Писатель, Жена Писателя, Юлька, Паук Устин, Бабочка.

Юлия Реутова

НАСМЕШКА

Философская пьеса

Действующие лица

Юлька.Лучезарная нимфетка. Её возраст о костюм меняются. В первом и втором действиях, в картинах с 4-ой по 8-ую, ей 11 лет. Одета в платье в серо-розовую клетку. Во втором действии, в картинах с 9-ой по 13-ую, ей 13 лет. Одета в школьную форму: белая блузка, синий пиджак и юбка в сине-зелёную клетку. В третьем действии ей 17 лет. Одета в стиле «готика»: короткая чёрная кофточка со шнуровкой, короткая юбка в красную клетку, чёрные гольфы, туфли на платформе, чокер.

Писатель. Интеллигентный мужчина 55-ми лет.

Смерть Писателя. Высокая женщина примерно 35-ти лет в чёрном бархатно-кружевном платье до пола с открытым кружевным декольте и плаще с чёрным капюшоном, низко спадающим на её лицо. Её лицо скрывает белая венецианская маска с серебристыми узорами. Губы накрашены ярко-красной помадой. В руке у неё чёрный кружевной веер.

Призрак Писателя. Интеллигентный мужчина 55-ти лет.

Жена Писателя. Строгая, элегантная женщина 55-ти лет.

Мальчик, 9 лет. Одет в костюмчике с матросским воротничком по моде начала ХХ века. В руке у него сачок для ловли бабочек.

Гувернантка. Француженка. Полная строгая женщина лет 40. На ней платье по моде начала ХХ века.

Молодой Писатель. Его возраст меняется: в картине 10 ему 18 лет, в картине 11 – 25 лет. Одет в чёрный деловой костюм, пальто и шляпу по моде 20-х годов ХХ века

Мать Молодого Писателя. Приятная, миловидная женщина, 45 лет. На ней тёмное платье до пола по моде начала ХХ века.

Жена Молодого Писателя. Темноволосая молодая женщина с причёской каре. Одета в платье по моде 20-х годов ХХ века.

Мать Юльки. Строгая женщина с короткими осветлёнными волосами. Одета в деловой костюм. Её возраст – после 40.

Артур Валентинович. Директор банка. Его возраст меняется. В первом и втором втором действиях, в картинах с 4-ой по 8-ую, ему 43 года. Во втором действии, в картинах с 9-ой по 13-ую, ему 45 лет.

Первая секретарша Артура Валентиновича.Высокая блондинка с длинными, вьющимися волосами. Возраст: 25-27 лет.

Вторая секретарша Артура Валентиновича. Высокая брюнетка с причёской каре. Возраст: 27-29 лет.

Оля, Юлькина подруга детства, полная, с бледной кожей. Её возраст о костюм меняются. В первом и втором действиях, в картинах с 4-ой по 8-ую, ей 11 лет. Одета в свободную серую трикотажную футболку с рисунком и джинсовую юбку до колен. Во втором действии, в картинах с 9-ой по 13-ую, ей 13 лет, одета в школьную форму: белая блузка, синий пиджак и юбка в сине-зелёную клетку. В третьем действии ей 17 лет. Одета в свободную серую трикотажную футболку с рисунком и джинсы. Её тёмно-русые волосы заколоты в высокий хвост.

Макс, рок-гитарист, 27 лет. Высокий, худощавый, тёмноволосый молодой человек. На нём синие потёртые джинсы и чёрная кожаная куртка с цепями.

Ирина. Обыкновенная девушка со светло-русыми волосами, 25 лет. Одета в цветастую блузку и прямую светло-серую юбку до колена.

Музыканты рок-группы. Несколько человек. Одеты примерно также, как Макс.

Доктор Эмиль Сонберг, профессор (невролог и психоаналитик). Его возраст, внешность и костюм меняются. В первом действии – тёмно-русый с пробором, в очках, одет в деловой костюм, возраст 35 лет. В третьем действии ему 65 лет. У него седые короткие волосы бобриком, аккуратная маленькая седая бородка и очки в золотой оправе. На нём белый медицинский халат поверх серого костюма. Его украшает серо-зелёный полосатый галстук.

Почтальон.Мужчина 40 лет. Одет так, как одевались почтальоны в Европе в 40-х годах ХХ века. Весь в пыли, уставший.

Дворник.Крепкий бородатый мужчина 50-ти лет. На нем рубаха-косоворотка, полосатые шаровары и запачканный фартук. В руках у него метла с берёзовыми прутьями.

Портрет Писателя.

Бабочка в комнате Писателя.

Паук Устин.

Обезьяна Марфа.

Сонм мерцающих бабочек.

Хор взрослых.По действиям костюмы участников меняются.

Хор детей.

Реквизит: книжные листы, книги, печатнаямашинка, сачок, исписанные карточки, маленький карандаш, рукопись Писателя, качели, кукла, игрушки, велосипед, клетка для обезьяны, стетоскоп, две скакалки, мелок, метла, игрушка «розовый заяц», чемодан, букет, купюра в тысячу рублей, череп на подставке из лилового бархата, белая узорчатая клетка для птиц, старая, истертая шахматная доска с раскиданными по ней шахматными фигурами, пожелтевший конверт со штемпелем 1939 года, песочные часы, Юлькина тетрадь.

Действие первое

Картина 1

Картина 2

Писатель, Юлька.

Писатель начинает бредить.

Писатель. Дон Кихот хватается за лопасти мельницы. Но это колесо всех перемелит…

Тихо подкрадывается Юлька. Она закрывает Писателю глаза и громко смеётся.

Твой смех в темноте – лучшая музыка. Это счастье! Егоза!

Юлька. А что такое счастье?

Писатель. Это так много и так мало. Это – быть расстрелянным в ночном овраге, шлёпнуться набитой опилками куклой среди прохладной росы, глубоко вдохнув запах черёмухи…

Юлька. Слишком грустно!

Писатель. Это открыть новый подвид голубянки. Заприметив её уголком глаза, дрожащей рукой потянуться за сачком, накрыть её в один миг и бежать по пыльной дороге, обдирая ноги о только что скошенные колосья пшеницы, боясь разжать пальцы и одновременно стереть цветную пыльцу…На ходу придумывать ей название…

Юлька. …Распнуть её на мягком, уютном бархате, проколов насквозь блестящей новой английской иголкой, и выставить под стеклом?

Писатель (неистово). …Да. Легонько поглаживая переливчатые крылья…

Юлька. Слишком шершаво!

Писатель. Счастье – это вызов. Это моё искусство, которое есть – божественная игра, в которой мы – демиурги. Искусство – единственная абсолютная реальность. И эта реальность уже не ставится под сомнение нашими органами чувств.

Юлька. Искусство – самый пленительный вид свободы. Искусство и ты – для меня одно.

Писатель. Счастье – это заклинанием затравить слово, которое не даёт покоя, крутится на языке, ищет определения!

Юлька. И слово это, конечно, – «любовь». Или «смерть»?

Писатель. Счастье – это двигаться к толпе людей, похожих на меня, и увидеть среди них тебя. И знать, что ты тождественна мне.

Юлька. Тогда – до встречи!

Картина 3

Конец первого действия

Действие второе

Картина 4

Картина 5

Юлька, Денис.

Юлька играет с куклой. Она грустна и задумчива. На велосипеде подъезжает Денис и делает круг вокруг неё.

Денис (весело). Привет!

Юлька (грустно). Привет.

Денис. Как тебя зовут?

Юлька. Все зовут Юлькой.

Денис. А я – Дэнис!

Юлька . Понятно.

Денис. Чё ты такая грустная?

Юлька. Меня выгнали с похорон.

Денис. А кто умер?

Юлька. Мой папа.

Денис. А чё он так?

Юлька (теребя куклу). У него было плохо с сердцем.

Денис. Ты его любила?

Юлька. Наверно, я мало его видела.

Денис. Почему это?

Юлька. Он редко играл со мной.

Денис. А за что тебя выгнали?

Юлька. Я громко рассмеялась.

Денис. Ого! А вот смотри, что у меня есть. (Достаёт две сигареты.) Ты когда-нибудь курила?

Юлька. Не-а.

Денис. Ну, ты ваще, странная. На тебе одну.

Оба закуривают. Юлька сначала закашливается, но потом начинает смеяться. Оба стоят, прислонившись к велосипеду, и смеются.

Юлька. А с тобой весело!

Денис. Ещё бы! Вот жвачку пожуй, чтобы дома не унюхали! (Даёт ей жвачку.)

Юлька. Давай. (Берёт жвачку.)

Оба жуют и надувают большие пузыри и лопают их руками.

Денис. Приглашаю тебя на стаканчик лимонада. Или пивка. Садись!

Денис и Юлька садятся на велосипед и уезжают.

Картина 6

Картина 7

Картина 8

Картина 9

Картина 10

Картина 11

Картина 12

Юлька, Оля.

Юлька в своей комнате. Звонок в дверь. Входит Оля.

Оля. Привет. Я не успеваю сделать уроки на завтра. Дай сочинение списать.

Юлька. Хорошо, но там мои мысли, которых ты не поймёшь.

Оля. Ладно, давай тетрадку, я хоть посмотрю. Сочинение всё равно на свободную тему.

Юлька. Как ты это объяснишь, если тебя спросят устно?

Оля. Это уже не твои проблемы. (Замечает бинт на руке у Юльки.) А что у тебя с рукой?

Юлька. Я порезалась. Случайно.

Оля. Сама себя случайно порезала? Или нож сам тебя случайно порезал?

Юлька. Я накрывала на стол и случайно споткнулась.

Оля (насмешливо). Ты накрывала на стол? Рассказывай! Дай тетрадь, хоть при тебе полистаю.

Юлька. На, возьми. (Протягивает Оле тетрадь.)

Оля берёт тетрадь, листает страницы.

Оля (читает вслух). «…С того дня он не покидает меня. Он нарастает и увеличивается до тех пор, пока не заслонит собой целый мир»…Что это? (Листает ещё несколько страниц.) «Он хочет мне рассказать о себе, но не знает, как это сделать. Недавно, когда я побывала в обмороке, я увидела его в кинозале. Но обстановка и одежда людей – не современные. Скорее всего, начала 20-го века…» Ты это о ком?

Юлька. Ты всё равно Его не знаешь.

Оля. Нет уж, ты поведай, кто этот «Он»?!

Юлька. Тебе будет неинтересно… Я и сама не знаю.

Оля. Всегда ты отмалчиваешься!

Юлька. Ну, хорошо. Впервые я встретила его в поезде. Он стоял, полуобернувшись ко мне. На нём было чёрное пальто и шляпа, которая была надвинута так низко, что я даже не разглядела его лица.

Оля. И вы познакомились?

Юлька. Нет. Но я видела, как он скользил по мне взглядом. Он, также как я, хотел, чтобы это мгновение длилось бесконечно долго.

Оля. Он не произнёс ни слова?!

Юлька. Он сказал, что будет любить меня всегда.

Оля. Это смешно! Он даже не захотел узнать, кто ты. Да и ты сама не спросила, как его зовут.

Юлька. Но я запомнила главное: смотреть, просто смотреть друг на друга и запоминать друг друга в мельчайших подробностях – есть величайшее счастье.

Оля. Зачем запоминать того, с кем не знакома?

Юлька (прищурившись). Чтобы узнать друг друга в любой момент вечности.

Оля. Бред! А что дальше?

Юлька. Потом он стал мне рассказывать о своей жизни – с самого детства. Во сне я видела мальчика в матросском костюмчике с гувернанткой-француженкой. Он жил – или живёт – в прекрасном городе. Этот город серый и желтый, а гранитные ступени спускаются прямо к ряби воды. В этом городе удивительные, старинные дома, мебель в которых сделана из резного коричневого дерева, и блики теней падают на шахматку пола. Потом, когда я каталась на качелях, я увидела его молодым человеком, навеки покидавшим свой дом. И так мучительно было смотреть на красные транспаранты и серые шинели солдат! А совсем недавно, в обмороке, я видела Его в кинотеатре с какой-то женщиной…

Оля. Ты просто начиталась книг по истории про разных людей.

Юлька. Терпеть не могу скучные исторические книги. Я их и в руки не беру. Я уверена, что это всё – один и тот же человек. Иногда мне кажется, что я задыхаюсь, что Он ждёт меня, и я должна уехать.

Оля. Уехать? Куда?!

Юлька. В Его город.

Оля. Забирай свою тетрадку. (Отдаёт тетрадку Юльке и уходит.)

Картина 13

Конец второго действия

Действие третье

Картина 14

Картина 15

Картина 16

Картина 17

Юлька, Сонберг.

Юлька приходит в приёмную к Эмилю Сонбергу. В руках у неё Портрет Писателя. Посредине приёмной стоит диван, укрытый ковром с венгерским орнаментом. Слева от дивана, со стороны головы пациента, стоит кресло профессора.

Сонберг. Ваше имя?

Юлька. Все зовут Юлькой.

Сонберг. Ваш возраст?

Юлька. 17 лет.

Сонберг . Ложитесь на диван. (Юлька ложится, обняв Портрет Писателя). Вот так. На подушку. Головой ко мне. Что у вас случилось?

Юлька(спокойно и решительно). Я люблю великого человека. Сонберг (улыбаясь). Похвально. …Смело. Что же это за человек? Чем же он так велик?

Юлька. (Перечисляет, загибая пальцы). Он научил меня видеть и слышать людей, он научил меня думать и говорить, он подарил мне красочный мир, цвета и оттенки смыслов, он научил безошибочно чувствовать ложь и любую подделку в жизни!

Сонберг. Отрадно, что он дал вам хорошее воспитание. Это…ваш отец?

Юлька. Нет, мой отец умер, когда мне было одиннадцать лет.

Сонберг. Вот видите: ваше либидо не получило развития, потому что влечение к отцу не было реализовано. Это и послужило причиной появления симптомов. (Довольно потирая руки.) Расскажите мне подробнее о вашем отце.

Юлька. Я ничего не помню о нём.

Сонберг. Тогда, может, это ваш отчим, питающий к вам повышенный интерес?

Юлька(смеясь). Нет, у мен нет отчима.

Сонберг. Или это ваш маленький друг детства? Первые детские исследования, знаете… Тут даже разница полов не так важна…

Юлька. Друг детства? Денис? Он же совершенно туп, двух слов не мог связать. Нет, я никогда его не любила.

Сонберг (несколько теряя терпение). Так кто же он? Какой-нибудь актёр или певец?

Юлька. Да, певец особой эстетики.

Сонберг. Незаконченная эдипальная ситуация часто служит причиной того, что девочки влюбляются в певцов, актёров…

Сонберг. Не путайте моё чувство с сотворением кумиров, елейным идолопоклонничеством, растрёпанно-заплаканным фанатизмом или пылкой подростковой влюблённостью. Чтобы понять моё чувство, нужны: система высоких ценностей, недюжинная образованность и особый угол зрения.

Сонберг. Вы говорите несколько путано. Знаете, мне это напоминает, простите, какую-то секту. Чисто по-человечески я вам не рекомендую связывать себя с подобными организациями. Давайте лучше вернёмся к разговору о вашем отце. Здесь хотя бы можно нащупать какую-то почву.

Юлька. Про него мне совершенно нечего добавить. (Вскакивает с дивана и подбегает к Сонбергу.) Доктор, взгляните на портрет!

Сонберг (глядя на Портрет Писателя, растерянно). Не могу припомнить.

Юлька. Его образы стали именами нарицательными. Его имя знают даже те, кто не прочёл ни одной его книжки!

Сонберг. Так он – писатель?!

Юлька. Да, великий писатель, изменивший всю мировую литературу и эстетику!

Сонберг. (Хитро.) Человек искусства способен так переработать свои личные переживания, что они становятся притягательными для других. И тогда он получает от жизни всё, о чём мог только мечтать: деньги, мировое признание, любовь девушек…

Юлька.Да, его игра слов или заставляет преклоняться, или ставит в тупик. И моя книга о Нём. В ней уже двести восемьдесят семь страниц, а ещё не сказано самого главного.

Сонберг. Самый простой выход – сублимировать энергию либидо в творчестве.

Юлька. Нет, я просто хочу рассказать о своей любви сразу всем. Тогда мир расколется, как грецкий орех, и одна половина будет меня любить, другая – ненавидеть. Потому, что для некоторых Он как рыбная кость в горле.

Сонберг. Тридцать лет назад был у меня один пациент. Он всё мучился со своей рукописью. Сначала велел её сжечь, потом – просил не сжигать, «чтобы хоть когда-нибудь быть услышанным». А вскорости он умер.

Юлька. Очень жаль… (Пауза.) Посмотрите на портрет! Задумайтесь! В сознании каждого присутствует что-то от Него.

Сонберг (глядя на портрет). Вообще, знаете, у него очень знакомое лицо! Где-то в торопливом ожидании что-то бегло пролистывал. Засаленный журнал в очереди к зубному, портному, адвокату? Услужливо протянутую из темноты библиотечных полок увесистую книгу? С дребезжащим ожиданием добытый томик самиздата?

Юлька. А я уверена, что вы читали его произведения во всех перечисленных источниках!

Сонберг. Так вы любите его, потому, что он знаменит?

Юлька(громко, радостно). Нет, потому что он не побоялся сказать на весь мир, что любит меня! Что после этого мне может предложить любой другой — живой — человек?

Сонберг. Вы хотите сказать, что Он, к тому же, мёртв?!

Юлька. Да! Я была поражена не меньше вашего, когда узнала об этом.

Сонберг. Это очень жестоко, я сожалею. Если его уже нет, это сильно осложняет ситуацию. Живой кумир, скажем, поп-артист, мог бы уйти со сцены и кануть в Лету. Здесь же всё сложнее — нет никакой динамики, нет шансов на разочарование. Его смерть для данной ситуации — негативный фактор.

Юлька. Да. Он не имеет на неё никакого морального права. Умер — и всё! Бесповоротно, еще до моего рождения.

Сонберг. Может, вас просто избаловали в детстве, и в погоне за новыми ощущениями вы приучаете себя хотеть невозможного…

Юлька. В детстве?! В моём детстве лишь смерть баловала меня. Мои родные умирали один за другим — бабушка, тётя, отец. А тут еще и он. Его смерть была для меня совершенно невероятна и непонятна.

Сонберг. Я в этом вопросе не хочу быть и не буду нов. Счастье повсюду, оно — в простых вещах, нужно только захотеть его увидеть. (Задумчиво глядит в одну точку и поглаживает бородку.) А вы, на мой взгляд, упорно этого не желаете.

Юлька. (Подходит к Сонбергу.) Мне доводилось желать этого больше всего на свете! (Неожиданно изменившимся голосом, почти шёпотом). А я, доктор, даже боролась с Ним. Вы думаете, я не пыталась излечиться и стереть Его из мыслей? …Но все живые так похожи друг на друга, что норовят слиться в одно неотчётливое лицо.

Сонберг. У вас вообще были отношения хоть с кем-нибудь? Из живых…

Юлька. В детстве я полюбила человека из мира взрослых. Он – единственный был добрым со мной. Он был очень похож на Писателя. Но за его маской скрывалось предательство. Его секретарша была ему важнее, чем я.

Сонберг. И с тех пор вы не с кем не общались?

Юлька. Общалась… А вот недавно я познакомилась с Максом. И он был моей последней надеждой. Мне казалось, у нас много общего. А он изменил мне с безликой девицей, которая… Совсем другая.

Сонберг. Не исключено, что вы ещё встретите кого-то похожего на вашего писателя.

Юлька. Можно продолжить поиск, но мои шансы ничтожны. Великий Писатель – неповторим, а похожих людей слишком мало. Скажите, сколько человек, по-вашему, на сколько миллионов? Сколько тысяч лет пути? Вот, бесконечность. (Показывает дрожащей ладонью знак бегущей бесконечности.)

Сонберг. Сорвите повязку с глаз. Вы всего лишь предпочитаете одной слепоте другую. Именно, бесконечность. (Показывает локтем знак бесконечности.)

Сонберг (Резко.) И вас в вашем возрасте совершенно не интересует половая близость с мужчиной?

Юлька. Я вполне знаю, что это такое. Но в случае с ним это не имеет никакого значения. Это, можно сказать, лишнее.

Сонберг. Нарциссические неврозы, например Dementia praecox, характеризуются отсутствием стремления к сексуальному удовлетворению. Происходит переоценка объекта, объект может стать настолько могущественным, что может поглотить и заместить Я. Это же обречённость!

Юлька. У меня и на руке все линии говорят об обречённости, вот они говорят: «живёт химерами, живёт химерами»… Но пусть, ведь из всех химер эта — самая живительная… Из двух видов слепоты я выбираю особую, избранную, а не общую. Я выбираю повязку в виде венецианской маски, а не в виде носового платка.

Сонберг. Кажется, с внешним миром у вас отношения сложные. В вас нет системности и упорядоченности. Анальный характер у вас явно не получился.

Юлька(громко смеётся). Да, это уж точно! В таком мире никто не сможет быть лучше Его. А от Него, сами понимаете, не уйти и в посмертии!

Сонберг. Но вы же не сможете с ним общаться! Живое, человеческое общение, понимаете!

Юлька. Он часто приходит во снах и пытается рассказать о себе.

Сонберг. Такие навязчивые и свободные от искажений сновидения встречаются в основном у детей. Они дают прямое, неприкрытое исполнение желания. Вам просто очень хотелось его видеть.

Юлька. Что не исключает того, что и он очень хотел видеть меня!

Сонберг. Его влияние на вас очень сильно. Я начинаю думать, что это Месмер!

Юлька. Нет, у Него не встретишь показной мистики. Он верил только в жестокий и неотвратимый Фатум. В его текстах мы можем наблюдать безумие и величие героев, их силу и одновременно слабость, до такой степени переплетённые, что бывает невозможно разглядеть эту тонкую грань…

Сонберг. Ломброзо! Это же Ломброзо — психиатр, создавший труды, осветивший с принципиально новой точки зрения невыразимую грань между гениальностью и помешательством…

Юлька. Для многих он стал изобретателем нового языка, нового миропонимания.

Сонберг. Уж не наш ли это учитель?!

Юлька. Нет-нет. Они с Фрейдом всегда идут рядом, но параллельно, не пересекаясь, они вечные оппоненты. Ваш теоретик избегает духовных понятий, а сталкиваясь с ними и не имея возможности их обойти, он кидается в сторону, как обожжённый.

Сонберг. Кажется, я понял, кто он! Но что вы скажете по поводу самой концепции построения его самого знаменитого романа «Лолита»? Этот роман построен на теории нашего учителя. Он просто пропитан ей!

Юлька. Он обыгрывает Фрейда, насмехаясь.

Сонберг. Но не противоречит ему!

Юлька. Вашему учителю трудно противоречить, потому что он ничего не утверждает. Кстати, доктор, что такое любовь?

Сонберг. Я не знаю. (Спохватывается.) То есть я хотел сказать, что наука пока не дала определения…

Юлька. Мой любимый Писатель – единственный, кто писал о настоящей любви. Любови в идеале её архетипа. Никто ни до него, ни после не умел и не хотел этого. Остальные растоптали её нарочитым утилитаризмом и гордились этим. Все прочие писатели — каждый со своей стороны — убили обожествлённость и вместе с тем демоничность любви. Немногочисленные из более ранних пытались гореть, но редко. К тому же они все так неоспоримо бледны по сравнению с ним. Смешно ставить их фитильки рядом с его пожаром.

Сонберг. Воинствующий эстетизм! Ваша история стара как мир. Людям свойственно думать, что недоступное прекраснее обыденного. У идеалистических субъектов ярче проявляется неудовлетворённость культурой. Либидо способно вступать в войну с самим Роком.

Юлька. Пусть будет так. Кроме того, он образован, интеллектуален и проницателен… Он единственный сумел подцепить ту невидимую подводную часть айсберга моего «я-ощущения», которую до конца я боялась доверить даже самой себе. Он заставлял меня краснеть и плакать слезами умиления…

Сонберг. (слабым голосом). Я могу предложить психоаналитический гипноз, который, между прочим, сильно отличается от обычного. (Шёпотом, про себя.) Если бы меня кто-нибудь любил так! Как бы я хотел быть на его месте!

Юлька. Вопрос очень прост. Скажите: да или нет? Быть ли мне как все. Выходит, я правильно поняла: я должна стать обычной, средней во всем и даже в своей слепоте, я должна научиться обманываться? Опять все общее, опять — добро пожаловать в стадо! Учиться не понимать, не замечать! (Возбуждённо кричит и размахивает руками.) Годами мой любимый Писатель учил меня быть зрячей, а эти люди опять хотят сделать меня слепой! (Уходит.)

Сонберг (в зал). Возможно, это ещё не изученный случай! Как бы я хотел, чтобы меня любили так!

Сонберг молчит и смотрит Юльке вслед широко раскрытыми, увлажнившимися глазами.

Картина 18

Смерть Писателя, Сонберг.

В кабинете Сонберга появляется Смерть Писателя.

Смерть Писателя. А Юлька у вас?

Сонберг. Кто?

Смерть Писателя. Юлька.

Сонберг. А-а-а, девушка, которая мне всё время кого-то напоминала. Да-да. Она только что ушла домой упокоенной, простите, я хотел сказать: успокоенной.

Картина 19

Картина 20

Картина 21

Хор взрослых, Хор детей.

Зажигается свет. На сцене стоит Юлькин стол, заваленный книгами и исписанными листами бумаги. Поверх листов лежит раскрытая Юлькина тетрадь. Из разных сторон сцены по нескольку человек появляются Хор взрослых и Хор детей. Они полукругом встают возле стола.

Хор взрослых. Здесь тетрадь какая-то.

Хор детей. Она открыта – значит можно почитать! (Несколько участников Хора детей начинают листать Юлькину тетрадь.)

Хор взрослых.Посмотрите! Посмотрите! Тут вписаны наши…

Хор детей (резко, капризно).…И наши…

Хор взрослых....Имена. Такое ощущение, что она просто над нами насмехается!

Конец пьесы

Занавес

[1] Мальчик. M-le, который теперь час?

[2] Гувернантка. Без двух минут двенадцать.

[3] Мальчик. Тогда я предлагаю отправиться в Адмиралтейский сад. Там уже появляются первые бабочки. Вчера я видел двух.

[4] Гувернантка. Но мы собирались погулять на дворцовой набережной, чтобы послушать, как стреляет пушка.

[5] Мальчик. Нет, я предлагаю посетить сначала Адмиралтейский сад, а затем выйти на набережную.

[6] Гувернантка. Хорошо, сэр.

Юлия Реутова

НАСМЕШКА

Философская пьеса

Действующие лица

Писатель. Интеллигентный мужчина 55-ми лет.

Призрак Писателя. Интеллигентный мужчина 55-ти лет.

Жена Писателя. Строгая, элегантная женщина 55-ти лет.

Гувернантка. Француженка. Полная строгая женщина лет 40. На ней платье по моде начала ХХ века.

Мать Юльки. Строгая женщина с короткими осветлёнными волосами. Одета в деловой костюм. Её возраст – после 40.

Первая секретарша Артура Валентиновича.Высокая блондинка с длинными, вьющимися волосами. Возраст: 25-27 лет.

Вторая секретарша Артура Валентиновича. Высокая брюнетка с причёской каре. Возраст: 27-29 лет.

Музыканты рок-группы. Несколько человек. Одеты примерно также, как Макс.

Почтальон.Мужчина 40 лет. Одет так, как одевались почтальоны в Европе в 40-х годах ХХ века. Весь в пыли, уставший.

Портрет Писателя.

Бабочка в комнате Писателя.

Паук Устин.

Обезьяна Марфа.

Сонм мерцающих бабочек.

Хор взрослых.По действиям костюмы участников меняются.

Хор детей.

Действие первое

Картина 1

Писатель, Жена Писателя, Юлька, Паук Устин, Бабочка.

Медленно зажигается свет. Тысячи книжных листов кружатся в вихре. Дорогой гостиничный номер. Писатель сидит за столом и что-то бегло пишет на маленьких карточках, затем вычёркивает и кидает карточки на пол. В углу справа, за печатной машинкой сидит Жена Писателя и печатает те фразы, которые диктует Писатель.

Писатель. Рыжевато-русые волосы.

Жена Писателя (повторяет и печатает). Рыжевато-русые волосы…

Писатель. Прозрачные пустые глаза.

Жена Писателя. Бессмысленные, пустые глаза.

Писатель. …Кошачьи скулы.

Жена Писателя. Какие скулы?

Писатель (растерянно). ...Немного кошачьи скулы. Ну как тебе объяснить?

Жена Писателя. Хорошо – кошачьи. Вообще-то так не говорят. Но если это нет возможности выразить по-другому…

Писатель. Нет абсолютно никакой возможности… (Резко.) Невыразимо. (Медленно, нежно.) Большой рот. Ярко-красные губы - липкие и блестящие, как облизанный леденец.

Жена Писателя (скороговоркой, печатая). Большие ярко-красные губы, как облизанный леденец.

Писатель. Бесстыдная, играющая улыбка.

Жена Писателя. Бесстыдно играющая улыбка…

На сцене появляется Юлька. Она заворожено кружится, будто в медленном танце. На её лице невыразимая улыбка.

Писатель (быстро, прищурившись). Тонкие руки и ноги с коричнево-рыжим загаром. Клетчатое платьице с узким лифом и широкой юбкой и кружащимися складками… (Немного исступлённо.) Серо-розовая клетка… Видны выпирающие ключицы…

Жена Писателя. Подожди. Я не успеваю.

Писатель (продолжая). …Ободранные колени – опять много бегала, не смотрела под ноги… Носки, начинающиеся чуть ниже белесого шрама на икре и заканчивающиеся сборками… Очень мешают в сильно изношенных сандалиях… (Хватается за голову.) Нет, это нестерпимо.

Юлька исчезает.

Жена Писателя. Очень убедительный образ. Кто-то из твоих студенток в колледже?

Писатель. С чего ты взяла? Они же так стары: закоченелые истуканы, у них бледная ливерная кожа, тяжёлые зады…

Жена Писателя (стараясь быть весёлой). Да? А я вчера в конторе встретила профессора Бергсона. Так он говорил, что ты ходишь на переменах и «рыщешь» глазами среди студенток.

Писатель. Естественно, мне же нужна натура: жесты, жаргон. Но она совсем ещё девочка!

Жена Писателя. Уж не дочка ли наших бывших соседей - пятиклассница с бесцветными газами и черными ресницами?

Писатель (с восторгом). …Сурьмяные как бабочкино крыло! (Задумывается. Пауза). Бывают похожие, но если даже несколько сложить вместе, и то не получится что-то законченное, определённое. Среди прохожих моей жизни абсолютно её не бывает никогда.

В комнату влетает бабочка. Писатель обрадованно вскакивает.

Но я, кажется, знаю, что делать!

Жена Писателя. Что ты задумал?

Писатель хватает свой сачок и пытается поймать бабочку. Он бегает по комнате, но вскоре устаёт и хватается за сердце. Но, наконец, всё же ловит бабочку.

Писатель (жене). Всего лишь покормить Устина. (Пауку.) Устин, Устин, голубчик!

По паутине в центре комнаты спускается паук Устин. Писатель кладёт ему бабочку на паутину. Паук начинает радостно есть.

Мой бархатный друг! (Чешет пауку брюшко).

Жена Писателя. Ты так и не сказал, что ты задумал?

Писатель. Ты о чём?

Жена Писателя. О той, что «совсем ещё девочка».

Писатель. Я написал о ней книгу. И она будет существовать. (Собирает на столе исписанные карточки.) Вот. Отнеси рукопись в издательство.

Жена Писателя. Хорошо, я отнесу. (Уносит рукопись.)

Писатель садится за стол довольный. Вдруг лицо его искажается от боли. Он хватается за сердце и падает в обморок. В этот момент возвращается Жена, она подбегает к Писателю, поднимает его и с силой дотягивает его на себе до дивана и укладывает. Кладёт на голову компресс.

Писатель (слабым голосом). Боль под лопаткой.

Жена Писателя. Может, сердце? Я пойду за доктором.

Писатель. Сегодня выходной, никого не найдёшь.

Жена Писателя. Наш сосед, кажется, доктор!