенеся удара, король вскоре умирает. Королева Елизавета, мать короля герцогиня Йоркская, дети Кларенса — все они горько оплакивают двух умерших. Ричард присоединяется к ним со скорбными словами сочувствия. Теперь по закону трон должен наследовать одиннадцатилетний Эдуард, сын Елизаветы и покойного короля. Вельможи посылают за ним в Ледло свиту.
В этой ситуации родные королевы — дядя и сводные братья наследника — представляют для Ричарда угрозу. И он отдает приказ перехватить их по дороге за принцем и заключить под стражу в Памфретском замке. Гонец сообщает эту весть королеве, которая начинает метаться в смертном страхе за детей. Герцогиня Йоркская проклинает дни смут, когда победители, одолев врагов, немедленно вступают в бой друг с другом, «на брата брат и кровь на кровь родную…».
Придворные встречаются с маленьким принцем Уэльским. Тот ведет себя с трогательным достоинством истинного монарха. Его огорчает, что он пока не видит Елизавету, дядю по материнской линии и своего восьмилетнего брата Йорка. Ричард поясняет мальчику, что родные его матери лживы и таят в сердце яд. Глостеру, своему опекуну, принц полностью доверяет и со вздохом принимает его слова. Он спрашивает дядю, где будет жить до коронации. Ричард отвечает, что «советовал бы» временно пожить в Тауэре, пока принц не изберет себе иное приятное жилище. Мальчик вздрагивает, но затем покорно соглашается с волей дяди. Приходит маленький Йорк — насмешливый и проницательный, который досаждает Ричарду язвительными шутками. Наконец обоих мальчиков сопровождают в Тауэр.
Ричард, Бекингем и их третий союзник Кетсби уже тайно договорились возвести на престол Глостера. Надо заручиться ещё поддержкой лорда Хестингса. К нему подсылают Кетсби. Разбудив Хестингса среди ночи, тот сообщает, что их общие враги — родственники королевы — нынче будут казнены. Это приводит лорда в восторг. Однако идея коронования Ричарда в обход маленького Эдуарда вызывает у Хестингса возмущение: «…чтоб за Ричарда я голос подал, / наследника прямого обездолил, / — нет, богом я клянусь, скорей умру!» Недальновидный вельможа уверен в собственной безопасности, а между тем Ричард уготовил смерть любому, кто посмеет воспрепятствовать ему на пути к короне.
В Памфрете совершается казнь родственников королевы. А в Тауэре в это время заседает государственный совет, обязанный назначить день коронации. Сам Ричард появляется на совете с опозданием. Он уже знает, что Хестингс отказался участвовать в сговоре, и быстро распоряжается взять его под стражу и отрубить ему голову. Он заявляет даже, что не сядет обедать, пока ему не принесут голову предателя. В позднем прозрении Хестингс проклинает «кровавого Ричарда» и покорно идет на плаху.
После его ухода Ричард начинает плакать, сокрушаясь из-за людской неверности, сообщает членам совета, что Хестингс был самым скрытным и лукавым изменником, что он был вынужден решиться на столь крутую меру в интересах Англии. Лживый Бекингем с готовностью вторит этим словам.
Теперь предстоит окончательно подготовить общественное мнение, чем снова занимается Бекингем. По указанию Глостера он распространяет слухи, что принцы — незаконные дети Эдуарда, что сам его брак с Елизаветой тоже незаконен, подводит различные иные основания для воцарения на английском престоле Ричарда. Толпа горожан остается глухой к этим речам, однако мэр Лондона и другие вельможи соглашаются на то, что следует просить Ричарда стать королем.
Наступает высший момент торжества: делегация знатных горожан приходит к тирану, чтобы молить его о милости принять корону. Этот эпизод отрежиссирован Ричардом с дьявольским искусством. Он обставляет дело так, что просители находят его не где-нибудь, а в монастыре, где он в окружении святых отцов углублен в молитвы. Узнав о делегации, он не сразу выходит к ней, а, появившись в обществе двух епископов, разыгрывает роль простодушного и далекого от земной суеты человека, который боится «ига власти» больше всего на свете и мечтает только о покое. Его ханжеские речи восхитительны в своем утонченном лицемерии. Он долго упорствует, заставляя пришедших говорить о том, как он добр, нежен сердцем и необходим для счастья Англии. Когда же, наконец, отчаявшиеся сломить его нежелание стать королем горожане удаляются, он как бы нехотя просит их вернуться. «Да будет мне щитом насилье ваше / от грязной клеветы и от бесчестья», — предусмотрительно предупреждает он.
Угодливый Бекингем спешит поздравить нового короля Англии — Ричарда III.
И после достижения заветной цели кровавая цепь не может быть разорвана. Напротив, по страшной логике вещей Ричарду требуются новые жертвы для упрочения положения — ибо он сам осознает, сколь оно непрочно и незаконно: «Мой трон — на хрупком хрустале». Он освобождается от Анны Уорик, которая недолгое время была с ним в браке — несчастливом и тягостном. Недаром сам Ричард заметил как-то, что ему неведомо присущее всем смертным чувство любви. Теперь он отдает распоряжение запереть жену и распустить слух о её болезни. Сам он намерен, изведя Анну, жениться на дочери покойного короля Эдуарда, своего брата. Однако прежде ему надо совершить ещё одно злодейство — самое чудовищное.
Ричард испытывает Бекингема, напоминая ему, что жив ещё в Тауэре маленький Эдуард. Но даже этот вельможный лакей холодеет от страшного намека. Тогда король разыскивает алчного придворного Тиррела, которому поручает убить обоих принцев. Тот нанимает двух кровожадных стервецов, которые проникают по пропуску Ричарда в Тауэр и душат сонных детей, а позже сами плачут от содеянного.
Ричард с мрачным удовлетворением принимает весть о смерти принцев. Но она не приносит ему желанного покоя. Под властью кровавого тирана начинаются волнения в стране. Со стороны Франции выступает с флотом могущественный Ричмонд, соперник Ричарда в борьбе за право владеть престолом. Ричард взбешен, полон ярости и готовности дать бой всем врагам. Между тем самые надежные его сторонники уже или казнены — как Хестингс, или попали в опалу — как Бекингем, или тайно изменили ему — как ужаснувшийся от его страшной сути Стенли…
Последний, пятый акт начинается с очередной казни — на этот раз Бекингема. Несчастный признает, что верил Ричарду больше всех и за это теперь жестоко наказан.
Дальнейшие сцены разворачиваются непосредственно на поле сражений. Здесь расположились противостоящие полки — Ричмонда и Ричарда, Предводители проводят ночь в своих шатрах. Они одновременно засыпают — и во сне им поочередно являются духи казненных тираном людей. Эдуард, Кларенс, Генрих VI, Анна Уорик, маленькие принцы, родные королевы, Хестингс и Бекингем — каждый из них перед решающим боем обращает к Ричарду свое проклятие, заканчивая его одинаковым грозным рефреном: «Меч вырони, отчайся и умри!» И те же самые духи безвинно казненных желают Ричмонду уверенности и победы.
Ричмонд просыпается, полный сил и бодрости. Его соперник пробуждается в холодном поту, терзаемый — кажется, впервые в жизни — муками совести, в адрес которой разражается злобными проклятьями. «У совести моей сто языков, / все разные рассказывают сказки, / но каждый подлецом меня зовет…» Клятвопреступник, тиран, потерявший счет убийствам, он не готов к раскаянью. Он и любит и ненавидит сам себя, но гордыня, убежденность в собственном превосходстве над всеми пересиливают прочие эмоции. В последних эпизодах Ричард являет себя как воин, а не трус. На заре он выходит к войскам и обращается к ним с блестящей, полной злого сарказма речью. Он напоминает, что бороться предстоит «со стадом плутов, беглецов, бродяг, / с бретонской сволочью и жалкой гнилью…». Призывает к решительности: «Да не смутят пустые сны наш дух: / ведь совесть — слово, созданное трусом, / чтоб сильных напугать и остеречь. / Кулак нам — совесть, / и закон нам — меч./ Сомкнитесь, смело на врага вперед, / не в рай, так в ад наш тесный строй войдет». Впервые он откровенно говорит о том, что считаться стоит только с силой, а не с нравственными понятиями или с законом. И в этом высшем цинизме он, может быть, наиболее страшен и вместе с тем притягателен.
Исход боя решает поведение Стенли, который в последний момент переходит со своими полками на сторону Ричмонда. В этом тяжелом, кровопролитном сражении сам король показывает чудеса храбрости. Когда под ним убивают коня и Кетсби предлагает спастись бегством, Ричард без колебаний отказывается. «Раб, свою жизнь поставил я и буду стоять, покуда кончится игра». Его последняя реплика полна, боевого азарта: «Коня, коня! Венец мой за коня!»
В поединке с Ричмондом он гибнет. Ричмонд становится новым королем Англии. С его воцарением начинается правление династии Тюдоров. Война Белой и Алой Розы, терзавшая страну тридцать лет, закончена.
Гамлет»
История сюжета, время создания пьесы и ее текст принадлежат к числу вопросов, не поддающихся простому решению. Шекспир обычно не изобретал сюжетов для своих пьес. Он брал уже бытовавшие в литературе сюжеты и придавал им драматическую обработку. Иногда он инсценировал хроники, новеллы или поэмы, а порой переделывал готовое драматическ. произв-е, обновляя текст, несколько видоизменяя развитие действия, углублял хар-ки персонажей, по-новому объясняя мотивы их поведения. Но под пером Ш-ра сюжетная схема обретала новый смысл. Так было и с Гамлетом. Сюжет имеет большую давность и неоднократно до Ш-ра обрабатывался. Прототип героя – полулегендарный принц Амлет, имя к-ого встречается в одной из Ирл. саг Снорри Стурласона, что позволяет думать, что сюжет, возможно, был предметом древних легенд. 1ый лит. памятник, где рассказывается сага о мести Амлета, принадлежит Саксону Грамматике (1150-1220). В «Истории датчан» (ок. 1200) он сообщает, что история произошла еще в языческие времена, т. е. до 827 г., когда в Д. введено хр-во. Кратко, 1ая из дошедших обработок: датский феодал Гордвендила возбудил зависть норвежского короля Коллера, в поединке Г. убил К. и получил его достояние. Г. женился на дочери датского короля Рёрика Геруте, у них родился Амлет. Брат Г-ла Фенго совместно с Г. правил Ютландией, но опасался, что Г. приберет ее к своим рукам, и во время пира убил Г. в присутствии придворных, заявив, что защищал Геруту. Потом женился на ней. Ф. боялся, что, повзрослев, А. отомстит. А. догадывался об этом и притворился сумасшедшим: пачкал себя грязью и ьегал по улицам. Стали догадываться, что это неправда, и проверять: подослали девушку, но она была влюблена в А. и рассказала, что его хотят проверить. Потом решили сказать, что Ф. уезжает, и свести А. с матерью, но он повел себя как помешанный, закукарекал, размахивая руками и вскочил на одеяло. Убил находившегося там советника короля, разрубил его труп на куски и бросил в сточную яму. Герута благословила А. на месть Фенгону. Ф-на пугало буйство А-та, и он отправил его в Англию. На корабле А. нашел таблички, стер свое имя, вписал имена придворных(их казнили) и написал, чтоб его женили на англ. принцессе. Через год вернулся в Ютландию, на тризну по нем, напоил всех, накрыл ковром, приколотил его к полу и поджег дворец. Ф. и его приближенные сгорели. Потом стал королем и правил с верной женой, после ее смерти женился на воинственной шотл. королеве Гермтруде, к-ая изменила и покинула мужа в беде. А. был вассалом Рерика, но, когда королем стал Виглет, он не смирился с независимым поведением Амлета, и В. убил его в битве.
1ое упоминание о траг-ии, посвящ. «Гамлету», относ-ся к 1598 г.: Томас Неш иронически отозвался о «куче Гамлетов, рассыпающих пригоршнями трагич. монологи». Еще упопинания у антрепренера Филиппа Хенсло и Томаса Лоджа.
В скандинавской саге и во фр. пересказе Бельфора (1576) не было призрака. В дошекспировской англ. пьесе он, видимо, был, т. е. убийство короля было тайным. Введение призрака – прием, характерный для Томаса Кида («Испанская трагедия»)(1557?-1594), создателя жанра трагедии мести, он же ввел «сцену на сцене». К предыстории шеспировск. траг-ии имеет отношение траг-ия «Наказанное братоубийство, или Гамлет, принц Датский» (напечатана 1781 г., Германия, рукопись – 1710 г.). Вероятно, гастролирующие англ. актеры привезли пьесу с собой. Содержит как эл-ты дошексп. пр-ия, так и отдельн. детали, взятые у Ш. Смысл в том, что «Н. братоуб-во» позволяют догадываться, какую форму имела траг-ия до Ш.
«Г.» был написан и поставлен до сер. 1602 г. При жизни Ш. напечатан в 1603(искаженный текст), 1604(подлинный шекспировск. текст) и 1611 гг. После смерти – в фолио 1623 г. Текст продан актером, исполняющим роль Марцелла. Деление на акты и сцены не принадлежит Ш-ру.
Тема мести осталась, но внимание зрителей перенесено на духовн. драму героя. Душа его поражена меланхолией, в то время как мстители ранних траг-ий были энергичными людьми. Почва траг-ии – общественн. настр-я, люди стали понимать, что надеяться на благополучное решение вопиющих противоречий жизни нельзя.. Величие Ш-ра-художника в том, что он, не пренебрегая частными признаками этого процесса, сумел посмотреть на героевс высоты кореных вопросов человеческой жизни вообще. Главное изменение – то, что над сплетением событий он поставил личность героя, пытающегося понять, зачем живет человек и в чем смысл его существования.
Основные интерпретации:1. Утверждение хр-ого взгляда на жизнь. 2.Выражение оптимистич. взгляда на жизнь, то утверждение скепсиса в духе Монтеня, то квинтэссению пессимизма. 3. Утверждение законопорядка в монархическом духе и в то же время революционное произв-е. 4. Фрейдисты видят Эдипов комплекс. Оочень много истолкований, каждый находил отражение чье бы то ни было философии и т. п. Необыкновенное единство мысли, драматизма и проникновения в психологию.
Гамлет – живой человек, предстающий во всей цельности и сложности натуры. Узнал о вероломном уб-ве еще в I д., но убивает только через 4 д-я. Ричардсон считал, что причина такой «медлительности» - в недостойном поведении Гертруды. Гете(субъективн. точка зрения): высоконравственное сущ-во, для к-ого долг непомерно тяжел. Романтики: Г. лишен воли. Немецкие философы-идеалисты: Г. не может примирить задачу мести с необходимостьб самому убить ч-ка. Все эти концепции субъективны. Объективные считали, что причины поведения Г-та объективны. Вердер: задача в том, чтобы наказать по всей справедливости убийцу отца и при этом убедить датчан в правомерности деяния. Нужно добыть доказательства. Немецкий критик Рюмелин вообще считал, что все это было недоступно современникам Ш. и ничего такого он в виду не имел.Льюис вообще заявил, что это своего рода драматическая поэма.
Основа драматургич. композиции – судьба Гамлета. Каждый новый этап сопровождается изменением в положении/умонастроении Г., причем напряжение все время возрастает. Речи героя наполнены афоризмами, остроумием и сарказмом. С самого начала все окрашено в мрачные трагич. тона, начинается трагедия злдейским уб-вом. Преобладают образы, связанные сосмертью, гниением, разложением, болезнью.Обнаруживается закономерность зла в жизни. Глубочайший смысл траг-ии – в осознании зла, стремлении постичь его корни, понять разные форсы проявления и найти ср-ва борьбы против него. Завязка траг-ии – в физической (гибель отца) и нравственной (падение матери) гибели ч-ка. Второй момент завязки – встреча с призраком. Г. узнает, что уб-ца – Клавдий. Г. узнает, что зло – страшная реальность рядом с нми. Но призрак еще и возлагает на Г. задачу мести. Центральн. место занимает изображ-е внутреннего разлада в душе Г. («гамлетизм»). Трагично, что ужасная действит-ть может привести прекрасного-ч-ка в почти безвыходное состояние. Слабый ч-к не выдержал бы бы крестного пути Г-та: познания жизни в ее противоречиях через горе и страдание (Офелия вот не выдержала).
Мотив безумия:Г. решает прикидываться безумным сразу после разговора с призраком, чтобы получить реальные доказат-ва виновности Клавдия. Безумным Г. оказывается только в присутствии тех, кому не доверяет, и врагов. Друг у него 1 – Горацио. С ним и наедине Г. нормальный. Подтверждение: после «сцены-мышеловки», замечая, что «они идут», говорит: «Мне надо быть безумным» (III, 2). Но потрясения все же вызвали в нем душевную бурю. Он в глубочайшем смятении. Субъективн. траг-ия Г-та в том, что он чувствует, что происшедшее надломило его. И он считает, что это ненормально, упрекает себя за медлительность. После каждого «укоряющего» монолога предпринимает какой-нибудь шаг. Впервые видим решительного Г-та, когда он протыкает шпагой Полония. Весь разговор с матерью свидетельствует о созревшей решимости. Он знает, что вступил на путь жестокости (впервые – когда отверг Офелию). Еще явственнее обнаруживается готовность Г-та к борьбе, когда, сообщая матери об отъезде в Анг., он гов., что это подкоп под него. Но «в том и забава, чтобы землекопа взорвать его же миной». Перед нами – новый Г., соображающий, как отвечать на удары противника, это Г.-борец. Но промах Г-та дает Клавдию оправдание в глазах народа мер против принца. Г., прикидываясь безумным, гов., что «король может совершить путешествие по кишкам нищего». Г. сражается словами. Наблюдая проход войск Фортинбраса, Г. понимает, что истинно велик тот, кто вступит в ярый бой из-за былинки, когда задета честь. Хитростью Г-та казнены Розенкранц и Гильденстерн. Г. возвращается в Данию для продолжения борьбы. Его письмо Горацио и беседа с могильщиком на кладбище свидетельствуют об обретенном душевн. равновесии. Он готов примириться с неизбежностью смерти, а раньше сетовал на природу. Но смерть Офелии поражает его, это большая потеря. Раньше Г. хотел наложить на себя руки, но теперь, когда Лаэрт бросается, чтобы задушить его, Г. защищается, ибо жизнь нужна ему, чтобы отомстить Клавдию. Г. окончательно преодолел страх смерти (идет на заведомо опасный поединок с Лаэртом). Принял философию стоицизма. Белинский сказал, что под конец Г. снова обретает душевн. гармонию. Г. умирает как свободомыслящий философ («Дальше – тишина»), как борец за справедливое дело. Траг-ия для Г-та и в том, что он должен окунуться в зло, чтобы с ним бороться.
Лаэрт, в отличие от Г-та, узнав, что его отец убит, не интересуется обстоятельствами гибели Полония, поспешно возвращается в Д., поднимает бунт, врывается во дворец и бросается на короля, к-ого считает виновником. Л. не любил отца, старался вырваться из-под опеки. Но свой сыновний долг он выполняет с рвением. При этом долг родовой мести выше долга подданного, готов нарушить клятву верности королю. Л. действует согласно законам феодальной морали – око за око, зуб за зуб. Все др. нравственн. обязанности он отвергает. Поэтому и вступает в подлый сговор с Клвдием(одна из рапир отравлена).Но когда приходит сметь, Лаэрта охватывает раскаяние, и он понимает, что нарушил справедливость свом бесчестием по отн-ю к Г-ту.
Мотив жизни-театра и людей-актёров в нём является преходящим мотивом для Шекспира, актёра и активного драматурга; но в Гамлете эта тема проявляется особенно ярко и в нескольких формах — это и притворное безумие Гамлета, и постановочный разговор Офелии с Гамлетом, где режиссёром выступает Клавдий и Полоний, это и взятый из предшествущих «Гамлету» театральных пьес мотив представления, на котором изображается действиительно произошедшее по сюжету происшествие.
Отелло»
Сюжет «Отелло» (1604) заим. у итал. новеллистов Джиральди Чинтио и Джованни Фьорентино – взят из сборника Hecatommithi (Сто историй) (Если у антич-ти Ш. брал конкретность образов, худож. логику, отчётливость речи, то итал. ренес. влияния спос-ли усилению в его тв-ве эстетич. и живопис. черт, восприятию жизни как вихря красок и форм.)
Концепция трагического. Конфликт между личностью и окруж. об-вом.
Здесь не обнажена, напротив, как бы подчеркнуто отстранена завис-ть трагич. сознания героя и его гибели от соц. среды. О. своими усилиями возвысился, но и своими же руками губит свою доблесть, славу, любовь и жизнь, и не тольк себя, но и Дезд. - воплощение ренес. идеала женств-сти, возвышенной, одухотв. и реально-земной. В этом особ-сть хар-ра главного героя и сюжета трагедии – существ. аспект темы, общей для шексп. трагедий.
В пределах фабулы соц. условия Венецианской респ-ки не препятст. благополучию О.: он признан, для неё он «благородный и доблестный О.». Внешняя, непосредств. и прямая причина душевного разлада, нравств. затмения, преступного действия и гибели О. - черты старого в само́м доблестном и гуманном О. и подлость Яго, + помноженная на энергию новой эпохи, подлость отд. человека, орудующего на свой страх и риск, из ненависти, под девизом «потеха и выгода».
До поры устремления О. и Я. не сталкивались, но наступил момент - и столкн. стало неизбежным. Это не столкн. нового со старым, — оба героя несут в себе, конечно в разной пропорции и в разных формах, и черты старого, оба подняты Возрожд-м, но каждый на свой лад: один - выражает его идеи и отчасти прилагает их к шир. жизн. практике, другой – исп. ренес. нормы с энергией и аморализмом, развязанным в ходе наступления нового на трансцендентальную этику Средневековья.
Я. освободился не только от предрассудков, он преодолел всяч. внутр. препоны. Поразительная гибкость хар-ра достигается в нем полным пренебрежением к обществ. нормам. Это не та свобода ума, когда человек, понимая относит-ть нравств. установлений, сознает их историч. смысл, и если берёт на себя ответст-сть быть судьей своих поступков, то опирается на разум, не злоупотребляя им. Для Я. свобода - это свобода произвола, преследующая личную выгоду, получающая филос. обоснование в его вульг. толковании: «Быть тем или другим - зависит от нас самих», все в нашей воле. Я., даже если бы он не был наказан в трагедии, несет наказание в себе самом, ибо напыщенное «величие» в злодеянии неизменно адекватно ничтож-ву; их же носители, даже если они добились венца, - мразь и для других, и для себя.
Цельность, непоср-ть и благор-во хар-ра – принц. черта О., выделена как отлич. для чел-ка, отвечающая гуманист. идеалу, но у О. она производна не только от влияния Ренес.
«От природы О. не ревнив - напротив: он доверчив» (Пушкин). Этой природой был отчасти и варварский патриарх. мир, не полностью преодоленный героич. обществ. практикой О. и высоким чувством к Дезд. Со старым миром О. соединен внутр. связью, хранит о нем прочную память, ему обязан тем, что его трогат. довер-сть лишена проницательности и легко переходит в слепую подозрит-сть. О., быть может, и не ревнив, но эта особ-ть не помешала ему стать нариц.именем ревнивца. Семя ревности взрастет в нем с энергией, какую возможно выявить только в благоприятствующей среде. Тому спос-т и необузд. темп-нт, и дикое воображение, обнажающее властное влияние инстинкта.
Принцип. черта эволюции О., в отл. от сонма ренес. персонажей пр-ний Ш., - шаткость его гуманистич. воззрений. Не только колеблется его вера в человека, но благородный мавр оказ-ся способным на краткий момент сам опуститься до Я. Преодолеть препятствия, разрешить проблемы для О. не всегда возможно на уровне того счаст. здравомыслия, с каким он устранял в сенате сопр-ние Брабанцио. О. не удается до конца преодолеть варварское в самом себе, приспособиться к новым условиям, а чтобы овладеть ими, ему недостаёт гамлетовской «зрелости». Доходит до безрассудного педантизма при обст-вах, требующих широты взгляда, трезвой гибкости, мужеств. такта, волевой сдерж-ти..
О. играет роль не только жертвы, но, в мен. степени, и причины. Он оказывается и виновником случившегося: ему св-на не только доверчивость, но и тот «недостаток мудрости», в котором признается он, когда все уже непоправимо совершилось.
«Крови, крови..», - крик О. в момент помрачающей сознание душевной боли, когда его одолевает мысль: «Высокое неприложимо к жизни. Все благородное обречено». «Доблестный и благор. О.» превр-ся в «кровавого мавра». Превр-ние - следствие аффекта, ужасающего и настораживающего; он достаточен для того, чтобы явились трагич. последствия, но еще не способен лишить центр. фигуру трагедии героич. ореола.
По мнению Алексеева, величайшее страдание О. – не муки ревности, а утрата им веры в честность Дезд. и в возможность честности на земле вообще.
Мировоззр. Я. сводится к 2м правилам: 1) «насыпь денег в кошелёк» (неоднокр. говорит это Родриго) и 2) всему можно придать любой вид, ценность вещей зависит от точки зр. Это выраж. морального релятивизма, даже нигилизма, в Англии того времени наз-сь «макиавеллизмом». Диаметр. противоп-сть Я. – О., к-рый верит в добро и правду, полон доверчивости и душев. щедрости. Хотя О. и падает жертвой своей доверчивости, морально всё же он оказывается в пьесе победителем.
Миллионам людей, уверовавших в наступление новой светлой поры, муки Гамлета были еще недоступны. Эти люди познавали коварные повороты времени только после того, как сами попадали под его жернова. Продолжая верить в гармонию и добрую человеческую природу, они сохраняли безмятежность и доверчивость взгляда и совершали трагические (для себя и для других) ошибки. В таком положении оказался Отелло, который при всем своём титанизме был <простой душой>.
Если безумие - антипод разума, ревность - антипод любви.
И все же победа Я. оказывается неполной, неокончательной. Разрушив гармонию в душе Отелло, Яго в силу скудости собственной души не знал, что и разрушенная любовь может существовать, ибо глубокими корнями своими вросла в самые недра этой монолитной и могучей натуры.
У Отелло жестокая сердечная боль з а х л е с т ы в а е т сознание. Вступив на стезю страданий, Отелло спускается в <адское пекло своей ревности>.
Мотив безумия и мотив жизни-театра [то что нашла на джорне. вообще у Ш.]. Для Гамл. и Лира безумие – высшая мудрость. Они в безумии понимают сущность мира. Правда, у Г. безумие поддельное, у Л. – настоящее. Безумие леди Макбет – разум человека заблудился и природа восстает против него (л. Макбет уговорили еще колеблющегося мужа убить короля Дункана). Образ мира-театра передает шекспировский взгляд на жизнь. Это проявляется и лексике персонажей: “сцена”, “шут”, “актер” не просто метафоры, а слова-образы-идеи (“Две правды сказаны, как благоприятные прологи к назревающему действию на тему монаршей власти” – Макбет; “Мой ум не сочинил еще пролога, как приступил к игре” – Гамлет). Трагедия героя в том, что надо играть, а герой либо не хочет (Корделия), но вынужден (Гамлет, Макбет, Эдгар, Кент), либо осознает, что он в решающий момент всего лишь играл (О., Л.). Этот полисемичный образ выражает унижение человека жизнью, несвободу личности в недостойном человека обществе. Сентенция Гамлета: “Цель лицедейства была и есть – держать как бы зеркало перед природой, являть всякому времени и сословию его подобие и отпечаток” – имеет и обратную силу: жизнь – лицедейство, теаральность искусства – малое подобие большого театра жизни.
Пересказ (с Брифли.ру):