Художественное своеобразие романа «Зависть»
Юрий Олеша признан всей нашей критикой. Его успех лишний раз показывает, как самоочевидно подлинное искусство. Можно быть недовольным приёмами письма автора «Зависти», особенностями его мировоззрения, но нельзя не поддаться очарованию его живописи. С первой же страницы она покоряет читателя. [ 6 ]
Первые строки «Зависти» звучат как совершенная фортепьянная пьеса: ни одного лишнего звука – так смысл влит в отработанную, отточенную, выстроенную форму. Поэтому читать его – наслаждение, к которому хочется возвращаться постоянно, как можно возвращаться к стихотворению Пушкина или Пастернака, словно взвешивая на руке чистую округлость слов, наново открывающих понятия и образы. Видимо, это и есть литература. [ 3 ].
Если оставим в стороне «философию» романа, а взглянем на «Зависть» со стороны её «заразительности», то увидим, что сила романа в его исключительной образности. Юрий Олеша образно видит мир. Эта способность не делает человека ещё мастером искусства. Но Олеша в превосходной степени владеет способностью мир образно построить. А это переводит его в разряд художников. [ 6 ]
Олеша – художник не только на бумаге. Он весь пропитан образами, он так чувствует, живёт этим. Как доказательство – случай, описанный Львом Славиным в его «Воспоминаниях о Юрии Олеше»:
Случилось как-то, что Ольга Густавовна Олеша легла в больницу. Когда Юрий Карлович пришёл навестить её, врач отвёл его в сторону и предупредил:
- Вы не волнуйтесь, пожалуйста, но ваша жена заговаривается. Мозговые явления… Это пройдёт!
- А что же она говорит?
- Она говорит, что медсёстры похожи на ангелов Боттичелли…
- Конечно! – вскрикнул Олеша. – Светлые одежды, скользящая, как бы летающая походка, милосердное выражение лица. Оля права! (ссылка – Лев Славин, Воспоминания о Юрии Олеше)
Сравнения Олеши неожиданны и удачны. С помощью сравнений ему удаётся не только заострить представление о предмете, но вызвать более сложный эффект. Кавалеров, обиженный пьяной компанией, идёт к своему столику, «неся впереди кружку как фонарь»; Иван Бабичев, разглагольствуя, «стучит кружкой по мрамору, как копытом»; в другом случае он размахивает кружками, «как гирями». Благодаря этим сравнениям мы видим не только кружку, но характер движений человека, размахивающего ею.
Олеша лаконичен и стремителен. Это делает динамической его прозу. Динамизм – черта, характернейшая для прозы Юрия Олеши: он строит мир в непрерывном изменении. [ 6 ]
Олеша умеет видеть так, как не видит обыкновенный смертный. Он играет своим зрением, как биноклем, приставляя его к глазам читателя.
Многочисленны приёмы, с помощью которых искусство достигает такого эффекта. Олеша преимущественно пользуется тем, который он называет «детскостью представлений». Приём этот позволяет автору показывать вещь с неожиданных, а потому впечатляющих, возбуждающих внимание сторон. Он производит при этом в нашем созерцании мира небывалые перемены, нарушает оптику, геометрию, естество, удаляет перспективу, сгущает краски, смещает плоскости, показывает нам отражение мира то в уличных зеркалах, то в оконных стёклах, то в пуговицах. Этим он «остраняет» вещи, делает их новыми, невиданными, острыми. Оттого-то мир, построенный в «Зависти», так свеж, молод, стереоскопичен, глубок, многопланен и вызывает сильное, как бы неслыханное впечатление. [ 6 ]
У Олеши лазерное зрение. Сюжетные метафоры - система видения Олеши. Он видит стрекозу и то, что она похожа на самолет. Олеша сам отмечает, что он видит две возможности: один предмет не заменяет, а обновляет другой. Осеннее дерево похоже на цыганку - и вы видите и дерево и цыганку. Олеша владел средством будить свежесть восприятия, владел первоначальностью ощущений. [ 8 ]
Несмотря на высокую точность, чеканность всех элементов формы романа Юрия Олеши «Зависть», от «первоэлемента» литературы – языка – до общей композиции, от лепки характеров до прозрачного «магического кристалла» сюжета, тема романа и, если воспользоваться этим выражением, «установка» его не совсем ясны. Во всяком случае, неоднозначны. Сверкающая, переливающаяся всеми красками словесная ткань создаёт миражи, отвлекает от движения мысли, направленной на цель, концентрирует внимание на изобразительных средствах как таковых. С первых строк романа читатель вовлекается в сложную игру, не всегда отдавая себе отчёт в том, что идёт непосредственно от автора, а что – от персонажей. Любопытно, что эта неуверенность читателя отразилась в критических отзывах, которыми встречено было появление романа Олеши. Один из критиков «Красной нови», А.Лежнёв, активный участник литературной жизни тех лет, отмечал у автора «Зависти» «колебания его в отношении к своим героям, двойственность в самой обрисовке их…».
Отвечая на анкету журнала «Огонёк» о лучших произведениях 1928 года, А.В.Луначарский выдвинул «Зависть» на первое место «из произведений попутнических». Восхищаясь виртуозностью формы, стилистическим мастерством художника, он тут же заметил: «Это роман не особенно чёткий в постановках вопросов. Трудно сказать, кому именно из действующих лиц сочувствует автор». 4
В стиле Олеши много импрессионизма. Он не боится характеризовать предметы с неожиданных, мимолётных точек зрения. Это происходит, когда опять-таки является необходимость в сильнейшем изобразительном средстве. Соединение приёмов реальной, даже натуралистической живописи с смелым импрессионизмом характерно для Олеши. Это соединение дало ему возможность построить удивительный образ Анички Прокопович, реальный и символический вместе. Соединение реализма и символизма также характерно для нашего автора: некоторые образы, построенные реально, даются в плане символическом. Вдова Прокопович не просто рыхлая стряпуха, которую можно «выдавливать как ливерную колбасу». Это символ пошлой жизни, куда попадает Кавалеров. Так же точно «девушка в розовом», которая, побежав, прошумела, как ветвь, полная цветов и листьев, - символ идеальной действительности, Кавалерову недоступной. В «Зависти» можно наблюдать как будто смешение стилей. В прозе Олеши мы наблюдаем не механическое, а органическое соединение элементов натурализма, реализма, импрессионизма, символизма. Это не смесь, а химическое соединение. Другими словами, заключая в себе эти элементы, приёмы Олеши представляют собой образование, качественно, как целое, отличающееся от вошедших в него частей. [ 6 ]
Острая выразительность приёмов Олеши сопровождается их простотой. Проста конструкция отдельных образов – будь то образ человека или образ-метафора. Проста, наконец, композиция романа. В нём нет сложной фабулы, запутываемых и распутываемых узлов сюжета. Сила романа в лепке человеческих обликов, в психологической глубине их характеристик. «Зависть» - роман характеров, или – лучше – социальных типов. Кавалеров, Иван Бабичев, Иничка Прокопович – с одной стороны. Андрей Бабичев, Володя Макаров, Валичка – с другой. Это два мира, между которыми борьба. Социальная непримиримость характеров показана в их философских и психологических особенностях. [ 6 ]
Важно обратить внимание на любопытнейшую черту творчества Юрия Олеши: за кулисами театра, где главные роли разыгрывали Кавалеровы и Бабичевы, за спиной этих подставных лиц мы обнаруживаем подлинного героя, главное действующее лицо. Это – автор.
Критика наша отметила уже – здесь сошлись и Ж.Эльсберг, и Д.Горбов, и Д.Тальников, - что автор наделил Кавалерова своим духовным зрением, подарил ему свой образный язык, отдал ему свои глаза, своё превосходное зрение художника.
4Перцов В.О. "Мы живем впервые": о творчестве Ю. Олеши/ В. О. - М.: Сов. писатель, 1976. - 239 с
Первая, основная часть «Зависти» написана Кавалеровым. В ней развёрнута трагедия. В ней до конца намечены образы, с какими мы имеем дело в романе. [ 6 ]
Вся первая часть романа — это монолог самого Николая Кавалерова, здесь каждое слово несет на себе печать личности субъекта речи. А слово у Кавалерова удивительное: яркое, поражающее пиршеством воображения, оригинальностью поэтического видения мира (Автор фактически «поделился» с героем своим индивидуальным стилем).
Уже в старости Олеша признавался: «Дело не во мне, но как иначе судить о мире, не ставя себя в середину его». Вряд ли с этой сентенцией безоговорочно согласится художник эпического или драматического склада мышления. Но Олеша говорил об устройстве своей собственной художественной оптики: он смотрит на мир как бы изнутри самого наблюдателя, у него сама физиологическая субстанция субъекта сознания становится материей «органолептического» — до трепета нервных окончаний, до пульсации крови в капиллярах — субъективирования образного видения. Весь текст «Зависти» — это образец предельно сгущенного, артистически яркого и даже броского импрессионистского видения мира. И автор награждает таким чудесным даром субъекта сознания и речи — Николая Кавалерова, представителя того социального слоя, который в советское время пренебрежительно именовался «гнилой интеллигенцией». [ 4 ]
Вторая часть, написанная от имени автора, не прибавила ничего существенно нового: точка зрения Кавалерова оказалась последовательно проведённой до последней страницы романа. И все наши похвалы, которые мы расточали автору, по праву могут быть обращены к Кавалерову. И все кавалеровские черты – его талантливость, тонкость восприятия мира, его визионерство, его романтизм, его конфликты с миром – неразрывно связаны со стилем романа, с его образностью, с его красками, с калейдоскопом движения, с динамикой его действия. Даже высокопарности Кавалерова не лишён стиль романа: нельзя найти черту, отделяющую витиеватую патетику кавалеровской речи, пряную изысканность его сравнений, манерность обращений от патетики и изысканной манерности самого автора. Если Кавалеров может разделить лавры успехов с Юрием Олешей, то Юрий Олеша кое-чем обязан Кавалерову. Ведь сила романа, яркость лирического раскрытия кавалеровщины как социально-психологического явления, убедительность его образов, глубина его содержания обязаны своим происхождением этому именно совпадению главного героя и автора. Из всех современников, которым посвятил свой роман Юрий Олеша, он – первый и самый достойный, ибо он один решился и сумел художественно раскрыть перед нами внутреннюю драму, терзающую Кавалеровых. Заслуга и счастье Олеши в том, что он сумел это сделать: объективируя свой внутренний, лирический мир в художественных образах, он получает возможность его преодолеть. В этой способности его отличие от Кавалерова. Это и делает его «высокопробным». [ 6 ]