Как внезапны бывают удары судьбы, и человек должен быть внутренне свободным

чтобы суметь мгновенно включаться в новую жизнь; не ждать чего-то от

будущего, а действовать, жить в каждое текущее мгновение. Действовать, любя

и побеждая, думая об общем благе, а не только о своих собственных

достижениях.

И. сел в кресло рядом; мы немного помолчали, но вот послышались на

лестнице шаги и голос капитана. Он теперь окончательно сдружился с нами, а

меня так просто обожал, по-прежнему считая весельчаком и чудо-храбрецом, как

я ни старался разуверить его в этом.

Чтобы дать мне возможность побыть одному, И. поднялся навстречу капитану,

и они вместе прошли к нему в каюту.

Я действительно нуждался в уединении. Моя душа, мои мысли и чувства были

похожи на беспокойное море, и волны моего духа так же набегали одна на

другую, сталкивались, кипели и пенились, не принося успокоения.

Из тысячи неожиданно свалившихся на мою голову событий я не мог бы

выделить и одного, где логический ход вещей был бы ясен мне до конца. Во

всём - казалось мне - присутствовала какая-то таинственность; а я терпеть не

мог ни тайн, ни чудес. Слова Флорентийца: "нет чудес, есть только та или

иная степень знания", часто вмешивались в сумбур моих мыслей, но я их не

понимал.

Из всех чувств, из всех впечатлений в душе господствовали два: любовь к

брату и любовь к Флорентийцу.

Я не любил ещё ни одной женщины. Ничья женская рука не ласкала меня; я не

знал ни матери, ни сестры. Но любовь-преданность полную, не критикующую, но

обожающую, - я знал, потому что любил брата-отца так, что он всегда был

рядом, и я поверял им каждое движение своего сердца. Единственно, я скрыл от

него свой писательский талант. Но опять-таки, руководило мною желание уберечь

брата-отца от незадачливых писаний брата-сына.

Эта любовь к брату составляла стержень, остов моей жизни. На ней я строил

своё настоящее и будущее, причём на первое я смотрел свысока, как на

преддверие той великолепной жизни, которой мы заживём вместе, когда я окончу

ученье.

И теперь мне пришлось убедиться в своем детском ослеплении, ведь я не

задумывался прежде о том, кто такой мой брат и какой жизнью он живёт. Я

увидел вдруг кусочек его жизни, в которой меня не было. Это была катастрофа,

почти такая же острая, какую переживала Жанна. И рыдая над ней - я рыдал над

собою тоже...

Я ничего не понимал. Какую роль играла и играет Наль в жизненном

спектакле моего брата? Какое место занимает брат в освободительном движении?

Как связан он с Али и Флорентийцем? Поистине, здесь всё казалось чудом, я

осознавал свою невежественность и понимал, что не подготовлен к той жизни, в

которую мне пришлось вступить.

Я думал, что любить так сердце может лишь один раз в жизни и только

одного. И не заметил, как сердце мое расширилось и приняло еще одного

человека; словно светлым кольцом он опоясал его, оставив в середине образ

брата Николая.

Я не раздвоился в своей любви к Флорентийцу и брату. Они жили во мне оба,

и оба образа часто сливались в один мучительный стон тоски и жажду

свиданья...

Я ещё не испытывал такой силы обаяния. Странное, новое понимание слова

"пленил" явилось в моём сознании. Поистине, плен моего сердца и мыслей нёс

какое-то очарованье, радость, которую разливал вокруг себя Флорентиец. Вся

атмосфера вокруг него дышала не только силой и уверенностью; попадая в неё,

я радовался счастью жить ещё день, ещё одну минуту подле.

Рядом с ним я не испытывал ни страха, ни сомнений, меня не терзали мысли

о завтрашнем дне, - только творческое движение всему окружающему задавал

этот человек.

Со свойственной мне рассеянностью я забыл обо всём и вся, забыл время,

место, ушло ощущение пространства, - я летел мыслью к моему дивному другу, я

так был полон им, что снова, - как ночью, в бурю, - мне показалось, что я

вижу его.

Точно круглое окно открылось среди темнеющих облаков, и я увидел мираж,

мою мечту, моего Флорентийца в белой одежде, с золотистыми, вьющимися

волосами.

Я вскочил, добежал до края палубы и точно услышал голос: "Я с тобой, мой

мальчик; будь так же верен, и ты достигнешь цели, и мы встретимся снова".

Бурная радость охватила меня. Какая-то сила влилась во все мои члены, и

они стали точно железными. Я почувствовал себя счастливым и необычайно

спокойным.

- Ну, как же чувствует себя мой юный друг, смельчак-весельчак? - услышал

я голос капитана. - Никак, чудесные облака сегодняшнего вечера увлекли вас в

небо?

Я не сразу отдал себе отчёт в том, что происходит, не сразу откликнулся,

но когда повернулся к ним, то, очевидно, преображённым своим лицом поразил

не только капитана, но даже И., так изумлённо они оба на меня поглядели.

Точно желая оградить от капитана. И. обнял меня и крепко прижал к себе.

- Ну и сюрпризы способны преподносить эти русские! Что с вами? Да вы

просто красавец! Вы сверкаете, как драгоценный камень, - говорил, улыбаясь,

капитан. - Так вот вы каким бываете! Теперь я не удивляюсь тому, что не

только красавица из лазарета, но и молодая итальянка, и русская гречанка -

все спрашивают о вас. Я теперь понимаю, какие ещё силы таятся в вас.

Я с сожалением поглядел на тёмные облака, в которых исчез мираж моей

любви, и тихо сказал капитану:

- Вы очень ошибаетесь, я далеко не герой и не донжуан, а самый обычный

"Лёвушка-лови ворон". Я и сейчас ловил свою мечту, да не поймал.

- Ну, - развёл руками капитан, - если за три дня, учитывая ещё бурю,

смутить три женских сердца - это мало, то остаётся только швырнуть на весы

ваших побед моё, уже дырявое сердце старого морского волка. Вы забрали меня

в плен, юный друг: пойдёмте выпьем на брудершафт.

Не было никакой возможности отказаться от радушного приглашения. Но,

казалось, никогда ещё обязательства вежливости не были мне так трудны.

- Думай о Флорентийце, - шепнул мне И. - Ему тоже не всегда легко, но он

неизменно обаятелен, постарайся передать сейчас его обаяние окружающим.

Эти слова дали выход бурлившей во мне радости. Спустя несколько времени и

капитан, и поднявшиеся к нам турки покатывались со смеху от моих удачных

каламбуров и острот.

Вечер быстро перешёл в ночь, а рано утром мы должны были войти в порт Б.,

пополнить запасы воды, угля и провианта, а также выгрузить животных.

Отговорившись усталостью, мы с И. распрощались с обществом и ушли в свою

каюту.

Мы ещё долго не спали; я делился с И. своими мыслями, тоской по брату,

своей преданностью Флорентийцу, рассказал о мираже среди облаков и слуховой

иллюзии, порождённой жаждой общения с Флорентийцем. И. же советовал не

думать о миражах и иллюзиях, а вникать в самый смысл долетевших до меня

слов. Не всё ли равно, каким образом получена весть. Важно, чем была для

тебя эта весть и какие силы она в тебе пробудила.

- Запомни ощущения уверенности и радости, которые родились в тебе

сегодня, то спокойствие, которое ты ощутил в глубине сердца, когда тебе

показалось, что ты видишь и слышишь Флорентийца. И если примешься за

какое-то большое дело, имея в себе эти чувства, - не сомневайся в успехе.