СТИХОТВОРЕНИЯ 1906–1909 ГОДОВ

Ярославна рано плачет в Путивле на забрале а рькучи:

«О ветре, ветрило! чему, господине, мое веселие по ковылию развея?..»

«Слово о полку Игореве»

Um Mittag warʼs,

Um Mittag, wenn zuerst

Der Sommer ins Gebirge steigt.

Der Knabe mit den müden, heissen Augen.

Nietzsche^[8]

I

«Поля мои! снопы мои!..»

Поля мои! снопы мои!

Некошены — невязаны —

Хожу по ним, гляжу на них,

А быль их не рассказана.

Безгрозные, безгрезные

Над ними дни маячатся,

Не деет чар скупая ночь,

Стоячая, незрячая.

Не сеется, не зреется

Среди жнивья забытого:

Жалею ли, горюю ли —

Про то нельзя выпытывать.

Какие-то видения

Небужены — застужены,

Вздымаются зыбучими

Туманами, курганами.

<1907>

ОСЕНЬ

Я знала давно, что я осенняя,

Что сердцу светлей, когда сад огнист,

И все безоглядней, все забвеннее

Слетает, сгорая, осенний лист.

Уж осень своей игрой червонною

Давно позлатила печаль мою,

Мне любы цветы — цветы спаленные

И таянье гор в голубом плену.

Блаженна страна, на смерть венчанная,

Согласное сердце дрожит, как нить.

Бездонная высь и даль туманная, —

Как сладко не знать… как легко не быть…

<1907>

ВЕСНА («Женщина там на горе сидела…»)

Вы сгиньте, обманы,

Укройте, туманы,

Храните глубокую дрему.

Вяч. Иванов

Посв. В. Г.

Женщина там на горе сидела.

Ворожила над травами сонными…

Ты не слыхала? что шелестело?

Травы ли, ветром склоненные…

То струилось ли море колоса?

Или женские вились волосы?

Ты не видала?

Что-то шептала… руду унимала?

Или сердце свое горючее?

Или в землю стучалась дремучую?

Что-то она заговаривала —

Зелье, быть может, заваривала?

И курился пар — и калился жар —

И роса пряла… и весна плыла…

Ты не слыхала?

Ветер наверно знает,

Что она там шептала.

Ветер слова качает —

Я их слыхала.

«Мимо, мимо идите!

Рвите неверные нити!

Ах, уплывите, обманы!

Ах, обоймите, туманы!

Вырыта здесь на холме

Без вести могила, —

Саван весенний мне

Время уж свило…

Ах, растекусь я рекою отсюда,

Буду лелеять, носить облака…

Ах, не нужно зеленого чуда —

Небу я буду верна…

Мимо, мимо идите,

Вечные, тонкие нити —

Солнце меня не обманет,

Сердце меня не затянет…»

Ветер развеял слова…

Хочет молчать тишина.

Это настала весна.

Весна <1907>

«Если в белом всегда я хожу…»

Если в белом всегда я хожу,

Прямо в очи безвинно гляжу,

То не с тем, чтоб со мной говорили,

Не затем, чтоб меня полюбили.

— Освящаю я времени ход,

Чтоб все шло, как идет.

Если долго сижу у окна,

И пылает лицо, как заря,

То не жду, не зову никого я

И не манит окно голубое,

А о чем распалилась душа —

Я не знаю сама.

И веселой бываю когда я,

То веселость моя не такая,

Не людьми и не к людям светла я,

А уйду, нелюдимая вновь —

Не обиду в себе укрывая

И не к жизни любовь.

В темном лесе зажглися цветы,

Что-то нынче узналось в тиши,

С кем-то сведалась тайно судьба —

И еще одна грань пролегла

Между мной и людьми.

ПО ВЕТРУ

Какая быль в степи

Невнятно слышится?

С немыми травами

О чем колышется?

По ветру стелется

Истома дальная,

С ветрами шепчется

Душа скитальиая.

— Мне нет названия,

Я вся — искание.

В ночи изринута

Из лона дремного —

Не семя ль темное

На ветер кинуто?

В купели огненной

Недокрещенная,

Своим безгибельем

Навек плененная…

Затемнился Лик,

Протянулась даль,

О как краток миг!

Как долга печаль!

Я игра ветров,

Шепот струйных снов,

Неуемный зной,

Плач души ночной.

Разорву я цепь,

Захожу волной —

Занывает степь

Ковылем-тоской.

Все незабытое,

Все недобытое

За мною носится

Бездомной свитою…

И нет руки, меня

Благословляющей —

О погоди на миг!

Внимай, внимай еще,

По бездорожию

Кружу напрасно я…

И вновь зазыблилась

Ветрам подвластная.

Стихают жалобы,

Все дале слышатся —

Шелками русыми

Вся степь колышется.

ЗАКАТ

Костер багряный на небе бледном

Зарделся пышным снопом средь мглы,

Вздымая клочья седого дыма,

Роняя искры на грудь земли.

Все разгораясь в пустыне неба,

Огнепалящий призыв он шлет,

Кого-то кличет из темной дали,

Кому-то вести он подает.

И кто-то верный, и кто-то дальний

Спешит по миру в ответ ему,

Струит дыханье, и гнет деревья,

И шепчет: Вижу! Гаси! Гряду!

«Я живу в пустыне, вдали от света…»

Я живу в пустыне, вдали от света,

Один ветер вольный вокруг гуляет.

Не нужна мне только свобода эта,

И что делать с нею, душа не знает.

Не ищу я больше земного клада,

Прохожу все мимо, не глядя в очи,

И равно встречаю своей прохладой

Молодых и старых, и дни, и ночи.

Огоньки мигают чужих желаний…

Вот подходит утро в одежде сизой,

Провожаю ночь я до самой грани

И целую край золотистой ризы.

В БАШНЕ

В башне высокой, старинной

Сестры живут.

Стены увешаны тканями длинными,

Пахнет шелками — желтыми, синими,

Душен уют.

К пяльцам склонясь прилежно,

Сестры ковер вышивают,

Сестры не знают,

Что за высоким окном,

Что за оградой зеленой.

Только закат зачервленный

Глянет порою в окно,

Только туманы росистые

Ткут по ночам волшебство.

Трудно распутать мотки шелковистые,

Путаный, трудный узор…

Сестры, дружные сестры

Строгий держат дозор.

Шелк зацепляет за нежные пальцы,

Пальцы руки терпеливой…

Кто-то несется за башней высокой,

Машет горящею гривой!

Младшая смотрит в окно,

Отблеск упал на нее,

Щеки румянцем ожег.

Взор застилает весть заревая —

Кто там несется, пылая?

Может быть — рок?

Старшая строго следит,

Скоро ль закат догорит.

Нет, ничего… Даль угасает —

Снова прозрачен и смирен взор,

Сестры прилежно ковер вышивают —

Путаный, трудный узор…

Сестры, дружные сестры.

Месячный луч,

Ласков, певуч,

Старшей скользнул по руке,

Перстень блеснул в темноте.

Что ей вещает реющий свет

— Зов или запрет?

Строго по-девичьи младшая ждет,

Скоро ли месяц зайдет?..

Стены покрыты тканями длинными,

Пахнет шелками желтыми, синими,

В пяльцах некончен ковер.

В башне высокой, старинной

Сестры держат дозор.

Рядом, в соседнем покое,

Третья сестра живет,

Это — сестра любимая,

Нет с ней забот.

В окна она не заглянет,

Солнечный луч не поманит,

Месяц ее не зовет.

Чуть шелестя,

Взад и вперед

Ходит она.

Ходит, и робкие пальцы

Легкую ношу сжимают —

Что-то, свернув в одеяльце,

Носит она и качает.

Это — печаль ее чистая,

В ткань шелковистую вся запелената.

Носит, пестует, качает,

Песней ее умиряет:

«Тише, сестры, потише,

Ровно теперь она дышит.

Вы не слыхали?

С вечера долго металась —

Я испугалась,

Уж не больна ли?

Спи до утра, дитя,

Уж занялась заря,

Ах, как устала я!

Вырастешь — мы с тобой

Будем играть судьбой,

Песни слагать небывалые.

Будет нам жизнь светла…

Слышу я пенье пасхальное.

Спи, моя близкая, дальняя,

Спи до утра!»

Взад и вперед

Ходит, поет,

Тихо шаги отдаются.

Сестры над ней не смеются,

Это — сестра любимая.

Дни уплывают неслышно,

— Нынче, как день вчерашний,

В строгой, девичьей башне.

НОЧЬЮ

Ты не спишь? Разомкни

Свой закованный взор,

Там за гранью земли

Есть престол лунных гор,

И затеплился мир,

Как уснувший сапфир…

Что мне делать с тобой!

Многожалой змеей

Все пути заплелись…

Помнишь, в южной стране

Есть седой кипарис?

Каменеет, скорбя,

Богомолец вершин,

А под ним — чешуя

Светопенных глубин!

Скоро Вестник придет

С чужедальних сторон —

Вдруг послышится звон

С колокольных высот,

Вспыхнут звездно слова.

Кинут сердцу призыв,

И замолкнет судьба,

В знаках все затаив.

Из-за мглистых завес

И угрозы ночной —

Слушай шорох чудес

В этой тьме огневой!

Декабрь 1907 Петербург

«Опять в тканях белых, жертвенных…»

Посв. Е.Г.

Опять в тканях белых, жертвенных

Беззвучно влачишь прекрасную грусть свою,

Опять в золоте сада осеннего

Струится белая риза твоя

И стынет, как сон неясная…

Чем сердце опоить

недремное?

Чем улегчить сердце богатое,

плодное?

Все миги — слитно неслитые

С собой несешь ты в сосуде исполненном…

Забудь! о, забудь!

Лилию белую сорви,

На грудь возложи себе!

Там, у источника,

В куще оливы бледной

Не ты ли сидела, светлая,

Тонкую руку в прозрачной струе купая?

И желанья — девы кудрявые —

Теснились, во влаге зеркальной

Собой любуясь…

Та же ты и теперь, светлоокая,

И не та.

Не изведав разлуки,

Не зная утраты —

Вся ты разлука.

Вся утрата…

Всем несешь свой привет прощальный,

Безгласно скользящая

В ризе белой, негаснущей…

И шепчет рок, меня вразумляя:

Тише! Учись видеть

Печаль неутешную,

Печаль безотзывную.

Сердце сдержи торопящее.

Молча смотри

В безбрежность немых

Очей.

«Ключи утонули в море…»

Ключи утонули в море —

От жизни, от прежних лет.

В море — вода темна,

В море — не сыщешь дна.

И нам уж возврата нет.

Мы вышли за грань на мгновение.

Нам воздух казался жгуч —

В этот вечерний час

Кто-то забыл про нас

И двери замкнул на ключ.

Мы, кажется, что-то ждали,

Кого-то любили там —

Звонко струились дни,

Жарок был цвет души…

— Не снилось ли это нам?

Забылись слова, названья,

И тени теней скользят…

Долго ль стоять у стен?

Здесь или там был плен?

Ни вспомнить, ни знать нельзя!

Так зыбки одежды наши,

Прозрачны душа и взгляд.

Надо ль жалеть о том?

Где-то на дне морском

От жизни ключи лежат.

«Млеют сосны красные…»

Млеют сосны красные

Под струей закатною,

Благовест разносится

Песней благодатною.

Белая монашенка

У окна келейного,

Улыбаясь, думает

Думу незатейную.

«Все лихие горести

Я в миру оставила,

Над могилкой каждою

Образок поставила.

Окурила ладаном,

Зельями душистыми,

В странствие отправилась,

Как младенец, чистая.

Вижу, церковь-пустынька

Среди леса малая —

Новую Владычицу

Над собой избрала я.

Ясность огнезрачная,

Тихость нерушимая,

Синева прозрачная,

Гладь незамутимая.

С нею обручилась я,

Искупалась в светлости,

Принесла обеты ей

Неподкупной верности.

Облеклась душа моя

Схимой белоснежною,

Сквозь нее проходу нет

Злому да мятежному.

Окропляю думы я

Влагой светозарною —

Застывают гладкими

Четками янтарными».

Тьма ночная сияла,

Пение соборное,

С неба строго глянуло

Чье-то око черное.

Зашуршали крыльями

Думы-птицы темные,

Над землей повеяло

Пламенною дремою.

Хлопнуло окошечко,

Затворилась башенка.

Спит и улыбается

Белая монашенка.

<1907>

«Тропинка змеится…»

Тропинка змеится,

Уводит взор

Выше, все выше

За кряжи гор.

Выше, все выше

Она ведет.

Всегда одинока,

Всегда вперед.

Зеленою лестью

Меня окаймляет,

Полынным духом

Пьянит и ласкает,

Вот алым маком

Навстречу метнулась —

Младенчество где-то

Мое улыбнулось…

Думы, бездумье

Тут ни к чему —

У легкой, у горной

Я в плену.

Как забвенно, как свободно

Она реет!

Что же сердце, мое сердце

Не хмелеет?

Уж близко свершенье,

Бледнеют сны, —

Вдали за уступом

Лазурь волны.

Судьба, обрываясь,

Смолкает —

Никто про меня

Не узнает.

«Я только сестра всему живому…»

Я только сестра всему живому —

Это узналось ночью.

Шепоты ночи угрюмо

Шепчут душе усталой,

Утро их все расшептало,

Расклубило ночные думы…

Но помню сквозь хмару дневную

Ту правду одну, ночную,

Слышу вдали свершенья,

Близко же — боль глухая…

Здесь, за тяжелой дверью,

Плачет сестра, привыкая.

Нельзя отворить эти двери,

Но можно стоять на страже,

Сюда придут и расскажут,

В чем радость, чему надо верить.

Так легко и просто все в жизни,

Нет враждебного больше ока,

Только помнить, как о многом нужно

Молчать, молчать глубоко.

II

«Тяжки и глухи удары молота…»

Тяжки и глухи удары молота.

Высекается новая скрижаль,

Вещие буквы литого золота

Возвестят вам и радость, и печаль.

Лютует молот над глыбой каменной —

Тяжелосердый, разымчивый булат.

То, что крестилось любовью пламенной,

Упадет, и осколки заблестят.

Вихрем проносится страх незнания,

Трепет мысли безумной и нагой,

Страшны часы, когда глубь молчания

Опрокинется бездной над душой.

Но ненадолго тоска дарована,

Но кротка обличающая даль,

Будете к утру опять закованы

— Высекается новая скрижаль.

Весна 1908

«Правда ль, Отчую весть мне прислал Отец…»

В. И. и А.М.

Правда ль, Отчую весть мне прислал Отец,

Наложив печать горения?

О, как страшно приять золотой венец,

Трепеща прикосновения!

Если подан мне знак, что я — дочь царя,

Ничего, что опоздала я?

Что раскинулся пир, хрусталем горя,

И я сама усталая.

Разойдутся потом, при ночном огне,

Все чужие и богатые…

Я останусь ли с Ним? Отвечайте мне,

Лучезарные вожатые!

Февраль 1908

ДВОЕ

Слышишь? Двое говорят,

Что-то делят меж собою

Эти двое.

Тяжко слово, зорок взгляд.

Видишь? Двое говорят.

А про них, сорвав покров,

Двое шепчутся без слов.

К духу льнет тревожный дух,

Встречно вспыхивают зори

В опрозрачившемся взоре

Этих двух.

А за гранями души

Под свирельный глас тиши

Все стихает, прощено, —

И в созвучном одеяньи

В зыбко-пламенном слияньи

Двое празднуют одно.

Ноябрь 1908

«Ночью глухой, бессонною…»

Ночью глухой, бессонною,

Беззащитно молитвы лепеча,

В жребий чужой влюбленная —

Я сгораю, как тихая свеча.

Болью томясь неплодною,

Среди звезд возлюбя только одну,

В небо гляжусь холодное,

На себя принимая всю вину.

Мукой своей плененная,

Не могу разлюбить эту мечту…

Сердце, тоской пронзенное,

Плачет тихо незримому Христу.

«Созрело чудо, как плод волшебный…»

Созрело чудо, как плод волшебный,

Как ярый оклик, как взор враждебный.

Торопит гневно, лучи роняет

И в темный омут к душе взывает.

Не зови — не свети!

Мне даров не снести!

Я душа — я темна.

Среди мрака жива.

Не вноси в мою тьму

Золотого огня.

Среди сна — я — ладья,

Покачнусь — подогнусь —

Все забыв, уронив…

Где мне плыть на призыв!

Рею, лечу,

Куда хочу —

То шепчу.

То молчу…

Я не знаю неволи Лика и слов,

Не знаю речи — мне страшен зов,

Не ведает строя

Качанье слепое…

Не зови — не свети,

Затоплю все дары!

Среди тьмы — без судьбы

Я одна — я нема.

Стихни, грозный призыв оттуда!

Мне не нужно, не нужно чуда!

НА БЕРЕГУ

К утру родилось в глуби бездонной

Море-дитя,

Очи раскрыло, зрит полусонно

Вверх на меня.

В зыбке играет, робко пытая

Силы свои,

Тянется к выси, тянется к краю,

Ловит лучи.

Рядится в блестки, манит невинно

Неба лазурь —

Сердцем не чает скорби пустынной

Будущих бурь.

Родичи-горы чутко лелеют

Утра туман,

В стройном молчаньи смотрят, как зреет

Чадо-титан.

К морю-младенцу низко склоняюсь

С ясной душой,

Взмытые влагой камни ласкаю

Теплой рукой.

«Здесь за холмами, под сенью крестною…»

Здесь за холмами, под сенью крестною,

Воздвигаю я свой шатер.

Ратовать стану лишь с мглой небесною,

Отлучась от равнин и гор.

В склепе дубравном печаль истомная

Уж сотлела в земле давно,

Выросли там кипарисы темные,

Зашептали, что все прошло.

Радость свою, это Божье знаменье,

Свету-Солнцу хочу отдать,

Искру вернуть огневому пламени,

Ей там легче, светлей сгорать.

Снова душа — колыбель священная

Принимает весь мир в себя,

Тихо качает земное, пленное…

(Слышу, радость горит моя).

Небо прозрачно, и сердце чистое,

Эту милость нельзя наречь —

Где-то дубравно, что-то лучистое…

— И не будет уж больше встреч.

Январь 1908

ЗАПЛАЧКА

Дни твои кончаются,

Книги разгибаются.

Тайные дела обличаются.

Духовный стих «О Свитке Ерусалимском»

Ты куда, душа, скорбно течешь путем своим?

Что дрожишь, тоскуешь, горючая?

Ах, нельзя в ризы светлые

Тебя облачить,

Нельзя псалмы и песни

Над тобой сотворить?

Ах, не так ты жила, как положено,

Как заповедали тебе Словеса Его.

Прожила свой век ни огнян, ни студян,

Ныне приспела пора ответ держать перед Господом.

Тебя Бог пожаловал селеньем райским,

Душу дал поющую, играющую,

В руку дал лазоревый цвет,

На главу — смарагдовый венец.

Ты наказа Божья не послушала,

Разметала цвет Господний лазоревый,

Не пошла в селенье свое райское

Из закутья, со двора не выглянула,

За кудель засела тихомерную,

Возлюбила кротость плачевную.

Не воспела живучи

Песни радости,

Не возжгла светильника

В ночь под праздником.

Идти бы тебе сырой земле на преданье,

Засыпать тебя песками рудо-желтыми!

Да глянь — Отец до тебя умилился,

Не отвратил Лица Своего…

Радуйся, утешься, душа прекрасная,

Посылает тебя вновь Творец на трудную землю.

Ты ступай — поищи для Него

Златоструйных вод,

Златоперых птиц,

А себе — скуй свадьбу

Вековечную, нерушимую.

Сошла с небес туча каменная,

Солнце-Месяц опять зажигается.

Возвеселися, душа, на земле!

Небо и вся тварь играет,

Дольняя с горними поет.

Осень 1907

«Не смерть ли здесь прошла сновидением…»

Не смерть ли здесь прошла сновидением,

Повеяв в душу осенней страдой,

Сложив костер могильного тленья

Из желто-розовых листьев сада?

Какая тишь за рощею черной!

До дна испита златистость дали,

И мгла полей плывет миротворно,

Забвеньем серым метя печали…

И вся земля, как темная урна,

Доверху полная пеплом дымным,

И только Дух — единый, безбурный —

Растет и зреет пустынным гимном.

Осень 1907

ВЕЧЕР

Отчее око милостное

Сокрылось — миру прощенье кинув.

Отчая риза пламенная

За горные кряжи каймой стекает.

Миг — и уж отблеск ее

Тлеет в небе вечернем.

Холоден, сир остался

На бледной земле

Человек.

И бледны, мертвы на песке

Следы человечьи.

Острым духом пахнули

Горные злаки.

Не око отчее

Помнит душа маловерная —

По ризе алой,

За горные кряжи спадающей,

Сердце тоскует, —

Ризу пурпурную

Кличет юдольное…

Сердце! Восстань, ополчайся

На подвиг ночной,

Молчаливый!

Ухо! Приникни

И слушай

Шорохи темных посевов.

Не будет милости больше.

Долог путь одинокий.

О риза отчая, пламенная,

За горные кряжи текучая!

«Речи погасли в молчании…»

Речи погасли в молчании,

Слова, как дымы.

Сладки, блаженны касания

Руки незримой.

Родина наша небесная

Горит над нами,

Наши покровы телесные

Пронзило пламя.

Всюду одно лишь Веление…

(Как бледны руки!)

Слышу я рост и движение

Семян в разлуке.

Сердце забыло безбрежное

Борьбу и битвы.

Тихо встает белоснежное

Крыло Молитвы.

<Февраль-март> 1908

ОБРЕЧЕННЫЕ

Там, где руды холмы

Закрыли дали, —

Давно сложили мы

Свои печали.

Нить путеводная

Сорвалась где-то —

Как ветр, безродные

Бредем по свету.

Не сны ли Божии

За дымкой синей

Несут прохожие

Земной пустыни?

Бесследно тратим мы

Свой путь алмазный…

Из серебристой мглы

Встают соблазны —

И в зыби душ опять

Сгорают, тая…

Как про любовь узнать —

Своя ль? Чужая?

Восплещем вольною

Игрой мечтами!

Высь безглагольная

Плывет над нами.

Январь 1908

«Развязались чары страданья…»

Развязались чары страданья,

Утолилась му́кой земля.

Наступили часы молчанья,

И прощанья, и забытья.

Отстоялось крепкое зелье,

Не туманит полуденный зной,

Закипает со дна веселье

Золотистой, нежной струей.

И навстречу влаге веселой

Голоса земли потекли,

Зароились жаркие пчелы,

Просветилась душа земли.

Только этой радостью вешней

Свое сердце ты не неволь,

Еще близко, в ризе нездешней

Отгорает старая боль.

Весна 1908

«И в каждый миг совершается чудо…»

Посв. Д.Ж.

И в каждый миг совершается чудо,

Но только понять его нельзя,

Стекаются золота искры оттуда,

Как капли лучистого дождя.

Порой мелькнет за тяжелым покровом

Ведущая прямо вверх стезя,

Такая светлая, как Божье слово,

Но как к ней пройти — узнать нельзя.

И в каждый миг люди празднуют скрыто

Восторг умиранья и рождества,

И в каждом сердце, как в храме забытом,

Звучит затаенно речь волхва.

Но вдруг забудешь, разучишься слушать,

И снова заступит тьма зарю,

И в этой тьме полыхаются души,

И жмутся, дрожа, — огонь к огню.

Ноябрь 1907

«Где-то в лазурном поле…»

Где-то в лазурном поле,

За белыми в саване днями,

За ночными дремучими снами

Реет и плещет воля.

Нет там тоски желаний,

Стихают там речи забвенно,

Распускается лотос священный…

— Только б дойти до грани!

Все на пути сгорает,

Что не сгорит — застынет…

Но там, только там, только в синей,

Заозерной, загорной пустыне

Сердце молчит и знает.

Сентябрь 1907 Судак

СЧАСТЬЕ

Посв. Е.Г.

«Дева, тихая Дева!

Что ты все дома днюешь?

Днюешь дома, ночуешь?»

— Счастье мне прилучилось.

Счастьем душа осенилась.

Надо с ним дома сидеть,

Дома терпенье терпеть.

«Дева, избранная Дева!

Молви, какое же счастье?»

— С виду, как шар огнистый…

Тронешь — огнем опаляет,

Глянешь — слеза проступает.

«Ох, сиротинка Дева!

Лютое, знать, твое счастье?»

— Счастье мое неизбывно.

Век унимай — не уймешь!

Век заливай — не зальешь!

Душу поит мне струями зноя —

Нет с ним покоя.

«Дева! трудная Дева!

Ты бы его удремила!»

— Как же его укачаешь?

Хватом его не охватишь,

Словом молить — не умолишь

Знаю — его катаю,

Сердцем-умом привыкаю…

«Дева! умильная Дева!

Что же ты петь перестала?»

— Что же и петь близ счастья?

Песни сами играют,

Жизнь да Смерть закликают.

Прежде, бывало, ночи

Реют темны-темнисты,

Звери вокруг зверисты,

Лешие бродят думы…

Песнями их разгоняешь,

Песнями тьму просветляешь.

Ныне же — ярое небо

Гудом над сердцем стало,

Все, что и встарь певала —

Счастью пошло на требу.

Только б за ним углядеть!

Где уж тут петь!

Декабрь 1907 Петербург

«Кто неутоленный…»

Кто неутоленный

Ищет, просит встречи?

О как хорош мой вечер —

Безымянный, бездонный вечер!

Чьи сердца устали

Ждать себе призыва?

Как огневое диво,

Угасают немые дали.

Из нагорной мяты

Кто венки свивает?

Сердце блаженно тает,

Не прося для себя возврата.

Кто устал от ласок?

Кто воззвал к покою?

Хочешь возлечь со мною,

Слушать песни вечерних красок?

РУКИ

Еще слабые мои руки,

Еще бледные от разлуки,

Что-то ищут они неутомно,

Одиноко им и бездомно —

Зажать, унять их!..

Как слепые, безвольно реют,

И под взглядами, что не греют,

Они движутся и белеют.

Вся их жизнь идет затаенно,

С ними тяжко мне и бессонно —

Укрыть, забыть их!..

«Я только уснула на песке прибрежном…»

Я только уснула на песке прибрежном,

Я не забыла, не забыла ничего,

В сверкающей выси и в прибое нежном

Слышу все то же, все о том же, что прошло.

На солнце рука моя лежит, разжата,

Камни горячие блестят на берегу,

И все, что случилось, так безвинно свято,

Знаю, что зла не причинила никому.

Большое страданье я прошла до краю,

Все будет живо, ничего не пропадет,

Вот только я встану, и наверно знаю —

Всех я утешу, кто захочет и поймет.

Я только уснула, на песке, случайно,

В солнечной чаше пью забвенья игру,

И неба лучистость и лазури тайна

Нежат доверчиво усталую сестру.

Лето 1908

«С дальнего берега, где, пылая…»

С дальнего берега, где, пылая,

Встает заря,

Мир озираем, в него играя,

Дитя и я.

Так незнакомо и так блаженно

Нам все кругом,

Нас колыбелит душа вселенной

— Мы в ней плывем.

Люди и звезды, слова и взгляды

Как дивный сон…

Столько любить нам, и столько надо

Раздать имен!

Образы смутные жизни старой

Скользят вдали —

Где их душа? И какие чары

Тот путь смели?

Утро зареет. Мы все воскреснем,

В любви горя.

Будет учиться цветам и песням

Мое дитя.

Декабрь 1909 Канашово

«Отчего эта ночь так тиха, так бела?..»

Отчего эта ночь так тиха, так бела?

Я лежу, и вокруг тихо светится мгла.

За стеною снега пеленою лежат,

И творится неведомый белый обряд.

Если спросят: зачем ты не там на снегу?

Тише, тише, скажу, — я здесь тишь стерегу.

Я не знаю того, что свершается там,

Но я слышу, что дверь отворяется в храм,

И в молчаньи священном у врат алтаря

Чья-то строгая жизнь пламенеет, горя.

И я слышу, что Милость на землю сошла…

— Оттого эта ночь так тиха, так бела.

Ноябрь-декабрь 1909 Канашово

«Были павлины с перьями звездными…»

Были павлины с перьями звездными —

Сине-зеленая, пышная стая,

Голуби, совы носились над безднами —

Ночью друг друга средь тьмы закликая.

Лебеди белые, неуязвимые,

Плавно качались, в себя влюбленные,

Бури возвестницы мчались бессонные,

Чутким крылом задевая Незримое…

— Все были близкие, неотвратимые.

Сердце ловило, хватало их жадное —

Жизни моей часы безоглядные.

С этого луга бледно-зеленого,

С этой земли непочатой, росистой

Ясно видны мне часы окрыленные,

Виден отлет их в воздухе чистом.

В бледном, прощальном они опереньи

Вьются и тают — тонкие тени…

Я ж птицелов Господний, доверчивый,

Вышел с зарею на ширь поднебесную, —

Солнце за лесом встает небывалое,

В небо гляжусь светозарное, алое,

Птиц отпуская на волю безвестную.

Февраль-март 1909 Zürich