Выразительное чтение стихотворения «Прозаседавшиеся»

Бюрократизм при советской власти был возведен в абсолют. Именно этому нелицеприятному явлению поэт в 1922 году посвятил свое знаменитое стихотворение. Поэту действительно приходилось неделями бегать по различным главкам, чтобы решить простейшие бытовые и творческие вопросы. И именно подобные «походы», часто заканчивавшиеся фиаско, послужили поводом для того, чтобы накопившееся раздражение выплеснулось в сатирическое произведение, ставшее литературным памятником советской эпохи.

Начинается это произведение вполне буднично и обычно, показывая деловую активность различных слоев населения, представители которых спешат по своим делам. Их ждет масса работы, однако вскоре выясняется, что вся она связана с никому не нужной бумажной волокитой. Однако настоящим бичом общества являются всевозможные заседания, которые отнимают массу времени не только у их участников, но и рядовых граждан, вынужденных обратиться в то или иное учреждение для решения действительно важных вопросов.

«Исколесишь сто лестниц. Свет не мил», — именно такие ощущения вызывает у Маяковского необходимость искать очередного чиновника, который оказывается настолько неуловимым, что застать на месте в рабочее время его попросту не представляется возможным. Выслушивая очередные отговорки секретаря и ссылки на то, что требуемая персона ушла на очередное заседание, поэт, а в месте с ним тысячи советских граждан вынуждены вновь бегать по коридорам учреждения в надежде все же разыскать пропажу. И когда рабочий день уже близится к завершению, оказывается, что поинтересоваться дислокацией до сих пор не вернувшегося чиновника уже просто не у кого. «Через час: ни секретаря, ни секретарши нет — голо!», — с сарказмом отмечает поэт, сообщая читателю, что даже люди, призванные отвечать на вопросы многочисленных посетителей, вынуждены уйти на заседание.

Выразительное чтение стихотворения «Сергею Есенину»

Стихотворение «Сергею Есенину» написано по грустному поводу. Оно посвящено трагическому уходу талантливого русского поэта Сергея Александровича Есенина из жизни в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер». Гибель его в расцвете лет и творческих сил была неожиданной и непонятной для большинства горячих поклон­ников этого уникального поэтического дарования. Слухи об этом в народе ходили самые разные. Официальной версией события стало самоубийство. При этом в качестве одного из основных доказательств приводились написанные кровью са­мого поэта прощальные есенинские стихи, творческая манера которых практически не оставляет сомнений в подлинности авторства.

Стихотворение не поминальное, а полемичное. В.В. Маяковский целенаправленно стремился парализовать действие прощальных есенинских стихов, сделать есенинский выход из создавшихся жизненных проблем неинтересным, подчеркнуть вместо легкой красивости смерти красоту жизни, строительства нового мира. Несмотря на то, что поэта тоже многое не устраивало в современной ему действительности, он продолжал славить радости бытия и оптимистический на­строй труднейшего марша в коммунизм.

Символично, что лирический герой В.В. Маяковского об­ращается к С.А. Есенину как к живому, пытаясь даже вме­шаться в роковой ход трагических событий, остановить ужас­ный план, задуманный Сергеем самоубийства. Говоря о С.А. Есенине, В.В. Маяковский не пытается за­вуалировать тему пьянства. Однако он одну за одной отверга­ет расхожие в то время попытки объяснить причины этого са­моубийства.

VI. Итоги занятия

Интервью с Маяковским.

1. Почему вы пишете именно так - некрасиво, неэстетично, жестко?

Я пишу об этом, потому что это есть. А пишу так, потому что так говорят люди времени, и пишу для того, чтобы избавить мир от пороков и язв и приблизить будущее, «коммунистическое далеко».

2. Почему так много ваших стихов посвящено злобе дня.

Я - борец за счастье людей, за революцию. Я представляю себя полководцем, принимающим парад войск. Войска - это вся моя поэзия. Я не знаю, будут ли мои стихи живы в будущем, будут ли их читать или они будут восприниматься лишь как факт истории. Но я уверен, что своими стихами приближаю это самое будущее, борясь с грубостью, хамством, хулиганством, болезнями, врагами нового общества.

VII. Домашнее задание

Л. 5, С.300 – 338

Владимир Маяковский

«А вы смогли бы?»

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

«Послушайте!»

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плевочки
жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит —
чтоб обязательно была звезда! —
клянется —
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

«Прозаседавшиеся»

Чуть ночь превратится в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в глав,
кто в ком,
кто в полит,
кто в просвет,
расходится народ в учрежденья.
Обдают дождем дела бумажные,
чуть войдешь в здание:
отобрав с полсотни —
самые важные!-
служащие расходятся на заседания.

Заявишься:
«Не могут ли аудиенцию дать?
Хожу со времени она».-
«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать —
объединение Тео и Гукона».

Исколесишь сто лестниц.
Свет не мил.
Опять:
«Через час велели прийти вам.
Заседают:
покупка склянки чернил
Губкооперативом».

Через час:
ни секретаря,
ни секретарши нет —
голо!
Все до 22-х лет
на заседании комсомола.

Снова взбираюсь, глядя на ночь,
на верхний этаж семиэтажного дома.
«Пришел товарищ Иван Ваныч?» —
«На заседании
А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».

Взъяренный,
на заседание
врываюсь лавиной,
дикие проклятья дорогой изрыгая.
И вижу:
сидят людей половины.
О дьявольщина!
Где же половина другая?
«Зарезали!
Убили!»
Мечусь, оря.
От страшной картины свихнулся разум.
И слышу
спокойнейший голосок секретаря:
«Оне на двух заседаниях сразу.

В день
заседаний на двадцать
надо поспеть нам.
Поневоле приходится раздвояться.
До пояса здесь,
а остальное
там».

С волнением не уснешь.
Утро раннее.
Мечтой встречаю рассвет ранний:
«О, хотя бы
еще
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!»

Письмо Татьяне Яковлевой
В поцелуе рук ли,
губ ли, в дрожи тела
близких мне
красный цвет
моих республик
тоже должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелками разукрасьте,
потягиваясь, задремлю,

сказав - тубо - собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
с бровью брови,
дай про этот

важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих людей
дремучий бор,
вымер город заселенный,
слышу лишь

свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молний поступь,
гром ругней

в небесной драме,-
не гроза, а это
просто ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски,-
я взнуздаю, я смирю
чувства отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдет коростой,
но радость неиссыхаемая,
буду долго, буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность, жены, слезы...
ну их!- вспухнут вехи,
впору Вию.
Я не сам, а я ревную
за Советскую Россию.
Видел на плечах заплаты,
их чахотка лижет вздохом.
Что же, мы не виноваты -
ста мильонам было плохо.
Мы теперь к таким нежны -
спортом выпрямишь не многих,-
вы и нам в Москве нужны,
не хватает длинноногих.
Не тебе, в снега и в тиф
шедшей этими ногами,
здесь на ласки выдать их
в ужины с нефтяниками.
Ты не думай, щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда, иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это оскорбление

на общий счет нанижем.
Я все разно тебя
когда-нибудь возьму -
одну или вдвоем с Парижем.

Письмо товарищу Кострову
из Парижа о сущности любви
Простите
меня,
товарищ Костров,
с присущей
душевной ширью,
что часть
на Париж отпущенных строф
на лирику
я
растранжирю.
Представьте:
входит
красавица в зал,
в меха
и бусы оправленная.
Я
эту красавицу взял
и сказал:
- правильно сказал
или неправильно?-
Я, товарищ,-
из России,
знаменит в своей стране я,
я видал
девиц красивей,
я видал
девиц стройнее.
Девушкам
поэты любы.
Я ж умен
и голосист,
заговариваю зубы -
только
слушать согласись.
Не поймать
меня
на дряни,
на прохожей
паре чувств.
Я ж
навек
любовью ранен -
еле-еле волочусь.
Мне
любовь
не свадьбой мерить:
разлюбила -
уплыла.
Мне, товарищ,
в высшей мере
наплевать
на купола.
Что ж в подробности вдаваться,
шутки бросьте-ка,
мне ж, красавица,
не двадцать,-
тридцать...
с хвостиком.
Любовь
не в том,
чтоб кипеть крутей,
не в том,
что жгут угольями,
а в том,
что встает за горами грудей
над
волосами-джунглями.
Любить -
это значит:
в глубь двора
вбежать
и до ночи грачьей,
блестя топором,
рубить дрова,
силой
своей
играючи.
Любить -
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его,
а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.
Нам
любовь
не рай да кущи,
нам
любовь
гудит про то,
что опять
в работу пущен
сердца
выстывший мотор.
Вы
к Москве
порвали нить.
Годы -
расстояние.
Как бы
вам бы
объяснить
это состояние?
На земле
огней - до неба...
В синем небе
звезд -
до черта.
Если бы я
поэтом не был,
я б
стал бы
звездочетом.
Подымает площадь шум,
экипажи движутся,
я хожу,
стишки пишу
в записную книжицу.
Мчат
авто
по улице,
а не свалят наземь.
Понимают
умницы:
человек -
в экстазе.
Сонм видений
и идей
полон
до крышки.
Тут бы
и у медведей
выросли бы крылышки.
И вот
с какой-то
грошовой столовой,
когда
докипело это,
из зева
до звезд
взвивается слово
золоторожденной кометой.
Распластан
хвост
небесам на треть,
блестит
и горит оперенье его,
чтоб двум влюбленным
на звезды смотреть
из ихней
беседки сиреневой.
Чтоб подымать,
и вести,
и влечь,
которые глазом ослабли.
Чтоб вражьи
головы
спиливать с плеч
хвостатой
сияющей саблей.
Себя
до последнего стука в груди,
как на свиданье,
простаивая.
прислушиваюсь:
любовь загудит -
человеческая,
простая.
Ураган,
огонь,
вода
подступают в ропоте.
Кто
сумеет совладать?
Можете?
Попробуйте...