Философская концепция Артура Шопенгауэра

В 1818 году Шопенгауэр написал книгу «Мир как воля и представление», особенно популярной она стала на рубеже XIX - XX столетий. Отталкиваясь от кантовской идеи о примате практического разума, важнейшим компонентом которого была свободная, «автономная» воля, Шопенгауэр затем стал отстаивать примат воли по отношению к разуму, то есть начал двигаться скорее в антикантовском, антиклассическом направлении. На этом пути он развил немало интересных и здравых идей относительно специфики волютивных (связанных с волей) и эмотивных (связанных с эмоциями) сторон человеческого духа, их роли в жизни людей. Например, он критиковал классический рационализм за противоречащее реальной жизни превращение воли в простой придаток разума. На деле же, рассуждал Шопенгауэр, воля, то есть мотивы, желания человека, побуждения к действию и сами процессы совершения его специфичны, относительно самостоятельны и в значительной степени определяют направленность , результаты разумного познания. «Разум»», как его понимала классическая философия, Шопенгауэр объявлял фикцией и резко критиковал традиционный рационализм. На место разума и должна быть, по Шопенгауэру, поставлена воля. Но чтобы воля могла «померяться силами»с «всемогущим» разумом, каким его сделали философы-классики, Шопенгауэр, во-первых, в своем толковании представлял волю независимой от контроля со стороны разума, превратил ее в «абсолютно свободное хотение», которое якобы не имеет ни причин ни оснований. Во-вторых, воля была им как бы опрокинута на мир, вселенную: Шопенгауэр объявил, что человеческая воля родственна «неисповедимым силам» вселенной, неким ее «волевым порывам». Итак, воля была превращена в первоначало и абсолют - мир в изображении Шопенгауэра стал «волей и представлением». Идеализм рационализма, «мифология разума» классической философии уступили место идеалистической «мифологии воли». Односторонностям рационализма были противопоставлены крайности волюнтаризма [2].

Шопенгауэр известен преимущественно как один из главных представителей пессимистического направления в философии. Шопенгауэр считает одной из величайших ошибок почти всех метафизических систем то, что они считают зло чем-то отрицательным; напротив, оно есть нечто положительное, нечто дающее себя чувствовать. Зло, по его мнению, неизбежно, как следствие утверждения желания жить. Существует не только утверждение желания жить, но и отрицании, даже полное упразднение его: в этом последнем случае являются совершенно иной мир, совершенно иное существование, о котором мы, правда, не имеем понятия и которое кажется нам ничем, но ничем не абсолютным, а лишь относительным. Шопенгауэр считает освобождение от мирового зла возможным, хотя, правда, лишь путем радикального лечения, полного возрождения и обновления. Шопенгауэр находит утешение против существующей в мире массы зла в росте познания.

Сущность взгляда Шопенгауэра на историю, в том виде, в каком она изложена в его «Мире как воля и представление», заключается приблизительно в следующем. История не есть наука, так как ей недостает основного характера науки, - взаимных причинностей трактуемых его явлений, - вместо которой она представляет одно только соотношение; поэтому и не может существовать никакой системы истории, между тем как существуют системы всякой иной науки. История - знание а не наука. История, имея постоянно в виду лишь единичные, индивидуальные факты, считая только факты чем-то исключительно реальным, представляет собой , по мнению Шопенгауэра, прямую противоположность философии. Истории недостает единства, целостности, логической связи.

В связи со взглядами Шопенгауэра на историю, на ее роль и значение, находятся и взгляды его на современные ему политические и социальные порядки. Из изучения истории он пришел к тому убеждению, что в очень редких случаях торжество остается на стороне правого дела, что правое дело чаще всего само себя компрометирует и гибнет в следствии избытка принципиальности. По мнению Шопенгауэра, правовое государство есть не что иное, как фикция: политика, чем яснее она сознает свою задачу, тем скорее становится наукой, имеющей в виду прежде всего ближайшие потребности. Он, с одной стороны, отрицает за каким либо смертным право властвовать над народом против воли последнего, но, с другой стороны, называет этот самый народ «вечно несовершеннолетним державцем», который постоянно должен находится под опекой [1].

Сам Шопенгауэр без всякой ложной скромности был очень высокого мнения о своем уме. С другой стороны, будучи высокого мнения о своем уме, Шопенгауэр признавал в то же время, что ум и вообще интеллект как нечто физическое, как мозговая деятельность органического тела, может цвести лишь сравнительно непродолжительное время, что достигнув кульминационного пункта, ум идет на уклон, - и это сознание Шопенгауэр переносит и на свой ум [1].

№36

Немецкий мыслитель Фридрих Ницше одним из первых в Европе наиболее остро ощутил кризис культуры и искусства и своим творчеством и пророческими идеями предвосхитил и отчасти спровоцировал многие феномены и пути пост -культуры. После юношеского увлечения античным идеализмом и романтической эстетикой 33-летний мыслитель четко и трезво определил свою жизненную позицию: он осознал себя материалистом, атеистом, имморалистом, психологом, пророком, поэтом и музыкантом. Этот перелом в сознании Ницше был четко сформулирован в книге «Человеческое, слишком человеческое» (1878). В концентрированном поэтико-афористическом виде основные идеи его мировоззрения выражены в книге «Так говорил Заратустра» (1883-1885) и более дискурсивно изложены в остальных его работах, в набросках к главной незавершенной книге «Воля к власти».

Один из основных тезисов философии зрелого Ницше: культура больна, человечество больно, человек болен и вырождается. Все требует лечения, которое он предлагает начать с глобальной «переоценки всех ценностей» традиционной культуры. Идеалом здорового общества и человека для него является древнегреческая досократова цивилизация, в которой господствовало дионисийское начало: приоритет инстинктивной воли к жизни, игра жизненных сил, «вакхическое опьянение» самой сущностью жизни вне какого-либо контроля или диктата разума или рассудка. Последний преобладал в противоположном начале культуры – аполлоновском, ориентированном на разумность, оформленность, упорядоченность бытия, гармонию космоса.

Аполлоновское и дионисийское – диалектически взаимосвязанная пара понятий, введенная в эстетику Ницше (наиболее полно в работе «Рождение трагедии из духа музыки. Предисловие к Рихарду Вагнеру» – 1872) для обозначения основных глубинных принципов искусства и культуры. В соответствии с мифологическими характеристиками античных богов Диониса (бога виноделия, земных плодов) и Аполлона (водителя муз) Ницше видел в дионисийском стихийное иррациональное природное начало, которое вызывает в человеке состояние животного ужаса и блаженного восторга одновременно, близкое к состояниям алкогольного опьянения или наркотической эйфории. В искусстве оно выражается наиболее полно в музыке, танце, вакхических оргиастических плясках. Аполлоновское Ницше видел в пластических искусствах и поэзии и усматривал его суть в упорядоченности, гармоничности, миметичности, иллюзорности, восходящим к особого рода сновидениям, в которых согласно древним легендам людям явились образы богов, а художникам и поэтам являются прообразы их творений.

В античных искусствах эти принципы, согласно Ницше, фактически противоположны и ведут постоянный диалог, а нередко и борьбу друг с другом. Однако они тяготеют друг к другу и достигают своего гармонизирующего "единства только в аттической трагедии. Аполлоновское находит свое наиболее полное выражение в произведении художника (словесном, в картине, в скульптуре), напротив, дионисийское наиболее полно выражается в самом художнике, который фактически в экстатическом танце или при исполнении музыки перестает быть художником, а превращается в свое собственное произведение. «Человек уже больше не художник, – писал Ницше, – он сам стал художественным произведением; художественная мощь целой природы открывается здесь, в трепете опьянения, для высшего, блаженного самоудовлетворения Первоединого» [315].

В новоевропейской культуре со времен Возрождения Ницше видел опасное преобладание аполлоновского начала и сознательное вытеснение дионисийского. Поэтому в своем радикальном требовании «переоценки всех ценностей» он стоит за восстановление прав дионисийского в культуре и искусстве, как важнейшего жизненного творческого принципа. Ницше связывал дионисийское также с глубинными восточными влияниями на греческую культуру. Если в классической античности он усматривал преобладание аполлоновского или некую гармонию аполлоновского и дионисийского, то эллинизм для него пронизан духом дионисийского.

В ХХ в. антиномия «аполлоновское – дионисийское» оказалась созвучной глобальной культурно-духовной ситуации. Применительно к искусству концепцию Ницше активно использует О. Шпенглер, фактически заменяя с некоторыми вариациями «дионисийское» термином «фаустовское». При этом в его интерпретации «аполлонический язык форм» вскрывает ставшее, а фаустовский, прежде всего, становящееся, становление.

Отсюда далеко идущие последствия в культуре, философии, эстетике, искусстве ХХ в., особенно в новаторских («продвинутых») художественных потоках – авангарде, модернизме, постмодернизме, пост-культуре в целом. Здесь на первый план выдвигается иррациональное дионисийское начало. Оно преобладает в таких направлениях, как дадаизм, экспрессионизм, футуризм, сюрреализм, алеаторика, конкретная музыка, театр абсурда, литература «потока сознания», во многих перформансах и хэппенингах и в ряде других самых современных арт-проектах и практиках. Фактически глобальное новаторское направление в художественной культуре ХХ в. может быть без преувеличения охарактеризовано как проходящее под знаменем дионисийского. Этим в какой-то мере объясняется и пристальный интерес современной художественной культуры, начиная со времен импрессионизма и постимпрессионизма, к восточным культурам и культам, во многих из которых дионисийское начало было преобладающим.

С Сократа, Ветхого Завета и особенно в христианский период начался, по Ницше, декаданс культуры и человечества, который достиг к его времени апогея, выразившись в полном кризисе культуры и смертельной болезни человечества, сделавшего своими идеалами господство «стадного человека», массовое сознание, ложь в философии и морали.

Главные предпосылки и причины этого кризиса Ницше усматривает в господстве разума над инстинктом, гипертрофированного аполлоновского начала над дионисийским; в культе разума, души, духа, духовного; в признании приоритета духовного над телесным; в изобретении идеи Бога, особенно – сострадающего христианского Бога. Во всем этом Ницше видит изначальную ошибочную установку – подмену истины ложью и последующее построение на этой лжи всей европейской культуры. В древности, полагал он, существовал плюрализм этических и иных ценностей. Каждое племя, нация, народ имели свои ценности, отличные от ценностей их соседей. Кроме того, существовали две глобальные аксиологические системы: мораль потомственных аристократов и мораль рабов. Иудеи рассеяния (рабы, униженные, обездоленные, слабые и больные – с точки зрения Ницше) своей религией подняли «восстание рабов в морали», уничтожили благородную «эгоистическую» мораль аристократов и утвердили мораль (и духовное господство) слабых и больных. Христианство подхватило и довело до логического абсурда эту мораль «сострадания», «аскетического идеала», «посмертного блаженства» и в конечном счете – воли к смерти, к «Ничто» (так Ницше обозначал христианского Бога и одновременно идеал атеистического буддизма). «Аристократическое уравнение ценности» (хороший=знатный=могуществен-ный=прекрасный=счастливый=боговозлюбленный) было «вывернуто наизнанку» христианами. Религия (а затем и философия) активно утверждала ложные моральные и гносеологические ценности, чем способствовала развитию болезни человечества и культуры, вырождению человека.

В результате к концу XIX в., согласно Ницше, в Европе господствует «стадное животное» – человек, слабый, больной, безвольный, исповедующий ложные идеалы и утверждающий ложные ценности. От него идет «пагуба человечеству» – массовые, плебейские потребности выдаются за истинные ценности; утверждается их общезначимость, незыблемость, абсолютность. Да и Нет, добро и зло, истина и ложь и т.п. противоположности зафиксированы навечно и абсолютизированы. Человечество, утверждает Ницше, устало от такого человека, и он предлагает ему для выздоровления новые идеалы и новые ценности, детерминированные исключительно инстинктами «воли к жизни» и «воли к власти». Отказ от диктата и культа разума и традиционной морали, выход «по ту сторону добра и зла», т.е. отказ от одномерных и однозначных оценок и стабильных ценностей. Утверждается аксиологический релятивизм. Раскрепощение тела, телесных интуиции (тело и только тело = «Само» диктует и определяет все в человеческой жизни), инстинкта; возврат к полноценной, не скованной никакими условностями физиологической жизни, к Дионису и дионисийству как символам здоровой природной жизни, основанной только на инстинкте и глубинной оптимистической воле к жизни.

Отказ от религии, Бога, христианской духовности как ложных понятий, убивающих жизнь, культуру, человечество. Преодоление современного (больного, слабого, безвольного, лживого, лукавого, стадного) человека в пользу выведения новой породы людей, лишенных всех современных ( = культурных) пороков и предрассудков, выведение новой человеческой породы – «сверхчеловека», которому дозволенно все. Вседозволенность, по Ницше, – признак аристократизма и величия нового человека как пребывающего по ту сторону традиционных ценностей и каких-либо императивов. Счастье «нового» человека «равно инстинкту», ибо он находится на восходящей линии жизни (современный человек – на нисходящей, он вырождается). Да и Нет для него «одна прямая линия». Ницше ощущал себя в сфере ценностей предтечей сверхчеловека и своим творчеством расчищал пути ему. Он был убежден, что «его время наступит послезавтра».

Для эстетики зрелого Ницше (в ранних работах он был близок к эстетике романтиков и Шопенгауэра) характерна принципиальная двойственность. Будучи по образованию филологом-классиком, воспитанным в традиционной университетской среде, и хорошим музыкантом, он обладал тонким эстетическим вкусом и хорошей художественной интуицией. Отсюда его тяга к классическим эстетическим идеалам, к аполлоновскому, к высокому искусству. Именно эта повышенная эстетическая чувствительность помогает ему осознать, что современное ему искусство и эстетическое сознание находятся в состоянии деградации (декаданса, умирания), а увлечение естественно-научными веяниями времени и демонстративно атеистическая ориентация вынуждают его вполне осознанно встать на путь развенчания классической эстетики, выдвинуться на позицию одного из радикальных предтеч авангардно-постмодернистского сознания, пророка пост-культуры.

Сферу эстетических идеалов Ницше определяют «римский аристократизм» од Горация, нормативность и чистота формы искусства классицизма, музыка Бизе («Кармен»), строгость стиля в искусстве, афористичность и лаконизм художественного мышления. Латинский язык – значимая предпосылка для осуществления этих идеалов в словесных искусствах, реализованных Горацием. «Эта мозаика слов, где каждое слово как звук, как пятно, как понятие изливает свою силу и вправо, и влево, и на целое, это minimum объема и числа знаков – все это в римском духе и, если поверят мне, аристократично par excellence» [316]. Вся остальная поэзия по сравнению с Горацием слишком болтлива и популярна. Восхищаясь музыкой Бизе и противопоставляя ее позднему Вагнеру, Ницше формулирует: «Хорошее легко, все божественное ходит нежными стопами» – первое положение моей эстетики". Такая музыка «делает свободным ум», «дает крылья мысли», «…становишься более философом, чем более становишься музыкантом» [317].

Античная риторская эстетика с ее развернутой системой правил и бесконечным тренингом, которая в какой-то мере была унаследована эстетикой классицизма, представляется Ницше вершиной эстетических достижений. Только после того как для художника станет органичной жесткая система эстетических правил, он начинает чувствовать себя внутренне свободным для высокого творчества, преодолевающего сползание в жалкий натурализм («зачаточное состояние искусства», по Ницше). Собственно эстетическое достигается тогда, когда один и тот же мотив (тема) в искусстве разрабатывается на сотни ладов различными мастерами. Тогда у публики пропадает внеэстетическая прелесть новизны и любопытства, и она приобщается к высокому эстетическому вкусу – «под конец она сама воспримет и эстетически прочувствует оттенки, тонкие, новые приемы в обработке этого мотива» [318].

С Лессинга, профанировавшего, по Ницше, эстетику классицизма, началось сползание искусства в натурализм, т.е. упадок и декаданс. Для Ницше очевидны две линии в эстетике: классическая, свидетельствующая о том, что человечество находится в стадиях «восходящей жизни» (это стадии: «римская», «языческая», «классическая», «ренессанс», классицизм), и «эстетика dйcadence» – показатель «нисходящей жизни» (началась с христианства и достигает своего апогея ко времени Ницше – в романтизме, натурализме, реализме). Поэтому он против декадентского лозунга «искусство ради искусства»: «Искусство есть великий стимул к жизни – как можно считать его бесцельным, l'art pour l'art P» [319]

Себя он еще видит одним из последних представителей классической эстетики – высокого стиля. В «Заратустре», убежден его автор, он достиг таких высот художественного стиля в немецком языке, каких не достигал никто: в темпе и ритме знаков, периодичности «огромного восхождения и нисхождения высокой, сверхчеловеческой страсти», в искусстве вербального жеста, концентрированной афористичности, умении в десяти предложениях сказать то, что другой не скажет в большой книге и т.п. Ницше дает, наконец, классическое определение инспирации, как внутреннего спонтанного, не зависящего от человека творческого вдохновения.

Однако декларативно и вполне осознанно отказавшись в «Человеческом, слишком человеческом» от «всего не присущего» его натуре, т.е. от «идеализма», Ницше сознательно «приземляет», или ставит на научную, в его понимании, почву свое мировоззрение, в том числе и эстетические представления. Часто с позитивистско~фи-зиологических позиций он девуалирует основные положения метафизической эстетики, процветавшей с Аристотеля до Канта, Гегеля, Шеллинга. Теперь, когда наука доказала, полагает Ницше, что не существует никакого иного мира, кроме материального, физически воспринимаемого, основные положения классической эстетики и интенции искусства, ориентировавшегося в основном на метафизический мир, оказываются ложными и задерживают «прогресс» человечества на пути к новому человеку – аристократу природного инстинкта, забывшему о всяческих морально-духовных бреднях.

Он сомневается в истинности аристотелевского понимания катарсиса, хотя ему импонирует мысль Аристотеля (в интерпретации Ницше) о том, что трагедия – это «слабительное» от болезненного состояния человека – сострадания, и он согласен с Платоном, что трагедия делает людей трусливыми и сентиментальными. Искусство, по Ницше, служит для прикрытия, приукрашивания суровой действительности розовым флером, оно доставляет человеку удовольствие от бессмыслицы, является детской игрой, шалостью, облегчающей на время тяготы жизни – «это радость рабов на праздниках сатурналий» [320]. Для реализации любого эстетического творчества, создания искусства необходимо, согласно Ницше, "одно физиологическое предусловие – опьянение" любого вида, среди которых половое возбуждение стоит на первом месте.

Художник – лжец или ребенок, увлекающий людей от жизни в несуществующие метафизические миры, возвращающий его на время к детским играм, умеющий даже горе превращать в наслаждение, в общем в современном мире он – отсталое и вредное существо, ничего не ведающее ни о человеке, ни о мире, ни об истине. Погрязший в ребячестве он мешает омужествлению человечества. Поэтому Ницше с двойственным чувством внутреннего сожаления и научного пиетета констатирует, что с ростом научных знаний место художника занимает ученый, чувства грубеют, эстетические способности угасают, а искусство вообще уже скончалось. Об этом свидетельствует, в частности, и абсолютизация безобразного в современном мире и искусстве. Забывают его символическую функцию указания на «лучший из миров» и пытаются извлекать наслаждение из самого безобразного. Это свидетельство крайнего декаданса.

Прекрасное и красота не существуют объективно. Человек сам наделяет красотой мир. Он смотрится в него как в зеркало и считает прекрасным все, что отражает его образ. "Суждение «прекрасное» есть его родовое тщеславие " [321]. В основе этого суждения лежат и эротические интенции, господствующие в мире. Однако с точки зрения ницшеанского идеала сверхчеловека современный человек – лишь «бесформенная масса, материал, безобразный камень, требующий еще ваятеля». Развенчивает поздний Ницше и классические представления о гении как существе, наделенном каким-то неземным даром, особым вдохновением, и другие положения классической эстетики.

ХХ в., в чем мы еще не раз будем убеждаться, во многом подтвердил пророчества Ницше относительно глобального кризиса Культуры и направления его развития. Особенно в сфере искусства, которое является своего рода барометром общего состояния культуры. Принцип отказа от разума в пользу инстинкта, приоритет абсурда, алогизма, парадоксальности, релятивизм всех ценностей, вседозволенность, хаосогенные процессы, физиологизм, наркотические вакханалии и т.п. стали господствующими в пост-культуре. При этом ее деятели и теоретики активно опираются на идеи Ницше как на свой мощный и проверенный временем теоретический фундамент. В сфере эстетики практически все крупные теоретики ХХ в. являются в той или иной мере наследниками Ницше. Одним из первых значимость ницшеанского принципиально релятивистского подхода к истории оценил О. Шпенглер в своем «Закате Европы», сравнивая его с открытием Коперника. Один из предтеч структурализма Р. Якобсон резонно заметил, что его правильнее было бы соотнести с открытиями Эйнштейна[322].

Среди главных принципов новой породы людей будущего Ницше указывает на «веселую игру» всеми ценностями культуры. Своим современникам, принявшим его идеологию, этим «недоноскам еще не проявленного будущего», он предлагает новый идеал (реализовываться он начнется только столетие спустя и не совсем по-ницшеански – в постмодернистской парадигме): "…идеал духа, который наивно, стало быть, сам того не желая и из бьющего через край избытка полноты и мощи играет со всем, что до сих пор называлось священным, добрым, неприкосновенным, божественным; …идеал человечески-сверхчеловеческого благополучия и благоволения, который довольно часто выглядит нечеловеческим, скажем, когда он рядом со всей бывшей на земле серьезностью, рядом со всякого рода торжественностью в жесте, слове, звучании, взгляде, морали и задаче изображает как бы их живейшую непроизвольную пародию, – и со всем тем, несмотря на все то, быть может, только теперь и проявляется впервые великая серьезность, впервые ставится вопросительный знак, поворачивается судьба души, сдвигается стрелка, начинается трагедия…" [323]. Этим пророчеством Ницше завершает свою «Веселую науку», намечая направление принципиально нового пути гуманитарным наукам фактически уже третьего тысячелетия.

№37

Философия жизни, экзистенциализм, интуитивизм, психоанализ многим обязаны учениям этих философов, у них единое мировидение. Ницше, Шопенгауэр, Вагнер - источник самого мощного в западноевропейской мысли направления - пессимистического. Не все представители иррациональной философии декларировали свою приверженность пессимизму, поскольку вкладывали различный смысл в это понятие, но в созданных ими системах трагическое ощущение мира доминирует.

В жизни так много зла и страданий, что, даже не видя зло подле себя, но зная о его существовании, невозможно человеку нравственному быть счастливым. Осознавая это, он может различно проживать жизнь: деятельно - преобразуя внешний мир или наоборот, отказавшись от него, углубиться в себя. Последнее наиболее привлекательно для философов-иррационалистов, которые точку духовной опоры всегда искали не вне, а внутри себя. Что же касается внешнего мира, то он в их представлениях выступал в качестве зависимой от Я субстанцией. Следовательно, путь преобразований мира внешнего лежал через внутренний мир человека.

Можно ли облагородить человечество?"- этот вопрос является центральным для Фридриха Ницше. В истории философии, пожалуй, не было более страстных и поэтических философских трактатов, чем у Ницше. Его философская проза наполнена художественной образностью, в ней стерта граница между философией и поэзией.

Для переоценки ценностей, существующих в буржуазном обществе, Ницше нуждался в некой идеальной модели, позволяющей высветить то негативное, что несла с собой демократическая культура. Таким образцом явилась для него Древняя Греция, где до появления Сократа органично сочетались оба начала - дионисийское и аполлоновское. Чувство меры было отличительной чертой эллина, нарушение еe привело к ырождению, а затем и к гибели Эллады. Декларируя равенство обоих начал в культуре, Ницше на деле демонстрирует превосходство дионисийского. Философ видит проявление особенности античного мировосприятия в создании мифа и трагедии, которые есть животворящее женское дионисийское начало в культуре.

Сознательная жизнь Ницше была завершена дифирамбами, которые со времен древних греков посвящали богу Дионису. Ницше по своему мировидению был дионисийцем. Хаос, безмерность, бушующий поток жизненных сил привлекали его. Следует разрушить, взорвать мир полный страданий и злобы, мир ложных ценностей, для последующего созидания гуманного общества. Не каждый человек имеет право на разрушения, а следовательно на жизнь вне морали, лишь сверхчеловек. Исключительное право ,которым Ницше наделяет сверхчеловека, связано с его миссией на Земле. Он проводник новых идей, которые знаменуют собой этапы в развитии культуры. Сверхчеловек - избранный, гений, который своим творчеством как факелом освещает огромные пласты человеческой истории, он глашатай Истины.

Неожиданные истины самого Ницше противоречивы и многозначны. Истина для него свет одинокой свечи, бережно спрятанной на груди Заратустры. Истина не открыта каждому. Но может случиться так, что одинокий скиталец, проделавший тяжкий путь к ней, ужаснется еe образу. Путь к истине не только кремнист, долог, неоправдан, но и небезопасен. В жертву ей Ницше принeс свой собственный разум.

Пытаясь осмыслить сущность человека и человечества, Ницше отталкивался от существующего бытия. Он не только констатировал антигуманные тенденции в развитии человека и общества, но стремился найти выход из кошмаров эпохи.

Шопенгауэровская идея "воли к жизни" трансформируется у Ницше в "волю к власти", тем самым обретая направленность. Ницшевская "воля" - не стремление к господству сильного над слабым, а желание сделать слабого сильным. Личность свободна и сильна, если она осознает себя личностью. Существующие в буржуазном обществе ценности разрушают личность, поскольку основаны на морали оправдания обладания. Мораль в таком обществе корыстна, а следовательно антигуманна. Демократические движения уходят корнями в христианство и зиждятся на морали стадных животных. Ницше критикует христианство в целом и христианскую мораль в частности, потому что не приемлет еe буржуазно-либеральный дух и вещный прагматизм.

Процесс отрицания Бога для Ницше был долог и мучителен. Он родился в семье потомственных пасторов. Формировался в религиозной среде школ Наумбурга и Пфорта. В детстве он собирался стать также пастором. Совесть его была чрезвычайно требовательна и боязлива. Ницше считал, что над всем знанием возвышается религия - основание всякого знания. Прочтя в юношеские годы Шиллера, Гeльдерлина, Байрона, он начнeт медленно и трудно освобождаться от влияния религии. Медленно, потому что на вере в его жизни осуществлялась связь с прошлым, трудно, потому что нечего было противопоставить ей. "Очень часто подчинение божественной воле и приниженность являются только плащом, накинутым на низкое малодушие, охватывающее нас в момент бравурного столкновения с судьбой"⁵.

Ницше стремился к истине как бы ужасна и отвратительна она не была. Он нашeл еe в книге Шопенгауэра "Мир как воля и представление". Душа Ницше обрела покой, он впервые был счастлив. Наконец-то в его жизни появилась радостная опора.

Шопенгауэр предпочитал христианству буддизм, Ницше заменил Христа Заратустрой. И тот и другой желали вырваться из современной им буржуазно-демократической культуры, которая им виделась плоской и мещанской. В книге "Так говорил Заратустра" Ницше выписал ценности иной культуры, указал обязанности подчиненных, долг и объeм власти сильных, в том числе и сверхчеловека, а также цель движения - высшее будущее.

На протяжении всей своей жизни Ницше решал только одну проблему - каким путeм можно создать такую культуру - совокупность традиций, правил и верований, чтобы человек подчиняясь ей мог облагородить свой внутренний мир? Ни наука, ни религия не могут спасти нас, только искусство.

А.Шопенгауэр был последним немецким философом, предпринявшим попытку создать всеобъемлющую систему, способную разрешить основополагающие проблемы бытия, разгадать его тайну. Мыслитель, которого недолюбливали не только современники, но и потомки ¹, обвиняя его во многих смертных грехах, оставил человечеству красивейшую аналитическую систему в виде объемного трактата "Мир как воля и представление", предварив ее обращением "... человечеству передаю я ныне законченный труд свой, в уповании, что он не будет для него бесполезен ..."². Шопенгауэр мечтал о культуре, целью которой был бы человек, ему он и адресовал свою книгу.

Современная культура выталкивает человека гуманного из социокультурной среды. Демократическая культура не ставит недостижимых идеалов, она предельно приближена к массам и служит им. Шопенгауэр жаждал "освящения и спасения жизни". Отдельному индивидууму, а не безликой массе должна служить культура, на уникальность каждого отдельного человека должна быть ориентирована. Шопенгауэр утверждал это, как и многие другие истины, исходя из собственного опыта, а не умозрительно, для него свой собственный опыт был превыше всего. Мир по Шопенгауэру, есть моe ощущение и существует постольку, поскольку есть Я. Всe, что стало мне известно, тоже есть часть меня, будь-то история культуры человечества или собственный повседневный опыт. Такая позиция в дальнейшем была абсолютизирована О.Шпенглером в "Закате Европы", где он рассмотрел весь историко-культурный процесс как часть собственной биографии.

Несмотря на то, что Шопенгауэр родился в обеспеченной семье, материальные блага не защитили его от страданий. Семейные ссоры родителей, а затем загадочная смерть горячо любимого им отца, непонимание и холодность со стороны матери, неудачи на службе и в личной жизни породили в нем недоверие к миру людей, в котором доминировало зло. В отрешении от злой воли, формирующей реальный мир, видит Шопенгауэр счастье. Последние тридцать лет он провел в полном уединении во Франкфурте-на-Майне, отчасти копируя образ жизни своего духовного учителя И.Канта.

Одиночество для Шопенгауэра было благом. Это беспредельная свобода, независимость и спокойствие. Шопенгауэр добился поставленной цели, отказавшись от мысли чего-либо добиваться. Поняв бессмысленность желаний, "волений" и, не отыскав смысла существования человеческой цивилизации, он заключил, что мир, в котором мы живем, "наихудший из возможных". Однако, надежда улучшить мир, по-видимому, никогда не покидала его, иначе как можно объяснить его творческую деятельность.

Первая часть его фундаментального труда "Мир как воля и представление" посвящена онтологическим и гносеологическим проблемам, решаемым в рамках традиционной субъективно-идеалистической философии. Гораздо больший интерес представляют оригинальные разделы, посвященные вопросам этики, эстетике музыки и культуре в целом.

Осмысливая собственный бытийный опыт и оглянувшись вокруг, Шопенгауэр увидел много зла и страдания, которые определяли смысл жизни без счастья. Лишь безнравственный может быть счастлив. Каждый человек должен чувствовать ответственность за зло, происходящее в мире. Зло не только доминирует, но оно источник и первооснова всего сущего, оно разлито в окружающем мире и в нас самих в виде желаний, оно определяет нашу деятельность, а следовательно культуру, которую творит человек - продукт этой злой воли. По мысли Шопенгауэра первоэлементом мира является Воля, которая, проходя через ряд ступеней объективации, достигает вершины, объективируясь в человека.

В основе культуры лежит Воля - некая злая, слепая, безосновная субстанция, задающая пессимистический тон жизнедеятельности человека. Никогда ещe в истории философии не акцентировалось так место человека в социокультурном процессе. Он поставлен в центр мироздания. Человек есть начало и конец мировосприятия, которое предполагает не только логико-рациональное познание, но и чувствование, лежащее за его пределами. После открытий психоанализа, бесспорно утверждение об огромном значении бессознательного в поведении человека, а следовательно в культуре. Бессознательное, внесознательное, подсознательное, иррациональное - этими понятиями пытаются обозначить пространство, внутри которого находятся различия, вызывающие феномен уникальности каждого. Ценности, значения, нормы могут быть истинными лишь постольку, поскольку они формировались душой. Своеобразие культуры заключено в душе и духе народа, а не в разуме.

Трудности в изучении культуры связаны со спецификой духовных образований,требующих, наряду с традиционными формально-логическими методами научного познания, иные подходы:учет интуиции,анализ художественного творчества как сферы проявления иррационального,в целом -символическое прочтение бытия. Вклад Шопенгауэра в культурологию видится в том, что именно он указал на пространство, где формируются ценности и нормы человека,определяющие его деятельность,культуру, по большей части лежащие за пределами разумного.

Человек есть существо страдающее. Бытие и страдание - понятия взаимосвязанные. В философии Шопенгауэра страдание осмысливается положительно, поскольку является продуктивным, основой творческой деятельности. Однако плоды человеческого труда не приносят человеку счастья, он не может насытить свои потребности, так как всякая удовлетворенная потребность порождает новую,а удовлетворение - скуку.Человек распят между страданием и скукой, то и другое есть зло.Шопенгауэр не ограничивается констатацией зла в окружающем мире,а пытается обрисовать пути, следуя которыми ,человек может прожить жизнь спокойно,счастливо.По Шопенгауэру счастье есть спокойствие.В подобной рефлексии прослеживается известная традиция, уходящая корнями в древнеиндийскую философию, изложенную в "Упанишадах".