Из репертуара китайского театра

Осенняя река

Девушке необходимо переехать реку, чтобы встретиться со свои возлюбленным, а старый лодочник-перевозчик, хоть и со­чувствует девушке, но, подсмеиваясь про себя над ее тороп­ливостью, нарочно задерживает переезд. Долго торгуется о цене, отказывается и уезжает, потом вновь возвращается и берет цену меньшую, чем та, на которую соглашалась девушка. Лодки, конечно, нет, есть только весло, но, причалив к бе­регу, старик тем не менее привязывает эту несуществующую лодку несуществующей веревкой к несуществующему колышку.

Осторожно переводит девушку в лодку по несуществующей доске. Пробует оттолкнуться веслом. Лодка ни с места. По-видимому, села на мель. Старик старательно разувается, хотя его обувь продолжает оставаться на ногах. Лезет в воду. Якобы подымает нос лодки. Девушка приседает, так как опус­тилась корма. Никакой мели не обнаружено. Тут только старик замечает, что забыл отвязать веревку от колышка. Он идет к тому месту, куда втыкал колышек, отвязывает веревку, возв­ращается и ногой отпихивает лодку от берега. Девушка быст­рыми и мелкими шагами бежит спиной по диагонали в глубь сцены. На ее лице ужас. Что она будет делать, оказавшись одна в лодке, среди реки, в то время как перевозчик с вес­лом остался на берегу.

Но перевозчик делает движение руками, как будто дергая веревку. Девушка, качнувшись как бы от толчка, останавлива­ется. Оказывается, конец веревки оставался в руках у пере­возчика. Он опять пошутил над влюбленной, спешащей к своему милому, и теперь, весело сматывая веревку, притягивает лод­ку обратно.

Девушка такими же быстрыми и мелкими шажками возвращает­ся. Взяв весло, перевозчик прыгает в лодку. Она закачалась. И девушка и старик попеременно приседают и выпрямляются. Он на носу, она - на корме. Затем перевозчик отталкивается от берега, и на некотором расстоянии друг от друга оба де­лают несколько широких кругов по сцене. Это они плывут че­рез очень широкую реку. Старик гребет веслом то с левой, то с правой стороны, а девушка помахивает шелковым шарфом, изо­бражая ветер. Наконец лодка делает последний круг, исчезая за кулисой.

Дуэль в темноте

На постоялом дворе, на перепутье трех дорог, остановился телохранитель опального генерала. Он следует за своим нача­льником, опасаясь за его жизнь. Хозяин гостиницы укладывает его спать. Уходя, тушит свечу.Это означает, что в помеще­нии, где заснул постоялец, стало совершенно темно.

Но хозяину гостиницы постоялец внушает подозрение, так как ему кажется, что тот имеет дурные намерения в отношении генерала, которому хозяин сочувствует и который находится в той же гостинице, но в другой комнате. Хозяин решает уби­ть подозрительного постояльца. Он должен проникнуть в его помещение.

Под музыку, в воображаемой темноте, осторожно крадучись, начинает актер эту сцену. Тщательно нащупывает дверь, пыта­ется ее приоткрыть. Убедившись, что скрип может его выдать, он смазывает маслом петли и входит в комнату, как осторожное и умное животное. «В темноте» он приближается к ложу, где спит телохранитель генерала. Тот, услышав какой то шорох, бе­сшумно вскочил. Ни тот, ни другой из-за темноты не видят друг друга, но оба чувствуют в темноте присутствие смертель­ного врага. Ни звуком, ни шумом, ни шорохом не должны они выдать себя - и тем самым указать противнику свое местона­хождение. В абсолютной темноте и в абсолютной тишине, с об­наженным оружием нащупывают они друг друга, чтобы уничто­жить. Один угадывает намерения другого. Они состязаются в ловкости, хитрости и выносливости. Это поединок не только физический, но и психологический. Это «война нервов», причем курьезно то, что в самом напряженном состоянии находятся не­рвы зрителя, следящего с затаенным дыханием за действиями двух вооруженных людей, преследующих друг друга в абсолютной темноте. О том, что сцена освещена, зритель давно забьл. Де­ло кончается тем, что шум, производимый противниками, поднял опального генерала, спавшего по соседству. Он появляется и, в свою очередь, обнажив шпагу, принимается в «темноте» искать злодеев. Свеча, принесенная хозяином, разъясняет недоразуме­ние.

Из репертуара индийского театра

Игра в мяч

Во время гастролей в Советском Союзе индийский ансамбль «Дарпан» показал великолепную пантомимическую сюиту - «Приключения принца Ясовармана». История трогательной люб­ви юноши и его благородных деяний передана с волнующим оча­рованием. Как необычно и одухотворенно раскрыто зарождение любви героев с помощью, казалось бы, простого приема: герои перебрасываются мячом.

Доведенная до технического совершенства, полная плени­тельной грации, игра воображаемым мячом покоряет зрителей. Мяч как бы обретает одушевленность. Словно живой, «перепар­хивает» он от юноши к девушке, от нее - снова к юноше.

Сначала мяч совершает длинные перелеты из края в край сцены то будто радугой, то по прямой. Потом радуга все больше сокращается, словно ее укорачивает какая-то неведомая сила. Все движения влюбленных строжайше подчинены четкому ритму: удары барабанов оттеняют каждый бросок и каждое дви­жение-касание мяча руками. Все ближе и ближе молодые люди. Уже не двумя руками, а из ладони в ладонь, с трепетной неж­ностью, передают мяч - покровитель влюбленных...

Из репертуара Марселя Марсо

Ваятель масок

Мим изображает мастера, который увлеченно лепит различ­ные маски; каждую он примеряет перед воображаемым зеркалом - хороша ли?

Вот Бип смастерил новую маску. Натянул ее на свое лицо словно противогаз. Зрители увидели маску глупца - улыбка до ушей, две щелки сонных глаз, предельное выражение тупос­ти. При этом традиционно набеленное лицо артиста удивитель­но помогло создать иллюзию застывшей фактуры маски.

Ваятель на минутку вообразил себя разгулявшимся на кар­навале в новой маске. Расхлябанные движения артиста - под стать облику глупца. И позабавит же такая маска веселящих­ся людей!

Но хватит, пора ее снимать. Однако не тут-то было: мас­ка словно издеваясь над своим творцом, не желает сниматься. И здесь происходит чудо, чудо актерского мастерства. На лице Марсо застыла идиотская улыбка глупца, а его мятущие­ся движения трагичны, полны отчаянных попыток избавиться от обличья, будто намертво приставшего к лицу...

...контраст между исступленными жестам ваятеля и засты­вшей, хохочущей маской, созданной мимикой актера, так же поразителен... Отчаянная борьба Бипа с маской глупца, приб­лижающая Марсо к философскому обобщению, оканчивается побе­дой человека: он сорвал с себя ненавистную маску.

Ломбард

Ломбард. Казалось, нет более прозаического заведения, бо­лее невыразительного места действия, более незавидного пред­лога для создания увлекательного сценического зрелища. А если прибавить, что в этом ломбарде не произносят ни единого слова, то трудно себе вообразить, что здесь можно испытать одно из наиболее сильных эстетических переживаний...

Вообразите себе пустую полутемную сцену с одной длинной и унылой скамьей, вроде тех, что встречаются на заброшенных провинциальных станциях или на окраинных бульварах большого города.

Слева стойка, за которой восседают два манекенообразных персонажа с равнодушными, неподвижными лицами - это оценщик и скупщик ломбарда, чьи силуэты, напоминающие хищных птиц, словно сошли с литографий Домье.

Один за другим появляются клиенты. За их внешним обличь­ем, по их повадкам и походкам, мы уже угадываем удары судь­бы, которая загнала их сюда, в этот пустой, холодный зал, в это последнее прибежище для всех путешествующих на край ночи.

Одни скрывают трагедию нищеты за внешней бравадой. Дру­гие стараются прошмыгнуть как бы незамеченными. Третьи пря­чутся за маской равнодушия, как вот этот посетитель в пот­репанном пальто с поднятым воротником, уткнувшись в книгу, - он читает ее не отрываясь, примостившись на краю скамьи.

В томительном молчании образуется очередь - в ней мы мо­жем разглядеть робкую, кутающуюся в рваный платок молодую женщину со скорбным выражением лица, босяка со следами бы­лой элегантности, напоминающего барона из горьковского «На дне», мужчину атлетического телосложения с перебитым носом, что явно свидетельствует о его боксерсокм прошлом, тощую долговязую фигуру музыканта с футляром скрипки; на его набеленном лице лунатика и визионера рельефно выделяется тра­гический излом черных бровей, напоминающий какую-то давно знакомую гримассу не то поломанной детской игрушки, не то паяца из ярмарочных балаганов.

Все посетители застыли в ожидании, пока не опустится со стуком деревянный молоток в руках оценщика, чей высокий че­рный цилиндр пародирует то ли униформу факельщика, то ли головной убор одного из бессмертных скряг Диккенса.

Первой подходит, приниженно и боязливо, молодая женщина. Она стягивает с пальца обручальное кольцо - это, очевидно, ее последняя драгоценность. Оценщик протягивает за кольцом свою костлявую длинную руку, но вдруг все замирает в паузе - и начинается волшебное превращение...

Музыка резко меняет мелодию и ритм.

Женщина выбегает на середину сцены. Она выпрямляется, как бы молодеет...

Все персонажи молниеносно путем нехитрых изменений аксе­ссуаров и деталей костюмов трансформируются...

И вот перед нами уже не пустынный зал ломбарда, а ожив­ленная аллея городского парка, где прогуливаются влюбленные пары. Наша героиня, сбросившая с себя поношенный платок, застыла в объятиях молодого парня в полосатой фуфайке. Это весна любви, это счастье. Он нежно надевает ей кольцо на палец.

Но что это? Издали доносится тревожный сигнал трубы, глу­хая дробь барабанов...

Это приближается война.

И вот уже беспечные фланеры превратились в марширующих солдат, уходящих на фронт по бесконечной пыльной дороге...

И бежит вслед за своим возлюбленным молодая женщина, бе­жит, спотыкаясь и простирая руки вслед отряду, исчезающему в темноте.

Мечутся лучи прожекторов... силуэты солдат в бою... сме­ртельная схватка в окопе... труп молодого парня на опустев­шем поле боя... крик отчаяния молодой вдовы... и проклятие войне в этих вздымающихся к небу сжатых кулаках, как гравю­ра Кете Кольвиц…

И снова все возвращается в холодный ломбард...

Закутавшаяся в рваный платок, смиренно протягивает женщи­на кольцо - последнее воспоминание о счастье, о жизни, о любви.

Так же неподвижно застыли фигуры на скамье.

Со звоном падает кольцо на чашку весов, и жалкие гроши выдает женщине бесстрастный, истуканообразный оценщик.

Очередь за парнем атлетического сложения. Он также про­тягивает последнее, что у него осталось, - пару боксерских перчаток.

Гонг - и мы переносимся на ринг, в атмосферу, накален­ную до предела азартом.

Опять путем несложной метаморфозы все персонажи превра­щаются в зрителей этого состязания.

На ринге - он, молодой, преуспевающий боксер... Раунд за раундом идет он к победе.

Но сговор менеджеров приводит к трагической развязке. В перерывах между схватками мы замечаем темные махинации де­льцов, и вот уже противник запрещенным ударом выводит бойца из строя, делает его калекой. Окончилась спортивная карьера. Ушла слава... Наступила нищета...

И ничего не осталось, кроме пары перчаток, которую даже не хотят брать в заклад хищники из ломбарда.

Так жизнь за жизнью, биография за биографией, обрисован­ные мимолетными штрихами, одна за одной проходят перед нами...

И вот изможденный скрипач, перед тем как отдать свою ск­рипку оценщику, играет на ней последний волшебный вальс...

И кружатся, кружатся пары в прощальном танце, переживая еще раз мимолетные радости жизни...

Но захлопнулся черный футляр, как крышка гроба, и скрип­ка ушла в тайники ломбарда. Опустел зал. И только тогда медленно поднимается со скамьи единственный оставшийся посе­титель, уткнувшийся в книгу и не принимавший участия во всей этой фантасмагории. Дочитав последнюю страницу, отдает он свое единственное сокровище - книгу бесстрастным чинов­никам ломбарда, равнодушным, как смерть, как судьба.

Бродячий акробат

Он умеет делать все, что требуется от циркача: и выжима­ть тяжелую штангу, и глотать шпагу, и ходить по проволоке. Все это дается ему нелегко: штанга вот-вот придавит его своей тяжестью, шпага, чего доброго, пронзит ему пищевод. Но самое страшное впереди. Вот он натягивает проволоку, пр­икрепляет ее к двум шестам, проверяет, крепко ли она натянута. Затем поднимается на руках по шесту вверх. И вот он наверху. Он победоносно салютует зрителям, сидящим внизу. И начинает свой рискованный номер. Ему боязно, но он стара­ется скрыть свой страх под маской бравады. Вот он ставит ногу на проволоку, нога дрожит мелкой дрожью, лицо еще сох­раняет улыбку. Но нога дрожит все больше, и самоуверенная улыбка все чаще сменяется выражением ужаса. Он отдергивает ногу обратно, чтобы отдышаться и набраться храбрости. Однако надо работать, публика в нетерпении. Каждый шаг стоит ему невероятных усилий воли. Вот-вот он сорвется, потеряв равновесие. Где-то посредине проволоки он едва удержал баланс, к ужасу зрителей, на этот раз не воображаемых, а тех, что сидят и смотрят на Марсо из темноты зрительного зала, - так сильна иллюзия. Но вот опасность преодолена. Акробат осмелел. Несколько раз он смело подпрыгивает обеими ногами на прогибающейся проволоке, соскакивает на шест и на руках соскальзывает по нему вниз. Номер окончен. Зрители, смот­ревшие на Марсо, облегченно вздыхают, как будто он действи­тельно работал под куполом, а не на дощатом полу эстрадно­го театра.

Бип - укротитель

Бип появляется с обручем, сквозь который предстоит пры­гать дрессированному льву. Удар воображаемого хлыста зас­тавляет воображаемого льва усесться в нужную позицию. Бип приказывает ему прыгнуть сквозь обруч. Приказывает раз, другой, третий. Но льву надоел этот номер, так как это, очевидно, старый, больной лев и ему лень двигаться. Бип продолжает настаивать на своем. К его смущению лев неожида­нно проходит под обручем, а не сквозь обруч, как это пола­гается. Укротитель водворяет его на прежнее место. Снова подставляет обруч. На этот раз лев прыгает, но опять не сквозь обруч, а поверх него. Бип в отчаянии показывает ль­ву, как надо прыгать сквозь обруч. Но лев, как видно, еще и упрям. Бип приступает к новому аттракциону: он раскрыва­ет льву огромную пасть и всовывает в нее свою голову. При этом показная самоуверенность чередуется у Бипа с неволь­ным ужасом. После этого Бип не сразу приходит в себя; с перепугу он хватается за сердце с правой стороны, не сразу сообразив, что оно находится слева.

Бип на светском приеме

Бип одевается на бал. С фатоватой грацией он завязыва­ет перед зеркалом галстук, надевает фрак и цилиндр, натя­гивает тугие перчатки, едва налезающие на руку, и опрыс­кивает себя духами. Вот он готов и отправляется, поигры­вая палочкой, в гости. Он звонит, вытирает в передней ноги о коврик, раздевается, с трудом стягивает неподдающиеся перчатки. По тому, как он входит в гостиную, кланяется, здоровается, шутит и сплетничает, вы видите пестрое общество, которое его окружает. Он в кругу буржуа, играющих в светскость, и Бип их любимчик. Он целует ручки дамам, об­менивается дружескими рукопожатиями с мужчинами. Он рассыпает любезности, комплименты и остроты. Его манеры изящ­ны и непринужденны. Он беседует с двумя гостями, стоящими по обе стороны от него. От одного из них он слышит что-то очень смешное, от другого - что-то очень грустное. Бип, поддерживая разговор с обоими, то хохочет до упаду с од­ним, то с постной физиономией понимающе кивает головой другому. Все веселее реплики одного собеседника, все пе­чальнее реплики другого, и, в соответствии с этим, все больше хохочет Бип с левым соседом и все больше огорчается, сочувствуя правому. Он едва успевает в промежутках гло­тнуть вина. Но вот начинается танцы. Бип так увлечен, что нечаянно роняет даму. В другом танце опять неудача: он за­девает кого-то, и ему угрожают побои. Но все улаживается, и вот он уже за столом поедает какой-то рассыпчатый торт с кремом, который прилипает то к пальцам, то к губам. Беспре­рывно болтая, Бип запивает его вином и чуть не проглатывает какую-то дрянь, которая оказалась запеченной в торте. Быст­ро вскакивает он и спешит избавиться от недоброкачественной пищи. Затем, пошатываясь, закуривает сигаретку. Опираюсь локтем на несуществующую колонну, он опустошает один бокал за другим и одновременно беседует с сидящей дамой. Он все более оживлен, все более развязен. Вино дает себя знать. Колонна, на которую он опирается, ускользает из-под его ло­ктя, и ему стоит труда восстановить прежнее положение. Он пьет и курит одновременно и, стряхнув пепел вместо пепель­ницы в бокал с вином, опорожняет его как ни в чем не бывало. Но все труднее ему удерживать равновесие, и все искусствен­нее выглядит светская улыбка, сбиваемая икотой. Однако по­ра уходить. Вновь, как вначале, Бип перед зеркалом надевает цилиндр. Но сейчас это ему не так то просто: не удается ни надеть цилиндр на голову, ни всунуть голову в цилиндр. И когда это наконец удалось, Бип, прощаясь с гостями и хозяевами завершает вечер хулиганской выходкой: ударяет кого-то ногой в живот. После этого, конечно, спешит поскорей удрать.