Уходит в иную, более совершенную жизнь.

Так же и вы. Если вы поставили себе задачу помочь брату, и эта конечная

цель сияет перед вами, - не всё ли равно, в каких формах и на какой земле

будет идти ваша жизнь до тех пор, пока вы приобретёте полное самообладание и

пока не расширится ваше сознание настолько, чтобы вы могли понимать без слов

ход мыслей людей, успокаивать их порывы и одухотворять их творческие силы.

Только достигнув этого состояния, вы можете встать на одну ступень с братом

и стать ему действительно помощью.

- Я многое понял сейчас, что прежде мне казалось бредом моей души, Хава.

Но есть ещё много такого, чего я не понимаю и очень боюсь спрашивать.

- Лучше всего, Левушка, не спрашивайте ни о чём. Люди, окружающие вас,

так высоки, что всё, что вам необходимо знать, они скажут сами. И не

подвергнут вас ни одному испытанию, которого вы не в силах перенести.

- Не знаю, Хава, может, оно и так. Но... Генри, бедный Генри не смог

выдержать.

- Нет, не Генри в этом виновен. Генри выпросил, вымолил у Ананды, чтобы

он взял его сюда. А сэр Уоми предупреждал, что надо в этой просьбе отказать.

Ананда не поверил мудрости сэра Уоми, а уступил мольбе и клятвам мальчика по

своей божественной доброте - и теперь принял на себя удар и должен отвечать

за измену Генри.

- О Хава, благодарю вас тысячу раз за всё, что вы мне сказали. Я никогда

не буду просить моих друзей ни о чём. Да, впрочем, если бы вы только знали,

как я невежествен. Неудивительно, что я сознаю своё место и не стремлюсь

куда-то вылезать.

- Чем выше и скромнее человек, тем он лучше понимает величие другого и

тем скорее может вступить на свой путь. Но вот идут наши друзья, - вставая

навстречу сэру Уоми и И., сказала Хава.

Я был поражен, каким усталым выглядел И. - О Лоллион, я готов год

караулить ваш сон, только пойдёмте скорее домой, - бросился я к своему

другу, совсем расстроенный. И., всегда свежий, юный, - сейчас выглядел так,

точно прожил за одну ночь двадцать лет.

- Не тревожься, Левушка. Сейчас нам Хава даст кофе, и я снова буду свеж и

силён. Я просто долго сидел в одном положении, меняя компрессы, и несколько

устал.

Высказав ему огорчение по поводу того, что я не смог разделить его труд,

я усадил его на своё удобное место, подал ему кофе и всё шептал:

- Ведь вы умеете спать сидя, с открытыми глазами. Я вас прикрою; никто не

увидит; ну хоть часочек поспите. Я с места не сдвинусь.

И. засмеялся так заразительно, что сэр Уоми поинтересовался, не хочет ли

тот отнять у него привилегию колокольного смеха, и тут же пересказал ему наш

разговор.

В это время вошел Ананда, ведя с собой Анну. Когда она выпросталась из

своего неизменного плаща, я снова восхитился поразительной ее красотой.

Каждый раз, когда я видел ее, она казалась мне все прекраснее. Вся в белом,

какая-то трепетная, обновленная, точно очищенная - даже дух занимало от этой

красоты, от этих бездонных глаз, от этой гармонии всех форм и линий.

"Поистине она арфа Бога", - подумал я, вспомнив ее игру. Но мысли мои

были прерваны поступком Анны, таким странным, таким несовместимым с ее

царственной красотой.

Анна опустилась на колени перед сэром Уоми, прильнула к его рукам и

зарыдала горько, что-то говоря ему среди рыданий и опускаясь всё ниже к его

стопам.

Сердце мое разрывалось. Я так был поражен, что не мог двинуться с места.

Я ожидал радости, счастливого смеха, ждал, что и она будет спокойна и

счастлива вблизи этого полного любви человека, который всех делал

счастливыми вокруг себя.

- Встань, Анна, - услышал я голос сэра Уоми. - Теперь уже нет выбора.

Надо идти до конца. Я предупреждал тебя ещё раз, год назад. Я дал тебе

вполне определённую задачу. Ты медлила, тянула, - о чем же теперь плакать?

Что ты заставила всех все бросить и приехать спасать твою заблудшую во тьме

семью? А ведь могла, без напряжения, всё сделать давно сама, если бы

послушалась и исполнила то, что говорили мы тебе с Анандой.

Голос сэра Уоми звучал необычно. Я услышал в нем твердость стали, всегда

звеневшую в голосе Ананды. Я невольно посмотрел на Ананду. Он стоял рядом с

И., и оба они меня ошеломили. Их лица были тихи, светлы, ласковы, а на лице

сэра Уоми, бледном, твердом, точно мрамор, глаза сверкали лучами, как

огромные аметисты.

Только что я думал, что прекраснее Анны никого и быть не может, И тут

увидел красоту, которая земле уже не принадлежала. Это был сошедший с другой

планеты Бог, а не тот сэр Уоми, с которым я работал утром.

- Иди без слез и раскаяния. Ими ты только размягчаешь цемент того моста

любви, который протянули тебе из своих сердец Ананда и его дядя. Радостью,

одной радостью ты можешь начать снова строить ту половину моста, что

разрушила сама своим непослушанием и медлительностью. Дважды зов милосердия

не повторяется. И об отъезде твоём в Индию сейчас и речи быть не может. Но

от тебя одной зависит: годы или мгновение приблизят тебя к давнишней мечте.

Напрасно ты ждала особых испытаний. Шли твои простые дни, а в них-то ты и не

разглядела главных дел любви и самого первого ее признака: жить легко свой