Анна Ахматова. Худ. Д. Бушен. 1914 г.

ГОСТЬ

Всё как раньше: в окна столовой

Бьется мелкий метельный снег,

И сама я не стала новой,

А ко мне приходил человек.

Я спросила: «Чего же ты хочешь?»

Он сказал: «Быть с тобой в аду».

Я смеялась: «Ах, напророчишь

Нам обоим, пожалуй, беду».

Но, поднявши руку сухую,

Он слегка потрогал цветы:

«Расскажи, как тебя целуют,

Расскажи, как целуешь ты».

И глаза, глядевшие тускло,

Не сводил с моего кольца.

Ни один не двинулся мускул

Просветленно-злого лица.

О, я знаю, его отрада —

Напряженно и страстно знать,

Что ему ничего не надо,

Что мне не в чем ему отказать.

1 января 1914

* * *

После ветра и мороза было

Любо мне погреться у огня.

Там за сердцем я не уследила,

И его украли у меня.

Новогодний праздник длится пышно,

Влажны стебли новогодних роз,

А в груди моей уже не слышно

Трепетания стрекоз.

Ах! не трудно угадать мне вора,

Я его узнала по глазам.

Только страшно так, что скоро, скоро

Он вернет свою добычу сам.

Январь 1914

* * *

Смеркается, и в небе темно-синем,

Где так недавно храм Ерусалимский

Таинственным сиял великолепьем,

Лишь две звезды над путаницей веток,

И снег летит откуда-то не сверху,

А словно подымается с земли,

Ленивый, ласковый и осторожный.

Мне странною в тот день была прогулка.

Когда я вышла, ослепил меня

Прозрачный отблеск на вещах и лицах,

Как будто всюду лепестки лежали

Тех желто-розовых некрупных роз,

Название которых я забыла.

Безветренный, сухой, морозный воздух

Так каждый звук лелеял и хранил,

Что мнилось мне: молчанья не бывает.

И на мосту, сквозь ржавую решетку

Просовывая руки в рукавичках,

Кормили дети пестрых жадных уток,

Что кувыркались в проруби чернильной.

И я подумала: не может быть,

Чтоб я когда-нибудь забыла это.

И если трудный путь мне предстоит,

Вот легкий груз, который мне под силу

С собою взять, чтоб в старости, в болезни,

Быть может, в нищете – припоминать

Закат неистовый, и полноту

Душевных сил, и прелесть милой жизни.

1914-1916 – <Июнь> 1940

* * *

В последний раз мы встретились тогда

На набережной, где всегда встречались.

Была в Неве высокая вода,

И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,

Что быть поэтом женщине – нелепость.

Как я запомнила высокий царский дом

И Петропавловскую крепость! —

Затем что воздух был совсем не наш

А как подарок Божий – так чудесен.

И в этот час была мне отдана

Последняя из всех безумных песен.

Январь 1914

* * *

Как ты можешь смотреть на Неву,

Как ты смеешь всходить на мосты?..

Я недаром печальной слыву

С той поры, как привиделся ты.

Черных ангелов крылья остры

Скоро будет последний суд,

И малиновые костры,

Словно розы, в снегу цветут.

Начало 1914 года, Петербург

РАЗЛУКА

Вечерний и наклонный

Передо мною путь.

Вчера еще, влюбленный,

Молил: «Не позабудь».

А нынче только ветры

Да крики пастухов,

Взволнованные кедры

У чистых родников.

Февраль 1914

* * *

Углем наметил на левом боку

Место, куда стрелять,

Чтоб выпустить птицу – мою тоску

В пустынную ночь опять.

Милый! не дрогнет твоя рука.

И мне недолго терпеть.

Вылетит птица – моя тоска,

Сядет на ветку и станет петь.

Чтоб тот, кто спокоен в своем дому,

Раскрывши окно, сказал:

«Голос знакомый, а слов не пойму», —

И опустил глаза.

31 января 1914, Петербург

* * *

Чернеет дорога приморского сада,

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нем говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями…

Гулять, целоваться, стареть…

И легкие месяцы будут над нами,

Как снежные звезды, лететь.

<Март> 1914

* * *

«Где, высокая, твой цыганенок,

Тот, что плакал под черным платком,

Где твой маленький первый ребенок,

Что ты знаешь, что помнишь о нем?»

«Доля матери – светлая пытка,

Я достойна ее не была.

В белый рай растворилась калитка,

Магдалина сыночка взяла.

Каждый день мой – веселый, хороший,

Заблудилась я в длинной весне,

Только руки тоскуют по ноше,

Только плач его слышу во сне.

Станет сердце тревожным и томным,

И не помню тогда ничего,

Все брожу я по комнатам темным,

Все ищу колыбельку его».

11 апреля 1914, Петербург

* * *

Не убил, не проклял, не предал,

Только больше не смотрит в глаза.

И стыд свой темный поведал

В тихой комнате образам.

Весь согнулся, и голос глуше,

Белых рук движенья верней…

Ах! когда-нибудь он задушит,

Задушит меня во сне.

<26 апреля> 1914

* * *

Мне не надо счастья малого,

Мужа к милой провожу

И довольного, усталого

Спать ребенка уложу.

Снова мне в прохладной горнице

Богородицу молить…

Трудно, трудно жить затворницей,

Да трудней веселой быть.

Только б сон приснился пламенный,

Как войду в нагорный храм,

Пятиглавый, белый, каменный,

По запомненным тропам.

Май 1914, Петербург

* * *

Не в лесу мы, довольно аукать, —

Я насмешек таких не люблю…

Что же ты не приходишь баюкать

Уязвленную совесть мою?

У тебя заботы другие,

У тебя другая жена…

И глядит мне в глаза сухие

Петербургская весна.

Трудным кашлем, вечерним жаром

Наградит по заслугам, убьет.

На Неве под млеющим паром

Начинается ледоход.

Весна 1914, Петербург