Только ли мудрость, наука и мышление являются навыками созерцательного ума?

ВСЕ ЛИ УДОВОЛЬСТВИЯ ЗЛЫ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любое удовольствие является злом. В самом деле, то, что вредит рассудительности и препятствует пользованию разумом, похоже, само по себе зло, поскольку, как сказал Дионисий, благом человека является «способность быть разумным». Но удовольствие вредит рассудительности и препятствует пользованию разумом, притом тем больше, чем больше само удовольствие; поэтому, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «в удовольствиях от любовных утех», которые являются наибольшими, «никто не способен что-нибудь понять умом». Более того, Иероним в своем комментарии к [евангелию от] Матфея говорит, что «во время супружеского общения никто не удостаивается присутствия Святого Духа, даже если супружескую обязанность исполняет какой-нибудь пророк». Следовательно, удовольствие само по себе зло и, таким образом, любое удовольствие является злом.

ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Далее, то, чего избегает добродетельный и ищет порочный, похоже, и есть само по себе зло, от которого следует уклоняться, поскольку, как сказано в десятой [книге] «Этики», «добродетельный человек является своего рода мерой и критерием человеческих действий»; а апостол [со своей стороны] говорит, что «духовный судит о всем» (1 Кор. 2:15). Но дети и бессловесные твари, в которых нет никакой добродетели, ищут удовольствий, тогда как владеющий собой человек – нет. Следовательно, удовольствия сами по себе злы и их надлежит избегать.

ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Далее, «искусство и добродетель всегда появляются там, где добро и где труднее». Но ни одно из искусств не определено к удовольствию. Следовательно, удовольствие не может быть чем-то благим.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Обретайте удовольствие в Господе» (Пс. 36:4). И коль скоро божественное водительство не может направлять к злу, то похоже на то, что не каждое удовольствие является злом.

ОТВЕЧАЮ: как сказано в десятой [книге] «Этики», были такие, которые утверждали, что все удовольствия злы. Причина этого, похоже, кроется в том, что они брали в расчет только наиболее очевидные для всех чувственные и телесные удовольствия (ведь и в других отношениях философы древности не проводили различения ни между интеллигибельным и чувственным, ни между умом и чувством). Поэтому они полагали, что все телесные удовольствия должны рассматриваться как нечто дурное, и потому человек, склонный к неумеренным удовольствиям, но воздерживающийся от них, достигает умеренной добродетели. Но, настаивая на подобном мнении, они были неправы. В самом деле, коль скоро никто в этой жизни не может обойтись без некоторых чувственных и телесных удовольствий, то после того, как учащие о том, что все удовольствия злы, будут застигнуты в момент получения удовольствия, люди перестанут прислушиваться к такого рода доктринам и, побуждаемые их примером, еще более устремятся к поиску удовольствий (ведь в человеческих действиях и страстях примеры куда заразительнее слов).

Поэтому нам надлежит говорить, что некоторые удовольствия благи, а некоторые – злы. Ведь удовольствие есть не что иное, как последующее некоторой деятельности успокоение желающей силы в некотором любимом благе, в связи с чем приведенное утверждение подкрепляется двумя причинами. Первая относится к благу, в котором человек с удовольствием находит успокоение. В самом деле, как уже было сказано (18, 5), благо и зло в моральном порядке зависят от соответствия или противоречия разуму, а что касается порядка природы, то о вещи говорят как о природной в том случае, когда она соответствует природе, и как о неприродной, когда она противна природе. И подобно тому как в естественном порядке существует и некоторый природный покой, каким вещь покоится в том, что соответствует ее природе, как, например, когда тяжелое тело покоится внизу, и неприродный покой, каким вещь покоится в том, что противно ее природе, как когда тяжелое тело покоится вверху,точно так же и в моральном порядке существует и благое удовольствие, каким высшее или низшее желание успокаивается в том, что соответствует разуму, и злое удовольствие, каким желание успокаивается в том, что противно разуму и божественному закону.

Вторая причина обнаруживается при рассмотрении деятельности, поскольку некоторые действия благи, а некоторые – злы. Но соединенные с действиями удовольствия более сходны с этими действиями, нежели предшествующие им по времени желания. Поэтому, коль скоро желания добрых действий благи, а злых действий – злы, то тем более удовольствия от добрых действий благи, а от злых действий – злы.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 1. Как было показано выше (33, 3), вредят рассудительности и препятствуют пользованию разумом не те удовольствия, которые последуют акту разума, а другие, не связанные с ними удовольствия, такие как удовольствия тела. В самом деле, они, как уже было сказано (33, 3), препятствуют пользованию разумом либо путем противопоставления [разуму] желания, покоящегося в том, что противно разуму, что делает удовольствие этически злым, либо путем сковывания разума, как это бывает при супружеском общении, когда, несмотря на то, что удовольствие сообразуется с разумом, тем не менее оно препятствует пользованию разумом постольку, поскольку сопровождается телесным изменением. Однако в последнем случае удовольствие не является этически злым, как не является таковым и сковывающий разум, но происходящий в согласии с разумом сон, поскольку самому разуму необходимо, чтобы пользование им время от времени прерывалось [сном]. Впрочем, здесь следует отметить, что хотя это сковывание разума удовольствием от супружеского общения и не несет в себе никакой этической порчи, поскольку оно не является ни смертным, ни простительным грехом, однако оно берет свое начало от своего рода этической порчи, а именно от греха нашего прародителя, поскольку, как было показано в первой части (98, 2), обстоятельства в состоянии невинности были совсем иными.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Умеренный человек избегает не всех удовольствий, но только тех, которые неумеренны и противны разуму. То же, что дети и бессловесные твари ищут удовольствий, вовсе не доказывает, что все удовольствия злы, поскольку им даровано Богом их естественное желание, которое подвигает их к тому, что подобает им в силу их естества.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Искусство не имеет отношения ко всем видам блага, но – только к созданию внешних вещей, о чем речь у нас впереди (57, 3), в то время как находящиеся в нас действия и страсти в большей мере, нежели искусство, связаны с рассудительностью и добродетелью. Впрочем, существует искусство создания удовольствия, а именно, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «искусство приготовления пищи и составления доказательств».

Этому противоречит следующее: Августин говорит, что «похоть очей делает людей любопытными». Затем, по мнению Беды, «похоть очей относится не только к изучению волшебных искусств, но и к любви к зрелищам и к обнаружению и осуждению проступков ближних», и всё это суть частные объекты чувства. Следовательно, коль скоро похоть очей, которая является членом того же ряда, что и похоть плоти и гордость житейская (1 Ин. 2:16), греховна, то дело представляется так, что порок любопытства относится к знанию чувственных вещей.

ОТВЕЧАЮ: знание чувственных вещей определено к двум вещам. Во-первых, и в человеке, и в других животных оно определено к поддержанию тела, поскольку благодаря подобному знанию человек и другие животные избегают того, что для них вредно, и стремятся к тому, что нужно для поддержания жизни тела. Во-вторых, оно определено так, как свойственно одному только человеку, а именно к умственному знанию, созерцательному или практическому. Поэтому усердие в познании чувственных вещей может быть греховным двояко. Во-первых, когда чувственное познание, не относясь к чему-то полезному, отвращает человека от полезных размышлений. В связи с этим Августин говорит: «Я уже не хожу смотреть в цирк, как травят собаками зайца, но, увидев то же на охоте, поневоле отвлекаюсь от мыслей своих... И если Ты тут же не вразумишь меня... то я так и могу остаться во власти нелепого любопытства». Во-вторых, когда познание чувственных вещей относится к чему-то вредному, как [например] обусловленное похотью рассматривание женщины или напряжённое изучение поступков других людей с целью злословия. С другой стороны, если кто-либо методично изучает чувственные вещи ради удовлетворения естественных потребностей или постижения интеллигибельной истины, то такое усердие в познании чувственных вещей добродетельно.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 1. Похоть и чревоугодие относятся к удовольствиям, последующим использованию объектов осязания, тогда как любопытство относится к удовольствиям, последующим знанию, приобретённому посредством всех чувств. Поэтому Августин говорит, что «оно названо “похотью очей”» потому, что «из всех телесных чувств зрение наиболее пригодно для познания, так что мы говорим “видеть” и тогда, когда познаём», из чего далее заключает: «Тут явственно видно различие между тем, что требуется внешним чувствам для наслаждения, и что – для любопытства. Наслаждение ищет лишь красивого, сладкозвучного, вкусного да мягкого, а любопытство – вообще всего, подчас даже противного, не из желания страдать, а чтобы познавать».

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Зрелище становится греховным тогда, когда оно через посредство представляемых им вещей склоняет человека к порокам похоти и жестокости. Поэтому Златоуст говорит, что такие зрелища превращают людей в блудников и похабников.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Можно наблюдать за действиями других людей и изучать их с добрыми намерениями – либо ради собственного блага, как это бывает тогда, когда добрые поступки ближнего побуждают и нас к добрым делам, либо ради блага нашего ближнего, как когда целью такого [наблюдения за действиями ближнего] является исправление того, что делается им не так, в соответствии с правилом любви и обязанностями своего положения. Это достойно похвалы, согласно сказанному [в Писании]: «Будем внимательны друг к другу, поощряя к любви и добрым делам» (Евр. 10:24). Но наблюдать за проступками ближних ради того, чтобы их презирать или унижать, или даже без какой-либо цели вообще помимо их беспокойства, греховно, в связи с чем [Писание] говорит: «Не злоумышляй, нечестивый, против жилища праведника, не опустошай места покоя его» (Прит. 24:15).

ВСЕ ЛИ УДОВОЛЬСТВИЯ ЗЛЫ?

С первым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что любое удовольствие является злом. В самом деле, то, что вредит рассудительности и препятствует пользованию разумом, похоже, само по себе зло, поскольку, как сказал Дионисий, благом человека является «способность быть разумным». Но удовольствие вредит рассудительности и препятствует пользованию разумом, притом тем больше, чем больше само удовольствие; поэтому, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «в удовольствиях от любовных утех», которые являются наибольшими, «никто не способен что-нибудь понять умом». Более того, Иероним в своем комментарии к [евангелию от] Матфея говорит, что «во время супружеского общения никто не удостаивается присутствия Святого Духа, даже если супружескую обязанность исполняет какой-нибудь пророк». Следовательно, удовольствие само по себе зло и, таким образом, любое удовольствие является злом.

ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Далее, то, чего избегает добродетельный и ищет порочный, похоже, и есть само по себе зло, от которого следует уклоняться, поскольку, как сказано в десятой [книге] «Этики», «добродетельный человек является своего рода мерой и критерием человеческих действий»; а апостол [со своей стороны] говорит, что «духовный судит о всем» (1 Кор. 2:15). Но дети и бессловесные твари, в которых нет никакой добродетели, ищут удовольствий, тогда как владеющий собой человек – нет. Следовательно, удовольствия сами по себе злы и их надлежит избегать.

ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Далее, «искусство и добродетель всегда появляются там, где добро и где труднее». Но ни одно из искусств не определено к удовольствию. Следовательно, удовольствие не может быть чем-то благим.

Этому противоречит сказанное [в Писании]: «Обретайте удовольствие в Господе» (Пс. 36:4). И коль скоро божественное водительство не может направлять к злу, то похоже на то, что не каждое удовольствие является злом.

ОТВЕЧАЮ: как сказано в десятой [книге] «Этики», были такие, которые утверждали, что все удовольствия злы. Причина этого, похоже, кроется в том, что они брали в расчет только наиболее очевидные для всех чувственные и телесные удовольствия (ведь и в других отношениях философы древности не проводили различения ни между интеллигибельным и чувственным, ни между умом и чувством). Поэтому они полагали, что все телесные удовольствия должны рассматриваться как нечто дурное, и потому человек, склонный к неумеренным удовольствиям, но воздерживающийся от них, достигает умеренной добродетели. Но, настаивая на подобном мнении, они были неправы. В самом деле, коль скоро никто в этой жизни не может обойтись без некоторых чувственных и телесных удовольствий, то после того, как учащие о том, что все удовольствия злы, будут застигнуты в момент получения удовольствия, люди перестанут прислушиваться к такого рода доктринам и, побуждаемые их примером, еще более устремятся к поиску удовольствий (ведь в человеческих действиях и страстях примеры куда заразительнее слов).

Поэтому нам надлежит говорить, что некоторые удовольствия благи, а некоторые – злы. Ведь удовольствие есть не что иное, как последующее некоторой деятельности успокоение желающей силы в некотором любимом благе, в связи с чем приведенное утверждение подкрепляется двумя причинами. Первая относится к благу, в котором человек с удовольствием находит успокоение. В самом деле, как уже было сказано (18, 5), благо и зло в моральном порядке зависят от соответствия или противоречия разуму, а что касается порядка природы, то о вещи говорят как о природной в том случае, когда она соответствует природе, и как о неприродной, когда она противна природе. И подобно тому как в естественном порядке существует и некоторый природный покой, каким вещь покоится в том, что соответствует ее природе, как, например, когда тяжелое тело покоится внизу, и неприродный покой, каким вещь покоится в том, что противно ее природе, как когда тяжелое тело покоится вверху,точно так же и в моральном порядке существует и благое удовольствие, каким высшее или низшее желание успокаивается в том, что соответствует разуму, и злое удовольствие, каким желание успокаивается в том, что противно разуму и божественному закону.

Вторая причина обнаруживается при рассмотрении деятельности, поскольку некоторые действия благи, а некоторые – злы. Но соединенные с действиями удовольствия более сходны с этими действиями, нежели предшествующие им по времени желания. Поэтому, коль скоро желания добрых действий благи, а злых действий – злы, то тем более удовольствия от добрых действий благи, а от злых действий – злы.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 1. Как было показано выше (33, 3), вредят рассудительности и препятствуют пользованию разумом не те удовольствия, которые последуют акту разума, а другие, не связанные с ними удовольствия, такие как удовольствия тела. В самом деле, они, как уже было сказано (33, 3), препятствуют пользованию разумом либо путем противопоставления [разуму] желания, покоящегося в том, что противно разуму, что делает удовольствие этически злым, либо путем сковывания разума, как это бывает при супружеском общении, когда, несмотря на то, что удовольствие сообразуется с разумом, тем не менее оно препятствует пользованию разумом постольку, поскольку сопровождается телесным изменением. Однако в последнем случае удовольствие не является этически злым, как не является таковым и сковывающий разум, но происходящий в согласии с разумом сон, поскольку самому разуму необходимо, чтобы пользование им время от времени прерывалось [сном]. Впрочем, здесь следует отметить, что хотя это сковывание разума удовольствием от супружеского общения и не несет в себе никакой этической порчи, поскольку оно не является ни смертным, ни простительным грехом, однако оно берет свое начало от своего рода этической порчи, а именно от греха нашего прародителя, поскольку, как было показано в первой части (98, 2), обстоятельства в состоянии невинности были совсем иными.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Умеренный человек избегает не всех удовольствий, но только тех, которые неумеренны и противны разуму. То же, что дети и бессловесные твари ищут удовольствий, вовсе не доказывает, что все удовольствия злы, поскольку им даровано Богом их естественное желание, которое подвигает их к тому, что подобает им в силу их естества.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Искусство не имеет отношения ко всем видам блага, но – только к созданию внешних вещей, о чем речь у нас впереди (57, 3), в то время как находящиеся в нас действия и страсти в большей мере, нежели искусство, связаны с рассудительностью и добродетелью. Впрочем, существует искусство создания удовольствия, а именно, как сказано в седьмой [книге] «Этики», «искусство приготовления пищи и составления доказательств».

ТОЛЬКО ЛИ МУДРОСТЬ, НАУКА И МЫШЛЕНИЕ ЯВЛЯЮТСЯ НАВЫКАМИ СОЗЕРЦАТЕЛЬНОГО УМА?

Со вторым [положением дело] обстоит следующим образом.

ВОЗРАЖЕНИЕ 1. Кажется, что выделять три добродетели созерцательного ума, а именно мудрость, науку и мышление, нелепо. В самом деле, как сказано в шестой [книге] «Этики», мудрость – это своего рода наука. Следовательно, при перечислении умственных добродетелей не должно приводить отдельно мудрость и науку.

ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Далее, при различении способностей, навыков и действий в отношении их объектов мы, как было разъяснено в первой части (77, 3), в первую очередь исходим из формальных аспектов этих объектов. Поэтому разнообразие навыков связано не с их материальными объектами, а с формальными аспектами этих объектов. Но начало доказательства – это формальный аспект, под которым познается умозаключение. Следовательно, мышление начал не должно полагать навыком или добродетелью, отличной от познания умозаключений.

ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Далее, умственная добродетель суть то, что пребывает в сущности разумной способности. Но даже созерцательный разум в поисках аргумента использует не только доказательный, но и диалектический силлогизм. Таким образом, если полагать являющуюся следствием доказательного силлогизма науку умственной добродетелью, то к таковым надлежит относить также и мнение.

Этому противоречит следующее: Философ [в шестой книге «Этики"] относит к умственным добродетелям именно эти три, а именно мудрость, науку и мышление.

ОТВЕЧАЮ: как уже было сказано (1), добродетелями созерцательного ума являются те [добродетели], которые совершенствуют созерцательный ум в отношении рассмотрения истины, поскольку в этом и состоит его правильное действие. Но истина может являться субъектом рассмотрения двояко: как познаваемая сама по себе и как познаваемая через посредство чего-то еще. Та, что познается сама по себе, является «началом» и непосредственно постигается умом; поэтому навык, который совершенствует ум в отношении рассмотрения такой истины и называется «мышлением», является навыком в отношении начал.

С другой стороны, истина, которая познается через посредство чего-то еще, постигается умом не непосредственно, а путем исследования разума и является некоторым образом «пределом». При этом она может являться [пределом] двояко: во-первых, как нечто последнее в некотором частном роде; во-вторых, как конечный предел всего человеческого знания. И коль скоро «наименее явное и понятное для нас является наиболее явным и понятным по природе», то, следовательно, являющееся последним в отношении всего человеческого знания по природе познается преимущественно и в первую очередь, и связанный с такой [истиной навык] называется «мудростью», которая, как сказано в первой [книге] «Метафизики», есть наука о высших причинах.Поэтому она правильно упорядочивает и справедливо судит обо всем – ведь нет и не может быть такого совершенного и универсального суждения, которое бы не основывалось на первых причинах. А вот что касается последнего в том или ином роде познаваемого, то им занимается совершенствующая ум «наука». Таким образом, различие навыков научного познания следует из различия познаваемого, притом что мудрость всего одна.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 1. Мудрость – это своего рода наука, а именно постольку, поскольку она имеет дело с тем, что общо всем наукам, то есть с доказательством умозаключений на основании начал. Но так как ей присуще нечто такое, что делает ее возвышеннее других наук, поскольку она выносит суждение обо всех них не только в отношении их умозаключений, но также и в отношении их первых начал, то она является более совершенной добродетелью, чем наука.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 2. Когда формальный аспект объекта относится на счет силы или навыка в связи с одним и тем же действием, то в навыке или силе не возникает никакого различия в отношении ни формального аспекта, ни материального объекта; так, благодаря одной и той же силе зрения мы видим не только цвет, но и свет, который является формальным аспектом видения цвета и видим одновременно с цветом. С другой стороны, начала доказательства могут рассматриваться отдельно от умозаключения, которое можно не рассматривать вообще. Могут они рассматриваться и совместно с выводимыми из них умозаключениями. Рассмотрение начал вторым из указанных способов принадлежит науке, которая рассматривает также и умозаключения, в то время как рассмотрение начал самих по себе принадлежит мышлению.

Таким образом, в строгом смысле слова эти три добродетели отличаются друг от друга не как равные, но как расположенные в определенной иерархии (то же самое наблюдается и в случае целого в возможности, в котором одна часть является более совершенной, чем другая; например, разумная душа совершеннее чувственной, а чувственная – растительной). Действительно, дело обстоит так, что наука зависит от мышления как от добродетели более высокой степени, а вместе они зависят от мудрости как от наивысшей, которая подчиняет себе и мышление, и науку путем вынесения суждения как об умозаключениях науки, так и о началах, на которых они основаны.

ОТВЕТ НА ВОЗРАЖЕНИЕ 3. Как уже было сказано (55, 3), добродетельный навык относится к чему-то благому и никоим образом не относится к злому. Но благом ума является истина, а злом – ложь. Поэтому умственными добродетелями могут быть названы только те навыки, благодаря которым мы познаем истину и никогда не познаем ложь. Но, как сказано в шестой [книге] «Этики», предположение и мнение может быть и в отношении истины, и в отношении лжи, и потому они не могут являться умственными добродетелями.